CC BY
15
Именно в этой точке высвечиваются важные для автора пересечения теории дискурса Фуко с теорией цивилизации Элиаса, предвидевшего дальнейшую рационализацию и психологизацию образа жизни человека (цит. по: с. 99). Значение анализа институциональных дискурсов в полной мере осознается лишь в нынешних условиях - условиях расширенного социального воздействия электронных технологий массмедиа и Интернета, многократно умножающего специальные дискурсы. Порождаемое ими интенсивное обновление всех сторон жизни повышает роль знаний (в том числе медико-, психолого- и психотерапевтических). Требования компетенции и самоконтроля поднимаются на новую ступень. Это, в свою очередь, способствует укоренению субъективно (ценностно и нормативно) ориентированных и тесно связанных с дискурсивной рефлексией практик образования. Современная эпоха - время автодидактики и самовоспитания, т.е. стратегий поведения, подразумевающих цивилизованные отношения (с. 102).
Л.В. Гирко
2011.02.026. ЦИНН Й. РИСК, СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ И МОРАЛЬ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ РИСКА.
ZINN J. Risiko, Sozialer Wandel und Moral: Konzeptionelle Zugänge soziologischer Risikotheorien. - Mode of access: http://www.sfb580. uni-j ena.de/typo3/uploads/tx_publicationlist/Zinn-SFB-Arbeitspaper-13_ 01. pdf
Реферируемая работа доктора Йенса Цинна (Кентский университет, Великобритания) - итог его участия в научно-исследовательском проекте «Общественное развитие после системного разлома: Прерывность, традиции, формирование структур», организованного в Йенском университете. Ученый заостряет внимание на том, что анализ процессов модернизации общества неотделим от неопределенности их исхода и неблагоприятных последствий - от учета ситуативного характера риска. Объясняющие его теории являются междисциплинарными, поскольку изучают механизмы как общественных изменений, так и принятия решений и социального поведения. Будучи неустранимым компонентом любой деятельности человека, риск требует его адаптации к окружающей среде, что в свою очередь предполагает объяснение мо-
рально-этических нормативов соответствующей деятельности. Эта цепочка зависимостей долгое время оставалась за скобками социологических трактовок риска, что наряду с радикальными переменами в его восприятии послужило автору отправной точкой анализа. Он исходит из признания того, что большинство социологических оценок факторов риска и их воздействия на общество методологически опираются на культурологический подход, концепцию «общества риска», исследование «правительственности» ^оуегп-шеШ^Ьу) и, наконец, на системно-теоретический подход. Соответственно, в каждой из них Цинн подчеркивает наиболее важные при рассмотрении указанной зависимости моменты и выявляет их эвристический потенциал.
1. Точками отсчета культурологических стратегий анализа риска или функционалистской «теории социокультурной жизнеспособности» (М. Томпсон, Р. Эллис, А. Вилдавски) стали в первую очередь работы британского антрополога Мэри Дуглас1. Она отступает от характеристики риска как объективной величины, которую следует интерпретировать как можно точнее (риск равен размерам нанесенного ущерба). На передний план выдвигаются способы рационализации и «политизации» интересов и решений акторов. Дуглас аргументирует, что возможные опасности первоначально сортируются, а затем трансформируются в социальные риски. Только в этом смысле они воспринимаются как угроза для существования общественной группы. Интегральной составляющей в ситуации риска признается единство обстоятельств и преференций членов данной социальной группы. Контроль и управление рисками, уверенность в себе и страх перед окружением выступают частью диалога человек / общество, результат которого - создание оптимальной упорядоченности их взаимосвязей.
Главным достижением культурологических изысканий, по мнению Цинна, стала разработка типологии форм осмысления риска. Данная типология основана на выявлении точек пересечения в двух измерениях - вертикальном (степень структурной заданности) и горизонтальном (степень групповой автономии). При этом мо-
1 Douglas M., Wildavsky A.B. Risk and culture: An essay on the selection of technical and environmental dangers. - Berkeley: Univ. of California press, 1982; Douglas M. Risk and blame: Essays in cultural theory. - L.; N.Y.: Routledge, 1992; Tulloch J., Lupton D. Risk and everyday life. - L.: SAGE, 2003.
дернизация рассматривается как процесс формирования общественных устоев, неотделимый от реализации конкретных пристрастий человека, обусловивших выбор вариантов защиты от угроз. Сторонники этого подхода концентрируют внимание на описаниях субъективных параметров управления действиями или на дискурсах риска. Они также уделяют много внимания многообразию форм личностного самовыражения и изменению ценностных ориентиров. Культура пронизывает любой аспект общественной жизни, превращая проблему модернизации в проблему конфликта ценностей, преодоление которого выступает предпосылкой эффективного функционирования общества. Поэтому пересмотр нравственных формул, подчеркивает автор статьи, совпадает с кардинальным переосмыслением категорий «опасность» и «риск». Предчувствие неминуемого сдвига в моральных приоритетах с неизбежностью оживляет интерес к объяснению их эволюции у приверженцев культурологических трактовок риска.
