CC BY
11
призваны дополнить, развить и сбалансировать доминирующие сегодня понятия, теории и методы генетики, экономики и нейро-биологии» (019, с. 250). Более конкретная постановка вопроса о перспективах социальной психологии в XXI в. предполагает понимание того, что «модный акцент на свободном выборе рационального субъекта следует подкрепить анализом мощной ограничительной силы социальных структур», а также того, что «мотивация социального поведения не ограничивается когнитивным удовольствием сбора и переработки информации» (019, с. 251). С этой точки зрения, будущее социальной психологии должно определяться приоритетным развитием ее междисциплинарных форм. Однако это будет иная, чем в 1960-е годы, междисциплинарная наука, не исчерпывающаяся синтезом двух дисциплин, которые так или иначе интерпретируют социальную жизнь людей. «В ХХ1 веке нам предстоит признать, артикулировать и инкорпорировать все те достижения социального знания, касающиеся социального поведения, которые накоплены за последние 50 лет, включая и экономику, и генетику, и когнитивную нейропсихологию» (там же).
Е.В. Якимова
2010.04.020. ВАЛСИНЕР Я. КУЛЬТУРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ СЕГОДНЯ: ИННОВАЦИИ И ПРОСЧЕТЫ.
VALSINER J. Cultural psychology today: Innovations and oversights // Culture & psychology. - L., 2009. - Vol. 15, N 1 - P. 5-39.
Обзорная статья главного редактора журнала «Culture & psychology» Яна Валсинера (декана факультета психологии Университета Кларка, Массачусетс, США) посвящена проблематике и тенденциям развития относительно новой области социального знания - культурной психологии, которые нашли отражение в публикациях журнала за последние пять лет. Валсинер продолжает традицию «регулярных отчетов о приключениях культуры в рамках психологии», начатую им в 1995 г. в первом выпуске этого журна-ла1, который с тех пор добился статуса законодателя мод в области
1 См.: Valsiner J. Editorial: Culture and psychology // Culture & psychology. -L., 1995. - Vol. 1, N 1. - P. 5-10; Valsiner J. The first six years: Culture's adventures in psychology // Culture & psychology. - L., 2001. - Vol. 7, N 1. - P. 5-48; Valsiner J. Three years later: Culture in psychology: Between social positioning and producing new knowledge // Culture & psychology. - L., 2004. - Vol. 10, N 1. - P. 5-27.
культурной психологии (с. 5). Особенностью данного обзора является намерение автора связать развитие культурной психологии (ее новации и упущения) с базовыми задачами психологической науки в целом, прежде всего - с необходимостью адекватного понимания динамики смыслосозидания в повседневной жизни. Кроме того, настоящий обзор призван иллюстрировать процесс создания культурных объектов (или культурных конструктов) на примере периодического научного издания. Таким образом, материалы журнала «Culture & psychology» одновременно выступают объектом метате-оретического анализа, позволяющим судить о состоянии дисциплины, и культурным конструктом, который делает очевидной социальную природу конкретной области знания.
Автор предлагает к обсуждению следующие темы: 1) новейшие исследовательские направления, которые способствуют (или могут способствовать) генерации свежих идей в культурной психологии; 2) методологические трудности, связанные с эмпирическим изучением процессов смыслосозидания в социальном мире; 3) диалог культурной психологии (и психологической науки вообще) с незападными психологическими представлениями и концепциями; 4) возвращение психологической науки, преодолевшей ограниченность эмпиризма и постмодернизма, в лоно обобщающих абстракций и культурно-инклюзивных теорий.
Культурная психология, сформировавшаяся в качестве самостоятельной исследовательской области в 80-е годы прошлого века, базируется на теоретических и эмпирических постулатах антропологии, психологии развития и социальной психологии. Отправным пунктом этой дисциплины служит понимание культуры «не как внешней привходящей сущности, которая обусловливает эмоции, познание и поведение людей, но как неотъемлемой содержательной части этих и прочих психологических функций»; при этом речь идет о «культуре, интерпретированной в терминах семиотического опосредования и значимых (смыслосодержащих) паттернов действия» (с. 5). Несмотря на то что данная дисциплина уже завоевала определенный научный авторитет, Валсинер характеризует ее «эпистемологический рынок» как находящийся в стадии становления. Термин «культура» (многозначность и неопределенность или, скорее, неопределимость которого автор относит к числу его достоинств, а не недостатков) - это единственное связующее звено
между крайне разнообразными направлениями, существующими в пределах исследовательского поля культурной психологии. Однако именно гетерогенность знания, по мнению автора, выступает залогом его открытости новым веяниям. С этой точки зрения культурная психология выглядит «многообещающим напористым неофитом», который намерен преодолеть немоту психологической науки последних десятилетий (с. 6).
