CC BY
35
значительный, а чем больше их экспорт, тем ниже мировые цены на вывозимые ими товары.
«Таким образом можно заключить, что, хотя беднейшие развивающиеся страны сыграли крайне незначительную роль в возникновении глобального платежного дисбаланса, однако восстановление этого баланса будет иметь очень значительное влияние на их экономику. Это влияние можно будет почувствовать и в изменении обменных курсов, и в изменении цен на экспортируемые и импортируемые ими товары. В целом беднейшие страны в случае ликвидации глобального дисбаланса должны выиграть. Сокращение спроса на товары из этих стран со стороны США и стран Евро-зоны будет более чем компенсировано ростом спроса со стороны других стран. Ключевую роль здесь сыграет Китай - и с точки зрения роста его импорта, и с точки зрения сокращения его экспорта. Он в определенном смысле освободит место на мировом рынке для беднейших стран, особенно в том, что касается экспорта промышленных товаров» (с. 26).
С. В. Минаев
ИСТОРИЯ
2012.02.006. «В РОССИИ НАДО ЖИТЬ ДОЛГО...»: Памяти К.А. Антоновой, (1910-2007) / Сост. и отв. ред. Л.Б. Алаев, Т.Н. Загородникова; Ин-т востоковедения РАН. - М.: Вост. лит., 2010. - 470 с.
Издание включает: Алаев Л.Б., Загородникова Т.Н. Вступление (с. 3-10); раздел «О себе» (воспоминания К.А. Антоновой, с. 13-157, ее стихи, список работ, с. 177-188); раздел «О ней», с. 189-306 (воспоминания и статьи И.Ю. Перской, И.М. Смилян-ской, Т.В. Просунцовой, А.А. Бычковой, prof. Surendra Gopal, Л.Б. Алаева, Т.Н. Загородниковой, М.Н. Егоровой, П.М. Шаститко, В.М. Алпатова); раздел «Статьи по истории Индии, британской колониальной политике и российско-индийским отношениям», с. 307-468 (Е Ю. Ванина, К.А. Фурсов, М.А. Озимов, К.Д. Никольская, С.Е. Сидорова, М.С. Каландарова).
«Это была представительница той когорты ученых, которая основала современную отечественную индологию» (с. 3), - пишут о Коке Александровне Антоновой составители книги. Происходила
из семьи профессиональных революционеров: мать - член РСДРП (б) с 1904 г., отец - с апреля 1917 г. Среднюю школу окончила в Брайтоне, с тех пор свободно владела английским, французским, немецким языками, к которым позднее добавились персидский, урду, арабский и испанский. Училась в аспирантуре МГУ на кафедре колониальных и зависимых стран (руководитель - И.М. Рейснер), в 1940 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Индия в период генерал-губернаторства Уоррена Гастингса». После войны работала в ФБОН, редактировала библиографический бюллетень «Новая иностранная литература по востоковедению». В характеристике, выданной Антоновой (в связи с переходом в ИВ АН), говорилось, что эта работа требует «серьезной научной квалификации», бюллетень «регистрирует и аннотирует около 7000 востоковедных работ в год» и Антонова «много способствует подготовке этого издания своим широким востоковедным кругозором, большой работоспособностью и оперативностью» (с. 5).
В 1950 г. Антонова защищает докторскую диссертацию «Религиозная политика Акбара (К истории индо-мусульманских разногласий)» и в числе шести первых сотрудников становится основательницей сектора Индии, ныне Центра индийских исследований ИВ АН. В 1952 г. выходит в свет ее книга «Очерки общественных отношений и политического строя Могольской Индии времен Ак-бара (1556-1605)», которая явилась «первым в нашей стране монографическим исследованием по индийскому Средневековью». Выделяясь из «тогдашних работ большим объемом использованных оригинальных источников и нестандартностью выводов», книга Антоновой сделалась «краеугольным камнем последующих исследований» (с. 5).
«В те времена, когда больше всего ценилась концепция, К. А. Антонова отдала приоритет фактам, данным источников». Это отличало и ее вторую монографию «Английское завоевание Индии в ХУШ веке» (1958). А написанный в соавторстве с Г.М. Бонгар-дом-Левиным и Г.Г. Котовским и вышедший в 1973 г. том «История Индии» оказался «бестселлером» (многократно переиздававшимся на русском, западных и индийских языках) и стал «как бы стандартным учебником для студентов-востоковедов» (с. 6). По свидетельству профессора Сурендры Гопала (бывшего аспирантом Антоновой в 1962-1965 гг. - Реф.), приобрел он популярность
и в самой Индии, где «студенты читали его с большим интересом» (с. 230).
Между тем путь в индологию был для Антоновой непростым. Впервые она, по ее словам, «приткнулась к востоковедному берегу» осенью 1935 г., когда по окончании историко-этнологи-ческого факультета Первого МГУ, решив для обеспечения карьеры «обзавестись научной степенью», подалась в аспирантуру МГУ. «Остро чувствуя недостатки своего образования», она выбрала только учрежденную тогда дисциплину - историю колониальных и зависимых стран, в которой, как ей виделось, у нее «не будет более знающих конкурентов» (с. 45, 47).