2. Основные тезисы концепции «общества риска», предложенной немецким социологом Ульрихом Беком, базируются на признании особых свойств рискогенных ситуаций. От изучения множества отдельных рисков наука смещается к пониманию того, что само общество является их генератором. Возникнув в эпоху модерна как побочные последствия, в современном обществе риски отвечают за его обновление. Став тотальными, непредсказуемыми и некалькулируемыми, они осложняют эволюцию, ибо с ними нельзя справиться рутинными способами. Именно поэтому Бек делает акцент на сочетании подходов к их постижению, в частности, на осознание гибридности отношений «природа / культура».
Общество риска - закономерный продукт развития индустриального общества, необходимый этап «рефлексивной модернизации». Последняя определяется Беком как процесс, в рамках которого общество вынуждено постоянно оценивать свои действия с позиций приемлемости риска. Процесс этот имеет двойственный характер: с одной стороны, он направлен на минимизацию опасностей, а с другой - он сопровождается постоянным увеличением их масштаба. Поскольку риски объективно существуют лишь в форме знаний о них, с расширением их объема существенно изменяется роль науки. Рост интеллектуального резерва необходим, во-первых, для безопасной реализации существующих альтернатив. Во-вторых,
он все более недостаточен, так как предлагает целый ряд ответов на вопрос, в каком мире мы хотим жить. Такое знание (а вернее, растущее знание о незнании) требует не только его обновления, но и определения моральных и этических императивов его воплощения в жизнь (с. 7).
Бек констатирует ненадежность познавательных ориентиров и девальвацию специфического классово-сословного знания, что приводит к неуверенности в правомерности социальных поступков и к нарушению стабильности общества. Необходимость принимать порой неудобные решения, сопряженные с личной ответственностью за них, ведет к смешению установленных правил и желаний, а поиски пути преодоления внешних угроз сводятся к разработке персональной стратегии жизни (с. 8). Преображается сама нормативная модель общества. Если ранее идеалом было равенство, то теперь - безопасность. Социальная программа приобретает защитный характер - не достижение «наилучшего», а предотвращение «наихудшего». Одним словом, стремление к удовлетворению новых потребностей замещается их самоограничением.
Что касается связи социальных реформ и морали, то, по мнению Бека, последняя обусловлена побочными следствиями индустриального модерна - как границами запаса сведений, так и ростом неуверенности людей. «Солидарность на почве беспокойства и страха», превратившаяся в движущую силу политики, трансценди-рует социально-моральный порядок организации системы социальных связей и отношений между людьми. Бек говорит об «экоморали», в рамках которой поднимается вопрос о выборе линии укрощения риска, о нормах безопасности. Эволюция представлений о причинах опасности рождает новые нравственные установки, противоположные морали «конкурентов на рынке» (Магкйп&у1^ит), свойственной эпохе индивидуализации. Они требуют такого планирования шагов, которое усиливает ответственность за успехи и неудачи. В конечном счете такая ситуация приводит к обострению социального неравенства, поскольку система предписаний о добре и зле перестает играть роль важного материального и психологического регулятора социальных отношений. Экологический фактор представляется Беку определяющим в развитии общества, так как взаимодействие природы и общества продуцирует постоянные риски, выступающие ограничителями роста. Более того, разде-
ление на естественную и социальную среды теряет сегодня смысл, а природа, утратив роль естественного фона социальных систем, превращается в сотворенную людьми среду обитания.
3. В системно-теоретической перспективе, продолжает Цинн, риск рассматривается как ключевое условие общественного самонаблюдения. Используемые Никласом Луманом и Клаусом-Петером Яппом1 категории «поступок» и «решение» представляются типичными при изучении современного мира, заменяя прежние «судьба», «случайность» или «провидение». Центральным для системно-теоретического подхода к проблематике риска является факт перехода от стратификационно дифференцированных обществ к функционально дифференцированным. Социологическая теория риска напрямую связана с переоценкой формулы рациональности. Потребность в поддержании социальной стабильности направляет интерес к специфическим бинарным кодам (власть / безвластие, истина / ложь, право / бесправие). Они соединены друг с другом структурно, следовательно, в них нельзя вмешиваться непосредственно. Попытки рационального подсчета позитивных и негативных аспектов не только часто остаются безуспешными, но и разрушают сами требования к этим процедурам. Рискованное поведение вообще не вписывается в схему рационального / иррационального.
