CC BY
13
ошибаются в вас» (visus, tactus, gustus in te fallitur). Фома хочет сказать, что обычные органы чувств принимают Святые Дары за простые хлеб и вино, будучи не в силах распознать их подлинную субстанцию.
Крэшо, переводя этот гимн Аквината, сильно расширяет его текст, вводя в него чувственные, материальные моменты, которые в оригинале практически отсутствуют. Если образность гимна Фомы всецело спиритуальна и ни в коей мере не стремится передать какие-либо вкусовые ощущения, связанные с процессом причащения, то Крэшо, напротив, стремится эти ощущения передать, говоря, в частности, о «живом вкусе» (vitall gust) «преизобильного хлеба» гостии.
Характерна в этом смысле и замена глагола в пассаже, где Аквинат говорит о неверии апостола Фомы: «Хотя я и не видел твоих ран, как Фома, / Но исповедую в тебе моего Бога». Глагол «видеть» (intueor) Крэшо заменяет на гораздо более чувственный и материальный глагол «трогать»: в его варианте апостол Фома «трогает» (touch) раны Христа.
Таким образом, осмысление Евхаристического таинства в поэзии Р. Крэшо отмечено глубокой противоречивостью. Стремясь передать все детали этого таинства с предельной углубленностью и ощутимостью, поэт воссоздает «Тело Христово» во всей его чувственной конкретности, однако такое углубление в таинство не только не помогает читателю воспринять его мистический смысл, но, напротив, заставляет ощутить телесность Христа как препятствие на пути к слиянию с Богом. Ни в коей мере не отрицая само Таинство Причащения, Крэшо показывает, сколь труден путь к вере в него и как непросто «увидеть Христа под подозрительным покровом хлеба и вина» (с. 51).
А.Е. Махов
2010.04.023. КЮЭНКА-ГОДБЕР М. ДОН КИХОТ ИЛИ ДОН КИХОТ? ДЕПРОГРАММИРОВАНИЕ СТЕРЕОТИПА. CUENCA-GODBERT M. Don Quichotte, un don quichotte? Déprogrammation d'un stéréotype // Cahiers de narratologie [Electronic resource]. - Nice, 2009. - N 17. - Mode of access: http://revel.unice. fr/cnarra/index.html?id=1280
Статья докторантки университета Бордо-3, специалистки по испанской литературе Возрождения и XVII в. Марты Кюэнка-
Годбер публикуется в номере электронного журнала «Кайе де нар-ратоложи», посвященном проблеме соотношения стереотипа и литературного повествования. Автор анализирует реакцию Сервантеса на выход из печати в 1614 г. созданного Авельянедой подложного продолжения его романа «Дон Кихот».
По мнению исследовательницы, во втором томе подлинного «Дон Кихота» Сервантес намеренно использует некоторое количество литературных стереотипов, чтобы показать отличие своего персонажа от того, что создал Авельянеда. Смешивая литературные топосы, популярные в период испанского Золотого века (почерпнутые из любовных, пасторальных и рыцарских романов), Сервантес отдает дань традиции, но и изменяет ее.
Авельянеда в прологе к своему произведению защищает обычную практику продолжения другим сочинителем чужой фабулы, ссылаясь на Ариосто, продолжившего историю Анжелики, героини поэмы М. Боярдо, на романы об Аркадии, развивающие сюжетные мотивы Я. Саннадзаро, на «Влюбленную Диану» Бальтасара Жиль Поло, «дописавшего» роман Х. де Монтемайора. Сервантес, напротив, уже в прологе к появившемуся в 1615 г. второму тому «Дон Кихота», отказывается рассматривать своего героя как персонаж-серию, а его приключения - как бесконечный ряд повторяющихся событий. Дон Кихот, утверждает Сервантес - уникальный, неповторимый герой. Для доказательства этого писатель в главе ЫХ второго тома запечатлевает ситуацию встречи Дон Кихота с читателями апокрифического продолжения романа, заставляет своего героя опровергать приписанные ему путешествия (например, в Сарагосу). Тем самым автор противопоставляет мнимого (стереотипного, упрощенного) Дон Кихота подлинному, онтологически сложному герою собственного повествования.
Депрограммируя стереотип персонажа-странствующего рыцаря, Сервантес использует технику зеркальных отражений, стремится продемонстрировать, что восприятие Дон Кихота персонажами второго тома обусловлено тем, что они прочли о его приключениях в первой книге. Литературная слава героя, в частности, является причиной приглашения его в герцогскую семью - таким образом, эта слава, как и сложившийся в представлении окружающих образ Дон Кихота, создают основание для новых, неожиданных приключений героя, для нестандартной развязки романа.