Конкретно это была Индия, поскольку ранее она уже занималась Британской империей (Ирландией). А темой докторской диссертации Антонова выбрала правление Акбара (1556-1605), «потому что о нем не высказывались классики марксизма, а также руководители партии и правительства». Под последними имелся в виду Сталин, ибо его высказывание по поводу «каких-либо исторических событий и личностей» «сразу же становилось законом», требовавшим от ученых немедленного изменения оценок. Поскольку от вождя не ожидалось высказываний о Великом Моголе, Антонова полагала, что сможет писать об Акбаре все, что сочтет нужным, и «это не будет контрреволюционным» (с. 138).
Антоновой пришлось срочно заняться изучением фарси, которым она и занималась 10 лет (включая годы ссылки и эвакуации) с различными преподавателями от малообразованных носителей языка до попавших в опалу переводчиков из дипломатического ведомства. И добилась своего, подготовив диссертацию с использованием источников на государственном языке Могольской империи.
При этом увлечение Востоком было у Антоновой глубоким, начиная с детства, когда в семилетнем возрасте она попала в Дагестан. «Дагестан никогда не был для меня только местом на карте; это была частица моей жизни», - вспоминала она спустя 80 лет. С незапамятных для коллег времен Антонова неизменно ходила в тюбетейке, одну из которых сшила для нее и украсила вышивкой мать во время ссылки. Фирменным семейным блюдом был, по воспоминаниям близких, плов с курагой, изюмом и черносливом (с. 269, 274).
Яркое воспоминание осталось у П.М. Шаститко. В 1969 г. они заехали в Фатехпур-Сикри, город-крепость Акбара. Перед возвышением, где стоял трон, Антонова «опустилась на колени и склонилась в низком поклоне... по щекам ее текли слезы». «Много лет спустя, - заключал Шаститко, - я думаю, как счастлив человек, имевший Великую Мечту и достигший ее осуществления. И как это здорово, что в мире есть такие одержимые, такие преданные науке люди» (с. 290).
В своих воспоминаниях Антонова освещает обстоятельства становления востоковедения в СССР. «Дореволюционная Академия наук была славой русской науки, особенно гуманитарной» (с. 40), - пишет она. Академики Ф.И. Щербатский или С.Ф. Оль-денбург были известны во всем научном мире исследованиями древности; их преемниками стали ученые «ленинградской школы», которые сохранили увлечение древностью и традицию филологического изучения Востока. Так, когда Антонова захотела прочесть ленинградским востоковедам доклад по средневековой Индии, ее направили в отдел Персии, поскольку источники, которыми она пользовалась, были на фарси. Популярным среди ленинградских востоковедов оставалось углубленное изучение отдельных текстов.
К. Антонову тянуло к ленинградцам, но своим становлением как ученого она была связана с «московской школой». «Москвичи, -резюмирует В.М. Алпатов, - любили глобальные концепции, презирали "фактографию" и плохо знали или не знали восточные языки, а ленинградцы опирались на факты, но не любили и часто принципиально не хотели обобщать» (с. 297).
Востоковедение в Москве развивалось совершенно иначе, практически на голом месте. В созданных в 20-х годах институтах Коммунистической академии1, пишет Антонова, начало формироваться «нужное нашим властям понимание процессов, происходивших в современности». Бум нового знания был связан с изменениями в мировой политике, с утратой надежд на революцию в Европе и «поворотом наших надежд на Восток», в первую очередь
1 В 1936 г. Коммунистическая академия была слита с Академией наук, перебравшейся в Москву. Часть институтов, включая Институт востоковедения, осталась в Ленинграде, превратившись после «лениградского дела» в отделения учреждений, расположившихся в столице. - Прим. реф.
на Индию и Китай («Индия и Китай кипят», - утверждал В. И. Ленин). «Понадобились люди, занимающиеся изучением современного положения и сравнительно недавней историей этих стран», а «таких специалистов раньше не готовили». Восточных языков в институтах Комакадемии обычно не знали, но считалось, что в этом и нет необходимости, «поскольку все важное переведено на английский» (с. 41).
Среди этих неофитов востоковедения были подлинные энтузиасты. Антоновой запомнился А. А. Красин, рабочий паренек, получивший образование в КУТВ (Коммунистический университет трудящихся Востока). Он не знал китайского языка и плохо знал английский, «но всей душой тянулся к Китаю, как светловский герой к Гренаде1» (с. 49). Большинство этих людей, подобно Красину, было унесено Большим террором, но революционные мотивы сохранились и среди последующих поколений советских востоковедов при всей их специализированной подготовке.
«Эта тяга молодежи к революционной борьбе в других странах, вероятно, объяснялась романтическим стремлением по-прежнему идти "в сабельный поход"2. Однако в СССР не предвиделось не только лихих походов, но и вообще каких-либо инициативных действий. Нужно было лишь выполнять предписания сверху... Парадоксально, - замечает Антонова, - что чем более невыносимой становилась жизнь при этом режиме, тем больше молодежь рвалась устанавливать его в других странах» (с. 86).
