CC BY
23
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
2010.04.018-019. О ПЕРСПЕКТИВАХ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ В XXI в. (Сводный реферат).
2010.04.018. GERGEN K.J. On the very idea of social psychology // Social psychology quart. - Wash., 2008. - Vol. 71, N 4. - P. 331-337.
2010.04.019. HOUSE J.S. Social psychology, social science, and economics: Twentieth century progress and problems, twenty-first century prospects // Social psychology quart. - Wash., 2008. - Vol. 71, N 3. - P. 232-256.
В реферате нашли отражение публикации журнала «Social psychology quarterly» за 2008 г., посвященные современному состоянию и перспективам развития социальной психологии в третьем тысячелетии. Авторы статей, К.Дж. Герген и Дж.С. Хаус, представляющие социологическую ветвь американской социальной психологии, приобрели международную известность не только благодаря своему вкладу в теорию дисциплины (концепция структуры и личности Дж. Хауса, социальный конструкционизм и теория реляционного Я К. Гергена), но и вследствие их неизменного интереса к социально-философским основаниям этой науки и ее местоположению в системе академического знания1. Несмотря на то что Герген и Хаус исходят из совершенно разных представлений о фундаментальных предпосылках и природе социопсихологического знания (радикальный постмодернизм в первом случае, умеренный «социологизм» во втором), их объединяет понимание будущего своей дисциплины как развивающейся в междисциплинарном
1 Подробнее см.: Западная социальная психология в поисках новой парадигмы: Анализ методологических дискуссий 70-90-х гг. / Под ред. Е.В. Якимовой. -М.: ИНИОН, 1993. - С. 39-59; Социальная психология: Саморефлексия марги-нальности: Хрестоматия / Под ред. М.П. Гапочки, Е.В. Якимовой. - М.: ИНИОН РАН, 1995. - С. 23-73.
познавательном контексте (в противовес прежней изоляционистской ее позиции) и в самом широком социополитическом контексте, где опыт лабораторных прогнозов сменится заинтересованным и эффективным участием аналитиков в актуальной практике социальной трансформации.
Кеннет Герген (Джерджен), профессор психологии в Суор-тмор-колледже (Пенсильвания, США), член редколлегии журнала «Theory & psychology», ставит вопрос о легитимности социальной психологии как науки, нацеленной на выявление каузальных связей между психологическими и социальными параметрами человеческого поведения (018). Основная мысль автора сводится к тому, что «сама идея социальной психологии как композиционной, или составной, дисциплины, объединяющей изучение сознания и социального мира, ведет в концептуальный тупик» (018, с. 335). Формальным поводом для настоящей статьи послужил столетний юбилей со времени публикации двух классических трудов по социальной психологии, увидевших свет в 1908 г.1 и ознаменовавших рождение не только самой этой науки, но и ее базового внутреннего противоречия, которое со временем привело к разделению дисциплины на психологическую (PSP) и социологическую (SSP) ветви. Содержательный аспект размышлений Гергена связан с намерением автора выбраться из концептуального тупика, переосмысливая проблему «двух психологий» в терминах традиций западного научного дискурса.
Работы У. Макдугалла и Э. Росса стали первой попыткой синтеза психологического и социального знания в рамках одной академической дисциплины - и первым же опытом постулирования взаимных связей между психологическими процессами и социальными феноменами. В начале прошлого столетия многие ученые воспринимали саму вероятность такого синтеза как интеллектуальный прорыв, подготовленный успехами наук о духе (Вундт, Джеймс, Фрейд) и наук об обществе (Тард, Лебон, Дюркгейм). Между тем новая дисциплина с самого начала обнаруживала признаки «раздвоения личности». В своих обоснованиях избранного объекта исследования Макдугалл и Росс следовали господствовав-
1 См.: McDougall W. An introduction to social psychology. - L.: Methuen, 1908; Ross E.A. Social psychology: An outline and source book. - N.Y.: Macmillan, 1908.
