CC BY
29
«Западно-африканские войска относились к местному населению с презрением, в ответ на это часто распространенными слухами было то, что военнослужащие практикуют каннибализм» (с. 1270). Частыми были столкновения с местным населением, а также изнасилование местных женщин, несмотря на то что африканским частям разрешалось держать на службе достаточное количество женщин. Даже в госпиталях африканцы противились помещению в палаты вместе с индийскими военнослужащими. Также поводом для возмущения становился вопрос рациона, который в Индии они получали наравне с индийцами, тогда как на фронте рацион был равен английскому.
Для английских солдат немаловажным фактором было политическое обоснование Великобританией ведения боевых действий. Они негативно относились к тому, что их борьба с японскими войсками недостаточно освещается в Англии по сравнению с боевыми действиями на фронтах Западной Европы. При том что условия, в которых им приходилось воевать, были гораздо сложнее в связи с частыми заболеваниями и тропическим климатом. Однако несмотря на это, успешные операции в Бирме смогли укрепить их боевой настрой, связанный с ожиданием скорого окончания войны.
Офицерский состав английской армии был ключевым компонентом в формировании боевого духа и дисциплины в войсках. «К апрелю 1944 г. Высшее командование было обеспокоено растущим числом вновь прибывших офицеров, которые не могли завоевать авторитет у подчиненных» (с. 1276). Без надлежащей подготовки к боевым действиям в джунглях, без знания языка и должной акклиматизации они были не в состоянии командовать частями. Ослабление комсостава, в свою очередь, негативно сказывалось на боевой эффективности войск.
Р.М. Сабытаев
2011.04.035. ГЕЙТС Р.Б. ПАНАЗИАТИЗМ В ДОВОЕННОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ ЯПОНИИ. СЛУЧАЙ УТИДЫ ЯСУЯ. GATES R.B. Pan-Asianism in prewar Japanese foreign affairs: the curious case of Uchida Yasuya // J. of Japanese studies. - Washington, 2011. - Vol. 37, N 1. - P. 1-27.
Сотрудник университета Брэдли (США, Иллинойс) Растин Б. Гейтс исследует развитие идей паназиатизма в Японии и степень
их влияния на внешнеполитический курс в первой половине ХХ в. на примере министра иностранных дел Утиды Ясуя.
Обычно исследователями считается, что руководители внешней политики Японии в первые четыре десятилетия ХХ в., были прагматиками, ориентированными на Запад и не принявшими идей паназиатизма. Пример Утиды Ясуя, который несколько раз занимал пост министра иностранных дел в этот период, доказывает, что некоторые представители правящей элиты познакомились с паназиа-тизмом задолго до военной агрессии 1930-1940-х годов и на определенных этапах карьеры придерживались его.
В период Мэйдзи (1868-1912) лидеры внешней политики действительно предпочитали ориентироваться на Запад из тех соображений, что поддержка западных держав была необходима для проводящей ускоренную модернизацию страны, а тесные контакты с азиатскими странами могли бы скомпрометировать Японию в их глазах. Тем не менее у идей паназиатизма и в этот период находились свои сторонники: так, Коноэ Ацумаро, глава верхней палаты парламента, возглавлял также и Ассоциацию общей культуры Восточной Азии (То:адо: бункай) - организацию, которая выступала за политическую и экономическую поддержку Китая с целью защиты его от западного влияния. Гото Симпэй, занимавший разнообразные посты в правительстве в начале ХХ в., выступал за расширение влияния Японии в Сибири и Китае. Неофициальную поддержку получали и лидеры антиколониальных движений Индии и Индокитая.
Вызывает определенные трудности точное определение па-назиатизма: являлся ли он идеологической конструкцией или же интеллектуальным течением. Тем не менее исследователи соглашаются в двух базовых моментах: во-первых, представление об Азии как о регионе, объединенном по географическому, культурному и расовому признакам. Во-вторых, идея угрозы со стороны Запада, долженствующей сплотить народы региона. Развитие идей паназиатизма приводило к постулату о решающей роли Японии в сплочении Азии. По одной версии Япония должна опираться на силы других азиатских стран, по другой - Япония была в состоянии обеспечить собственную безопасность и безопасность соседей своими силами. Приверженцы паназиатизма уделяли особое внимание культуре, объединяющей Восточную Азию, как культуре самодостаточной, превосходящей западную своими достижениями.
А общим стержнем, соединяющим народы Восточной Азии, выступает иероглифическая письменность.
Паназиатской идеологии противостояло течение «дацуа» («Покинуть Азию»), идеологом которой был известный просветитель конца XIX в. Фукудзава Юкити: его приверженцы полагали, что Япония должна отказаться от своих азиатских корней, чтобы присоединиться к «цивилизованным» странам Запада.
