CC BY
74
ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ЛИТЕРАТУРА СРЕДНИХ ВЕКОВ И ВОЗРОЖДЕНИЯ
2012.02.013. ЯКОБССОН А. ВАМПИРЫ И СТРАЖНИКИ: К КЛАССИФИКАЦИИ СРЕДНЕВЕКОВЫХ ИСЛАНДСКИХ ПРИЗРАКОВ. JAKOBSSON Â. Vampires and watchmen: Categorizing the mediaeval Icelandic undead // Journal of English and Germanic philology. -Champaing (Illinois), 2011. - Vol. 110, N 3. - P. 281-300.
Арманн Якобссон (университет Исландии) предлагает новый подход к изучению и классификации персонажей исландских саг, традиционно относимых к категории «призраков» (в исландской научной литературе они обычно определяются как «draugr», что на английском передается как «ghost»).
Исследователи исландских саг и исландского фольклора обычно используют классификацию сверхъестественных персонажей, предложенную в 1862 г. Йоуном Арнасоном, который разделил народные исландские сказки и предания на «истории об эльфах, троллях и морских обитателях», «истории о призраках» (Draugasogur) и «истории о магии и колдовстве» (с. 281). В пределах категории собственно призраков Арнасон также проводит разграничения: в частности, он различает призраки, материализующиеся по своему собственному желанию и вызываемые силами магии. Такое различение, по мнению А. Якобссона, было очень актуальным для средневекового сознания и сохраняет значимость в культуре Новейшего времени: так, вампир Дракула из романа Брэ-ма Стокера явно принадлежит к первой категории, а монстр, описанный в романе «Франкенштейн» Мэри Шелли, - ко второй. Однако, будучи само по себе удачным, это различение подрывает другие пункты в классификации Арнасона: ведь истории о призраках, вызываемых силами магии, могут быть отнесены как к «историям о призраках», так и к «историям о магии и колдовстве». Клас-
сификационная проблема возникает и с троллями, поскольку само слово «troll» в средневековом исландском могло обозначать также призраков, ведьм, диких великанов.
Но что, собственно, представляют собой средневековые исландские призраки? Прежде всего, они сильно отличаются от своих континентальных европейских «собратьев». К ним неприменима широко распространенная в эпоху Средневековья идея Августина Блаженного о нематериальности призраков, якобы представлявших собой лишь бесплотный «образ» (imago) умерших: исландские призраки, напротив, весьма материальны, «наделены полноценными человеческими телами, что делает их исключением среди прочих средневековых призраков» (с. 284). Это обстоятельство сильно затрудняет опознавание призраков: и читатели исландских саг, и сами их герои не всегда могут ясно определить, имеют ли они дело с призраком, с иным сверхъестественным существом или с обычным человеком.
«Неясность происхождения» (с. 285), отличает, например, злодея Огмунда, героя «Саги об Орвар-Одде». Читатель узнает, что он с детства обучался колдовству; затем, вследствие некоего ритуала, он стал, как выражается создатель саги, таким существом, «которое скорее может быть названо духом, чем человеком». Сага не упоминает о его смерти и потому он не является в точном смысле слова «ожившим мертвецом» (undead); но «мы узнаем, что его больше нельзя считать человеком и что он не может умереть». В описании облика Огмунда он назван «черным и синим» (с. 286), что находит параллели в описании многих исландских призраков (они часто «синие как ад», с. 297), однако он нигде напрямую не назван «призраком». «Читателям "Саги об Орвар-Одде" оставляется право самим решить, кем является Огмунд. Чем труднее классифицировать или определить чудовище, тем оно могущественнее» (с. 286).
Изложив трудности, возникающие при попытках классифицировать призраки на основе их словесных именований, среды их обитания, их физической природы, их происхождения и прочих подобных критериев, А. Якобссон выдвигает собственный критерий, который, по его мнению, и делает возможным непротиворечивую классификацию исландских «живых мертвецов». Таким крите-
рием является присущая призраку форма «активности» (с. 287), т.е., по сути, его функция в повествуемой истории.