шему тогда принципу детерминизма, но по-разному решали вопрос о каузальном статусе ментального и социального. Для Макдугалла отправной точкой анализа стала «биологическая экипировка индивида», данная ему в виде врожденных инстинктов, поэтому в терминах его социальной психологии жизнь общества, даже в высших ее формах, подчинялась диктату родительского, стадного, стяжательского и прочих инстинктивных побуждений людей. Для Росса, напротив, на первом месте оказалось то, что возникает между людьми как следствие их объединения в группы и крупные сообщества (конвенции, мода, заражение, подражание), биологическим же факторам поведения отводилась маргинальная роль. Исходная борьба «каузальных приоритетов» в комплексной дисциплине, получившей название «социальная психология», в дальнейшем привела к их противопоставлению и обособлению в виде двух наук в рамках одной отрасли знания. Со временем этот результат (применительно к американской социальной психологии) был закреплен институционально - в виде социопсихологических секций APA и ASA.
Ретроспективный взгляд на историю социальной психологии, пишет Герген, позволяет сделать неутешительный вывод о том, что «не только ни одна из классических попыток связать между собой психологические процессы и социальное поведение не увенчалась успехом», но и «позднейшие усилия в этом направлении оказались тщетными». Причину этой неудачи, на осознание которой социальной психологии потребовалось почти столетие, автор видит в «неверной интерпретации исходного предприятия Макдугалла и Росса», которая не преодолена и по сей день (018, с. 331). Проблема двойственности социопсихологического знания предстает в совершенно ином свете, если рассматривать ее как результат «лингвистической путаницы», распространяющейся не только на теоретические постулаты, но и на огромный массив поддерживающих эти постулаты эмпирических данных. Эта путаница, однако, долгое время оставалась незамеченной как адептами академической социальной психологии, так и ее критиками. Вплоть до начала 70-х годов прошлого века «две психологии» прекрасно уживались друг с другом, а их теоретики (по крайней мере, в США) плодотворно сотрудничали. Во всяком случае, автор статьи имел возможность наблюдать такую идиллическую картину в стенах Уни-
верситета Дьюка (Северная Калифорния), студентом которого он был в начале 1960-х годов. Это были годы, когда позиции У. Макдугалла (в то время - профессора Университета Дьюка) и Э. Росса еще не расценивались как взаимоисключающие; «индивидуальное / социальное, сознание / общество, микро / макро, эксперимент / корреляция - все это составляло один большой мир, наполненный взаимным уважением и радужными надеждами» (018, с. 332). Объединяющим стержнем социопсихологических изысканий того периода было эмпирическое познание в любой из его форм (лабораторный эксперимент, полевое исследование, включенное наблюдение, опрос, анкетирование), а также «вера в то, что систематическое наблюдение социальных явлений, помноженное на тщательность измерения психологических параметров, в конце концов прояснит роль социальных детерминант поведения как противостоящих его психологическим составляющим» (там же). Проблема приоритета тех или иных объяснений разрешалась эмпирическим путем.
К середине 1970-х годов «золотому веку» социальной психологии пришел конец, наступило время неопределенности, методологических дебатов и окончательного раскола. После создания Э. Джонсом и Д. Тибо Общества экспериментальной социальной психологии Р8Р превратилась в сугубо лабораторную науку, где метод постепенно вытеснил социальное содержание, которое с тех пор рассматривалось по преимуществу как суммарный эффект индивидуальных поведенческих актов. Р8Р оказалась изолированной от социальной жизни - и от социального знания (чему, в частности, способствовало углубление специализации последнего). Что же касается 88Р, то она превратилась в «островное знание» в рамках традиций символического интеракционизма, социальной драматургии и этнометодологии, заключает Герген.