Политическая мотивация по-своему проявлялась и у старшего поколения советских востоковедов, которые, побывав в странах Азии, «мечтали построить свою карьеру» по образцу крупных администраторов Британской империи, ставших авторами классических работ по истории «подопечной» страны. Таким Антонова считает И.М. Рейснера. Научная карьера ему «в значительной степени удалась: он стал основателем советской школы историков-марксистов, воспитал целую плеяду преданных учеников, его усилиями индология заняла ведущее место в советском востоковедении» (с. 62).
1 «Я хату покинул, ушел воевать, / Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». - Прим. реф.
2
К.А. Антонова цитирует предвоенное стихотворение комсомольского поэта Эдуарда Багрицкого. - Прим. реф.
А с политической карьерой у Рейснера не получилось, и «это являлось для него постоянным источником скрытого недовольства и обиды», наложивших отпечаток на его характер и отношения с коллегами. «Каждый раз, когда приходил срок его перевода в члены ВКП(б), его исключали, и ему приходилось вновь вступать в кандидаты». Так он пробыл в кандидатах «в общей сложности 13 лет». Так прошла и вся жизнь «как на качелях: то вверх, то вниз» (с. 62, 67, 76).
Политизированность проявлялась и по-другому. «Он видел не то, что существует, а то, что, согласно его партийным взглядам, должно было существовать», - пишет Антонова об одном из арабистов, подчеркивая, что это была «нередко встречавшаяся тогда особенность» (с. 85).
У самой Антоновой отношения с партией оказались непростыми. Сначала она верила, что «все большевики - кристально чистые, самые благородные люди на земле», и если что-то ей кажется неверным, то потому, что ей «не дано постигнуть глубокого тайного смысла, понятного всем другим». «Вступление в партию было моей самой заветной мечтой», - продолжает Антонова. Помешали процентная норма для интеллигентов и «невероятная робость», не дававшая проявиться на общественной работе. После ареста мамы вопрос был снят. «Только в 1956-1957 гг. мне предложили вступить в партию, но к тому времени я столько навидалась, что всякое желание у меня пропало» (с. 46).
Строки из стихотворения Антоновой 1945 г.: «И не станет убеждений, /И вперед на много лет /Людям лишь для продвиженья /Будет нужен партбилет» (с. 158). У Антоновой убеждения сохранялись. «В нас была глубоко вбита "аксиома": есть лишь два мира, две системы, и если ты не поддерживаешь безоговорочно нашу систему, ты вольно или невольно за империализм» (с. 119).
«Система» при И.В. Сталине проявляла себя, в частности, тем, что научные дискуссии завершались вмешательством репрессивных органов. Так случилось с дискуссией 1931 г. об «азиатском способе производства». В господствовавшей формационной схеме сохранялся (еще от Гегеля) «принцип движения народов след в след за лидером». И «история народов Востока должна была полностью повторить» схему, выработанную на основе истории Европы. Между тем историки-востоковеды, начав серьезно изучать общественный
строй Востока, обнаружили несовпадения. «Единственной отдушиной», по выражению Антоновой, мог быть «упомянутый Марксом в списке формаций, но никак не расшифрованный "азиатский способ производства", и историки-марксисты стали тащить его каждый в изучаемую эпоху - древность или средневековье».
Участники дискуссии 1931 г. «не столько оперировали фактами, сколько били друг друга по голове цитатами из классиков марксизма. Тем не менее, - считает Антонова, - привлечение внимания к особенностям истории Востока могло бы принести пользу». Однако эта, как и «почти все дискуссии той поры», закончилась арестами большинства участников, а «новым людям, пришедшим на их место, было строжайше заказано пользоваться их опытом и мыслями»1 (с. 42-43).
Установилась система жесткого контроля, одним из элементов которого явилось введение института редакторства как формы цензуры. Сам институт, полагает Антонова, возник после революции, «когда стали печатать людей с "правильными, пролетарскими мыслями", но малограмотных и косноязычных». Тогда и понадобились редакторы, чтобы придать работам этих авторов «приличный вид». Затем главной задачей редакторов сделалась борьба с «крамолой»: «Нельзя было упоминать фамилии неугодных властям людей. цитировать иностранцев, несогласных полностью с нашей политикой, нельзя было в чем-либо отойти хоть на йоту от признанных догм». Так, сложилось двойное редактирование: «Один (редактор. - Реф.) - по существу, другой - по стилю». Кроме издательских, обязателен был «ответственный редактор» и после всех Главлит2 (с. 121).
1 Следующая дискуссия об «азиатском способе производства», частично реабилитировавшая концепцию, произошла лишь спустя три с половиной десятилетия при «оттепели». См.: Общее и особенное в историческом развитии стран Востока: Материалы дискуссии об общественных формациях на Востоке (азиатский способ производства). - М., 1966. - Прим. реф.