Пример Утиды хорошо показывает, почему идеи паназиатизма, сравнительно популярные в начале ХХ в., не стали играть заметной роли во внешней политике Японии до «маньчжурского инцидента». Уже на раннем этапе своей дипломатической карьеры Утида выступил автором нескольких неопубликованных трактатов, написанных в период 1890-1894 гг., в которых он обосновывал свои идеи. Большая же часть его теории изложена в личном дневнике, и, таким образом, была достоянием узкого круга. Утида полагал, что Японии следует добиваться прогресса в Азии, первым шагом для чего должно было стать объединение Японии, Кореи и Китая, чтобы предупредить усиление влияния Запада.
По мнению Гейтса, эта теория была близка по духу к социал-дарвинизму, поскольку Утида утверждал, что для страны в современном мире необходимо придерживаться жесткого политического курса, иначе «сильные съедят слабых» (с. 8). Однако это не было призывом к военной агрессии: Утида считал, что основным средством достижения внешнеполитических целей Японии должны быть «цивилизованность» и «просвещение». В первую очередь, полагал Утида, необходимо было «открыть» Корею (что и было осуществлено Японией еще в 1876 г.), а затем - привить «дух цивилизации» Китаю и создать там сильное государство, которое стало бы верным союзником Японии.
На начальном этапе карьеры Утида не в полной мере разделял представление о культурном и расовом единстве Азии и о превосходстве духовной культуры региона. Под «цивилизацией» Утида понимает общемировую цивилизацию, наиболее ярко проявившуюся в достижениях Запада. Япония в его представлении уже достигла уровня «цивилизованной» страны и естественным образом должна была помочь в этом соседям. Идея союза с Китаем была достаточно оригинальной для того времени, поскольку подавляющее большинство представителей элиты рассматривало
Цинскую империю как слабое, умирающее государство, сотрудничество с которым не могло принести ничего хорошего. Утида же называл Китай «спящим львом», который неизбежно станет мощной державой, если его «разбудить».
Военная угроза со стороны Запада, о которой писал Утида, существовала для него в 1891 г. лишь в теории, и из конкретных держав, угрожающих интересам Японии, он называл лишь Россию. Однако после зарубежной поездки 1893 г., во время которой Утида посетил Гонконг, Сайгон и Сингапур, дипломат убедился в опасности европейского колониализма и в стремлении колониальных держав расширять свои владения. С этого момента в сочинениях Утиды появляются идеи общей судьбы народов азиатской расы. В 1893 г. он уже пишет о том, что Азия - «древнейший регион Земли», населенный более развитыми в культурном и религиозном плане народами, и вернуть лидирующее положение в мире - предназначение стран Восточной Азии. Утида, таким образом, отказывается от идеи общемировой цивилизации. Все эти мысли были изложены им в работе: «План возвышения Азии, или Япония в качестве лидера»1, а также «Государственная политика Японии»2.
На внешней арене Утида призывал внимательно наблюдать за действиями Запада, предотвращая агрессивные действия колониальных держав, умело используя их противоречия и сближаясь то с одной, то с другой европейской страной. Понимая, что Японии было не под силу бросить вызов Западу, Утида делал основной упор на дружественные отношения с Великобританией, допуская и временный альянс с Россией. Одновременно следовало сближаться с Кореей и Китаем из расчета, что эти страны объединятся с Японией против колонизаторов.
В самой Японии предполагалось обратить особое внимание на оснащение военного флота и сухопутных войск, пробуждая «военный дух» японцев и вдохновляя солдат на борьбу. В то же время необходимо развивать образование, чтобы Япония стала центром просвещения Азии, а также завоевывать лидирующие экономические позиции. Утида был далек от утопических представлений: он писал также и о том, что на пути к созданию прочного союза Китай
1 Ко:-а саку итимэйнихонмэйсюроню. - Прим. реф.
2
Нихон-но кокусэ. - Прим. реф.
и Японию почти неизбежно ожидает острая конкуренция за лидерство, в которой для Японии необходимо победить. Неизбежна также и конфронтация по поводу Кореи: для Японии жизненно необходимо заставить Китай признать независимость страны, а впоследствии обеспечить ей помощь и развитие.
Кроме того, Утидой был задуман полуфантастический роман, герой которого (прототипом был сам Утида) по сюжету должен был отправиться в Китай и распространять там идеи единения Китая и Японии.
Для осуществления «Плана возвышения Азии» Утида разработал «Великий план» («Дай кэйкаку»), согласно которому сам Утида должен был последовательно занимать разнообразные должности - от министра иностранных дел до члена парламента, на каждом этапе исполняя определенную часть своего проекта по достижению безопасности Японии и Азии от агрессии Запада.
