CC BY
33
Жители Южной Азии, как правило, люди миролюбивые и спокойные. Этим веками и пользовались завоеватели. Однако любому терпению бывает предел. Доказательство тому - вся история сикхов. Их подъем во многом был реакцией на гнет иноземной власти или угрозу ее установления - сначала могольской, затем афганской, а позднее и британской. В мировой истории найдется мало примеров религиозных или иных общностей, которые подвергались столь жестоким гонениям со стороны властей и столь упорно сопротивлялись этим гонениям, так и не будучи сломлены. Сикхская община неоднократно терпела страшные поражения (разгром Гобинд Сингха после исхода из Анандпура в 1704 г., разгром Банды Бахадура в 1715 г., Великая гхаллугхара 1762 г.), но всякий раз возрождалась как феникс из пепла. Полития сикхов вызревала вопреки враждебному окружению, которое послужило катализатором их единства. В историю они прочно вошли как несгибаемые воины, которые перед лицом намного превосходящего врага предпочитали уйти в глубокое подполье и, не падая духом в практически безнадежной ситуации, упрямо вести бескомпромиссную партизанскую войну.
«Свои "львиные имена" (Сингх) сикхи честно заработали веками сопротивления лютым врагам, окупив потоками собственной крови. Вспомнив выдающуюся роль сикхов в вооруженных силах современной Индии, можно сказать, что они остаются защитниками ее независимости так же, как на протяжении XVIII-XIX вв. объективно стояли на страже индийского субконтинента от внешних вторжений. Учение гуру Нанака в перспективе подарило Индии не только идею социальной справедливости, которой в столь практическом плане не проповедует ни одна другая индийская религия, но и целый народ доблестных воинов - Львов Пятиречья» (с. 430-431).
К.А. Фурсов
2012.02.047-049. ПАМЯТЬ ОБ АНТИЯПОНСКОЙ ВОЙНЕ В КИТАЕ.
2012.02.047. COBLE P.M. Writing about atrocity: Wartime accounts and their contemporary uses // Modern Asian studies. - Cambridge, 2011. - Vol.45, N 2. - Р. 379-398.
2012.02.048. DIAMANT N.J. Conspicuous silence: Veterans and the depoliticization of war memory in China // Modern Asian studies. -Cambridge, 2011. - Vol. 45, N 2. - Р. 431-461.
2012.02.049. REILLY J. Remember history, not hatred: Collective remembrance of China's war of resistance to Japan // Modern Asian studies. - Cambridge, 2011. -Vol. 45, N 2. - Р. 463-490.
П. Коубл (университет штата Небраска, США) характеризует различия между описаниями войны ее современниками и авторами наших дней (047).
В настоящее время историческая память о войне 1937-1945 гг. в КНР актуальнее, чем когда-либо. За последние годы резко возросло количество научных публикаций, телевизионных программ, фильмов. Вопрос исторической памяти значительно влияет на дипломатические отношения с Японией. В центре внимания - разоблачение злодеяний японской военщины: бойня в Нанкине, применение биологического и химического оружия. С 1990-х годов образ Китая в годы войны приобретает черты жертвы, что связано с героизацией китайского сопротивления в понимании пропагандистов КНР.
К началу войны китайская пресса была сосредоточена в Шанхае. С началом боевых действий возросла потребность в новостях. Многие центральные газеты направляли своих корреспондентов на фронт. Впечатляет контраст между современными описаниями войны и сообщениями репортеров. В этих сообщениях информации о жестокости противника значительно меньше. Коубл выделяет два объективных фактора, повлиявших на такие описания. Первый - цензура. В начале войны цензура в Китае практически отсутствовала и началась только после захвата Уханя и Гуанчжоу (Кантона) в 1938 г. и особенно после раскола между Гоминьданом и коммунистами. Второй фактор - недостаток информации. Многие данные о применении химического и биологического оружия, принуждении женщин к проституции были тщательно засекречены японским генштабом и позднее американскими оккупационными властями и не фигурировали даже в материалах токийского процесса (1946-1948).
