CC BY
111
2011.04.014. ТЮПА В.И. ДИСКУРСНЫЕ ФОРМАЦИИ: Очерки по компаративной риторике. - М.: Языки славян. культуры, 2010. -320 с. - (Коммуникативные стратегии культуры).
Монография посвящена компаративному изучению культуры в коммуникативном аспекте. В книге предлагается обоснование авторской версии неориторики, ориентированной на «реонтологи-зацию» гуманитарных исследований (с. 8).
Книга делится на два раздела, первый из которых составили очерки теоретического содержания, включая разработку риторических характеристик самого теоретизирования. Во втором разделе представлен опыт компаративно-дискурсного анализа. Тексты разнообразной природы рассматриваются как явления дискурсивных практик общения, принадлежащих различным типам ментальности.
В очерке первом «Менталитетная компаративистика» обосновывается целесообразность рассмотрения компаративистики как социально и культурно значимого направления, описываются четыре типа менталитета как модальности самоидентификации субъекта. Эти типы различаются ценностными установками и вытекающими из этих установок мотивациями поведения. Первый тип -ролевой Мы-менталитет (статусно-ролевое, анонимное сознание) предполагает дорефлективную самоидентификацию индивида с некоторой общностью индивидов. Ментальный вектор ценностных реакций и поведенческих стереотипов такого сознания - вектор покоя, порождающий миметическую мотивацию поведения. Второй тип - ролевой Он-менталитет (нормативно-ролевое, авторитарное сознание) предполагает самоидентификацию индивида с некоторой сверхличной заданностью - с ролью в миропорядке, долгом, предназначением. Такая ментальность порождает регла-ментарную мотивацию поведения, направляемую ценностным вектором долженствования. Третий тип - дивергентный Я-ментали-тет (автономное, радикально индивидуализированное сознание) предполагает самоидентификацию личности с содержанием собственного самосознания: «я» как «единственный». Ценностный вектор такого самоутверждающего сознания - вектор свободы. Альтернативность дивергентного «я» всем «другим» предполагает провокативную мотивацию девиантного поведения, отклонения от бытующей нормы. Четвертый тип - конвергентный Ты-ментали-тет (радикально диалогизированное сознание) предполагает спо-
собность «я» мыслить себя во втором лице: как «ты» для окружающих. Конвергентное «я» реализует себя в «диалоге согласия» с иными субъектами жизни. Такой менталитет ведет к сопричастности как мотивации поведения, ценностным вектором выступает вектор ответственности.
В очерке втором «Онтология коммуникации» автор, исходя из мысли, что «человеческая культура есть прежде всего коммуникативное пространство общения, где человек обретает себя» (с. 62), рассматривает коммуникацию как сферу дискурсов. Опираясь на труды известных исследователей, автор останавливается на понятии «дискурс», затрагивает проблему разграничения дискурса и текста, затем дает свою интерпретацию понятия «текст», который имеет две версии - креативную и рецептивную в зависимости от точки зрения (адресанта или адресата).
Очерк третий «Актуальность неориторики» посвящен обоснованию актуальности выделения неориторики как самостоятельного направления, которое не может быть поглощено или замещено лингвистикой. «Неориторические проблемы выходят за пределы лингвистики, поскольку являются пограничными <...>, они в значительной степени получают философский характер» (с. 76). По мере своего развития новая риторика определяет «риторическое как речевую практику» и в качестве «грамматики вторично-языкового кода» все увереннее заявляет свои права на статус общегуманитарной базы обширного спектра научных исследований (с. 78).
Базовыми категориями неориторики выступают: дискурс, коммуникативные стратегии общения, коммуникативные компетенции дискурса и дискурсные формации культуры.
