CC BY
84
освещала и комментировала деятельность Государственной думы, являвшейся очагом легальной оппозиции. Звучавшая с думской трибуны постоянная критика исполнительной власти в условиях непрекращающегося роста дороговизны и дефицита товаров первой необходимости способствовала распространению в обществе недовольства бессилием власти» (с. 172).
Открытая антиправительственная пропаганда думской оппозиции с широким использованием периодической печати осуществлялась в обстановке постоянно ухудшавшихся условий жизни в тыловых губерниях. Уже осенью 1915 г. губернаторы располагали агентурными данными о недовольстве трудящихся, преимущественно горожан, ростом цен, товарного дефицита, спекуляции. В итоге, как утверждает автор, оппозиционному большинству Государственной думы удалось поколебать доверие народа к царскому правительству, и к концу 1916 - началу 1917 г. широкие слои населения провинции в противостоянии центрального правительства и думской оппозиции были на стороне Государственной думы, с которой связывали скорейшее победоносное окончание войны и улучшение социально-политической и экономической ситуации в стране. Это в значительной степени обусловило всеобщее доверие новому правительству, сформированному думским временным комитетом после событий Февраля 1917 г. в Петрограде.
С. В. Беспалов
2012.03.015-016. АНТИКРЕСТЬЯНСКИЕ РЕПРЕССИИ В СССР 1920-1930-х годов. (Сводный реферат).
2012.03.015. СТЕПАНОВ М.Г. Отечественная историография антикрестьянских репрессий в СССР, (1929-1933 гг.). - Абакан: Изд-во ГОУ ВПО «Хакасский гос. Ун-т им. Н.Ф. Катанова», 2010. - 204 с.
2012.03.016. РАКОВ А.А. Социально-экономические аспекты «раскулачивания» крестьян Южного Урала, (1930-1934 гг.): Монография. - М.: МАКС Пресс, 2012. - 196 с.
Ключевые слова: СССР, 1920-1930-е годы; раскулачивание; насильственная коллективизация.
Монография М.Г. Степанова (015), состоящая из введения, трех глав и заключения, посвящена анализу отечественной исторической литературы, в которой раскрываются различные аспекты
проблемы репрессий в отношении советского крестьянства периода коллективизации.
Автор отмечает, что в советской исторической науке данная тематика в силу идеологических и политических факторов не смогла стать самостоятельным объектом изучения. Вместе с тем отдельные темы непосредственно или опосредованно затрагивались в ряде историографических исследований.
Главное внимание в публикациях, вышедших в 1960-х - первой половине 1980-х годов, уделялось анализу работ по истории «ликвидации кулачества как класса». При обосновании выбора темы конкретно-исторического исследования на региональном уровне акцент, как правило, делался на выявлении малоизученных аспектов исследуемой проблемы.
Со второй половины 1980-х годов вырос не только исследовательский интерес историков к изучению данного периода в связи с попытками выявить и объяснить «деформации социализма», но и наметилась тенденция интерпретировать историю политических репрессий в СССР во всей ее сложности и противоречивости.
В первой половине 1990-х годов научные приоритеты в отечественной историографии претерпели существенные изменения. Открытие архивов привело к публикации сборников документов, что позволило историкам издать труды, в которых репрессивная политика Советского государства представлялась более детализированной.
На настоящий момент, пишет автор, среди российских историков оформились два: основных подхода к советской историографии. Представители наиболее радикальных взглядов стараются не замечать очевидных достижений советской исторической науки. Представители более взвешенного подхода, признавая справедливыми критические замечания в адрес историографии советского общества, не признают огульного отрицания всего того, что было сделано советскими историками.
Связь современной и советской историографии автор видит в том, что большинство историков в настоящее время в значительной мере используют при описании сталинского периода понятийный аппарат советской историографии. Призывы выработать «свой» или освоить разработанный зарубежными обществоведами «но-
вый» язык исторической науки в том что касается рассмотренных в книге проблем, не дали ощутимых результатов.