Последнее наименование - Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР. ИНИОН при своем образовании получил привилегию обходиться в своих реферативных изданиях без «литова-ния», т.е. прохождения через Главлит. Альтернативой стал гриф «ДСП» - для служебного пользования - Прим. реф.
«Конечно, - разъясняет Л.Б. Алаев, - реальную ответственность нес издательский редактор. Если в книге обнаруживались "несоветские" высказывания, его могли уволить или наказать иным способом... Но формально "отвечал" за содержание книги так называемый ответственный редактор», а им становилась персона, «увенчанная званиями и степенями». Постепенно, со времен «оттепели», контроль слабел, и ответственное редактирование превратилось в «пустую формальность». «Но ритуал надо было соблюсти» (с. 241).
А в пору расцвета институт редактирования был очень эффективен, особенно если, по понятиям того времени, считать, «чем больше редактор исчеркает рукопись, тем лучше он работает». Выполняя свой долг, «редактор поднимал косноязычного автора до среднелитературного уровня, но нивелировал все признаки индивидуальности у автора грамотного». «Если, - утверждает Антонова, - прочитать издания нашего института в 50-70-е годы, то о какой бы стране или отрасли востоковедения ни шла речь, такое впечатление, что все писал один и тот же человек» (с. 121).
К. А. Антонова придумала свой способ защиты от чрезмерного, с ее точки зрения, редактирования. Она уснащала свою рукопись стилистическими нелепицами, которые должны были отвлечь внимание редактора от важных для нее положений. А потом в корректуре вычеркивала эти нелепицы. Но однажды она не успела это сделать, и на стадии верстки, когда стилистическая правка не допускалась, она увидела: «Так Акбар обрубил когти тигру непримиримости» (с. 123).
Режим сталинского времени проявлял себя и тем, что оценки научного значения работ ученого его коллегами становились основанием для репрессий. Так было и с крупными востоковедами, например, с будущим академиком Н.И. Конрадом1, который после «проработки», в которую обычно выливалось тогда обсуждение работ коллегами, угодил в ГУЛАГ (с. 105). На этой почве расцвело доносительство, превращавшееся в обоюдоострое оружие. Обратилась к нему и Антонова.
1 Член-корреспондент АН СССР (1934), японовед Николай Иосифович Конрад был арестован 29 июля 1938 г. Обвинен по ст. 58-1а УК РСФСР («япон. шпион»). Из словаря востоковедов - жертв политического террора (тетогу.ркоз1. org/pages/konrad.html). — Прим. реф.
На кафедре в МГУ, где она готовила диссертацию, появился коминтерновец индийского происхождения Мухарджи1. Обвинив Рейснера в троцкизме, он добился его увольнения. Положение Рейснера стало особенно шатким из-за ареста его товарища Р.А. Ульяновского по тому же обвинению2. Угроза нависла и над самой Антоновой, мать которой арестовали в 19363 г. за «троцкистские связи» (в начале 20-х годов та была помощником Г.Е. Зиновьева в исполкоме Коминтерна).
Парторганизация МГУ затребовала, в числе прочего, список знакомых матери; и Антонова, наряду с уже арестованными людьми, включила требовавшего от нее «покаяния» индийца в список, добавив в объяснительной записке, что о «контрреволюционной деятельности» матери ничего не знала и ее арест стал для нее «такой же неожиданностью, как и для Мухарджи, который знал ее с 1920 г.». Кроме того, она припомнила со слов матери, как в 1920 г. его обвинили в спекуляции. И, наконец, написала развернутый отзыв, где доказывала, что книги Мухарджи опираются на «противоречивые теории, часть которых теперь признана совершенно ошибочными» (с. 54).
«Конечно, по существу, это был донос, - резюмирует Антонова, - но тогда я. не испытывала угрызений совести; я отбивалась от нападения, когда речь шла действительно о жизни и смерти. Старалась помешать Мухарджи, воспрепятствовать ему погубить меня и других. К тому же я гордилась, что обвиняла Мухарджи лишь в эклектике, не в троцкизме или правом уклоне» (с. 54). Спустя десятилетия, когда ситуация повторилась, Антонова выступила против подмены научных оценок политическими обвинениями.
Положение в востоковедении серьезно изменилось после 1956 г., и не только благодаря общему смягчению контроля над
1 Мукерджи (Мухарджи, Мухараджи) Абони по списку репрессированных востоковедов. Участвовал в дискуссии об «азиатском способе производства» (см.: Никифоров В.Н. Восток и всемирная история.- М., 1975. - С. 188). - Прим. реф.
Арестованный в 1935 г. Ростислав Александрович Ульяновский, успевший до ареста издать первую в СССР монографию о Ганди (Рославлев У. Гандизм. - М.; Л., 1931), после реабилитации в 1955 г. работал в ИВ АН, а затем в ЦК КПСС заместителем заведующего Международным отделом. - Прим. реф.
3
Софья Михайловна провела в лагерях 17 лет (с. 200).
