CC BY
57
сиональный смысл: слово/книга/библиотека/культура/бессмертие» (с. 206).
Специальное внимание автор монографии уделяет проблеме читателя, особенно важной в главном романе писателя: «...в булга-ковском тексте разыгран роман автора с читателем. Вехи этого романа расставлены на всем протяжении творческой биографии. Что касается жанра, то этот роман и любовный (как и роман мастера и Мргариты, он предполагает интимность отношений двух сторон), и детективный (поиск и возвращение исчезнувшего артефакта), и исторический (при этом автор и читатель совершают встречное путешествие во времени: читатель - в прошлое, а автор - в будущее), и театральный» (с. 427). Таким образом, всей перспективой изображенных в романе источников «читатель настраивается на поиск утраченного слова, сказанного Иешуа перед казнью, когда Пилат его не слышал. Авторский фокус наведен на Иешуа, а читательский -на Пилата. Тем самым автор словно заклинает нас дойти до всего, что не договорил он сам. Онтологическим фокусом романа является смерть автора, соотнесенная со смертью Иешуа. Роман телео-логичен, и его финал со смертью автора связан напрямую». После своей смерти автор обещает читателю явиться к нему и поселиться в его квартире, где должно состояться чтение любимой книги. Но «фокус в том, что разговор автора с читателем задуман так, чтобы у читателя все время оставалось ощущение недоговоренности» и желание «продолжить разговор».
Слова «смерти нет», как будто случайно попавшие в хартию Левия Матвея, «возможно, и являются тайным посланием автора читателю, которое должно осуществиться в ходе чтения» (с. 427).
К.А. Жулькова
2012.02.028. МАЛЫЕ ЖАНРОВЫЕ ФОРМЫ В ТВОРЧЕСТВЕ А. СОЛЖЕНИЦЫНА: ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР. ПОЭТИКА. КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ: Междунар. сб. науч. тр. / Отв. ред. Урманов А.В. - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2011. - Вып. 5. -152 с.
Реферируемый сборник - пятый выпуск серии, посвященной творчеству А. Солженицына. В предыдущих анализировались рассказы «Матрёнин двор» (1999, вып. 1.), «Один день Ивана Денисовича» (2003, вып. 2), историческая эпопея «Красное Колесо» (2005,
вып. 3), проза 1990-х годов (2008, вып. 4). В сборниках рассматриваются концептуальные проблемы современного солженицынове-дения (специфика историософии, полифонизм, жанровое своеобразие, пространственно-временная организация, онтологическая символика и др.), а также более частные аспекты поэтики (стилевые и речевые особенности, мотивная структура, интертекстуальные взаимосвязи и др.).
Сборник открывает статья Алексея Климова (Вассар колледж, Нью-Йорк) «Заметки о двучастном рассказе "Желябугские Выселки"». Американский славист отмечает, что в творческом наследии А.И. Солженицына художественная проза о Великой Отечественной войне занимает количественно небольшое, но качественно весьма значительное место. В первую очередь это относится к двум произведениям, написанным в 1998 г., - к повести «Адлиг Швенкиттен» и двучастному рассказу «Желябугские Выселки». В последнем особенно ярко представлена «автобиографическая основа». Автор статьи прослеживает изменение отношения писателя к автобиографическому герою «предлагерного периода». Так, в «Архипелаге ГУЛАГ» и ряде других произведений (например, в поэме «Дороженька» и повести «Люби революцию») очевидны моменты покаяния (мысли о том, что «он заслужил и лагерь, и раковую болезнь») (с. 6). В середине 80-х происходит «смягчение» позиции Солженицына. «Утрата лагерного накала» с очевидностью проявилась в произведениях 90-х. В двучастном рассказе «Желябугские Выселки» писатель совершил заметную «реабилитацию» предлагерного периода в жизни своего автобиографического героя, который предстает теперь вполне положительной личностью.
Ричард Темпест (Иллинойский университет) в статье «Самый страшный рассказ» рассматривает «Правую кисть» как «пролепти-ческое дополнение», своего рода «пролог» к роману «Раковый корпус» (с. 20). В обоих произведениях использован один и тот же автобиографический материал, связанный с болезнью писателя, и действие происходит в той самой ташкентской больнице, где он проходил курс лечения в 1954 г. Герои «Правой кисти» (1960) и «Ракового корпуса» (1991), по мнению американского литературоведа, принадлежат к категории солженицынских персонажей, чьи изувеченные тела суть «физиологические архивы» русской истории ХХ в. (с. 24). Речь идет о трагической судьбе бывшего «особиста»,
правая рука которого много «порубала гадов» (т.е. врагов советской власти, но в их числе волею исторических судеб оказались и участники крестьянского восстания.).