Тем не менее автор считает, что в понятийном аппарате все же произошли позитивные изменения принципиального характера. Если в советской историографии при изучении истории коллективизации исследователи вообще не оперировали понятием «репрессии», а использовали такие выражения, как, например, «сплошная коллективизация», «раскулачивание», то в постсоветской историографии прочно закрепились понятия «репрессии», «насильственная коллективизация», «раскрестьянивание».
К области историографического новаторства автор относит исследование репрессий крестьянства в контексте общей дискриминационной политики в СССР. Особо тщательную разработку эта исследовательская линия получила в публикациях сибирских и уральских историков.
Наиболее массовая форма политических репрессий - депортация - рассматривается в книге в историографическом контексте, исходя из четырех аспектов: общегосударственные и локальные депортационные операции, их периодизация и определение масштабов так называемой «кулацкой ссылки». Здесь автор разделяет точку зрения, согласно которой депортация крестьянства являлась экстраординарной ссылкой, носившей бессрочный, семейный характер в соединении с принудительным трудом.
Автор указывает, что диаметрально противоположную оценку в современной исторической науке, в отличие от советской, получила также проблема сопротивления советского крестьянства насильственной коллективизации и репрессивной политике. Рассмотрев различные формы этого сопротивления на основе широкой источниковой базы, ученые констатируют, что сопротивление было спровоцировано самой властью.
Для автора очевидно, что тезис о репрессиях против крестьян и «насильственной коллективизации» ставит под сомнение итоги разработки советскими исследователями такой проблемы, как подготовка предпосылок «ликвидации кулачества как класса». Автор солидарен с мнением исследователей о том, что репрессивная политика против советского крестьянства в 1929-1933 гт. была навязана стране И.В. Сталиным и его сторонниками в руководстве партии и государства. Именно они, а не местные партийные и
государственные работники, ответственны за то, что насильственная коллективизация и репрессии носили столь бесчеловечный характер и привели к гибели людей и к трудновосполнимым демографическим потерям.
Большинство современных исследователей, отмечается в книге, считают, что последствия репрессий в отношении крестьянства для сельского хозяйства страны были катастрофическими: падение урожайности, невиданное сокращение поголовья скота, численность которого стала меньше дореволюционной, падение жизненного уровня колхозников и всего населения СССР, которое после проведения репрессий долгие годы жило, по существу, в условиях продовольственного кризиса и снабжалось продуктами по карточной системе. В качестве наиболее негативного последствия репрессивной политики в деревне все современные историки называют голод 1932-1933 гг., во время которого погибли миллионы людей. Как правило, подчеркивается его искусственный характер, обусловленный стремлением сталинского руководства сломить сопротивление крестьян, не желавших идти в колхозы.
При всем том, пишет автор, что во второй половине 1990-х -конце 2000-х годов наблюдается общий рост количества работ, в том числе монографий, документальных сборников и диссертаций по теме антикрестьянских репрессий в СССР в 1929-1933 гг., все имеющиеся историографические разделы в монографиях и диссертациях, специальные исследования посвящены отдельным аспектам темы, либо освещают ее в узких проблемных рамках, либо имеют косвенное отношение к проблематике. Ни в одной из историографических работ не содержится комплексного и полного анализа общероссийской репрессивной политики в деревне.
В то же время, подчеркивается в книге, современные исследователи стремятся использовать достижения и наработки таких дисциплин, как политология, философия, социология, юриспруденция, социальная психология, демография и т.д. Однако автор с сожалением замечает, что обращение к достижениям других социальных и гуманитарных наук при изучении истории антикрестьянских репрессий в СССР не получило достаточно широкого распространения. Нередко при анализе сталинских репрессий представители некоторых социальных и гуманитарных наук предпочитают
руководствоваться абстрактными схемами и положениями избранных ими теорий, а не глубоким анализом фактического материала.