Востребованность культурной психологии в современном обществе Валсинер связывает не только с реанимацией идей таких мыслителей, как Выготский, Бахтин, Гадамер и Левинас, но и с процессами глобализации, которые все чаще заставляют задумываться о противоречии «мы» и «они» (свои / чужие) в самых разных социальных контекстах (политика и искусство, вооруженные конфликты и экономика). «Непосредственным результатом глобализации становятся все более частые "внезапные контакты" представителей разных культурных сообществ - со всеми вытекающими отсюда последствиями», - подчеркивает Валсинер (с. 8). Другим ее результатом является расширение культурного диапазона академической науки, которой все в меньшей степени удается сохранять национальную специфику. В авангарде всех этих процессов (применительно к психологической науке) находится сегодня культурная психология.
Оценивая теоретические успехи этой дисциплины в первые десятилетия ХХ1 в., Валсинер вынужден констатировать отсутствие каких-либо выдающихся результатов: налицо скорее социальное позиционирование учеными своей готовности к концептуальному прорыву на фоне поисков нетривиальных решений хорошо известных проблем. Тем не менее за последние пять лет исследовательское пространство культурной психологии обогатилось такими темами, как анализ общеупотребительных (обобщенных) культурных символов; «актуация» (приведение в действие) как способ соединения подобных символов и поведенческих актов; по-прежнему актуально осмысление культурной природы субъективности, опо-средованности Я взаимодействием с другими в культурных контекстах, непредсказуемости (неожиданности) социокультурных ситуаций; в центре внимания исследователей остается феномен полифоничности (многоголосья) Я, реализуемой посредством раз-
ных дискурсивных практик в приватной и публичной (социальные институты) сферах жизнедеятельности людей.
Характерной особенностью нынешних дебатов в культурной психологии является возобновление старых споров в новых терминологических формах, подчеркивает автор. Если в 1950-е годы психологи обсуждали проблему непосредственной / опосредованной природы перцептивных актов, то в культурной психологии последних лет соперничают теория инактивизма (enadivism)1 и концепция медиации (mediation)2. Первая точка зрения сводится к толкованию социальной перцепции как совокупности сложных культурных актов, для которых характерны немедленность, сиюминутность, безотлагательность их осуществления, причем «социальность» здесь не тождественна «общезначимости» (разделяемо-сти всеми), но связывается с понятием семиотического статуса культурных объектов. Данная концепция не получила поддержки у сторонников классической теории социальных представлений, отстаивающих идею социальной сконструированности культурных и прочих социальных репрезентаций. Валсинер также не разделяет позицию инактивизма, считая более перспективными идеи медиа-ционной теории, где акцентируется опосредование процессов восприятия и представления культурными ресурсами. При этом медиация рассматривается как самоочевидная данность, а фокусом исследования выступает «конструирование самых разных систем опосредования, которые можно обнаружить в повседневной жизни людей, в сфере их мыслей и чувств» (с. 10). Преимуществом культурно-психологической модели семиотического опосредования социальной перцепции и репрезентации автор считает использование заимствованных из социологии понятий «культурные инструменты» и «символические ресурсы», а также семиотики Ч. Пирса, которая может послужить фундаментом абстрактных моделей конкретных культурно-психологических феноменов.
«Переизданием» классических концептуальных дебатов является и новейший поиск единицы анализа в культурной психоло-
1 Cm.: Verheggen Th., Baerveldt C. We don't share! The social representational approach, enactivism and the ground for an intrinsically social psychology // Culture & psychology. - L., 2007. - Vol. 13, N 1. - P. 5-27.
Cm.: Valsiner J. Culture in minds and societies: Foundations of cultural psychology. - New Delhi: SAGE, 2007.
гии, считает автор. В работах Е. Матусова обосновывается идея открытых и бесконечных единиц анализа применительно к одному и тому же культурному объекту1. Подобная единица может задаваться объектом исследования или его аспектом, избранным углом зрения аналитика, аудиторией, которой адресован конечный результат научных изысканий, составом участников эмпирического проекта и т.п. Любая из исследовательских единиц может оказаться «уместной» в той или иной исследовательской ситуации, но ни одна из них не имеет права на доминирование либо исключительность. Таким образом, приоритетом при выборе единицы анализа становится тема исследования (topic), а знание понимается, прежде всего, как синтез (а не анализ) данных, сбор которых может продолжаться как угодно долго. Следовательно, исследовательский поиск в принципе равнозначен бесконечному конституированию единиц анализа, приоритет которых всегда произволен.