Но эти факторы не были определяющими, по мнению автора: корреспонденты стремились изобразить соотечественников не в качестве безмолвных жертв, а сражающимися с захватчиками. Они
видели свой долг не в беспристрастном изображении сражений, а в мобилизации народа на борьбу. Рассказ о жестокости врага мог бы деморализовать его. В том случае, если детали зверств войны попадали в газеты, авторы статей подчеркивали, что страдания побуждают китайцев к борьбе, если до этого они не были настроены против японцев. В изображении современников за каждым оскорблением обязательно следовало отмщение.
Один из самых известных военных журналистов - Фань Чанцзянь, корреспондент «Дадун бао», начавший карьеру военного репортера в 1936 г. и проделавший с армией большой путь, в своих статьях призывал к объединению Китая и совместному отпору вторжению. Типичной чертой его стиля было описание состояния простых участников битв. Фань писал об огромном потенциале китайского народа, который для победы нуждался только в умелой государственной организации, и часто поднимал тему необходимости мобилизации огромного крестьянского населения, которое зачастую вообще не знало о войне. Местные жители порой спрашивали встретившихся им бойцов, из какой они страны.
Хотя во время войны отдельные сообщения о бойне в Нанкине появлялись в китайской и западной прессе, масштабы трагедии еще не были осознаны. Сообщая о занятии города, репортеры писали о жертвах среди мирного населения, но добавляли, что японцы не осмеливались выходить за пределы города отрядами меньше чем 1000 человек (047, с. 389). Первая книга о резне в Нанкине, принадлежавшая перу А Луна, появилась уже в 1939 г. Но хотя работа получила первый приз литературного журнала «Канчжань вэ-ньи», цензура запретила ее публикацию. Книга была опубликована только в 1987 г. (047, с. 390).
Подробнее сообщалось о бомбардировках и жертвах среди мирного населения. Во время крупной бомбардировки Шанхая 23 августа 1937 г. погибло более 500 человек, в мае 1938 г. в Гуанчжоу - 900 человек (047, с. 392). Власти поддерживали такие публикации, рассчитывая, что информация о бомбежках вызовет сочувствие за границей. В статьях о бомбежках репортеры отмечали, что целью японцев была деморализация населения, однако эта цель, по их мнению, не была достигнута и только пробуждала волю к борьбе.
Еще одной причиной, почему журналисты редко сообщали о жестокости японцев, было стремление предотвратить коллабора-
ционизм. Левые авторы жестко критиковали в своих публикациях даже саму возможность заключения мира, который оставил бы под контролем Японии часть китайских земель, и писали о готовности китайского народа сражаться до конца.
Сразу после победы КПК новые власти запрещали описание зверств войны и поддерживали сообщения о героическом сопротивлении. Китайский народ должен был выглядеть победителем. Это расходится с современным представлением о страданиях военных лет, которое является одним из ключевых элементов современной национальной идентичности.
Дайамант Н. (колледж Диккинсона, США) объясняет отсутствие жанра военных мемуаров в Китае второй половины ХХ в. тем, что положение ветеранов в КНР отличалось от статуса ветеранов в других странах (048).
В СССР, США, Японии, Вьетнаме, Израиле и др. ветераны войны представляли особую группу населения, осознававшую свою общность и обладавшую общественным авторитетом. Жанр военных мемуаров в этих странах поэтому был широко распространен. В КНР жанр военных мемуаров практически отсутствует. Многие книги, например «Белый снег, красная кровь» Чжан Чжэн-лу, были запрещены сразу после публикации.
Особенностью вооруженных сил Китая было то, что их бойцы не происходили из элиты. Элита в Китае редко участвовала в боевых действиях. Будущие партийные руководители, как правило, служили в органах пропаганды. Ветераны же происходили из бедных аграрных районов, и после войны их статус не изменился. После окончания боевых действий власти потребовали, чтобы солдаты вернулись на родину. В провинции Аньхой, к примеру, в 19501958 гг. 198 448 (88,5%) ветеранов из 224 344 были выходцами из этой же провинции. 90% ветеранов вновь были вынуждены стать крестьянами (048, с. 440). Только 21% ветеранов (провинция Ань-хой) смогли занять какие-либо административные должности, а в Шаньдуне - 17% (048, с. 440-441), и посты эти были не самые высокие. Это негативно сказалось на жизни ветеранов после войны. Как правило, отношения между ними и местными властями были конфликтными. Часто последние препятствовали занятию ветеранами должностей.