Когда Утида в действительности дослужился до ключевых для внешней политики постов, ему пришлось внести коррективы в свою стратегию. В реальной дипломатической практике он далеко не всегда следовал идеям, изложенным в его паназиатских сочинениях, и часто менял свою точку зрения по мере развития событий. С обострением китайско-японских противоречий Утида стал заявлять о том, что для Японии необходимо победить Китай в войне. Тем не менее он же призывал к поддержке Китая после победы с целью сделать его союзником, заявляя, что военный конфликт с Китаем пошел бы только на пользу последнему, поскольку Цин-ская империя, в его представлении, была страной, проводящей саморазрушительную политику, и долгом Японии было помочь ей свернуть с этого тупикового пути. Прагматические соображения заставили его высказываться в пользу аннексии Кореи, что противоречило его идеалистическим представлениям о независимом корейском государстве: Утида даже разработал план по ассимиляции и просвещению корейцев после аннексии, который включал поощрение изучения японского языка и смешанных браков.
По мере карьерного роста в министерстве иностранных дел Утида добавлял в паназиатские воззрения все больше имперской риторики. Так, в годы, предшествующие Русско-японской войне, он призывал выбить Россию из Маньчжурии, но север Китая должен был контролироваться Японией. Заключение в 1902 г. англо-япон-
ского союза необыкновенно обрадовало Утиду, полагавшего, что союз обеспечит Японии надежную поддержку в борьбе с Россией.
Прагматизм окончательно восторжествовал в устремлениях Утиды, когда он начал руководить внешней политикой Японии: после Синьхайской революции в Китае Япония поддерживала одновременно сторонников Цинского режима и революционное движение с целью закрепления собственных позиций на континенте. Это даже вызвало критику в адрес Утиды со стороны более последовательных сторонников паназиатских идей.
Гейтс отмечает, что как раз в то время, когда Утида защищал японские интересы в Маньчжурии путем вступления в союз с западными державами, паназиатские идеи получали все большее распространение в правительственной среде. В 1916 г. вышла работа члена парламента Кодэры Кэнкити «Трактат о паназиатизме» («Дай-адзиасюги-рон»), которая дала название всему интеллектуальному направлению. Некоторые авторы, например, Нагасэ Хосу-кэ, требовали в печати немедленного осуществления этих идей во внешней политике.
Следует отметить, однако, что видимая переориентация Ути-ды на Запад являлась следствием общих изменений в международной политике. Если ранее, в начале его политической карьеры, основу международных отношений составляли двусторонние союзы, и Японии для достижения своих целей в борьбе с Россией, к примеру, требовалось заключить договор с Англией, то к рубежу 19101920-х годов в международных отношениях стали преобладать многосторонние соглашения. Чтобы в данных условиях не потерять место в ряду великих держав, Японии приходилось идти на соглашения одновременно с несколькими странами Запада, как произошло в 1921 г., когда был заключен договор с США, Великобританией и Францией, касающийся взаимоотношений в Тихом океане.
После Маньчжурского инцидента в 1931 г. Утида в качестве управляющего Южно-Маньчжурской железной дорогой, а позднее -министра иностранных дел, приложил все усилия к признанию Японией Маньчжоу-го и к тому, чтобы убедить мировую общественность в правомочности действий. Таким образом, снова оказались востребованными на практике идеи паназиатизма, сформулированные задолго до этого. Внутри страны на этот раз курс Утиды
встретил единогласную поддержку парламента, однако ему так и не удалось убедить Лигу Наций издать резолюцию, признающую новое государство, что стало основной причиной, по которой японская делегация демонстративно покинула ассамблею Лиги в феврале 1933 г. В своей риторике с этого времени Утида вновь придерживался идей паназиатизма, делая упор на то что Япония должна стать ключевой державой региона для общего блага Восточной Азии.
Таким образом, идеи паназиатизма постоянно присутствовали в правительственной среде Японии первой половины ХХ в. и не являлись искуственной идеологической конструкцией. На примере Утиды Ясуя видно, что они становились более или менее актуальны для конкретной внешней политики, в зависимости от того, насколько они могли обеспечить безопасность и внешнеполитические интересы Японии.
А.А. Лисицына
2011.04.036. ФОРД Д. СТРАТЕГИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И ЯПОНСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА В ТИХООКЕАНСКОЙ ВОЙНЕ 1941-1945.
FORD D. Strategic culture and Japanese military intelligence during the Pacific war. - Hague, 2010. - (The Netherlands intelligence studies association NISA. Report 20.01.2010 18 p. - Mode of access: http:// www.nisa-intelligence.nl/
Влияние стратегической культуры на разведку и военные действия - тема многочисленных дискуссий. Ее ценность для изучения военной истории также часто ставится под сомнение. Стратегическую культуру определяют как «четкий и существующий длительное время набор убеждений и взглядов на вопрос использования силы, на оценку силы противника, а также общепринятые нацией теории, обосновывающие необходимость использования вооруженных сил» (с. 3). Военные организации непременно оказываются под влиянием общественных воззрений и культурных аспектов, которые часто играют определяющую роль в определении отношения к использованию вооруженных сил. Это явление также называют «военной культурой». То или иное отношение может сыграть как положительную, так и отрицательную роль в войне.
