CC BY
14
минает о вере «нашего литературного "Штурм унд Дранга" в то, что гений не может быть нормальным женатым человеком, что порядочный отец семьи непременно должен быть филистером», и характеризует эту веру как «ересь» (с. 379).
И все же, несмотря на произведенный бидермайером и реализмом «поворот к семье», мотив «антисемейного» художника продолжил существовать в литературе второй половины XIX - начала XX в., в фигурах странных «одиночек» (подобных гюисман-совскому Дез Эссенту), не желающих и слышать о семейной жизни.
А.Е. Махов
ЛИТЕРАТУРА XIX в.
Русская литература
2012.03.016. ФАУСТОВ А.А. ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ Н.В. ГОГОЛЯ (ШЕСТЬ ЛЕКЦИЙ О ПОВЕСТЯХ «ТРЕТЬЕГО ТОМА»): Учебное пособие. - Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2010. - 131 с.
Доктор филологических наук А.А. Фаустов (профессор Воронежского университета) рассматривает так называемые повести «третьего тома»1. Из семи повестей анализируются «Невский проспект», «Портрет», «Шинель», «Записки сумасшедшего», «Рим»; вне поля зрения остались «Нос» и «Коляска», которые находятся в стороне от магистрального тематического русла работы исследователя.
В предисловии автор подчеркивает, что «эстетическое с неизбежностью оказалось у Гоголя порождающей моделью для религиозного... но, сформировавшись по эстетическим канонам, религиозное восстало против них, и кризис начала 40-х годов как раз и свидетельствует об этом. Поэтому "эстетическая теология" - метафора внутренне противоречивая. С одной стороны, она указывает на эстетизм гоголевской теологии, а с другой - на принципиальную конфликтность эстетического и религиозного, на нестабильность их тандема» (с. 5).
1 См.: Гоголь Н.В. Соч. - СПб., 1842. - Т. 3.
В первой лекции «Мечта и истина ("Невский проспект")» А. А. Фаустов отмечает, что в герое повести, написанной в 1835 г., все делится надвое между сном и явью, между мечтой и существенностью, и движение событий напоминает раскачивание маятника, прервать которое может только смерть. «Пискарев, который не сможет смириться с раздором этих несводимых к общему знаменателю состояний жизни, погибает, но реальность, открывшаяся Автору, подобной двузначностью не исчерпывается, и по меньшей мере имеет еще один план. Если Пискарев с безысходностью убеждается, что мечтательное кажется таит за собой существенное есть, то Автор узревает за ними истину, которая может обнаружиться и в одном, и в другом, повсюду. Для того чтобы ее усмотреть, взгляд должен быть не раздвоенным, но полным, очерчивающим горизонт, в котором одинаково ясно видно и вдаль, во все концы света, и "вблизь"» (с. 20).
В финале повести, словно не выдержав узнанной им странной истины (а странное во многом синонимично у Гоголя не только двусмысленному, но и страшному), Автор вывернет эту истину наизнанку, объявив все обманом и вообще отказавшись смотреть на лживую реальность. Однако это нечто иное, чем просто жест слабости и отчаяния, - подчеркивает А.А. Фаустов. В творчестве Гоголя после 1840 г. встречаются не только призывы хорошенько осмотреться вокруг себя, но и признания в том, что он теперь ослеп для внешнего и весь мир заключил в свою душу.
Исследователь приходит к выводу, что «две эти визуальные стратегии - видеть все и не видеть ничего, кроме истины (Истины олицетворенной), - до конца будут находиться друг с другом в противоречии и даже в конфликте. В последние годы, после катастрофы "Выбранных мест..." Гоголь с разочарованием удостоверился в нереализуемости их обеих» (с. 22).
Во второй лекции «Художник и "странная / страшная" действительность (две редакции "Портрета")» А.А. Фаустов отмечает, что гоголевская Коломна характеризуется многомерным смысловым строением, причем оно воспроизводит в миниатюре смысловое строение «Портрета» в целом. Портрет Коломны, по мнению автора, воспринимается в качестве своеобразного метатекста повести. Редакция «Арабесок» (основной предмет анализа) соотносится с редакцией 1842 г.: при сопоставлении они обозначаются
соответственно Р I и Р II. Автор подчеркивает особый - промежуточный - статус Коломны: «Здесь ничто не похоже на столицу, но вместе с тем не похоже и на провинциальный город»1. В Р I вторая из этих «непохожестей» объяснялась воздействием столичной раздробленности, проявляющейся в тонких мелочах жизни; это влияние словно предопределяло аналитическую, «физиологическую» манеру описания жителей Коломны - по разрядам, к которому дважды прибегает герой-рассказчик. В Р II объяснение будет снято: классификаторские устремления рассказчика являются здесь не производными от разнообразия коломенской жизни, а питаются как бы исключительно энергией наблюдающего взора.
По мнению автора монографии, такое смещение акцентов отличает в первую очередь позднюю редакцию «Портрета» от ранней. Если в Р I преимущественным объектом внимания оказывается видимый мир, то в Р II - субъект, видящий взгляд. «Видимый образ, каким бы он ни был, таит в себе опасность и искушение, приковывая к себе взгляд, который должен быть направлен мимо, поверх мира. И это неснимаемое противоречие между влечением к видимому и страхом перед ним - одна из тех доминант, которыми определяется путь позднего Гоголя» (с. 61).