Сторонники системно-теоретической перспективы приходят к выводу, что в современном обществе нет поведения, свободного от риска. Для дихотомии риск / безопасность это означает ее неустойчивость и зависимость от действий субъекта. Более того, исчезает вера в то, что новое знание способно увеличить вероятность перехода от риска к безопасности. Напротив, оно ведет лишь к углублению осознания кризисной ситуации, причем выбор между альтернативами является рискованным сам по себе. Сложившаяся система при этом утрачивает свое лидирующее положение, так как в ней отсутствует наблюдательная позиция, способная быть общепринятой. Каждая из их множества привязана к закономерностям специфической подсистемы, будь то наука или экономика. К примеру, религиозные идеи не в силах интегрировать общество в целом, а религия предлагает один из путей его развития (с. 10).
1 Luhmann N. Soziologie des Risikos. - B.; N.Y.: de Gruyter, 1991; Japp K.-P. Soziologische Risikotheorie. - Weinheim; München: Juventa, 1996; Japp K.-P. Risiko. -Bielefeld: Transcript, 2000.
На фоне отмеченного движения к функциональному обществу социальное изменение кажется непредсказуемым. Можно говорить об отсутствии единого направления прогресса, в силу чего крайне трудными остаются конкретные прогнозы. Причина тому в динамике эволюции социальных подсистем, диктуемой их собственной рациональностью.
Луман констатирует также изменения векторов использования моральных предписаний в различных функциональных системах. Вместе с тем необходима осторожность в отношении таких типов морали (например, экологической), которые покоятся скорее на страхах, чем на рациональных основаниях. Страх вынуждает фокусировать внимание на негативных параметрах и блокирует инновации, поскольку их правомерность оказывается вне поля зрения и рационального обоснования (с. 12). В конечном счете, считает Цинн, Луман предлагает не завершенную теорию риска, а варианты рефлексии по поводу возможностей ее создания.
4. Опыт французской социальной мысли в данной области, связанный с постструктуралистской конструкцией «правительственное™», рассматривается автором статьи главным образом в контексте интерпретации власти Мишелем Фуко1. Его мысль знаменует переход от анализа технологии власти как управления населением к анализу ее практик и дискурсов. Власть не локализуется в определенной точке пространства, а представляет собой механизм, охватывающий различные сферы человеческих отношений. Она «анонимна» и осуществляется посредством производства знания и традиций. При этом риск, требующий расчета степени опасности, трактуется как атрибут продуцирования знания, который получает признание в современном государстве. Прямое принуждение к послушанию заменяется косвенным регулированием, опирающимся на калькуляцию (количественную оценку) приемлемости рискованных операций и, бесспорно, на самостоятельные решения. Именно измерение тех или иных шагов с точки зрения предвиде-
1 Foucault M. Governmentality // The Foucault effect: Studies in governmental-ity / Ed. by G. Burchell, C. Gordon, P. Miller. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1991. -P. 87-104; Dean M.M. Governmentality: Power and rule in modern society. - L.: SAGE, 1999; Rose N. Powers of freedom: Reframing political thought. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1999; O'Malley P. Risk, uncertainty and government. - L.: Glasshouse press, 2004.
ния их последствий определяет степень опасности и воздействует на выбор модели поведения.
«Риск» создает специфический вид знания, используемый в различных контекстах и позволяющий типологизировать действия человека. Признание их нормальности / ненормальности устанавливает масштабы, ориентиры и правила поступков. В данном случае риск не является «вещью в себе», а расчет его результатов всегда обусловлен социокультурным окружением. Примечательно поэтому стремление Фуко и его последователей показать наличие не только определенной технологии риска, но и практики выявления смыслов того или иного действия. Эта стратегия призвана минимизировать угрозы или распределить убытки, т.е. увеличить потенциал ожидаемой полезности и благополучного существования (с. 13). Согласие на риск в условиях неопределенности результата действия связывается с решением определенных задач, направленных на максимизацию выгоды.
В фукианской перспективе социальное изменение представляется контингентным. В глазах Фуко социальное изменение является результирующим выражением сочетания множества факторов и конфликтов интересов. Шаги в направлении возрастающей колонизации общества технологиями риска не делаются лишь в принудительном порядке. Преобразования в обществе многовариантны, в силу чего пагубное техногенное воздействие человека на природу не может рассматриваться только как объективно обусловленное.
