CC BY
16
1/lo 2010.01.030 14o -
CURRICULUM: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
2010.01.030. ФЭРИС Э. СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ БОРЬБЫ. (Перевод).
FARIS E. The sociology of religious strife // J. of religion. - Chicago, 1935. - Vol. 15, N 2. - P. 207-219.
Национальная конференция иудеев и христиан представляет собой что-то вроде постоянной конференции по религиозному разоружению; у нее есть своя история, насчитывающая несколько лет энергичной деятельности. При содействии протестантов она собрала представителей трех вероисповеданий для обсуждения имеющихся разногласий и улучшения взаимопонимания с помощью «круглых столов». Со временем участники почувствовали, что им нужны факты, и результатом попытки удовлетворить эту потребность стала книга Силкокс и Фишер1.
В январе 1933 г. Институт социальных и религиозных исследований дал добро на проведение исследования по запросу Конференции иудеев и христиан. Предполагалось, что это будет серия «исследований отдельных сообществ», нацеленных на прояснение действительных контактов и связей и выявление трудностей и сил, способствующих пониманию и сотрудничеству. Два автора потратили шесть месяцев на сбор материала, но отказались от первоначального плана и написали отчет на основе «беглых исследований» в 13 городах США и 3 городах Канады, а также «проведенных по ходу дела исследований» в Нью-Йорке, Филадельфии и Ньюарке -итого - в 19 городах. Будучи стесненными в средствах, они представляют материал тематически, затрагивая такие предметы, как
1 Silcox C.E., Fisher G. Catholics, Jews and Protestants: A study of relationships in the United States and Canada / Publ. for the Inst. of social and religious research. -N.Y.; L.: Harper & bros., 1934.
дискриминация и социальная дистанция, отношения в рамках социальной работы, образование, взаимные браки, прозелитизм и сотрудничество.
Мотив, побудивший подготовить эту книгу, был, несомненно, мирным, и авторы преподносят свои открытия и мнения с явным желанием соблюсти объективность, однако отчет понравится не всем, кто его прочитает. Многие католики и иудеи будут яростно возражать против некоторых пассажей, да и читатели-протестанты будут реагировать на нее очень по-разному.
Насколько можно снизить накал борьбы, добравшись до лежащих в ее основе фактов, возможно, во многом зависит от типа конфликта. Арбитраж и посредничество часто были хорошим средством в гражданских спорах и в международных отношениях. Поддаются ли в равной степени объективному третейскому суду расовая борьба и религиозный конфликт - в этом можно усомниться. Вполне может быть, что политический конфликт существенно отличается от борьбы между расами и религиями.
Конфликт между нациями, ведущий к войне, является из всех форм борьбы наиболее интенсивным и наименее длительным. К тому же он очень формализован, имеет церемониальное начало (объявление) и церемониальное завершение (договор о мире). Свидетельством того, что договор о мире часто завершает конфликт окончательно, служат многочисленные альянсы между бывшими военными противниками.
Религиозный конфликт и расовый конфликт отличаются в обоих этих отношениях. В них нет ни официального начала, ни официального, или церемониального, завершения. Нет никакого объявления войны, и не может быть никакого договора о мире. В случае наций имеются должным образом аккредитованные официальные представители: министры и уполномоченные лица, которые могут вести авторитетный разговор. В расовом конфликте это невозможно. У расы не бывает представителей. Не может быть формальных контактов или коммуникаций с расой в целом. Здесь отношения по самой своей сути таковы, что в них никаких аккредитованных представителей быть не может.
Можно счесть, что религиозный конфликт в большей степени обладает формальными началом и завершением, ведь здесь возможна организация; в случае католической церкви есть даже долж-
ным образом аккредитованные представители, облеченные не делегированной властью, но всемогущим или по крайней мере несомненным авторитетом, а у протестантов, хотя они и не так хорошо организованы, как католики, есть федерации, которые, как можно резонно считать, позволяют провести некоторую аналогию со связью между нациями. Тем не менее дело не обстоит и не может обстоять так.