Раскол социальной психологии, который многим представителям Р8Р (и, в меньшей степени, 88Р) все еще видится как «трагедия дисциплины», автор статьи считает закономерным и даже неизбежным явлением, если рассматривать происходящее с точки зрения «дискурсов западного мира». Еще Т. Кун продемонстрировал тот факт (очевидный сегодня для любого конструкциониста), что описания и интерпретации реальности обусловлены их «местоположением» внутри разных (несовпадающих, взаимоисключаю-
щих, противоречивых) дискурсивных научных и обыденных сообществ. Никакое эмпирическое свидетельство, полученное одним сообществом, не может стать эффективным средством верификации гипотез, выдвинутых другим, поскольку подготовившее такое свидетельство эмпирическое исследование уже задано совокупностью теоретических допущений, которые были сформулированы исходной дискурсивной парадигмой. Применительно к социальной психологии сказанное означает, что «в лице этой дисциплины мы имеем попытку объединить два разных дискурсивных сообщества, каждое из которых располагает собственной онтологией» (018, с. 333). В одном случае это «разговор в терминах сознания», в другом - «в социальных терминах»; психолог оперирует понятиями психодинамики, ментальных структур, когнитивного диссонанса; социолог описывает явления конформизма, взаимодействия, переговоров и т.п. Соответствующие онтологические ориентации заполняют для их носителей все возможное исследовательское пространство, так что «у социальных аналитиков в принципе не возникает потребности в обращении к сфере ментального», а психолог не принимает всерьез социальные обстоятельства происходящего (там же).
Этим, в частности, объясняются те обособленность и замкнутость, за которые принято критиковать современную Р8Р, настаивая на ее внесоциальности. Разумеется, идеи Макдугалла давно сменились новыми психологическими толкованиями социального поведения, ведущим из которых можно считать социальный когни-тивизм. Однако его приверженцы так же мало обращают внимание на социальный потенциал информационных процессов, как, к примеру, представители нейропсихологии. Социальными могут быть фон изучаемых явлений (малая группа, локальное сообщество) либо их последствия (агрессия, предрассудки), но не избранный аналитический фокус. «В конечном счете, перед нами психология, которая предлагает социально значимые результаты, но при этом совершенно не интересуется социальным миром» (018, с. 334).
Почему же исследователи так упорно держатся за идею единой науки, объединяющей психологическое и социологическое видение реальности? По мнению автора статьи, причины этого нужно искать «в ложно понятой конкретности», или в реификации умозрительных дискурсивных (конвенциональных) универсумов, с ко-
торыми имеет дело каждая из ветвей социальной психологии. С одной стороны, это культурно принятое толкование социального мира как организованного посредством групп, объединений и сообществ; с другой - общепринятый дискурс психологического знания, оперирующий категориями сознания, мотивов, эмоций, потребностей и т.п. При этом «обе дискурсивные конвенции обрели для их участников такую притягательную силу, что они уверовали в существование реальностей, которые сами и сконструировали» (018, с. 334). Поскольку же оба типа конвенционального дискурса имеют отношение к индивиду, напрашивается естественный вопрос об их взаимных (по преимуществу, причинно-следственных) связях. Рассмотренная под этим углом зрения дилемма социальной психологии может квалифицироваться как переиздание старой философской проблемы духа и тела, и, соответственно, возможностей индивидуального познания, заключает Герген.
В ХХ столетии долгий спор эмпиризма и рационализма получил завершение в работах Витгенштейна и Рорти, которые интерпретировали эпистемологическую проблему телесного и ментального как побочный продукт западноевропейских языковых игр. Сходную этиологию, считает Герген, имеет и глобальная дилемма социальной психологии, т.е. вопрос о том, как именно индивидуальные ментальные процессы трансформируются в то или иное социально значимое действие и как такое действие в конце концов сказывается на психологических (внутренних) состояниях их субъектов. В качестве примера обоюдной нередуцируемости психологического и социального дискурсов автор приводит явление смены аттитюдов. С социологической точки зрения ментальный сдвиг (изменение психологических предрасположенностей и установок сознания) связан с воздействием извне (авторитет коммуникатора, социального контекста, содержания сообщения); с позиции психолога остается неясным, «как сугубо ментальное состояние, обозначаемое словом "аттитюд", может повлечь за собой физическое движение руки индивида, заполняющего анкету или оценочную шкалу» (018, с. 335). Другими словами, то или иное объяснение имеет смысл только в рамках какой-либо одной (в данном случае, социальной) онтологии. В то же время любой из тех психологических феноменов, которые пользуются популярностью как объекты социологического анализа (агрессия, предрассудки, страх), может
быть рассмотрен в качестве внутреннего состояния переживающего его субъекта, и потому, «оставаясь в границах психологической онтологии, мы вправе заявить, что не существует никакого социального поведения, за исключением того, что индивид сам для себя определяет как "социальное"» (там же).