наукой, но и вследствие значительного пополнения кадров. Директором ИВ АН стал Бободжан Гафуров, и он, «пользуясь былыми связями»1, добился огромного расширения штатов. Численность Отдела Индии, ставшего крупнейшим в Институте, достигла 60 человек. Были среди них и «бездельники2, которые занимали посты в парткоме, месткоме и других общественных организациях» и которым за научную работу засчитывались выступления на различных заседаниях с «руководящими речами» (с. 144).
Но, главное, в Институт влилась способная к науке молодежь, прошедшая через аспирантуру ИВ АН, выпускники МИВ (Московский институт востоковедения) и истфака МГУ. «Они были уже востоковедно образованными», и такие представители старшего поколения, как И.М. Рейснер, возлагали на них большие надежды, в значительной степени оправдавшиеся. К тому же, как отмечает Антонова, среди тех особенно, кто пришел из МГУ, были широко «образованные и интеллигентные» молодые люди (с. 147-148).
Результатом стало резкое увеличение научной продукции и совершенствование ее. «Наш отдел, - замечает Антонова, - давал много продукции и был передовым в выработке концепции истории изучаемой страны» (с. 144). Что еще важно, молодежь была в известной мере избавлена от того страха репрессий, который был присущ старшему поколению.
И это порой порождало недоразумения на почве недопонимания между поколениями. Л.Б. Алаев в статье в журнале «Советское востоковедение» 1957 г. (см. с. 238) сопоставил позицию Антоновой с взглядами «буржуазного историка Морланда». Антонова решила, что критика ее работ «начинает приобретать политический оттенок» и ее взгляды могут быть признаны «порочными». Между тем она «продолжала ощущать себя в институте как на краю пропасти», поскольку в различных анкетах не упоминала об аресте матери и своей двухгодичной ссылке в связи с этим. «Хотя были уже не сталинские времена, и лагерь мне теперь не грозил, но в нас на-
1 Первый секретарь ЦК КП Таджикистана в 1946-1956 гг., член ЦК КПСС (1952-1961). Ближайшим поводом к назначению Б.Г. Гафурова явилось выступление на ХХ съезде КПСС А.И. Микояна, в котором было заявлено, в частности:
«Восток пробудился, и спит только Институт востоковедения». - Прим. реф.
2
Около 70% - по оценке Антоновой (с. 144).
долго сохранился страх.1 Алаев, конечно, обо всем этом не знал» (с. 150).
И в новые времена не только наукой жил отдел Индии и Институт в целом. Когда в 1970-х годах развернулась кампания против «подписантов», партком ИВ АН поставил вопрос о «профессиональной непригодности» одного из них - индолога Ю. Глазова. Тайным голосованием Ученого совета прошло решение, дававшее дирекции право уволить диссидента. Против голосовала одна Антонова, доказавшая, по оценке пострадавшего, возможность «остаться порядочным человеком даже в такой ситуации» (с. 270-271). Ранее, впрочем, против увольнения Глазова проголосовал профком Института (с. 200).
В конце 1970-х Антонову отправили на пенсию. Так распорядился не Б.Г. Гафуров, при котором случилась история с диссидентами и который, по выражению Антоновой, «метал» против нее «гром и молнии», а сменивший его Е.М. Примаков. Нового директора Института мало интересовали классическое востоковедение и история Средних веков. Поэтому он отверг заступничество П.М. Шаститко и Л. Б. Алаева, хотя последний в докладной записке мотивировал сохранение Антоновой в Институте ее деловыми качествами и планом подготовки ряда изданий Отдела, требующих ее участия как «крупнейшего специалиста по истории Могольской Индии и знатока персидского языка». Не помогло; и Алаеву оставалось только сказать Антоновой: «Ну что же Вы хотите? Вы всю жизнь плевали на начальство, а теперь удивляетесь, что оно Вас не любит!» (с. 244-246).
Отношение Антоновой к «начальству» не распространялось на Институт, в котором она проработала три десятилетия; сохранялось и уважительное отношение к ней в ИВ АН. На заседаниях Ученого совета отмечали и ее 80-летие, и ее 90-летие (с. 292). Уважение распространялось не только на деловые, но и на личные качества ученого. «Внутренняя свобода - вот главное, что отличало
1 Мать Антоновой уже была к тому времени реабилитирована, тем не менее сохранение страха перед «политическими» обвинениями (а именно таким тогда представлялось сопоставление с «буржуазными учеными») - реальность. В середине 1970-х, в рукописи монографии о Фаноне я критиковал подряд, без дифференцирования западных и некоторых советских специалистов, за что получил замечание от редактора. - Прим. реф.
ее от других, - отмечает М.Н. Егорова. - Свобода и искренность. А это немало! Как говорится, дай бог каждому.» (с. 279). «Свободный человек», - резюмирует Т.Н. Загородникова (с. 277).