Большой проблемой стала безработица среди ветеранов. Так, в 1953 г. 48% из них не могли найти работу, притом что в это время еще не все солдаты были демобилизованы (048, с. 443). Работодатели неохотно принимали их на предприятия, поскольку ветераны не соблюдали дисциплину и утратили трудовые навыки. После крупной демобилизации 1978 г. по официальной статистике 400 000 ветеранов оставались без работы (048, с. 453).
Статус ветеранов войны в Китае никогда не был высок. Во время войны не было еще единого китайского государства, поэтому статус бойцов, сражавшихся в армии Гоминьдана, не был высок. Отношение к более поздним войнам также было чаще негативным: к примеру, многие из гражданских лиц не понимали смысла участия КНР в войне на стороне Северной Кореи, отношение к которой было сдержанным, поскольку многие корейцы сражались в японской армии. Люди, чей уровень образования был ниже, зачастую не знали даже, где находится Корея.
Невысокий статус ветеранов не позволил им создать объединений, с помощью которых они могли бы быть представлены в общественной и политической жизни. Недовольные ветераны иногда пытались устроить акции протеста: шествовали по улицам с портретами Мао (провинция Хэбэй), ложились на рельсы, угрожая покончить с собой (Шаньдун). Во время «культурной революции» были попытки создать организации ветеранов, и несколько групп встречались с представителями властей, чаще всего - с Чжоу Энла-ем. Чжоу принял ветеранов, но их требования так и не были удовлетворены. Часто только что созданные ветеранские организации получали клеймо «контрреволюционных» и так и не обретали легального статуса. Власти призывали ветеранов отказаться от создания собственных объединений и вместо этого вступать в профсоюзы, что также было непросто из-за частых конфликтов между ветеранами и лидерами профсоюзов. В годы реформ ветераны не оставляли попыток бороться за свои права, их протесты стали носить радикальный характер: бывшие солдаты объединялись с молодежью из этнических меньшинств и устраивали погромы. Часто объектом нападений становились железнодорожные станции: в 1981 г. было зафиксировано 132 подобных случая (047, с. 452). Однако и такие акции не привели к созданию объединений ветеранов и выполнению их требований.
Дж. Рэйлли (Сиднейский университет, Австралия) исследует изменения в коллективной памяти о войне от ее окончания до 2010 г. (049). Коллективная память, по его мнению, тесно связана с политикой. Народ является главным потребителем исторической памяти. То, насколько картина, представленная официальными властями, соответствует представлениям самого народа, свидетельствует о состоятельности или несостоятельности элиты. Коллективный образ прошлого находит отражение в нескольких сферах: официальной (памятники, школьные учебники); «народная» память (популярная литература, фильмы); индивидуальные воспоминания; «метапамять» (общественные дебаты по поводу истории).
В восприятии Японо-китайской войны 1937-1945 гг. выделяются четыре периода. Первый период 1945-1982 гг. автор назвал «великодушным забвением». Власти континентального Китая на внешней арене не стремились напоминать Японии о жестокости ее войск во время войны, особенно эта тенденция усилилась, когда Китай стал сближаться с Японией для противостояния СССР. Подавляющее большинство из около 1000 японцев, подвергнутых суду за военные преступления в Китае, было оправдано и отпущено на родину. Позицию китайских властей сформулировал Чжоу Эн-лай: «...[война] принадлежит прошлому, и мы должны сделать ее таковой» (049, с. 469). Упоминания о страданиях китайского народа в этот период не приветствовались. В то же время сооружались мемориалы с целью увековечить память героической борьбы Народной армии. Роль Гоминьдана замалчивалась. Учебники винили в войне абстрактный «японский милитаризм», но не простых японцев. Большинство школьников, воспитывавшихся в этот период, почти ничего не знали о зверствах времен войны. Память о них сохранялась только на индивидуальном уровне.
Новый период начался в 1984 г., когда укрепление военного союза между США и Японией, а также японская политика в отношении Тайваня стали вызывать недовольство в КНР. Это спровоцировало повышенный интерес к страданиям китайцев во время войны. В 1984 г. был открыт мемориал жертв Нанкинской резни, в 1987 г. - мемориал жертв войны в Пекине. Новый курс министерства образования указывал учителям подробнее знакомить учеников со зверствами японцев. Упор в пропаганде делался на эмоциональную реакцию: было создано немало кинематографических
картин на тему войны. Появились исторические реконструкции битв, в которых участвовали по преимуществу студенты. Основная причина этой кампании, однако, лежала не во внешней, а внутренней политике: партии была необходима поддержка и сплочение народа для участия в экономической гонке.
