CC BY
60
гические представления среднего класса1. Таким образом, теоретики позднего модерна конструируют объяснения современного мира на базе патриархальных представлений колониального капитализма; между тем, назрела потребность в осмыслении современного общества с позиций истории и антропологии.
О.А. Симонова
2010.04.014. РИД А. В ЧЕМ СМЫСЛ САЛЕМА: КУЛЬТУРА, ГЕНДЕР И ПУРИТАНСКОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ КОЛДОВСТВА. REED I. Why Salem made sense: Culture, gender, and the puritan persecution of witchcraft // Cultural sociology. - L., 2007. - Vol. 1, N 2. -P. 209-234.
Айзек Рид (Университет Колорадо, США) начинает свою статью замечанием о том, что с того момента, как Артур Миллер сравнил маккартизм середины ХХ в. с делом салемских ведьм, последнее «стало общепринятой метафорой для обозначения заговоров и манипулирования чувством страха в политических целях» (с. 209). В то время как в политике со времен Миллера события в Салеме используются для объяснения текущего положения дел, автор преследует обратную цель - понять и объяснить с позиций новейшей социологии, что же произошло в Салеме в 1692 г.2, что заставило людей устроить гонения на ведьм и, в конечном счете, повесить 19 человек. Формулируя свою задачу в социологических категориях, Рид использует веберовское понятие субъективного смысла действия. «Предпринимая такого рода интерпретацию, стоит отказаться как от прямого переноса субъективных смыслов действий ХХ и XXI вв. в Массачусетс XVII в., так и от объяснения через совокупность универсальных человеческих интересов: экономических или политических», - поясняет свое намерение автор (с. 210). Он обращается к понятию «текстов социальной жизни», которое позволяет изучать социальные явления не только с точки зрения возможностей, гарантированных той или иной позицией в экономической или политической структуре, но и как типические значения. Последние, согласно К. Гирцу, могут одновре-
1 Skeggs B. Class, self, culture. - N.Y.; L.: Routledge, 2004. - Р. 54.
2 Судебный процесс над салемскими ведьмами инициирован в 1692 г. в поселке Салем, штат Массачусетс.
менно служить «моделью для» социальной реальности и собственно «моделью» этой реальности1.
Исходный тезис автора состоит в том, что объяснение убийства 19 односельчан в Салеме не может быть исчерпано ссылками на политическую нестабильность и экономическую конкуренцию. Однако интерпретация в терминах субъективных значений также недостаточна. Данное противоречие выступает одним из ключевых положений методологии культурной социологии, которой руководствуется Рид в своем анализе событий в Салеме2: «Мы, скорее, должны взглянуть по ту сторону объяснений, которые акторы дают своим действиям, понять структуру смыслов, сделавших возможными эти действия» (там же). Другой методологической особенностью настоящего анализа является включение в него гендерной переменной. Рид утверждает, что решающую роль в анализе судебного преследования ведьм в Салеме сыграла пуританская картина мира, в рамках которой мужское начало связывалась с образом Бога, а женское - с образом дьявола-искусителя.
Автор предваряет свой анализ краткой исторической справкой о событиях в Салеме в 1692 г. Основных действующих лиц трагедии он разделяет на пять групп. Первую составляли обвинители (accusers) - те, кто считал себя заколдованным. Вторая группа -это обвиняемые (accused), т.е. те, кого судили и в итоге повесили. Третьими были влиятельные люди, инициировавшие преследование и оказывавшие давление на суд (prosecutors). В четвертую группу входили судьи (judges). В последнюю очередь автор называет наблюдателей (observers), которые так или иначе были вовлечены в процесс. История 1692 года началась с заявления нескольких девушек из западной части Салема о том, что они страдают от странных видений. Это вызвало споры среди односельчан, закончившиеся тем, что происходящее признали происками дьявола. Тогда девушки стали обвинять других жителей поселка в том, что именно они их заколдовали. Под обвинение попали 49 человек, после чего была создана специальная судебная комиссия с характерным названием «Oyer and Terminer» («to hear and determine» - «ус-
1 Geertz C. Religion as a cultural system // Geertz C. The interpretation of cultures. - N.Y.: Basic books, 2000. - P. 93.
2
А. Рид работает в рамках школы культурной социологии Дж. Александе-ра. - Прим. реф.
лышать и определить»). В результате судебного решения тринадцать женщин и шестеро мужчин были повешены, а еще двое умерли в тюрьме. В конце октября того же года вследствие возрастающих сомнений в справедливости судебного решения комиссия была распущена.