Таким образом, идея социальной психологии как науки о взаимных (и, тем более, каузальных) связях психологических и социальных феноменов, равно как и мнимая демонстрация существования таких связей в эмпирических исследованиях, должны быть преданы забвению. То же самое касается и ностальгии по «золотому веку» дисциплины. Преодолеть раскол можно (и нужно), только отказавшись от дуализма ментального и социального в пользу объединения двух миров в пределах одной - монистической - онтологии. Последнее возможно либо на путях редуцирования социальных процессов к психологическим (социальный мир как ментальная конструкция), либо в рамках парадигмы социального конструкционизма. Последний вариант предпочтительнее не только потому, что социодискурсивная онтология позволяет избежать ловушки солипсизма и пресловутой проблемы «других сознаний», но и вследствие имплицитно содержащегося в нем «целостного представления о социальных отношениях и коммуникации наряду с инкорпорацией ментального дискурса» (018, с. 336). Философским основанием новой, монистической социологической социальной психологии (М88Р) является уже упомянутая концепция языковых игр, которая демонстрирует зависимость мира значений от социальной координации индивидов, занятых в той или иной социальной практике. В рамках самой дисциплины (преимущественно 88Р) также накоплен некоторый опыт толкования психологических феноменов как наделенных значением (т.е. имеющих социальный смысл), «не потому что они являются отражением тех или иных ментальных состояний либо содержаний индивидуального сознания, но вследствие своей ценности и пользы для повседневной жизни», как своего рода знак качества применительно к участию индивида в жизни общества (там же).
Предпосылками для создания М88Р Герген считает также исследования в жанре этнометодологии и дискурсивной психологии, осмысление функций сознания в терминах социальной риторики, социоконструкционистское толкование природы эмоций,
конверсационный анализ формирования аттитюдов в контексте речевых актов1. Значительный теоретический вклад в создание имиджа социальной психологии ХХ1 в. могут внести философия науки и социология знания, акцентирующие конвенциональную природу и социоисторическую обусловленность последнего. Не утратив своего эмпирического базиса, новая социальная психология повернется, наконец, лицом к актуальным вопросам социальной политики, уверен Герген. «Это будет наука, в которой прежние задачи (социальное прогнозирование и контроль) уступят свои привилегии становлению исследований, поддерживающих социальную трансформацию, наука, занятая животрепещущими проблемами общественной жизни и творческим поиском ее оптимальных форм» (018, с. 337).
Джеймс Хаус (профессор социологии Мичиганского университета, лауреат премии Кули-Мида 2007 г.) (019) связывает будущее академической социальной психологии «в ее дисциплинарных (психологической и социологической) и междисциплинарных формах» с самоутверждением этой отрасли знания «в качестве неотъемлемой части социологии, психологии и прочих базовых социальных наук», а также «с использованием ее потенциала для осмысления и совершенствования социальной политики и общественной жизни» (019, с. 253). Именно эти задачи социальная психология успешно решала в годы своего расцвета (1930-е - начало 1970-х годов), сменившиеся застоем (1970-1990-е годы), а затем и упадком этой дисциплины в начале ХХ1 в. Задачу настоящей статьи автор видит в том, чтобы разобраться в причинах взлета и падения американской социальной психологии, не ограничиваясь обычными рамками внутридисциплинарного анализа. Необходимо проследить судьбу этой дисциплины на фоне политических, эко-
1 См.: Cicourel A.V. Cognitive sociology: Language and meaning in social interaction. - N.Y.: Free press, 1974; Coulter J. The social construction of the mind. - L.: Macmillan, 1979; Potter J., Wetherell M. Discourse and social psychology: Beyond attitudes and behavior. - L.: SAGE, 1987; Lutz C.A. Unnatural emotions: Everyday sentiments on a Micronesian atoll and their challenge to Western theory. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1988; Gergen K.J. Realities and relationships: Soundings in social construction. - Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1994; Billig M. Arguing and thinking: A rhetorical approach to social psychology. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1996; Middleton D., Brown S.D. The social psychology of experience: Studies in remembering and forgetting. - L.: SAGE, 2005.