Объектом приложения властных технологий, с точки зрения исследователей «правительственности», является сознание. В силу этого калькуляции факторов риска, во-первых, нормативны, во-вторых, приводят к появлению столь же обязательных порядков. Более того, эти варианты обсуждаются в связи с нормативной моделью автономного субъекта, ответственного за самого себя и свое окружение. Технологии риска формируют запас контекстных знаний для соответствующих способов поведения. Они используются для придания легитимного статуса возможным схемам минимизации риска и оптимизации пользы. С одной стороны, «правительст-венность» подчинена контингентному будущему, анализ которого ограничивается его описанием и реконструкцией. С другой стороны, предполагается, что управление, учитывающее постоянные перемены в поведении людей, не должно оставлять за скобками их
желаний. Здесь, таким образом, выявляется близость концепции Фуко и социокультурного подхода, поскольку и в той, и в другой теоретической перспективе предпосылкой модернизации общества провозглашается синтез индивидуальных намерений, социальных норм и моральных установок (с. 14).
Рассмотренные автором стратегии интерпретации риска, хотя и предлагают различные варианты объяснения его связей с процессами модернизации и моралью, однако пересекаются в своих диагнозах. Их сторонники единодушны в том, что успех социального развития зависит не только от интенсивности реформ, но и от синтеза смыслов, ценностей, устоев и институтов, где протекает взаимодействие традиций и инноваций, эндогенных и заимствованных императивов. Так, типология Мэри Дуглас делает возможным понимание того, каким образом нравственность откликается на факторы риска. В центре ее внимания - объяснение сопротивления социальным преобразованиям. Акцент делается на том, от каких этических установок зависит ход нововведений: где он ускоряется, а где наталкивается на неприятие, поскольку противоречит существующим эталонам. Кроме того, культурологические описания не только демонстрируют силу инерции, но и указывают на возможности переустройства социокультурной целостности.
Согласно концепции Ульриха Бека, новые виды солидарности, обусловленные риском, а также рост ответственности индивида намечают контуры обновления общества, неотделимого от преобразования его моральных устоев. Риски выступают неизбежными спутниками выбора способа и цели действий и находятся в рамках систематического столкновения с угрозами, индуцируемыми и производимыми модернизацией как таковой. Обращаясь к их характеристике, и Дуглас, и Бек ратуют за индивидуализацию социальных стандартов, хотя и расходятся в том, что касается их обоснования. В любом случае речь идет о поиске и реализации защитных или адаптивных механизмов в обществе риска.
Приверженцы системной теории, напротив, возлагают ответственность за прирост факторов риска на процессы социальной дифференциации. В отличие от Бека, основанные на «солидарности из страха» новые версии морали (экомораль Лумана) считаются неприменимыми в условиях рационально функционирующих систем. До тех пор пока приемлемыми признаются специфические для
разных социальных подсистем разновидности морально-этических норм, возникновение кодекса более высокого порядка, способного их интегрировать, невозможно. Базирующиеся на страхе нравственные установки оказываются вредными, поскольку блокируют «разумные» процессы движения вперед (с. 15).
В противоположность этим суждениям, Мишель Фуко считал принципиально легитимной опирающуюся на субъективный опыт критику общества. Коль скоро мир создается людьми, он может стать иным. Фуко, как и Бек, исходит из «двойственности» индивидуализированного социального состояния. Применение технологий нежелательного, но ожидаемого риска, управление неустойчивой системой и неолиберальная мораль признаются в качестве новой программы публичной власти. Фуко и его последователи подчеркивают, что в неолиберальной индивидуализированной морали переплетаются личное саморазвитие и прямая ответственность за содеянное, частные интересы и государственные требования. Можно ли, исходя из этого, говорить о движении, скажем, к «обществу риска» или к «культуре страха», остается спорным, ибо процесс происходит, в общем-то, вопреки нашей воле, а неспособность построить новые сети угрожает многим индивидам стать жертвами социальных изменений.
Риск, резюмирует свой анализ автор статьи, представляет собой постоянный и неустранимый компонент любой человеческой деятельности, что требует адаптации людей к рискогенной среде, к обществу без гарантий. При этом необходимо освоение соответствующих современным реалиям ценностей, преодоление конфликта представлений о значимости явлений с точки зрения их соответствия потребностям общества. Процессы модернизации сопряжены с изменениями моральной атмосферы общества и релятивизацией нравственных норм. Примирение с риском как неизбежным условием существования, где «логика позитива» перекрывается «логикой негатива», стирание границы между социальной нормой и патологией порождают необходимость усвоения новых правил. Они должны учитывать возможность эмоционального неприятия определенных форм социальных инноваций, а также неравномерность распределения рисков и опасностей в процессе трансформации общества.
С.Г. Ким