Но, прежде чем разделить призраки по их функциональным типам, А. Якобссон выделяет моральную особенность, отличающую призраков от людей: «восставшему мертвецу» присущ особого рода «эгоизм» (selfishness), проявляющийся в его упрямом нежелании покидать в назначенное ему время этот мир. В данном отношении призрак принципиально отличается от человека, «нормальное» поведение которого в ситуации, когда ему пора уходить из мира, описано в «Саге о Гаутреке»: старики здесь «уходят на покой», бросаясь с высокой скалы и разбиваясь насмерть. «Подобная стратегия ухода на покой позволяет старикам сохранить достоинство, выбрать час собственной смерти и не докучать потомкам своей чрезмерно затянувшейся жизнью» (с. 288).
Призраку совершенно чуждо такое отношение к жизни. Его, напротив, характеризует «отказ уйти из мира, когда наступает его час: он продолжает бродить по свету, досаждая всем и каждому. Этот эгоизм - важный атрибут всякого призрака, и потому неудивительно, что призраками обычно становятся те люди, которые и при жизни причиняли всем беспокойство» (с. 288). Обычно нежелание удалиться из мира (или возвращение в него в качестве «живого мертвеца») мотивировано более или менее конкретной причиной: у призрака остались на земле незавершенные дела, он хочет донести до людей какую-то новость (ибо житель загробного мира хорошо осведомлен о том, что делается на земле) и т.п.
Именно с мотивацией отказа удалиться из мира в значительной мере связано деление призраков на два класса, предлагаемое А. Якобссоном. Призраки, относящиеся к первому классу, выполняют функцию «стражников, чаще всего охраняющих некое большое сокровище» (с. 289), которое обычно принадлежало им при жизни. Призраки этого класса обычно связаны с определенным ло-кусом, который они не склонны покидать, что не мешает им быть весьма агрессивными. Второй класс призраков А. Якобссон условно именует «вампирами»: они не ассоциированы с каким-либо определенным местом и свободно передвигаются по большим пространствам. На земле они остаются не потому, что сторожат некие ценности, но, скорее, в силу своей ненависти к людям, которым желают мстить и после смерти. Будучи гораздо более опасными и
агрессивными, чем призраки-стражники, они, с одной стороны, напоминают инкубов, поскольку «ведут паразитический образ жизни», а с другой - в самом деле подобны вампирам, так как «их главная задача, видимо, состоит в том, чтобы нападать на живых, сводить их с ума, заражать вампиризмом и тем самым присоединять их к своим рядам» (с. 289).
Мотивация призрака-стражника ясно выражена в предсмертных словах Храппа, героя «Саги Лаксдёла»: он просит похоронить его в стоячем положении у входа на кухню, «чтобы я мог лучше стеречь мой дом» (с. 290). Храпп - типичный пример человека, который становится призраком исключительно из жадности, не дающей ему и после смерти покинуть родной дом.
Впрочем, поведение Храппа, после того как он становится призраком, не типично для призрака-стражника: он не остается при своем могильном кургане, но начинает бродить по всей округе. Обычно же призрак-стражник не покидает своего могильного холма и представляет опасность лишь для тех людей, которые осмеливаются вторгнуться в его обиталище. Так, люди, попытавшиеся вторгнуться в курган викинга Соти (в «Саге о Хёрде и островитянах»), умирают от вони, исходящей из могилы. «Подобный запах часто характеризует дьяволов и демонов всех мастей и является, таким образом, признаком ада, откуда, согласно распространенному верованию, можно было вызвать призрака...» (с. 291).
Другой пример призрака-стражника - Ракнарр из «Саги о барде» («Bárdar Saga»), о котором сообщается, что он похоронил себя заживо и тем самым остался в известной мере живым: «исландские призраки не живы и не мертвы; именно эта двусмысленность делает их особенно ужасными» (с. 292). Вторгнувшемуся в его владение герою (по имени Гест) удается одолеть призрака: он отрубает ему голову и кладет ее рядом с его ягодицами. Именно такое действие позволяло избавиться от призрака окончательно. Сближение головы и ягодиц, по мнению А. Якобссона, могло обыгрывать «связь ада и ягодиц» или же намекало на то, что зад -«другое лицо» демона: таким образом, целью в данном случае могло быть «соединение воедино обоих лиц» (с. 292).
Другим действенным способом избавления от призрака считалось сжигание его тела. В любом случае окончательно освободиться от «живого мертвеца» было крайне трудно, поскольку «сама
его природа заключалась в отказе покинуть мир в назначенное время» (с. 293). «Призрак нарушал законы времени и пространства, которые оборачивались законом экономики: он должен был оставить свои сокровища и земли, но отказывался сделать это» (с. 293294).