номических, социальных изменений в стране за последние 40 лет, приняв во внимание всю совокупность внешних факторов, определявших лицо американской социальной психологии и ее место в системе академического социального знания, настаивает Хаус. Подобный исторический экскурс и - одновременно - науковедческий анализ позволят наметить первые шаги к возрождению былой славы этой науки в качестве признанного лидера социального знания.
Хаус описывает процесс утверждения социальной психологии (преимущественно социологической ее формы) в ведущих университетах США в 1930-1950-е годы; анализирует совокупные усилия социальных аналитиков разной специализации, завершившиеся в 1949 г. выходом в свет знаменитой четырехтомной монографии «Американский солдат»1; подробно останавливается на сложившейся в первое послевоенное десятилетие практике финансирования крупных социопсихологических проектов прикладного характера правительственными организациями (Национальный институт ментального здоровья, департаменты труда, образования и т.п.) и различными фондами, заинтересованными в практических долгосрочных прогнозах. Автор убежден, что популярность социальной психологии того периода объяснялась не только ее видимыми успехами в качестве прикладного знания, но и подлинным прорывом в сфере теории и методологии. Понятия, методы и теории среднего уровня, разрабатывавшиеся социальными психологами, брали на вооружение антропологи, экономисты, политические аналитики и юристы. Особенно заметным было влияние социопсихологических методов и конкретных методик в социологии (главным образом, в так называемой отраслевой - юридической, семейной, медицинской, педагогической и т.п.). В 1970 г. секция социальной психологии являлась самым многочисленным подразделением ASA (756 человек, или 5% от ее общей численности) (019, с. 237). Исследования социальных психологов имели самое непосредственное воздействие на политическую науку и социально-политический климат в американском обществе 1950-1960-х годов. Под влиянием эмпирических данных, публиковавшихся в специализированных журналах по социальной психологии, претер-
1 См.: Studies in social psychology in World War II: The American soldier / Stouffer S.A., Suchman E.A., DeVinney L.C., Star Sh. A, Williams R.M., jr. - Princeton: Princeton univ. press, 1949.
пели радикальное изменение научные и обыденные представления о социальной динамике, формировании общественного мнения и поведении избирателей; приобрели популярность исследования в сферах социальной коммуникации и СМИ, организационного поведения и менеджмента; ряд социопсихологических публикаций получил статус бестселлеров1.
Начиная с 1970-х годов картина постепенно меняется. Так, за период с 1970 по 2006 г. число секций ASA возросло с 8 до 44, а число ее членов - с 4087 до 24 234 человек. Единственной секцией, где наблюдался медленный, но неуклонный отток участников, была секция социальной психологии: если в 1970 г. ее члены составляли 18,5% от общей численности Ассоциации, то в 2006-м - только 2,7%. Год за годом сокращалось и число выпускников социологических факультетов, которые специализировались по социальной психологии (2/3 от общего числа студентов старших курсов в 1970 г. и 1/4 - в 2006) (019, с. 236). За последние пять лет эта тревожная тенденция достигла таких масштабов, что, по замечанию Хауса, «возникла реальная опасность исчезновения социальной психологии с горизонта социологической науки», причем в самое ближайшее время (019, с. 237).
Применительно к психологической ветви дисциплины можно говорить о сходной, хотя и не столь драматической ситуации. В 1970 г. члены секции «Психология личности и социальная психология» в рамках APA составляли 12,4% от ее общей численности, в 2006 - 4% (019, с. 238). Картина осложняется постоянной миграцией психологов из APA в созданные в 1980-е годы. Американское психологическое общество и Общество по изучению психологии личности и социальной психологии. Эти организации не предоставляют сведений о том, какое количество их членов занимается именно социальной психологией. Налицо также «коллапс междисциплинарной социальной психологии», прежде всего -практики крупномасштабных эмпирических проектов с привлечением ученых разной специализации. Анализ статистических данных ASA и APA, а также личный опыт «борьбы за социальную психологию» в стенах Мичиганского университета (где в 1948 г.
1 См., например: Riesman D., Denney R., Glaser K. The lonely crowd. - New Haven (CT): Yale univ. press, 1950.