Примером современного освещения данной проблематики может служить монография А. А. Ракова (016), состоящая из введения, трех глав и заключения, в которой анализируются социально-экономические аспекты «раскулачивания» крестьянства Южного Урала, характеризуется хозяйство «раскулаченных» южноуральских крестьян. Не отрицая наличия в деревне к началу 1930-х годов социальных конфликтов, автор большое внимание уделяет нравственному аспекту темы «раскулачивания».
Автор придерживается взглядов тех современных исследователей, у которых точка зрения на «раскулачивание» изменилась: на смену постулатам о неизбежности «раскулачивания» деревни для нужд модернизации и индустриализации страны пришли анализ репрессивных методов государства в политике по отношению к деревне в 1930-х годах и рассмотрение вопроса о соотношении цели и средств ее достижения.
На материале центральных, областных и местных архивов автор прослеживает особенности социально-экономического развития Южного Урала в указанный период: непомерно высокие налоги, взимаемые с крестьян; различная специализация округов Южного Урала, приводившая к определенным различиям в средних социально-экономических показателях. Всё это обусловливало определенные черты «раскулачивания», характерные для данного региона.
Как и во всех районах Советского Союза, отмечается в книге, поводом к ликвидации хозяйственной самостоятельности крестьян и созданию колхозов на Южном Урале стал хлебозаготовительный кризис начала 1928 г., когда на Урале было собрано только 35% от запланированного объема сдачи зерна.
Главным средством ускорения коллективизации стало «раскулачивание». Используемые на практике поводы для «раскулачивания» крестьян рассматриваемого региона были различными, и могли разительно отличаться от прописанных в действовавших на тот момент нормативно-правовых актах.
Власти в немалой мере способствовали «обострению отношений между жителями деревни, созданию атмосферы вражды и злобы, предоставляли возможность свести личные счеты: тому, на-
пример, кто сообщал о сокрытии зерна, выделялось 25% конфискованного зерна. Крестьяне, не сдавшие государству хлеб по твердым ценам вовремя, подвергались не только экономическому - они лишались права покупки промышленных товаров в кооперации, получения кредитов, пользования лесами и мельницами, - но и общественному бойкоту: известны случаи исключения их детей из школ, отказа в ветеринарной и медицинской помощи. Бойкотируемым создавались условия самой жестокой травли - как врагам советской власти. Оказавшись в таких условиях, многие крестьяне продавали скот и инвентарь - это явление современники называли "самораскулачиванием". Впрочем, власти отказывали крестьянам и в этом праве» (016, с. 79).
В 1929 г. положение крестьян еще более ухудшилось: правительство разрешило сельским советам налагать на хозяев, не выполнивших установленного для них задания по продаже хлеба государству, штраф, который в пять раз превышал стоимость подлежащего сдаче хлеба, или продавать их имущество с торгов.
В циркулярах центральных и уральских органов власти отменялась аренда земли, запрещалось применение наемного труда, предполагалось конфисковать у «кулаков» средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия по переработке продукции, все запасы. При том, пишет автор, что собственно «кулаки» как богатые крестьяне, эксплуатировавшие своих односельчан и настроенные против советской власти, были уничтожены еще в 1918 г., ярлык «кулака» был перенесен и на середняков 1930-х годов. На практике, подчеркивается в книге, термин «кулак» толковался и понимался по-разному и преимущественно расширительно: партийный и советский аппарат и работники ГПУ к разряду «кулаков» часто относили категорию крестьян не по экономическим признакам, главными из которых считались размер налогообложения и другие официальные признаки (наем рабочей силы, ростовщичество и др.), а по политической неблагонадежности, политической позиции, отношению к советской власти, коллективизации (016, с. 88). В результате всех мер принуждения в феврале 1930 г. в различных округах Уральской области было коллективизировано 62-72% крестьянских хозяйств (016, с. 81). Вместе с тем автор считает неправомерным использование таких шаблонов, как «массовые» или «сталинские» репрессии, так как в первом случае
«неучтенными» остаются отдельные репрессии, не вошедшие в громкие кампании 1920-х годов или 1937 г., а во втором абсолютно вся ответственность за репрессии оказывается персонализирована в одном человеке, и, соответственно, не поддаются учету случаи «раскулачивания» по бытовым мотивам, особенно на периферии (016, с. 89).