К. А. Антонова, констатируют составители, «отличалась независимым характером, острым языком и потому всегда была бельмом на глазу начальства. Она выживала только благодаря трудолюбию и эффективности работы. Ее монографии и главы в коллективных трудах демонстрировали уровень осмысления материала, которому трудно было что-то противопоставить» (с. 7). При присущем ее работам «приоритете фактов» Антонова занимала принципиальную позицию в важнейших методологических вопросах и активно участвовала в научно-теоретических дискуссиях 1960-1970-х годов. Неоднократно она оказывалась притом в одиночестве.
Так случилось с тезисом об отсутствии в средневековой Индии капиталистических отношений, который Антонова отстаивала против «школы Рейснера», а по существу - против всего Отдела Индии. И победила. Ее оппоненты (В.И. Павлов, Э.Н. Комаров, Л.Б. Алаев, А.И. Чичеров) «повзрослели» и отошли от прежних позиций. В 1973 г. Антонова, подводя итоги дискуссии, «получила редкое удовольствие "сплясать канкан на костях" поверженных противников» (с. 7).
По словам Антоновой, Рейснер не был создателем концепции. В статье, опубликованной в «Вопросах истории» в начале 1950-х, он поставил вопрос о «причинах отставания Востока». Антонова считала вопрос некорректным: «У стран Востока не было общих причин отставания, у каждой их группы были свои». Однако нашлись коллеги, которые подхватили вопрос. Но если Рейснер искал объективные причины естественно-исторического порядка (влияние кочевых народов, застойность сельской общины), то его оппоненты возвели всю вину за «отставание Востока» на колонизаторов (с. 72).
Капитализм на Востоке, говорили они, «уже начал развиваться, когда империализм покорил восточные страны и задушил там это явление». К тому же «когда победила революция в Китае, и он вступил на путь построения социализма, оскорбительно называть отсталой страну», где изобрели порох, создавшую «такую высокую нравственную систему и т.п.». Концепция оказалась «очень пропа-
гандистски удобной», и ее вынужден был принять Рейснер. Он начал убеждать своих учеников в том, что в странах Востока «уже появились зачатки и зародыши капитализма» (с. 73, 149).
Оказавшись в одиночестве, Антонова сделалась «объектом жестокой критики» (с. 73). Но постепенно против доколониального капитализма стали выступать и другие востоковеды-индологи. «Как же вы объясняете тот факт, что ни одна восточная страна не покорила ни одной европейской, в то время как европейские страны завоевали почти весь Восток? - говорил Г.Г. Котовский одному из оппонентов Антоновой. - Мы объясняем это производственным и формационным превосходством европейских стран, но если вы отвергаете этот тезис, то единственным альтернативным объяснением может быть превосходство белой расы» (с. 151).
«Выступление Г.Г. Котовского не было безупречным, - замечает Антонова, - он забыл о маврах в Испании и турках в Восточной Европе, выбитых оттуда только к началу ХХ в., но зато при той идеологии его выступление было весьма убедительным» (с. 151).
Идеология оставалась важнейшим фактором в формировании и опровержении научных концепций. В качестве «установок ЦК» она всецело направляла исследования современности. При этом установки могли меняться в зависимости от конъюнктуры, требуя от историков срочной перестройки. В индологии ярким примером стало отношение к Ганди: «Историкам Индии ХХ в. пришлось несколько раз менять свои позиции и утверждать сегодня противоположное тому, что они говорили вчера», - пишет Антонова.
«Сначала Ганди трактовали как агента империализма, срывавшего все революционные действия индийцев, как только они достигали своего накала, а потом - как руководителя борьбы индийцев за независимость; сначала уверяли, что уход англичан из Индии - фикция. но потом пришлось признать, что независимость Индии является фактом большого исторического значения» (с. 153).
Особое значение всегда имели классики марксизма и не только в цитатах, которых требовали по всякому поводу, но и в любых методологических разработках. А. И. Чичеров, долгое время защищавший концепцию доколониального капитализма, заколебался, когда попытался проанализировать, «на каких основаниях Ленин определял раннекапиталистические уклады в России». Ока-
залось - «по любым признакам». Иначе говоря, «дело было не в научных критериях». Автору книги «Развитие капитализма в России» «очень хотелось преувеличить степень развития капитализма». Естественно, «такого вывода Чичеров не опубликовал» (с. 151).
Другим принципиальным положением, которое отстаивала Антонова, пребывая долгое время в одиночестве, была «идея о множественности собственности на землю при феодализме вообще и в Могольской Индии в частности». Здесь потенциальная опасность для Антоновой была еще больше, поскольку она покусилась на один из догматов советской философии истории - учение о формациях. Уже в первой книге (1952) она показала, что «владельческими правами на землю обладали как те, кого считали феодалами (джагирдары, заминдары и др.), так и те, кого считали крестьянами (налогоплательщики, общинники)». По существу, «не формулируя этого прямо, (она. - Реф.) выступила против тезиса о монополии класса феодалов на землю» и сделала это сразу после опубликования брошюры И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», где этот тезис получил самое авторитетное освящение (с. 7-8).