Иная точка зрения на рассказ «Правая кисть» представлена в статье С. Красовской (БГПУ) «О том, как однажды не встретились писатель с читателем, и связанные с этим размышления». Автор концентрирует внимание на специфике автобиографического героя, отличающегося сознательной инаковостью: «.он - иной, чужой. Герой изнутри видит себя не таким, как все остальные больные... Корень отчуждения в нем самом: не он для них чужой, а они для него - чужие» (с. 32-33). Эта отстраненность, настаивает С. Красовская, не дает состояться полноценной «коммуникативной ситуации», которая «проваливается, не успев начаться», поскольку герой глубоко убежден: заключенному вольный - не товарищ, как и больному - здоровый. «Коммуникативный провал» - исходная точка, завязка рассказа, и «все дальнейшее развитие сюжета - усугубление его, развернутая иллюстрация основного тезиса» (с. 34).
С. Красовская очерчивает границы «разломов», в которых автобиографический герой «Правой кисти» так или иначе ощущает свою неспособность (а возможно, и нежелание) понять окружающих его людей: «воля» / «неволя», «европейцы» / «узбеки», «здоровые» / «больные», «женщина» / «мужчина». Существование героя-рассказчика, героев и читателя по разные стороны названных «границ» не позволяет им сообщаться; они только наблюдают друг за другом со стороны; понимание - заведомо невозможно (с. 36). Основываясь на анализе рассказов «Матрёнин двор», «Правая кисть», «Пасхальный крестный ход», привлекая публицистические выступления писателя, С. Красовская формулирует вывод: Солженицын как публицист, художник и читатель собственного текста «не всегда совпадают, про него не скажешь: "Ты как круг, полный и цельный." (М. Цветаева)» (с. 40). И это затрудняет диалог автора и читателя.
В статье А. Урманова (БГПУ) «Материальное и идеальное в ранних "Крохотках"» речь идет о специфике миросозерцания Солженицына. В большинстве произведений писателя познание мира осуществляется преимущественно опосредованно - через восприятие вымышленных или реальных исторических персонажей. В «Крохотках» Солженицын «постигает действительность сам, без
посредников, причем не только на уровне рациональном, но и, что очень важно, в ощущениях» (с. 41). Свои размышления автор статьи иллюстрирует анализом таких крохоток, как «Дыхание», «Озеро Сегден», «Путешествие вдоль Оки», «На родине Есенина», «Молитва». Идеальное играет значительную роль в системе авторских ценностных ориентиров в содержании крохотки «Дыхание». Читатель становится здесь свидетелем удивительного феномена: довольствуясь малым - всего лишь возможностью вдыхать полной грудью свежий и ароматный весенний воздух, - герой испытывает «почти мистический акт, чудо, таинство преображения, преосуще-ствления простой, чувственной, телесной радости в радость в значительной степени духовную, сродни религиозному чувству» (с. 45). Главный вектор внутренней устремленности автора-повествователя выражен с помощью словосочетания «подняться выше материи» (цит. по: с. 46). Постигаемая чувственно-духовным опытом природа, ее органика, ее явления становятся веским свидетельством присутствия в материальном мире идеального начала -Божьего замысла, Духа.
Обращаясь к крохотке «Озеро Сегден», А. Урманова подчеркивает ее проблемно-тематическую связь с первой миниатюрой; однако при этом она не является простым развитием или углублением смысловой парадигмы, заданной в «Дыхании». Это, скорее, «качественное расширение горизонта авторского мировидения»: Солженицын «стремится донести до читателя мысль, что озеро это -не просто изумительный по красоте водоем, а наглядное воплощение гармонического замысла Творца» (с. 51). Наряду с «социальным уклоном» «Озеро Сегден» имеет символический подтекст, связанный с легендой об озере Светлояр, к которому писатель возводит свой град взыскуемый - идеал праведной жизни, воплощенный в центральной мифологеме русской православной культуры. Этот невидимый идеальный мир и является для Солженицына истинной, подлинной, желанной реальностью. В крохотке «Путешествие вдоль Оки» воплощением данного писательского идеала становятся церкви, которые указывают на «естественный для человека путь - духовного возвышения» (с. 56).