В третьей лекции «"Маленькие люди": Невозможность преображения ("Шинель" и "Записки сумасшедшего")» речь идет о гоголевских персонажах, которые традиционно рассматриваются в качестве образчиков характерологического ряда «маленьких людей» - это Акакий Акакиевич Башмачкин, Аксентий Иванович По-прищин. Названным персонажам свойственны обобщающие черты. Во-первых, особое переживание времени, присущее герою, когда он, искушаемый желанием, разомкнув то настоящее, в котором он чувствует себя, как в скорлупе, пытается выйти в другое, движущееся время, где «старое» сменяется «новым». Во-вторых, особое переживание пространства, когда герой одержим стремлением очутиться не на «своем», а на «другом» месте. В-третьих, озабоченность героя «проблемами автопрезентации, в различных ее семиотических режимах» прежде всего - в символическом (письмо, чин), но также и в неконвенциональном аспекте (одежда). В-чет-
1 Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. - М., 1937-1958. - Т. 3. - С. 425.
вертых, повышенное внимание к «гендерной» тематике, связанной с мечтой «маленького человека» утвердить себя в своей «мужественности» (с. 84). В-пятых, это - характерологически отмеченная топика, которая основывается на несоответствии между «маленьким» человеком и «большим» миром; ключевыми кодами здесь выступают «этнологический» и «орнитологический» планы.
«Желание чудесного ("Записки сумасшедшего")» - четвертая лекция. Как ни одно другое из гоголевских произведений, отмечает А.А. Фаустов, эта повесть насыщена топонимами, раздвигающими пространство до фантасмагорических пределов, никак не соответствующих фабуле: от Англии до Алжира (с севера на юг) и от Испании до Китая (с запада на восток). В сознании героя сталкиваются разные страны и народы. Исследователь полагает, что подтекстом, пародической канвой «Записок сумасшедшего» явилась поэма Л. Ариосто «Неистовый Роланд» (1516). Географический мир поэмы отличается еще большей, чем в «Записках.» грандиозностью, однако общая его сетка координат почти совпадает с гоголевской: он простирается от Шотландии до Эфиопии (с севера на юг) и от Испании до Китая (с запада на восток). Однако у Ариосто - это место реального действия.
А.А. Фаустов рассматривает вопрос о функции в «Записках» «ариостовского» подтекста, который сам по себе является выражением гоголевских представлений о духе Средних веков - этого «безраздельного царства чудесного». По мысли автора моографии, «повесть Гоголя представляет собой карикатуру на торжество чудесного. Встроенная в состав "Арабесок", повесть как бы заглядывает из давнего прошлого в современный мир, где воскрешение Средневековья возможно лишь в голове безумца и в стенах сумасшедшего дома - из такого лабиринта выбраться. даже на волшебных конях невозможно. И чудеса этого дивного нового мира -совсем не отличающийся героикой чиновничий абсурд наподобие пишущих всякую "собачину" собак и говорящих рыб» (с. 101).
В пятой лекции «Метаморфозы прекрасного и возвышенного ("Рим")» исследователь высказывает свою точку зрения по поводу «отрывочного» статуса гоголевского текста. Отринув счастье в пользу назначенного свыше долга, Гоголь попытался опровергнуть старую истину, что все дороги ведут в Рим, и отправился из Рима в Иерусалим. Но Иерусалима, где он ожидал полного преображения,
2012.03.017-020
писатель так и не узрел. Превратив «Рим» во фрагмент, в отрывок, писатель хотел таким образом «рассчитаться с прекрасным и высоким и открыть для себя иную землю, но на деле лишь отрезал себе путь назад и вступил на ту стезю, которая привела его к сожжению второго тома "Мертвых душ"» (с. 123).
Завершает книгу шестая лекция «Апология зевания ("Рим")». А.А. Фаустов отмечает, что исследователи этого произведения рассматривали «парижский» отрезок судьбы героя как сугубо отрицательный опыт в конечном счете - как пребывание в инфернальном пространстве. С его точки зрения, мотив «зевания» в «Риме» - «синоним поглощенности видимым, полного слияния с ним. Правда, Гоголь слегка компрометирует этот визуальный экстаз словами о готовом удивлении (так и князь зевал, словно по команде, вместе со своим "населением" парижских улиц), а кроме того - предлагает для былых своих ощущений добавочную мотивировку: тогда еще чужой для него Рим хотелось сделать своим, чуть ли не в самом буквальном смысле себе усвоить, и без зевания, двоящегося между выпученными глазами и разинутым, заглатывающим ртом, было никак не обойтись» (с. 130).
Т.М. Миллионщикова
2012.03.017-020. ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ЛИТЕРАТУРЕ Х1Х в. В ЖУРНАЛЕ «ЗАПИСКИ РУССКОЙ АКАДЕМИЧЕСКОЙ ГРУППЫ В США» = TRANSACTIONS OF THE ASSOCIATION OF RUSSIAN-AMERICAN SCHOLARS IN THE U S A. (Сводный реферат).
2012.03.017. АГЕНОСОВ В. Гоголь в русской литературе ХХ столетия // Записки русской академической группы в США. - Нью-Йорк, 2010. - Т. 36. - С. 211. - 226.
2012.03.018. ФИРТИЧ Н. Всеобъемлющее видение: Гоголь, авангард и методы изображения русских кубофутуристов.
FIRTICH N. The Inclusive vision: Gogol, the avant-gard and the Russian strategies of depiction // Там же. - Нью-Йорк, 2008-2009. -Т.35.- С. 375-451.
2012.03.019. ГИВЕНС Дж. Божия любовь в «Войне и мире» и «Анне Карениной».
GIVENS J. Divine love in «War and peace» and «Anna Karenina» // Там же. - Нью-Йорк, 2010. - Т. 36. - P. 165-190.
2012.03.020. РОЛИБЕРГ П. Толстой и Протазанов.