Проблема была не только в сталинском тезисе. Оппонентом Антоновой оказался Маркс, который считал основой общественного строя государств Востока государственную собственность на землю («государственная собственность на землю - вот ключ к восточному небу»). Антонова же увидела «ключ» в «двойственности» и даже в «тройственности» собственности на землю. Землевладельцами выступала, во-первых, верховная государственная власть, которая реализовывала свое право на землю в виде налогообложения всей подвластной территории Индии. Во-вторых, военачальники, которые обладали юрисдикцией по всем вопросам сбора налога (с. 145-146). И, наконец, «низовые землевладельцы», для которых собственность «означала право распоряжения землей по своему усмотрению, право продажи и покупки ее, но со всеми лежащими на ней повинностями, право наследования, даже право, покинув землю на срок до 25 лет и, вернувшись, получить ее обратно» (с. 146).
«Конечно, - замечает Антонова, - открыто выступить против какого-либо положения Маркса было бы самоубийственно, поэтому цитату из Маркса о государственной собственности я поместила
в одном месте, а свои соображения на этот счет - в другом, среди фактического изложения, не выделяя и не подчеркивая их». А сталинское положение о том, что при феодализме «помещик имел монопольное право собственности на землю» Антонова попросту опустила. «В ту пору приходилось прибегать к таким "маленьким хитростям"1» (с. 146-147), - обобщает свой опыт методологических поисков Антонова.
«Маленькие хитрости» приводили, однако, к тому, что идущим вслед коллегам приходилось открывать эти положения как бы заново. Так произошло с тезисом о «множественности собственности на землю». Л.Б. Алаев, исследуя земельные отношения в Южной Индии, где господствовали принципы индуизма, а не мусульманского права, как в Могольской Индии, которую изучала Антонова, пришел (не ссылаясь на нее) к аналогичным выводам2.
«Это не было плагиатом, - размышляет Антонова, - возможно, при чтении моего "Акбара" ему в подсознание запала моя ничем не выделенная формулировка, и при исследовании своего материала она всплыла, была им продумана, расширена (все-таки он писал уже после ХХ съезда КПСС, когда по сюжетам, не касающимся политики Советского правительства, можно было писать свободнее), и он счел эту мысль своим открытием, а возможно... она пришла к нему независимо от моей работы» (с. 152).
Все новации, что относились к пятичленной схеме общественно-экономических формаций по «Краткому курсу», неизменно вызывали яростное неприятие «общественности», научной среды или отдельных коллег. Так произошло с книгой А.М. Осипова «Краткий очерк истории Индии до Х века» (1944), где автор доказывал, что в Древней Индии не было рабовладельческого строя. «Ревнители марксизма сразу ополчились против него. В МГУ на устроенном обсуждении его книги она была осуждена как неверная». Осипова, считает Антонова, спасло лишь то, что началась кампания против «безродных космополитов», а «исконный русак Осипов как объект преследований не подходил» (с. 144).
1 Этот прием был известен «официальным инстанциям» и на их языке назывался «протаскиванием» да еще «контрабандой». - Прим. реф.
2
История Индии в средние века. - М., 1968 (примечание Л.Б. Алаева к воспоминаниям Антоновой. - С. 152).
В конце 1940-х с аналогичными положениями об общественном строе Древней Индии выступил Г.Ф. Ильин. «Наученный опытом Осипова», он избегал постановки вопроса о формации, но показал, что рабство в Древней Индии было лишь домашним. «Индологи положительно отозвались» о подходе Ильина, «осуждение пришло с другой стороны». Начиналась кампания против «мелкотемья», и в прессе работа Ильина была раскритикована: «Зачем подробно рассказывать о рабстве в древние времена, когда надо вскрывать факты рабства в настоящее время в Британской Индии!» (с. 145).
Отступления от классового подхода не прощались даже академикам. Так, когда Н.И. Конрад выступил с идеей «восточного Ренессанса», его оппоненты напомнили, что Ренессанс - это идеология буржуазии, а на средневековом Востоке ее не могло быть. Среди критиков (в частном разговоре) была Антонова. Акцент Конрада на универсальности «развития идей гуманизма» она восприняла как проявление европоцентризма. И только потом, по ее словам, поняла, что Конрад был увлечен «вечной проблемой» отношений между личностью и государством, ставшей актуальной в период гонения на диссидентов и идеологических кампаний «застоя». На своем историческом материале он доказывал, что «прогресс достигается лишь тогда, когда государство не подавляет личности» (с. 110).
Его принципиальный оппонент в материалах для коллективной работы по истории Китая придерживался «официозной точки зрения. восхвалял мощь государства, увеличение его территории», не рассматривая характера внутреннего режима. Конрад отклонил его материалы; и обиженный выступил с разоблачением «восточного Ренессанса», используя в своей статье фразы типа «только малосведущий человек может предположить». «Такой тон в те времена был не редкость»1, - замечает Антонова. Однако «Конрад очень разволновался из-за этой статьи, он воспринял ее опубликование как окрик со стороны властей, показывающий, что он, по их мнению, слишком далеко зашел в своих расхождениях с
1 Но не по отношению к академикам. - Прим. реф.