Далее автор подробно останавливается на этих базовых категориях. Так, дискурс интерпретируется как любое высказывание, рассматриваемое как конфигурация коммуникативных инстанций субъекта, объекта и адресата. Термин «дискурс» используется при этом двояко: «им обозначается и единичное событие общения, взаимодействия сознающих субъектов посредством языка, и устойчивая форма социальной практики речевого поведения, т.е. некоторый тип говорения или письма» (с. 79). Коммуникативная стратегия представляет собой «идентификацию коммуникативного субъекта с некоторой метасубъектной позицией в коммуникативном пространстве дискурса» (с. 87). Дискурс, кроме того, представ-
ляет собой систему компетенций: референтной (метаобъектной), креативной (метасубъектной), рецептивной (метаадресатной). Референтная компетенция отношения дискурса к действительности представляет собой «типовую (модальную) риторическую картину мира» (с. 90). Креативная компетенция представляет собой «базовую для данной дискурсной формации риторическую форму авторства - типовое (модальное) коммуникативное поведение субъекта дискурсии» (с. 93). Рецептивная компетенция дискурса представляет собой некоторую базовую интенцию адресованности - стратегическую направленность коммуникативного воздействия сознания на другое сознание, коррелятивное сознанию говорящего. На языке современной риторики парадигмальная система компетенций дискурса, определяющая исторически значимую дискурсивную практику, получила наименование дискурсной формации. Последнюю можно определить как «культурообразующую организацию коммуникативного пространства социальной жизни посредством архитектонической конфигурации инстанций метасубъекта, метаобъек-та и метаадресата всех дискурсов, возможных в рамках данной формации» (с. 97).
В очерке четвертом «Стадиальная типология дискурсных формаций» автор утверждает, что компаративная риторика - это риторика дискурсных формаций, для которой не обязательно всякий раз сравнивать два или несколько текстов. «Осуществляя ком-паративно-дискурсный анализ даже единичного текста, идентифицируя его принадлежность к определенной дискурсной формации, мы тем самым сопоставляем его со всеми другими текстами: уподобляем одним и отмежевываем от иных» (с. 100).
Далее автор очерчивает «семантические суперструктуры» (термин Т. Ван Дейка) четырех дискурсных формаций, нашедших свое стадиально определенное место в ментальной эволюции культуры, - это дискурс покоя, дискурс власти, дискурс свободы, дискурс ответственности.
Дискурс покоя наиболее архаичная дискурсная формация мифа, которая носит статусно-ролевой характер. Мифическое общение базируется на эквиполентной коммуникативной метаситуа-ции, уравнивающей субъекта и адресата как «взаимотождественные, зеркально симметричные инстанции» (с. 100). Исторически первоначальная дискурсная формация может быть обозначена как
дориторическая формация. Референтная компетенция этой формации базируется на прецедентной картине мира, где значимо лишь то, что повторяется, узнаваемо воспроизводится. Креативная компетенция определяется индексальной модальностью дискурсии -логосом «безличного слова» (с. 102), присущего мифу или рекламе. Рецептивная компетенция определяется этосом идентичности. Базовой интенцией адресованности выступает интенция покоя - преодоления тревоги, сохранения и поддержания прецедентного миропорядка. В основе первой дискурсной формации обнаруживается ролевой Мы-менталитет.
Стадиально более поздняя дискурсная формация, породившая саму риторику в качестве системы регулятивных нормативов, обозначается автором как нормативно-риторическая. Данная дис-курсная формация обнаруживает в своей основе иерархическое социальное пространство человеческих отношений, предполагающее энкратическую коммуникативную ситуацию «дискурса власти», «между коммуникантами устанавливаются контрарные отношения иерархического или агонального напряжения» (с. 106). Референтная компетенция обнаруживает в своей основе императивную картину мира. Референтная модальность авторитарно-императивного высказывания - это модальность убеждения. Креативная модальность дискурсивности - эмблематическая, состоящая в обращении с языковыми знаками как знаками с готовым смыслом. Рецептивная компетенция определяется этосом легитимности по отношению к властным установлениям миропорядка, каноническому образцу, регламентированности человеческих отношений и т.п. Данной формации свойственна базовая интенция долженствования. Коммуникативная метастратегия с этосом легитимности является нормативной стратегией монологического согласия. Нормативно-риторическая дискурсная формация порождается и питается ролевым Он-менталитетом.