Не оспаривая позиции Матусова, Валсинер тем не менее предлагает вспомнить идею диалектических элементов анализа, выдвинутую в свое время Выготским. Здесь аналитической единицей выступают «неделимые далее характеристики объекта... в которых в противоположном виде представлены его свойства как единого целого» (цит. по: с. 12). Примером подобных единиц в культурной психологии являются переменные персональных, индивидуальных смыслов (слова, представления, идеи), противоречивая совокупность которых образует итоговое - общепринятое, понятное всем, употребительное - значение (слова, представления, идеи) как диалектическое единство индивидуально-смысловых противоположностей.
Спор о единицах культурно-психологического знания перекликается с дебатами о преимуществах той или иной его теоретической перспективы. Если разнообразие эмпирических подходов, находящих отражение на страницах «Culture & psychology», представляется его главному редактору плодотворным для развития этой дисциплины, то конкуренцию теорий разного уровня он считает «пустой тратой времени» (с. 14). Исключением является предложение Е. Матусова организовать исследовательское поле куль-
1 Matusov E. In search of «the appropriate» unit of analysis for sociocultural research // Culture & psychology. - L., 2007. - Vol. 13, N 3. - P. 307-333.
турной психологии в виде двух пересекающихся концептуальных пространств, различие которых связано с трактовкой социальной иерархии. Культурно-историческая перспектива (и тяготеющие к ней культурно-психологические модели) принимает идею такой иерархии, социально-культурная - ее отрицает, выдвигая взамен принцип воплощенности индивидов в социокультурных контекстах1. Эта классификация представляется Валсинеру «рациональным зерном нынешних метатеоретических дебатов» - притом что само по себе отрицание социальной иерархии тождественно отказу от понимания культурных объектов как структурированных, т.е. имеющих какую-либо форму внутренней упорядоченности. Преодоление дилеммы названных перспектив видится автору статьи на пути уяснения их сторонниками «диалектики части и целого», конкретнее - осмысления социального актора, встроенного в социальную ситуацию, как субъекта ее трансформации, возможной исключительно в пределах самой ситуации.
Если внутренние теоретические столкновения не способствуют развитию дисциплины, продолжает Валсинер, то модное сегодня движение в защиту «иных», или «туземных», психологий может быть средством расширения ее культурного горизонта и обогащения психологического знания в целом. Само разделение психологических представлений на «магистральные» и «иные» автор квалифицирует как пережиток колониальной эпохи, маскирующий снобизм западной науки и философии. Между тем именно «иные» философско-психологические доктрины демонстрируют ограниченность и культурную зашоренность магистрального психологического знания. В качестве примера можно привести индийскую философскую традицию, где, в противовес западной трактовке развития личности как однонаправленного поступательного процесса, формирование когнитивных механизмов в онтогенезе (в переводе на язык западной психологической науки) сменяется более высоким этапом освобождения Я от диктата этих механизмов и овладения собственным духовным потенциалом.
В качестве «иных» психологий может выступать и собственное теоретическое наследие, например (со знаком «плюс») - не-
1 См.: Matusov E. Response: Dialogue with sociohistorical Vygotskian academia about a sociocultural approach // Culture & psychology. - L., 2008. - Vol. 14, N 1. -P. 81-93.
мецкая психология рубежа Х1Х-ХХ вв. как антитеза позднейшему панамериканизму, или (со знаком «минус») - «идеология североамериканского бихевиоризма, имевшая самые драматические последствия для развития мировой психологической науки» (с. 18). Перед культурной психологией сегодня стоит задача восстановления добихевиористского аналитического фокуса: вместо объяснений «того, что есть» в духе наивного реализма необходимо заняться осмыслением «того, что было, могло быть, будет или собирается быть». Констатация фактических поведенческих актов как очевидной данности должна смениться «наблюдением значимого, смыс-лосодержащего поведения целеустремленных организмов (не только людей), которые создают актуальные жизненные траектории из массы разнообразных возможностей» (там же). Таким образом, поведение уже не может быть описано в терминах эссенциализма, как «наличность», существующая в тех или иных фиксированных количествах. Поэтому культурная психология является по преимуществу качественной наукой, где количественные подходы составляют подкласс качественных методов анализа. Статистические сведения играют здесь, как и вообще в науках о культуре, второстепенную роль; более того, «множество практических обобщений, базирующихся на эмпирических данных, является культурным артефактом, который может украсить музей науки, но не привносит ничего нового в ее развитие» (с. 20).