Поскольку, полагает автор, причины «раскулачивания» существенно различались между собой, сложно выделить преобладающий мотив. При решении судьбы конкретной семьи уместно говорить о целом комплексе причин: это и пресловутый «человеческий фактор» (зависть по отношению к более успешным односельчанам), и постоянно меняющаяся нормативно-правовая база «раскулачивания», и изрядная доля «политической составляющей», определявшей «кулака» как противника советской власти, и высокие экономические показатели «кулацких» хозяйств, и многое другое.
По данным автора, политика руководства страны не встречала понимания ни у кого - ни у крестьян, которые не понимали, почему у них в голодное время отбирают последний хлеб и лишают возможности поднять хозяйство, ни у местных руководителей, которые периодически «извращали» партийную линию Центра, поскольку не понимали как действовать, однако были преисполнены желания перевыполнить план.
Для автора несомненно, что гуманитарная ущербность проводимого большевиками в деревне курса, его многочисленные нарушения, активность местного руководства в стремлении перевыполнить полученные «сверху» планы - все эти факторы отрицательно повлияли на развитие сельского хозяйства Южного Урала, на долгое время «пережав предпринимательскую жилку» и атрофировав естественное стремление к прогрессу у многих поколений южноуральских крестьян.
Приведенные автором данные о среднестатистическом «раскулаченном» крестьянине Южного Урала показывают, что фактически советская власть боролась со зрелыми и наиболее предприимчивыми домохозяевами, которые в экономическом отношении составляли основу производящих сил сельского хозяйства, немного окрепшего в ходе нэпа. В долгосрочной же перспективе эти «раскулаченные» крестьяне, пишет автор, могли стать реальной опорой советской власти в деревне, но ввиду необходимости форсирован-
ной модернизации оказались жертвами проводимой политики (016, с. 141).
Автор считает, что как и в целом по стране, на Южном Урале кампания по «раскулачиванию», усиленная голодом 1932-1933 гг., охватила не только богатые крестьянские семьи - их заведомо не хватило бы для выполнения «контрольных цифр», - но и крепкие середняцкие хозяйства, что, с одной стороны, нивелировало имущественную дифференциацию крестьянства, подготовив соответствующую почву для функционирования колхозов, а с другой -существенно замедлило темпы роста сельскохозяйственного производства, уничтожив окрепшую во время нэпа предпринимательскую инициативу и существенно поколебав доверие крестьян к власти (016, с. 148).
«Раскулачивание», подчеркивается в книге, будучи составной частью насильственных методов становления и упрочения социалистической системы в 1920-1930-х годах, оказало существенное влияние на социально-демографическую ситуацию в стране, нарушило веками устоявшиеся морально-этические традиции народа, подорвало основу сельского предпринимательства.
В. С. Коновалов
2012.03.017-018. «КУЛАЦКАЯ» ССЫЛКА В КОНЦЕ 1920-х -НАЧАЛЕ 1950-х годов. (Сводный реферат).
2012.03.017. КРАСИЛЬНИКОВ С.А., САЛАМАТОВА М.С., УШАКОВА С.Н. Корни или щепки: Крестьянская семья на спецпоселении в Западной Сибири в 1930-х - начале 1950-х гг. - 2-е изд. -М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. -326 с.: ил. - (История сталинизма).
2012.03.018. ФИЛАТОВ В В. Уральское село, 1927-1941 гг.: Ссылка раскулаченных. - Магнитогорск: Магнитогорский гос. техн. ун-т, 2010. - 253 с.
Ключевые слова: СССР; 1920-1950-е годы; насильственная коллективизация; «кулацкая» ссылка; спецпоселенцы в Западной Сибири.
Региональные аспекты «кулацкой» ссылки в последние годы изучаются довольно активно. Исследователи не только продолжают осваивать материалы местных архивов, но и совершенствуют