По мнению Рида, наибольший интерес вызывает то обстоятельство, что до 1692 г. случаи обвинения в колдовстве были редким явлением, а после событий в Салеме этого вообще не случалось. Несмотря на то что подозрения в применении колдовства были в то время более или менее распространенными, попытки доказательства его реального существования были редки, тем более -случаи казни «ведьм». Таким образом, события в Салеме в исторической перспективе оказываются уникальными. Такой статус они приобретают и в силу того, что в судебном процессе принимались так называемые «призрачные доказательства» (spectral evidence), т.е. то, что видели и чувствовали те, кто находился под воздействием колдовских чар (с. 212).
От истории данных событий Рид переходит к истории теорий колдовства вообще и к толкованиям произошедшего в Салеме в частности. В западной литературе, посвященной колдовству и охоте на ведьм, можно выделить два направления: первое из них предлагает более систематическое объяснение данного феномена посредством изучения политических и экономических факторов; второй подход акцентирует исторические детали, конструируя «исторические нарративы». Начиная с 70-х годов прошлого века эти два направления сливаются и образуют единую междисциплинарную теорию. Анализируя социологические перспективы изучения колдовства, Рид замечает, что им не хватает понимания «культуры как самостоятельной структуры», тогда как «именно перспектива культурной социологии позволяет включить в анализ гендерный фактор» (с. 213). Социологические объяснения колдовства и охоты на ведьм автор предлагает разделить на три группы. К первой группе он относит теории, в которых в качестве основной причины охоты на ведьм фигурирует стремительное развитие капитализма. Вторая группа теорий рассматривает преследование колдовства как реализацию интересов религиозных элит. В теориях третьей группы гонения на ведьм интерпретируются в терминах социальных функций. При этом каждая группа теорий, помимо изучения кол-
довства как такового, предлагает собственную интерпретацию произошедшего в Салеме.
Экономическое объяснение охоты на ведьм сводится к утверждению, что присущие рыночной капиталистической экономике индивидуализм и конкуренция ослабляют ценности милосердия и коллективизма, которые были характерны для города и деревни континентальной Европы до эпохи модерна1. С этой точки зрения события в Салеме явились следствием острой экономической конкуренции и разницы в доходах жителей западной и восточной частей поселка. Модель, акцентирующая закономерности развития и взаимодействия религиозной и судебной элит, связывает гонения на ведьм с возрастанием (или, как минимум, сохранением) церковной власти. Преследование колдовства в этой трактовке служит либо укреплению закона, основанного, в том числе, на власти церкви, либо защите от последствий быстрого развития рыночной экономики, либо является результатом сопротивления становлению нового социального порядка в городских и сельских поселениях (с. 214).
Пионером функционалистского объяснения колдовства Рид считает Э. Эванс-Причарда2, идеи которого расширил и углубил К. Эриксон3. В рамках данной перспективы преследование колдовства предстает как решение проблемы социального напряжения и служит задачам поддержания идентичности, установления социальных границ, утверждения и воспроизводства социального порядка локального сообщества. Казнь ведьм, таким образом, знаменует возвращение к привычному порядку в ситуации социальных изменений. Функционалистская интерпретация сохраняется и в современных исследованиях происшедшего в Салеме, для которых характерно повышенное внимание к историческим деталям и содержанию обвинений. Однако, по мнению Рида, функционалист-ские объяснения охоты на ведьм упускают из вида один из главных аспектов данного феномена - роль гендерного фактора. Показателен тот факт, что среди осужденных за колдовство жителей Салема
1 Thomas K. Religion and the decline of magic. - N.Y.: Scribner, 1971. -Р. 490-498.
2
См.: Evans-Pritchard E.E. Witchcraft, oracles, and magic among the Azande. -Oxford; N.Y.: Oxford univ. press, 1976.
См.: Erikson K. Wayward puritans: A study in the sociology of deviance. -N.Y.: Wiley, 1966.
78% составляли женщины, а осужденные мужчины, как правило, состояли с ними в родственных или интимных связях. Это обстоятельство долгое время ускользало от внимания исследователей, как и тот факт, что колдовством занимались исключительно женщины. Поэтому Рид считает необходимым проанализировать гендерные отношения, которые могут стать ключевым фактором в истолковании смысла действий, связанных с охотой на ведьм (с. 216).
Исходя из убеждения, что социальный контекст событий в Массачусетсе 1692 г. должен рассматриваться как автономная смысловая структура, Рид обращается к реконструкции пуританской картины мира, или «пуританской культуры», выявляя специфику повседневной жизни пуритан. В первую очередь автор отмечает почти поголовную грамотность населения поселка. Образование по большей части было религиозным, поэтому для основной массы жителей было характерно глубокое погружение в религиозный мир, поддерживавшееся печатными изданиями. Для пуритан Новой Англии были одинаково реальны два мира - видимый и невидимый, каждый из которых обладал собственным комплексом культурных целей, моральных ценностей и когнитивных рамок, причем оба были стратифицированы по гендерному признаку (с. 220). Невидимый мир представлялся в определенном смысле идеальным и включал в себя средства для объяснения и понимания видимого. Однако, по мнению автора, в 1692 г. невидимый мир, в существование которого верили все, находился в состоянии кризиса. В терминах М. Вебера мир для пуритан Новой Англии не был «расколдован», и в этом смысле научная революция и так называемое «Атлантическое просвещение» только подкрепляли существующие верования. Умеющие читать пуритане весьма необычно трактовали, например, работы английских эмпириков. Эмпиризм, как это ни удивительно, только укреплял веру в призраки, поскольку фундаментом теоретической системы эмпириков выступала точность индивидуального восприятия. Разговор об эмпирической науке, в конечном счете, сводился к интерпретации окружающего мира в терминах Священного Писания. Это, по всей видимости, и привело к усилению объясняющих возможностей невидимого мира (там же).