Зародившаяся в барочной культуре постриторическая формация дивергентного общения достигает своего расцвета в эпоху романтизма и продолжает доминировать в социокультурной практике развитых стран и сегодня. Постриторическая формация базируется на акратической (Р. Барт) коммуникативной метаситуации свободы. В основании референтной компетенции дивергентного коммуникативного акта лежит «окказиональная картина мира, где
актант поступка выступает субъектом частной инициативы, а единство истины отсутствует» (с. 114). Эта дискурсивная практика характеризуется референтной модальностью мнения. Креативная компетенция третьей дискурсной формации характеризуется деви-антностью риторической формы авторства. Основанием рецептивной компетенции является этос самодостаточности сознаний, фигура адресата стратегически альтернативна авторской. Эта дискурсная формация формирует ментальное пространство диалогического разногласия, которое характеризуется провокативной метастратегией.
Перспектива стадиально наиболее поздней неориторической, или конвергентной дискурсной формации была осознана философией диалогизма. Основу референтной компетенции конвергентного общения составляет вероятностная картина мира, которая является кореферентной, т.е. взаимоналожением многих эгореферентных картин. В качестве особой референтной модальности рассматривается понимание. Креативную компетенцию четвертой формации составляет интерактивная форма авторства как «реальности», которая может «вызвать к жизни другую реальность (другого субъекта)» (с. 127). Рецептивная компетенция четвертой дискурсной формации определяется интенцией межличностной ответственности. Неориторическая дискурсная формация обнаруживает в своей основе Ты-ментальность конвергентного сознания.
В очерке пятом «Дискурсные формации и компаративная нарратология» автор высказывает мысль о том, что «назрела актуальная потребность развивать исторический аспект нарратологии, в особенности сравнительно-исторический, т.е. компаративный» (с. 142). При этом категория «нарративная стратегия» видится автору ключевой для компаративного направления нарратологиче-ских исследований. Далее рассматриваются четыре нарративные стратегии в коммуникативных практиках, сформировавшиеся в различные исторические периоды, но сосуществующие и взаимодействующие в нарративных сферах культуры Нового времени. Это этиологическая нарративная стратегия (героические поэмы Гомера), императивная стратегия монологического согласия («Труды и дни» Гесиода, «Война и мир» Л.Н. Толстого), провокативная стратегия диалогического разногласия («Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова, «Господин Прохарчин» Ф.М. Достоевского,
«Мертвые души» Н.В. Гоголя), инспиративная стратегия диалогического согласия (произведения А.П. Чехова).
В очерке шестом «Теория как перформативная практика» так называемый теоретический дискурс рассматривается с исторической точки зрения. Автор выявляет некоторые стадиальные типы теории как дискурсивной практики. Первая (эйдетическая) и вторая (критическая) стадиально-типологические модификации теоретической дискурсии соотносятся как онтологическая и эвристическая. Современная же практика теоретизирования (проективная) совмещает в себе оба ранних типа по принципу взаимодополнительности и предстает как эпистемологическая дискурсивная практика, которая ничего не отвергает, но все принимает лишь заново осмысленным.
Раздел второй полностью посвящен компаративно-дискурс-ному анализу различных текстов. Существенное место в очерках второго раздела отведено неориторической трактовке художественных и, в частности, стихотворных текстов, чей статус в культуре длительное время представлялся столь своеобразным, что выводил их за рамки классической риторики. Анализируются произведения Жоашена Дю Белле, Булата Окуджавы, созданные в периоды ментальных кризисов культуры (очерк седьмой), стихи В.К. Тредиаковского в период становления любовного дискурса в классической парадигме художественности (очерк восьмой). Сопоставляются коммуникативные стратегии двух стихотворений на тему молчания с общим названием «Silentium» - Ф.И. Тютчева и О.Э. Мандельштама (очерк девятый). Нарратив А.П. Чехова рассматривается как дискурс ответственности, подчеркивается, что «нарративная стратегия чеховского творчества привнесла диалоги-зированную открытость в соотношение авторского и читательского сознаний» (с. 274) (очерк десятый). Далее анализируется книга Пьера Тейяра де Шардена «Феномен человека» как образец конвергентной (неориторической) дискурной формации (очерк одиннадцатый). Последний очерк посвящен «диалогизму» М.М. Бахтина, рассматриваемому как «диалог согласия» (очерк двенадцатый).
М.В. Томская