официальной линией»1. Состояние его здоровья резко ухудшилось, и он вскоре скончался (с. 110-112).
Антонову в старости нередко посещали мысли о тщетности ее научной деятельности, ее общественного служения в том историческом контексте, в котором прошла ее жизнь. Своему секретарю-помощнику последних лет Т.Н. Загородниковой она говорила, что от ее научной деятельности останутся только два тома документов по российско-индийским отношениям ХУП-ХУШ вв.2, «остальное надо переписывать на новом уровне» (с. 273).
Об отношении к советскому периоду лучше всего свидетельствуют ее стихи: «Земным соблазнили нас раем. / Ради прекрасных грез / Голод и холод, страдая, / Наш народ перенес. / Бредя на дорогах склизких, /Под властью садистских невежд, / Сколько погибло близких! / Сколько разбитых надежд!» (с. 176).
И все-таки с огульным отрицанием советского прошлого, поношением его идей и людей она не была согласна. «Я считаю, -заканчивает она свои воспоминания, - что историческое развитие. напоминает действие маятника: оно то до упора движется в одну сторону, то до упора - в другую. Сейчас в России отшатнулись от коммунизма. Распространяются заявления, что основой в большевизме были зависть к богатым и стремление к грабежу и разделу добычи, а все другое - только желание приукрасить кровавые действия. Считаю это неверным. Утопические коммунистические идеи и коммунистическое движение в той или иной мере охватили весь мир, завлекли очень честных и талантливых людей» (с. 197).
В.М. Алпатов предлагает коррективы к воспоминаниям Антоновой. «Автор воспоминаний, безусловно, исходит из своих взглядов времени их написания, а было что переоценивать». В на-
1 Н.И. Конрад поддерживал в это время диссидентов, стал официальным оппонентом по кандидатской диссертации Г. С. Померанца, защиту которой весной 1968 г. сорвало вмешательство неких органов. После продолжительного телефонного разговора председатель диссертационного совета Г.Ф. Ким объявил аудитории, переполнившей актовый зал Института, об «отсутствии кворума». Пауза во время телефонного разговора затянулась на полчаса, и все это время Конрад находился рядом с диссертантом. - Прим. реф.
Русско-индийские отношения в ХУ11 веке. - М.: ИВЛ, 1958; Русско-индийские отношения в ХУШ в. - М.: ГРВЛ, 1965. - Прим. реф.
чале 1990-х «Кока Александровна всем сердцем принадлежала к лагерю, который тогда называли демократическим» (с. 293).
Воспоминания Антоновой страдают тем же пороком, что и все современные воспоминания о советском времени. «Это жанр анекдота»; и не в «исходном значении исторического рассказа», а в современном обыденном смысле. «Антонова жила в эпоху, когда анекдот служил оппозиционно настроенным интеллигентам вроде нее средством борьбы с официозом и разного рода начальниками». В этих кругах «анекдоты сочинялись, приспосабливались к новым условиям, освежались и передавались дальше». И мемуары Антоновой, в которых автор «сознательно старается подальше отойти от всего официального, во многом - набор анекдотов (курсив наш. -Реф.)». Либо это «анекдоты в чистом виде, особенно когда речь идет о том, что сама Антонова не видела», либо это «истории, которые происходили с самим автором, более близкие к реальности, но расцвеченные анекдотическими деталями» (с. 294).
«Но не стоит видеть в анекдотической манере изложения только недостатки, - продолжает В.М. Алпатов. - .Такой подход может раздражать, если автор не талантлив, а может и привлекать, если дает яркие и живые картинки. Конечно, не надо их во всем считать чистой правдой, но какую-то реальность они отражают». К тому же «надо отметить черту Антоновой как мемуариста, которая может показаться неожиданной для человека столь пристрастного и партийного, - постоянно возникающую объективность» (с. 296-297).
Это относится и к портретам востоковедов, которых Антонова знала. «В воспоминаниях нет безукоризненных героев и одномерных злодеев». Они сильны стремлением показать сложность человеческих отношений и человеческих характеров. Пример -И.М. Рейснер, который у Антоновой получился «интересной личностью, одновременно привлекательной и отталкивающей». И «ей веришь», - резюмирует В.М. Алпатов (с. 297, 300).
Все-таки к критике Рейснера за анахронизм его марксистских позиций В.М. Алпатов считает необходимым добавить: «Московская школа востоковедов-марксистов была очень уязвима даже не только своей "советскостью": любые обобщения (за очень редкими исключениями) устаревают быстро, а факты долговечнее, и тут ее соперники-ленинградцы оказывались в более выгодном положе-
нии. В 30-е годы марксизм вовсе не выглядел так, как потом. В ту пору в его рамках еще многое предстояло сделать, многими вопросами надо было заниматься впервые, и это могло быть интересно» (с. 299).
Воспоминания Антоновой, заключает В.М. Алпатов, «останутся как любопытный памятник эпохи, точнее, сразу нескольких эпох» (с. 304).
А.В. Гордон