Напряжение в рамках локальных сообществ поддерживалось также суровыми проповедями, которые в то время обладали сильным воздействием на слушателей. Рид отмечает, что начиная с
1670 г. проповеди приобретают апокалипсический характер. Признанными мастерами этого жанра были Сэмюэль Пэрис и Коттон Мазер, проповеди которых издавались. Апогеем пропаганды такого рода явились конкретные описания страшного будущего (например, опус Мазера «Близок день беды» (1674)1, где говорится, что попытка показать Старому Свету особую добродетельность жизни в Новой Англии потерпела фиаско). Рид приводит этот контекст, чтобы подчеркнуть нестабильность ситуации в последние десятилетия XVII в., которая должна быть принята во внимание при анализе «охоты на ведьм». Эта нестабильность стала следствием возрастающего напряжения в повседневной жизни пуритан и в их картине мира - напряжения между духовностью и суетностью, трансцендентным и конкретным пониманиями божественности, между падением и желанием обновления (с. 221).
Описание общего социально-культурного контекста позволяет автору перейти к определению «символических образований» (symbolic formations), которые имели непосредственное отношение к «охоте на ведьм». Он выделяет: 1) набор представлений о женской природе; 2) совокупность бинарных отношений, конструирующих мир вокруг оппозиции мужское / женское; 3) структурированная с точки зрения гендера эпистемология сверхъестественной каузальной связи между невидимым и видимым мирами (с. 222).
Представления о природе мужчины и женщины в контексте пуританской идеологии имели ряд существенных отличий. В частности, женщины считались в значительной степени более предрасположенными как к греху, так и к покаянию, как к колдовству, так и к спасению. Как отмечает К. Карлсен, женщина всегда находилась под глубоким подозрением, была «готова отказаться от добродетели и добиваться экономических преимуществ и сексуального удовлетворения...»2. Если в наши дни представления о колдовстве являются скорее метафорой, то в то время этот феномен считался вполне реальным и трактовался как «расширение» женской сущности, которая изначально готова согрешить (с. 223). Подобная логи-
1 См.: Foster S. The long argument: English Puritanism and the shaping of New England culture, 1570-1700. - Chapel Hill: Univ. of North Carolina press, 1991. -P. 219-220.
См.: Karlsen C.F. The devil in the shape of a woman: Witchcraft in colonial New England. - N.Y.: Norton, 1998. - P. 173-181.
ка приводит к выводу о «нестабильности» женской природы, всегда способной сделать шаг навстречу колдовству, так что любая женщина в принципе является потенциальной ведьмой. Рид иллюстрирует этот вывод, указывая на зыбкость границы, которая пролегала между обвиняющими и обвиняемыми. Женщины-обвинители или женщины-инспекторы (привлеченные к исследованию тел обвиненных ведьм) всегда рисковали стать обвиняемыми - как телесно, так и на уровне души. С точки зрения автора, это обстоятельство частично объясняет факт казни 19 жителей поселка и особую настойчивость в этом вопросе обвинителей. Девушки, инициировавшие процесс, уже не смели его остановить, поскольку в этом случае сами рисковали оказаться под подозрением. «Инспекторы», которые также были женщинами, имели те же основания настаивать на обвинении. Высказаться в поддержку обвиняемых означало буквально оказаться по ту сторону судебного процесса. Автор подчеркивает, что все эти события были предсказуемы в контексте популярных тогда пессимистичных проповедей: зло, заключенное в женской природе имплицитно, просто вышло наружу (с. 223-224).