Приступая к анализу крохотки «На родине Есенина», А. Урманов подмечает в ней иные особенности миросозерцания писателя по сравнению теми, которые сказались в предыдущих миниатюрах.
Повествователь фиксирует в произведении «преимущественно непоэтичные, непарадные стороны родных для Есенина рязанских мест» (с. 57), хотя именно этот поэт наиболее близок Солженицыну. Дело в том, что «идеальное поначалу ускользает от взгляда рассказчика»; он замечает лишь неприглядную советскую деревню, которая кажется ему чем-то «неполноценным», «невсамделишным», «карликовым» (с. 58). От прикосновения к поэтическому слову Есенина, к тому внутреннему свету, который оно излучает, в крохотке рождается идеальное. Но этот художественный свет -лишь отражение фаворского света, божественной энергии, «небесного огня», опалившего когда-то окрестности села Константиново. Именно этот «небесный огонь» и становится в художественном мире «Крохоток» «главным источником гармонии» - природной, духовной и творческой (с. 61).
В. Гуськов (БГПУ) в статье «"Один день Ивана Денисовича": Между жизнью и смертью» рассматривает конфликт и сюжет рассказа. Автор стремится ответить на вопрос, каким образом в произведении происходит упорядочение событийного ряда в целостную закономерную последовательность, в художественный мир, не только отображающий в динамике один день одного заключенного, но выражающий авторские представления о мире и месте человека в нем. Исследуя конфликт рассказа, В. Гуськов концентрирует внимание на формулировке «конфликт между жизнью и смертью». Именно данная экзистенция пронизывает все произведение, определяя своеобразие сюжетной линии. В борьбе жизни и смерти, уверен автор, побеждает жизнь, но развязка действия далека, поэтому конфликт приобретает субстанциальное звучание и оказывается неисчерпанным: ведь, несмотря на «счастливость» изображенного дня, «конец срока еще не близок. И в каждом из оставшихся дней герою придется вести сложную борьбу со смертью ради жизни» (с. 77).
В другой статье В. Гуськова - «"Мотив искажения" в рассказе "Один день Ивана Денисовича"» - художественный мир Солженицына представлен как «сложное», «разнообразное» явление, целостность которого обусловлена «системой повторяющихся образов и мотивов». При этом «мотив искажения» автор статьи считает одним из средств поиска идеала - через изображение таких явлений объективной действительности, которые явно свидетель-
ствуют о «переворачивании» бытия. В рассказе «Один день...» ключевая тема - лагерная жизнь - раскрывается в полной мере именно посредством мотива искажения: это и внутренние деформации системы ГУЛАГа, и лагерная трансформация «самой сути человека, ценности человеческой жизни» (с. 81). Чтобы выжить в условиях лагеря, человек вынужден подстраиваться к искаженной системе, которая становится не просто неизбежным условием существования, но начинает восприниматься и как естественная норма жизни «по ту сторону колючей проволоки» (с. 85).
Мотив искажения присутствует и в более глубоком временном срезе, способствуя созданию эпической картины мира. Прежде всего, это касается исторической эпопеи «Красное Колесо» о Февральской революции, с которой, по мысли Солженицына, и началось катастрофическое «искажение и переворачивание всей традиционной русской жизни». Однако еще до «Красного Колеса» мысль о революционных событиях, изменивших всю суть национальной жизни, автор выразил устами героини рассказа «Матрёнин двор»: «И одна революция. И другая революция. И весь свет перевернул-ся»1. Если в своих ранних произведениях писатель лишь констатировал парадоксальные искажения в жизни людей, в обществе, в судьбе страны, то в поздних он стремился выяснить причины этих изменений, понять те факторы, которые приводят к переворачиванию, чреватому угрозами непоправимого искажения чаемой гармонии (с. 88).
В статье С. Оробия (БГПУ) «Что случилось на станции Коче-товка? (О жанровой идеологии новеллы А. Солженицына)» раскрывается своеобразие рассказа, который, по характеристике автора, «томов премногих тяжелей». «Случай на станции Кочетовка» заключает в себе «откристаллизованную систему взглядов писателя» (с. 89). Определяя жанр произведения, автор статьи предлагает обозначить его как новеллу. Во-первых, в основу повествования «положен не тип, а случай - непредвиденное обстоятельство, нечто неожиданное» (с. 90). Во-вторых, движущей силой фабулы является, как и положено по жанровым канонам новеллы, единственная
1 Солженицын А.И. Собр. соч.: В 30 т. - М.: Время, 2006. - Т. 1: Рассказы и Крохотки. - С. 133.