был организован один их первых с США исследовательских центров в этой области) заставляют Дж. Хауса сделать неутешительный вывод об «абсолютном и относительном упадке социальной психологии - как в ее междисциплинарной форме, так и в рамках психологии и, в особенности, социологии» (там же).
Переходя к анализу внутридисциплинарных причин стагнации американской социальной психологии, автор выделяет следующие из них (неоднократно обсуждавшиеся критиками этой науки):
а) размытость, или расплывчатость, социологической ее версии, «растаскивание» ее понятий, категорий и теорий среднего уровня прочими социальными науками, что «предрешило утрату собственного лица... так что видимый триумф 1960-х годов был, по существу, пирровой победой» (019, с. 240);
б) неопределенность предмета исследования (в особенности в социологической социальной психологии), отсутствие парадигмы или хотя бы удовлетворительной большой теории;
в) неадекватность объяснительных гипотез обеих ветвей дисциплины и ее прогнозов социальным реалиям американского общества конца 1970-х годов, разочарование ученых и широкой общественности в эвристических возможностях социальной психологии.
Разрушительное действие всех этих факторов усугубилось общей социально-политической и экономической обстановкой в стране в 1980-1990-е годы, подчеркивает Хаус. Он имеет в виду: 1) поворот от политического либерализма к консерватизму, сопровождавшийся усилением государственного регулирования экономики, ужесточением социальной политики, милитаризацией общества; 2) сокращение бюджетных и внебюджетных ассигнований на развитие фундаментальной науки в рамках университетов; 3) смену поколений академических ученых, изменение их социального состава под влиянием «либеральной эмансипации 1960-х годов».
Социальная психология - по сравнению с прочими социальными науками - понесла самый внушительный материальный и моральный ущерб вследствие этих политических сдвигов, считает Хаус. В результате сокращения государственного финансирования фундаментальной науки крайне затруднительным стало проведение долгосрочных эмпирических исследований, даже обычный сбор данных порой становился невозможным. Многие психологи (в том
числе и автор статьи) вынуждены были переключиться на те виды прикладной работы, которые получали хотя бы минимальную финансовую поддержку (здравоохранение и образование). Падение популярности социопсихологических прогнозов сделало бесперспективным участие психологов и социологов в решении текущих задач социальной политики. Крайне неблагоприятным для этой дисциплины оказалось и «наследие 1960-х»: в социальную психологию пришли адепты новых социальных движений (феминисты, «новые левые», афроамериканцы, представители секс- и прочих социальных меньшинств), которых отличало иное (неакадемическое) видение задач этой сферы социального знания. Однако, как это ни парадоксально, в действительности новое поколение социальных психологов в меньшей степени было озабочено проблемами социальной справедливости, чем их академические предшественники, и, в конечном счете, сосредоточило усилия на завоевании надлежащего статуса в университетском мире. Это привело к утрате социальной психологией ее востребованности в обществе, во-первых, и ее функций и возможностей как координатора социального знания в целом, во-вторых. На фоне растущей специализации последнего социальные психологи все глубже увязали в мелкотемье и конкретных методиках, теряя из виду глобальные задачи своей науки. Положение осложнилось «культурным поворотом» в об-ществознании, не миновавшим и социальную психологию, причем во всех ее проявлениях. Фокус дисциплины переместился в сторону «культурно-историко-гуманистических теорий постмодерна. покинув фарватер крупномасштабных опросов, долгосрочных наблюдений и прочих основательных методов сбора данных в угоду историческим, этнографическим и прочим вариантам "малой" экспериментальной работы», - констатирует Хаус (019, с. 250).