Ужас, исходивший от призраков-стражников, обычно был локализован, как ограничена была и степень их опасности: стражники убивали лишь тех, кто покушался на их владения, но не поражали всех людей подряд и не превращали в «зомби». Совсем иначе ведет себя призрак-вампир, который «заражает» людей своей природой, порождая настоящую «эпидемию призраков». Этот тип в большей мере созвучен умонастроению современного человека с его страхом перед разного рода инфекциями и эпидемиями. Популярные в современной массовой культуре «зомби», пришедшие на киноэкраны из Западной Африки при посредничестве гаитянского фольклора, по своим функциям сильно напоминают призраков-вампиров из исландских саг.
Как правило, человек сам несет ответственность за то, что после смерти стал «живым мертвецом». Хорошие люди призраками не становятся. Типичный кандидат в призраки - угрюмый, нелюдимый, скупой и в то же время агрессивный человек. Превращение в призрак лишь конденсирует и усиливает его негативные свойства. О Храппе, герое «Саги Лаксдёла», говорится: «Плохим он был при жизни, а после смерти стал намного хуже».
К превращению в призрак особенно склонны старики, неохотно расстающиеся с жизнью и ее благами. А. Якобссон отмечает, что «в некоторых средневековых текстах призраки и старики описываются в весьма сходных выражениях» (с. 295). Особо злобные индивидуумы могут даже заранее планировать свое превращение в призрака (так поступают Храпп и Ракнарр). Неслучайно Храпп просит похоронить его стоя: стоящий или сидящий мертвец (сидя умирает Торольф; многие призраки-стражники в своих могильных курганах сидят в креслах или на тронах) скорее сможет вернуться в земной мир; и, напротив, окончательное уничтожение призрака невозможно, если не поместить его в лежачую позицию (с. 296).
Борьбой с «живыми мертвецами» нередко занимаются профессионалы - охотники на призраков (напоминающие христиан-
ских экзорцистов), которых жители данной местности нанимают, чтобы очистить территорию от опасной нежити. Их ремесло - тяжелое и рискованное: охотники за призраками порой сами гибнут или становятся призраками, подвергнувшись «вампирическому» заражению. Так обстоит дело в «Греттис-саге», где «убийца вампиров» Глам сам становится таковым, и крестьянам приходится нанимать еще одного охотника, чтобы на этот раз убить уже самого Глама. Новый охотник, Греттир Сильный, убивает его, но платит за это высокую цену: ему кажется, что глаза убитого Глама повсюду следуют за ним, и «его ночные кошмары становятся последним напоминанием о нашествии призраков» в данной местности (с. 298).
А.Е. Махов
2012.02.014. ОБАГ М. МОЛЧАНИЕ ПАНТАГРЮЭЛЯ, МОЛЧАНИЕ РАБЛЕ В ТРЕТЬЕЙ КНИГЕ: ЭВРИСТИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА.
AUBAGUE M. Silences de Pantagruel, silence de Rabelais dans le Tiers livre: Un paradigme heuvristique? // Loxias: Revue électronique. -Nice, 2011. - N 32. - Mode of access: http://revel.unice.fr/loxias/index. html?id=6586
Матильда Обаг - докторантка Бургундского унивеситета, изучает диалектику иронического и серьезного в европейской литературе XVI в. Реферируемая статья посвящена анализу третьей книги романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (далее - ТК), впервые опубликованной в 1546 г., а затем в исправленном варианте переизданной в 1552 г.
Поскольку между первой и третьей книгами прошло двенадцать лет, М. Обаг полагает, что столь долгое молчание автора, устами повествователя обещавшего читателям рассказать, «как Па-нург женился и в первый же месяц оказался рогат», может быть объяснено изменением нарративного замысла писателя, впервые именно в ТК открывшего свое авторство. Сюжетом ТК становится не женитьба Панурга, а обсуждение возможности таковой в соединении с желанием узнать свое будущее. Обещание читателям рассказать о Панурге как муже-рогоносце не исполнено рассказчиком, хотя размышление о предполагаемой женитьбе определяет форму текста - диалогического, полного отступлений (ответ о судьбе Па-нурга перенесен в четвертую книгу), подчиненного демонстрации