С середины 1990-х годов начинается третий период, который отмечен появлением групп активистов, выступающих за еще большее внимание к военному прошлому. В их требования входили компенсация с японской стороны, установление дат государственного траура, прекращение экономического сотрудничества с Японией и более широкое распространение информации о зверствах. Деятельность этих групп включала подачу петиций правительству, организацию демонстраций, раздачу листовок. Новым инструментом активистов стал Интернет, позволяющий шире распространять информацию и привлекать сторонников. Было организовано несколько кампаний по сбору подписей онлайн: в 2003 г. против строительства Японией ветки сверхскоростных поездов в Китае, а в 2005 г. - против включения Японии в постоянные члены Совета Безопасности ООН, которая за неделю собрала 2,5 миллиона подписей (049, с. 475). Кампания вылилась в несколько масштабных демонстраций, столкновение с полицией.
Осознав, что активисты подрывают дипломатические отношения Китая и Японии, власти КНР в 2005 г. решили скорректировать курс, что ознаменовало начало четвертого периода. Деятельность активистов была подавлена и представлена в прессе как часть «антипартийного заговора». Состоялся ряд визитов на высшем уровне, при этом в официальных заявлениях лидеры КНР понимали «историю» шире, говоря о «двухтысячелетней дружбе» между Китаем и Японией. Телевидение в подробностях транслировало визит Вэнь Цзябао в Японию, репортажи включали посещение чайной церемонии, беседу премьера с японскими крестьянами и т.п. Также подробно и доброжелательно был отражен в СМИ визит Фукуды Ясуо в КНР. Центральные газеты призывали не преувеличивать роль правого националистического крыла в Японии и угрозу новой милитаризации.
Повышенный интерес общества к военной истории, который уже невозможно было заглушить, власти попытались направить в другое русло: вместо рассказа о зверствах японцев в телепередачах,
музеях и фильмах вновь стали чаще говорить о героизме китайских бойцов. Врагом снова стал «японский милитаризм», а не японский народ. Центральные СМИ игнорировали даты, связанные с войной. Никто из представителей власти не посетил Нанкинский мемориал в юбилей резни. Сравнительно мягкой была реакция СМИ на визит японского премьер-министра в святилище Ясукуни в 2006 г.: часто приводилась критика в его адрес со стороны простых японцев.
Однако на новом этапе у властей есть определенные трудности в направлении общественного мнения в нужное им русло. С развитием коммерческой печати множество газет печатает не идеологически верные статьи, а те, которые нравятся читателям. Интерес к зверствам японцев у простой публики остается высоким. Появился новый рынок компьютерных игр на военные темы, в которых игрок должен уничтожить как можно большее количество японских солдат. Все это в определенной степени мешает восстановлению положительного образа Японии в общественном сознании КНР.
А.А. Лисицына
2012.02.050. АНДАЯ Л. ПОРТУГАЛЬСКОЕ ПРИСУТСТВИЕ НА О-ВАХ СОЛОР И ТИМОРЕ В XVII-XVIII вв. ANDAYA L. The 'informal Portuguese empire' and the Topasses in the Solor archipelago and Timor in the seventeenth and eighteenth centuries // J. of Southeast Asian studies. - Singapore, 2010. - Vol. 41, N 3. -P. 391-420.
Профессор Гавайского университета (США) рассматривает положение смешанных португальских сообществ (топасеш) на о. Тимор и соседних островах.
В историографии сохранение португальского анклава на Восточном Тиморе объяснялось либеральным отношением португальцев к смешанным бракам и наличием значительного метисного населения. Также отмечалась живучесть португальского культурного наследия, что побуждало метисов сохранять ориентацию на метрополию. Опираясь на документы Голландской Ост-Индийской компании (ГОИК), записки путешественников и устную историческую традицию Тимора, автор утверждает, что топасеш стремились не столько сохранить португальское влияние, сколько выжить, адаптировавшись к местной среде.