Различия в понимании мужской и женской природы - не единственная особенность рассматриваемого автором набора смыслов. Рид отмечает, что колдовство, по своей сущности принадлежащее миру невидимого, в обвинениях всегда проявлялось реальным и ощутимым способом: акцент делался на физических страданиях и телесных повреждениях жертв. При этом мужское тело считалось более стойким и неуязвимым. Этот факт помогает понять, замечает автор, почему судьи, убежденные в реальности ущерба, нанесенного ведьмами, самих ведьм нисколько не боялись: они были уверены в своем телесном «иммунитете» (с. 225). Рид объясняет эту уверенность с помощью бинарных оппозиций, которые были присущи пуританской культуре. В этой системе представлений мужчины не относились к миру «домашнего», угроза их телу и благополучию была связана преимущественно с военными действиями. Таким образом, здесь обнаруживается другая дихотомия смыслов, окружавших события в Салеме: угроза извне (война) и угроза изнутри (ведьмы). Более того, эти угрозы были взаимосвязаны; колдовство, как дело, неугодное Богу, могло спровоцировать внешнюю угрозу. Следовательно, если принять во внимание эти
смыслы, колдовство оказывалось чревато реальной опасностью для всего сообщества. Такая связь позволяет понять, почему жители Салема с таким рвением преследовали ведьм, резюмирует свои выводы Рид (там же).
Еще один аспект его интерпретации событий в Салеме связан с символическим представлением пуритан о самом мироздании, о космологическом порядке, разделенном на видимый и невидимый миры. Многие события объяснялись не только воздействием колдовства ведьм (та1ейсшт - лат.), но и Божественным провидением. Привычное представление о порядке вещей в пуританской культуре включало веру в то, что природные катаклизмы, удача и превратности судьбы напрямую связаны с чистотой души: если человек удачлив и ему благоволит судьба, он живет правильно и его душа незапятнанна. Верно также и обратное - неудачи являются следствием «нечистых» помыслов. Появление колдовства расшатывает подобные представления, поскольку ведьма, которая может влиять на положение вещей «неестественным способом», нарушает космологический порядок. Здесь вновь «включается» гендерный фактор, подчеркивает автор. Едва ли не все важное или необычное, что приключалось в домохозяйстве (скот, дети, жена), осмыслялось как действие сил природы и соотносилось с моральными качествами отца. Мужчина влиял на свою судьбу через посредника, которым выступал Бог; между тем появление ведьм, способных своими темными чарами напрямую манипулировать судьбой, подрывало сложившиеся устои (с. 227).
В заключение Рид возвращается к методологической дискуссии, призванной прояснить характер тех интерпретативных моделей, с помощью которых он стремился объяснить феномен Салема. Автор следующим образом формулирует положения, которые свидетельствуют о его принадлежности к школе культурной социологии: «...я хотел бы поставить под сомнение представление большинства социологов о социальной структуре как о чем-то внешнем и, таким образом, могущественном и реальном, тогда как культура -это что-то непостоянное, то, что имеет значение только в определенном месте в определенное время» (с. 230). Объясняя события, произошедшие в Салеме в XVII в., Рид анализирует символы, смыслы и представления его обитателей, т.е. культуру как таковую, которая структурирована и обладает принудительной силой в
2010.04.015-016
дюркгеймовском смысле этого слова, а потому также является реальной.
И.А. Груздев, О.А. Симонова
2010.04.015-016. ЖЕНЩИНЫ В ПОЛИТИКЕ И СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ. (Сводный реферат).
2010.04.015. HOLTZ-BACHA C. Politikerinnen-Bilder im internationalen Vergleich // Aus Politik u. Zeitgeschichte. - Bonn, 2009. -Bd. 50. - S. 3-8.
2010.04.016. MEYER B. «Nachts, wenn der Generalsekretär weint»: Politikerinnen in der Presse // Ibid. - S. 9-15.
Появление женщин на высших политических и общественных постах не является сегодня чем-то экстраординарным. Яркий пример тому - федеральный канцлер Германии Ангела Меркель, в кабинет которой входят четыре женщины; впервые в немецкой истории Совет Евангелической церкви возглавила женщина - Маргот Кэссманн. Между тем женщины по-прежнему находятся на нижних ступенях политических рейтингов. Так, в Бундестаге ФРГ женщины занимают только третью часть мест, а на муниципальном уровне их участие составляет в среднем 25%. Они вынуждены защищаться от устоявшихся в обществе гендерных стереотипов и их концептуализации в средствах массовой информации. Эти стереотипы чаще всего ориентированы на традиционные признаки фе-минности и маскулинности, которые определяют логику восприятия женщин-политиков. Авторы реферируемых статей выступают с критикой подобных схем в оценке политической карьеры женщин. Они стремятся представить особенности «типично женского» стиля руководства.
Специалист в области теории коммуникаций Кристина Хольц-Баха (профессор Университета Фридриха Александра, Эр-ланген-Нюрнберг, ФРГ) посвящает свою статью сравнительной характеристике политических портретов женщин в современном мире (015). Биргит Мейер, профессор политологии и социальной педагогики Высшей школы г. Эслингена (ФРГ), обращается к анализу восприятия социогендерной идентичности и стандартов представления в СМИ немецких женщин-политиков за последние 60 лет (016). Оба автора признают доминирование социальной ус-