деталь - причина ареста Тверитинова. В-третьих, действие разворачивается в максимально узких хронотопических рамках с постепенным «размыканием пространства и нарастающей сюжетной динамикой» (с. 93). Таким образом, типично советский сюжет в поимке шпиона перерабатывается в новеллу, которая и помогает Солженицыну «подорвать стереотипы соцреализма и тоталитарного мышления, научить читателя по-новому разбираться в жизни - в том числе с помощью заемного жанрового инструментария» (с. 100).
В статье А. Шепеля (СПбГУ) «Перекличка мотивов в романе "Август Четырнадцатого" и повести "Адлиг Швенкиттен"» подтверждается мнение о том, что в повести 1999 г. воспроизведены многие мотивы первого Узла «Красного Колеса». Сопоставляя повесть и роман, автор статьи выделяет следующие сюжетные и мо-тивные сходства, роднящие оба произведения: тождество места действия и противника (Восточная Пруссия, немцы), мотивы преклонения перед женщиной и мотив дружеского общения, пацифистский мотив, проходящий через все творчество писателя. Написанная и опубликованная в конце ХХ в. «односуточная повесть» (по жанровому обозначению самого писателя), «прекрасно демонстрирует неизменность многих воззрений Солженицына, которые обдумывались и развивались им в течение всей жизни» (с. 108).
«Отражение социокультурных перемен в речи героев двуча-стных рассказов» - статья А. Хитрой (Москва). Автор обращается к таким произведениям, как «Всё равно» и «Желябугские Выселки». В них речь персонажей-руководителей предстает эклектичной, состоящей из смешения заимствованных слов, просторечия, народной лексики, что не могло не отразить «смещения национального вектора» и «мировоззренческой сумятицы» начала 90-х годов (с. 110). Речевой манере Здешнего («Всё равно») и администратора из «Желябугских Выселок» противопоставляется язык крестьянина Василия Никифоровича Заболотного («Всё равно»), который, обретя себя в вере, сохранил народные основы - этические и языковые (с. 118).
Е. Жуйкова (МГУ) в статье «Композиция двучастных рассказов как форма выражения авторской позиции» опирается на точку зрения А. В. Урманова, утверждающего не только «повествовательное многоголосие» произведений Солженицына, но и полифонич-
ность их композиции. Данный тезис находит развитие при рассмотрении структуры рассказов «Абрикосовое варенье» и «Настенька». В этих произведениях «нет одной-единственной доминирующей точки зрения, что дает веские основания квалифицировать их как полифонические» (с. 128).
В статье Н. Щедриной (МГОУ) «Нравственность жизненной позиции А. Солженицына» дан обзор публицистических статей писателя («Наши плюралисты», «Размышления над Февральской революцией», «Как нам обустроить Россию?», «"Русский вопрос" к концу ХХ в.» и др.). Автор статьи выявляет в них нравственно-этическую доминанту, свидетельствующую о «могуществе Духа Солженицына»; писатель «вернул художественное сознание ХХ в. к приоритетам национального бытия», к поиску «духовного единения людей» (с. 149). Программные идеи крупных произведений писателя неразрывно связаны с его публицистикой и получили в ней продолжение.
Т.Е. Смыковская (Благовещенск)
Русское зарубежье
2012.02.029. И.А. БУНИН: НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ: Вып. 2 / Сост., ред. Коростелёв О.А. и Дэвис Р. - М.: Русский путь, 2010. - 536 с.
Во втором выпуске сборника1 продолжается публикация материалов рукописного и эпистолярного наследия И. А. Бунина, раскрываются новые или недостаточно освещенные стороны его биографии и творчества. Основу выпуска составили материалы зарубежных и отечественных хранилищ - прежде всего Leeds Russian Archive, а также Beinecke Library, РГАЛИ, ИРЛИ, РНБ и частных собраний. Обращение отечественных и зарубежных ученых к эмигрантской переписке писателя на базе архивов разных
1 Первый выпуск сборника «И. А. Бунин: Новые материалы» вышел в 2004 г. и вызвал много откликов в прессе, став явлением национального масштаба, одним из лучших изданий последних лет. Реф. см.: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7. Литературоведение: РЖ / РАН. ИНИОН. - М., 2005. - № 4. - С. 140-144. - (2005.04.027; автор - Т.Г. Петрова).