Если в первой части произведения авантюрные события случаются с Дон Кихотом в дороге (что точно соответствует схеме рыцарского романа), а их необыкновенность - плод воображения самого героя (ветряные мельницы, принятые за великанов), то во второй части романа «не Дон Кихот едет навстречу приключениям, а приключения идут ему навстречу»: так, герцог распоряжается, чтобы в его замке все обращались с Дон Кихотом, как со странствующим рыцарем из старинных книг, а реальность становится объектом манипуляций других персонажей, использующих литературные стереотипы. Герцогская чета, читавшая о приключениях героя, предлагает Дон Кихоту играть роль стереотипного рыцаря, он как будто с радостью соглашается, но в результате исполняет ее совсем не автоматически. Более того, Дон Кихот демонстрирует неожиданно ясное понимание своей функции рассказчика о приключениях (ср., например, описание им пещеры Монтесиноса, на правдивости которого он настаивает), проявляет себя как мудрый советчик для Санчо Пансы, пробующего исполнять обязанности губернатора, так что в конце концов его поведение перестает соответствовать клише странствующего рыцаря.
Особую роль в разрушении литературных клише играют эпизоды, воссоздающие попытки соблазнить Дон Кихота, идеального влюбленного, поклонника Дульсинеи, с помощью служанки герцогини, Альтсидоры. Использование стереотипных действий и речей, принятых в куртуазной концепции любви (серенады, беседы в саду под окном у героя, игра на музыкальных инструментах и пр.), неожиданно вызывает у Дон Кихота некодифицированную психологическую реакцию, а неуспех стереотипного поведения соблазнительницы характеризует героя как благовоспитанного человека, что вынуждены признать и герцог с супругой.
Таким образом, утверждает М. Кюэнка-Годбер, Сервантес отказывается превращать своего героя в стереотип, он конструирует особый литературный миф, связывая две разные модальности, соответствующие содержанию первого (1605) и второго (1615) томов романа. Успех первых приключений сервантесовского персонажа превращает его имя в нарицательное, Дон Кихот в глазах читателей первого тома становится неким «дон кихотом», персонажем-типом, приключения которого могут быть продолжены любым другим автором, сами эти приключения потенциально бесконечны, механи-
чески следуют друг за другом и кончаются практически одинаково. Упрощение героя, которое происходит в тексте Авельянеды, окончательно создает из Дон Кихота стереотип, и это прежде всего вызывает нарекания подлинного создателя романа. Поэтому во второй части Сервантес выстраивает новые приключения своего персонажа с учетом и собственной первой части романа, и его апокрифического продолжения.
Сервантесовская литературная игра включает несколько уровней. В первом томе писатель разоблачал клишированность, механистичность традиционного рыцарского романа и его героя, выказывая восхищение идеальным странствующим рыцарем и одновременно дистанцируясь от него, вскрывая расхождение литературного типа с реальностью. Притом что эта стратегия оказалась эффективной и вызвала огромный интерес читателей к роману, появление апокрифа Авельянеды убедило Сервантеса, что депро-граммирование старого литературного стереотипа странствующего рыцаря превратило Дон Кихота лишь в новый литературный стереотип. Поэтому, заключает автор статьи, во втором томе романа Сервантес поставил перед собой иную, особую задачу - окончательно отвергнуть статус стереотипного «дон кихота» и утвердить уникальность и сложность характера своего героя.
Н.Т. Пахсарьян
2010.04.024. СОЛОВЬЁВА НА. АНГЛИЯ XVIII В.: РАЗУМ И ЧУВСТВО В ХУДОЖЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ ЭПОХИ. - М.:
Формула права, 2009. - 272 с.
Доктор филол. наук Н.А. Соловьёва (профессор МГУ) рассматривает общетеоретические проблемы, имеющие важное значение для изучения литературы нашего времени; ее интересует роль элитарной и массовой литературы в обществе переходного периода, значение искусства в воспитании чувств, необходимых для гуманизации общественного сознания и т.п. При этом не ставилась задача «осветить творчество крупнейших романистов XVIII в. в полном объеме, потому что каждый из них заслуживает отдельной монографии» (с. 267). Внимание сосредоточено на динамике литературного процесса, его периодизации (связанной с понятиями «эпоха», «период», «век»), на развитии жанровой системы.