Перечисленные тенденции и обстоятельства, оказавшиеся поистине губительными для американской социальной психологии, способствовали подъему и расцвету другой отрасли национального социального знания - экономики, быстро заполнившей образовавшийся идейный и методологический вакуум. Именно эта дисциплина (в особенности ее микро- и монетарная формы) прочно удерживает лидирующие позиции в американской социальной науке с 1990-х годов. В теоретическом отношении ее успех объясняется внятной и устойчивой парадигмой, а также широким междисцип-
линарным влиянием ряда концепций и категорий (прежде всего -теории рационального выбора). Хорошо известна, например, попытка Дж. Коулмана переформулировать социальную теорию в терминах микроэкономики1; в социологии (и отчасти в социальной психологии) получили распространение такие понятия, как микро-и макросоциальные процессы, социальный капитал, человеческий фактор и т.п. С экономической теорией хорошо коррелируют новейшие разработки нейропсихологов и когнитивистов. Экономисты ввели в научный обиход практику широкомасштабных лонгитюд-ных национальных обследований и опросов, которые с 1980-х годов становятся основным источником данных для не-эмпирических (качественных) социальных исследований в самых разных областях. Наконец, экономика постепенно вытеснила психологию, социологию и их общее детище из учебных программ различных профессиональных школ при американских университетах (бизнеса, рекламы, менеджмента, социальной работы, права, образования и в особенности публичной политики). Экономическую науку в меньшей степени затронули и финансовые потрясения 1980-х годов, и либеральные тенденции рубежа 1960-1970-х годов. Таким образом, «экономика постепенно, но стабильно двигалась в направлении новой эры, обновленного Zeitgeist, стержнем которого стал интерес к индивидуальным акторам, осуществляющим продуманный выбор в условиях свободного рынка», - констатирует Хаус (019, с. 248).
Возрождение социальной психологии, очевидно, требует ее перехода на позиции, отвечающие новому духу эпохи. Предварительным условием этого автор считает общее оздоровление экономического, политического и социокультурного климата в стране в ответ на «вызовы глобализации». Противостоять этим вызовам (начиная с глобальных климатических изменений и международного терроризма и заканчивая внутринациональными проблемами социальной справедливости, депривации, образования, здравоохранения и т.д.) не в состоянии ни экономическая наука, ни естествознание, ни социальный когнитивизм. «Подобные вопросы требуют понятий, теорий и методов социологии и социологической (а также междисциплинарной) социальной психологии, которые
1 См.: Coleman J.S. Foundations of social theory. - Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1990.
призваны дополнить, развить и сбалансировать доминирующие сегодня понятия, теории и методы генетики, экономики и нейро-биологии» (019, с. 250). Более конкретная постановка вопроса о перспективах социальной психологии в XXI в. предполагает понимание того, что «модный акцент на свободном выборе рационального субъекта следует подкрепить анализом мощной ограничительной силы социальных структур», а также того, что «мотивация социального поведения не ограничивается когнитивным удовольствием сбора и переработки информации» (019, с. 251). С этой точки зрения, будущее социальной психологии должно определяться приоритетным развитием ее междисциплинарных форм. Однако это будет иная, чем в 1960-е годы, междисциплинарная наука, не исчерпывающаяся синтезом двух дисциплин, которые так или иначе интерпретируют социальную жизнь людей. «В ХХ1 веке нам предстоит признать, артикулировать и инкорпорировать все те достижения социального знания, касающиеся социального поведения, которые накоплены за последние 50 лет, включая и экономику, и генетику, и когнитивную нейропсихологию» (там же).
Е.В. Якимова
2010.04.020. ВАЛСИНЕР Я. КУЛЬТУРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ СЕГОДНЯ: ИННОВАЦИИ И ПРОСЧЕТЫ.
VALSINER J. Cultural psychology today: Innovations and oversights // Culture & psychology. - L., 2009. - Vol. 15, N 1 - P. 5-39.
Обзорная статья главного редактора журнала «Culture & psychology» Яна Валсинера (декана факультета психологии Университета Кларка, Массачусетс, США) посвящена проблематике и тенденциям развития относительно новой области социального знания - культурной психологии, которые нашли отражение в публикациях журнала за последние пять лет. Валсинер продолжает традицию «регулярных отчетов о приключениях культуры в рамках психологии», начатую им в 1995 г. в первом выпуске этого журна-ла1, который с тех пор добился статуса законодателя мод в области
1 См.: Valsiner J. Editorial: Culture and psychology // Culture & psychology. -L., 1995. - Vol. 1, N 1. - P. 5-10; Valsiner J. The first six years: Culture's adventures in psychology // Culture & psychology. - L., 2001. - Vol. 7, N 1. - P. 5-48; Valsiner J. Three years later: Culture in psychology: Between social positioning and producing new knowledge // Culture & psychology. - L., 2004. - Vol. 10, N 1. - P. 5-27.