Завершая характеристику методологической специфики культурной психологии, Валсинер акцентирует ее направленность на генерацию обобщений путем исследования отдельных культурных феноменов в их уникальных проявлениях. В этом отношении данная дисциплина выступает наследницей микросоциологии культуры и антиподом кросскультурной психологии; ее методологическое кредо - не квантификация явлений, а реконструкция культурного целого на базе тщательного анализа его эпизодов.
В заключительной части статьи Валсинер обращается к анализу научной периодики как «культурного объекта». Обзор публикаций в журнале «Culture & psychology» демонстрирует неизменный интерес ученых ко всему тому, что подпадает под определение культурного объекта. В некотором смысле можно утверждать, что культурная психология - это наука о культурных объектах, которые дают исследователю «ключ к психологии людей. под углом
зрения конституирования ими социальных значений» (с. 23). Тем самым журнал демонстрирует приоритет семиотического направления в культурной психологии как наиболее перспективного для ее развития в XXI в.
К разряду культурных объектов, продолжает автор, может быть отнесено все множество социальных феноменов (как сущностных, так и процессуальных, как реальных, так и виртуальных), которые несут в себе символическое содержание в любой его форме - индексивной, иконической, знаковой. Культурным объектом является жилище - и образ жизни его обитателей, архитектурный памятник - и современные ему строительные технологии. Это своего рода «татуировки коллективной души», которые диктуют изучающей их дисциплине «методологическое кредо виртуальной антропологии». В таком случае задача культурной психологии может быть конкретизирована как «поиск принципов координации разных знаковых типологий в процессе конструирования холистского культурного порядка» (там же). На этом пути многообещающим выглядит наметившееся с недавних пор сотрудничество этой дисциплины, изучающей наличные социальные смыслы культурных артефактов, с археологией, занятой реконструкцией подобных смыслов прошлых эпох.
Научная периодика, продолжает Валсинер, это тоже культурный объект с закодированными в нем значениями в форме социального знания. С этой точки зрения, издание журнала и та или иная издательская политика тождественны созиданию смыслов, применительно к «Culture & psychology» - специфических смыслов конкретной области знания. Особенность научной периодики XXI в. - ее радикальное изменение под воздействием быстрого развития электронных технологий и временной приоритет электронной версии публикуемых материалов. Эти процессы самым непосредственным образом отражаются на издательских стратегиях, считает главный редактор «Culture & psychology». На первый план выступает не глубина информации, а ее доступность, открытость для самого быстрого усвоения, хотя бы поверхностного. Валсинер называет этот процесс «голливудизацией» научной периодики, подразумевая погоню за внешним эффектом, занимательностью, конкретикой - в ущерб теоретическим обобщениям тех или иных событий культуры. Так возникает эмпиризм нового типа, подкрепленный тенден-
цией к фрагментации знания, во-первых, и философскими установками постмодернизма, акцентирующего локальность и контексту -альную ограниченность любого знания, во-вторых.
Другой аспект издательской деятельности как культурного артефакта связан с возрастающим социально-институциональным контролем над «печатными материалами». Его ярчайшими проявлениями Валсинер считает пресловутый индекс цитирования как показатель научного рейтинга конкретного автора либо журнала в целом и стремление разделить научную периодику на магистральную и периферийную. На этом фоне движение культурной психологии навстречу «иным» психологическим перспективам (и отражающим их локальным научным журналам) выглядит как достойный ответ попыткам культурной контекстуализации академической науки, подчеркивает автор.
В противовес доминирующей ориентации на индексы цитирования редакция журнала «Culture & psychology» придерживается принципа жесткой селекции публикуемых материалов. Суть ее сводится к выявлению научных текстов, в которых дескрипции конкретных культурных эпизодов подняты до уровня обобщающих гипотез. Такая издательская стратегия призвана покончить с эмпиризмом, свойственным психологическому знанию в целом, и открыть путь к созданию значимых абстракций. В этом «движении от деконструкции к конструированию» Валсинер усматривает главную задачу культурной психологии нового тысячелетия.
Е. В. Якимова