Ибо между конфликтом наций и религиозной борьбой существует еще одно важное различие. Разногласия между нациями открыты для обсуждения и переговоров. Спор строится вокруг публичных актов или высказываний, которые для всех очевидны и которые можно отстаивать или отвергать. Если дипломаты находят возможность разрешить разногласия компромиссом, то войну можно предотвратить; кроме того, во многих случаях дело может быть передано беспристрастному судье, который примет решение согласно своим представлениям о справедливости. Обе стороны в теории и по достоинству являются равными. Они сходятся, чтобы обсудить разногласия и проблемы, угрожающие миру между ними, и разрешить их в результате обсуждения. Но религиозный конфликт по существу отличен от спора между нациями, и это отличие столь глубокое, что полностью отменяет возможность формального завершения борьбы и конфликта. За рядом незначительных исключений, которые на самом деле вообще не являются исключениями, проблемы между находящимися в конфликте религиозными группами не дискуссионны и не подлежат обсуждению. «Круглые столы», собирающие католиков, иудеев и протестантов, проводились и будут проводиться еще, но те, кто их проводит, со всей ясностью поймут истину, содержащуюся в только что приведенном утверждении. «Круглые столы» и конференции в лучшем случае тщетны, хотя и помогают участвующему в них меньшинству. Ибо религиозные группы не вольны заключать компромиссы; сущностные основания веры настолько священны, что не подлежат спору и обсуждению. Существенные символы веры имеют не человеческое, а божественное происхождение, и каждая из конфликтующих сторон чувствует, что не в ее власти искать компромиссы с тем, что заповедано свыше. Католическая и протестантская церкви к тому же отчетливо империалистичны. Карта Африки, как и карта любой религиозной области, поделена на территории, на каждую из кото-
рых претендует та или иная миссионерская организация. Эти делянки должны окормляться разными обществами, и карта делит на кусочки всю территорию. Причем карт не одна, а две, и каждое протестантское общество имеет свой участок территории, на который претендует как на свою собственность; эти протестантские области полностью накладываются на те, на которые претендуют католики. Таким образом, конфликт между протестантизмом и католицизмом - это конфликт между двумя группами, каждая из которых претендует на универсальность, надеется обратить в свою веру весь мир и обладает центральными объектами веры, которые священны и не подлежат обсуждению. Этим создается иной тип борьбы, нежели борьба между нациями.
Расовый конфликт совершенно отличен от национального конфликта и религиозного конфликта. Он еще более неформален. В каждом случае у него есть начало, но это начало трудно расположить во времени; иногда наступает также его окончание, но это окончание настолько постепенное, что никто не знает точно, когда оно наступило. Феномены расовой борьбы имеют также и другие фундаментальные отличия. Хотя нации сражаются с другими нациями из-за чего-то, что было сделано или грозило быть сделанным, а религии борются с другими религиями из-за того, во что они верят и что они говорят, в обоих случаях присутствует возможность изменения. Но расовый конфликт основан не на том, что люди делают, что они думают и во что они верят, а на том, чем они являются, и то, чем они являются, изменить нельзя. Основа этой классификации считается биологической и, следовательно, неизменной.
Вполне уместно заявить, что некоторые расы называются расами притом, что ни в антропологии, ни в биологии нет никаких оснований для такого обозначения. Однако, как бы ни было истинно это утверждение, оно ничего не меняет в природе расового конфликта. С точки зрения социологии раса не есть нечто антропологически отличное или биологически доказуемое. Раса, с которой некие люди находятся в конфликте, - это группа людей, считаемая расой, и эти мысли или соображения являются определяющими в поведении и в установке. Следовательно, расовый конфликт - самый длительный среди всех. Результатом его может быть либо подчинение одной расы другой, или состояние аккомодации, либо
амальгамация посредством взаимных браков, приводящая в конце концов к смешению двух рас.
Конфликт между евреями и теми, среди кого они живут, является повсеместно расовым конфликтом. То, что евреи принадлежат к отдельной биологической расе, сомнительно и, пожалуй, неверно. Однако конфликт с социологической точки зрения является расовым, поскольку они считаются отдельной расой, трактуются в делах как отдельная раса и сплочены так, как если бы были отдельной расой. Расовый конфликт может существовать сам по себе, когда религия двух рас одинакова, как, например, между неграми и белыми в Америке; точно так же религиозный конфликт может существовать без расовой дифференциации; но когда эти два конфликта соединяются и две группы различаются как по расе, так и по религии, интенсивность конфликта возрастает. Евреи, следовательно, оказываются объектом внимания в двух отношениях - расовом и религиозном, - и из этих двух отличий вырастает третье, культурное. А когда группа, остро сознающая саму себя, оказывается заметной, легко идентифицируемой, насчитывающей несколько миллионов человек, отличающейся по религии, культуре и расе, по всей видимости, не составит труда предположить, что возникнет конфликт. Добавим еще к этим факторам конкуренцию чуждого меньшинства за статус и за экономические возможности и его решимость жить отдельно, не смешиваться и сохранять свою чужеродную культуру, и можно считать, что налицо все существенные условия для антисемитского конфликта. Живут ли евреи в городе, в сельской местности или преимущественно в первом или во второй, похоже, не имеет большого значения. Заняты ли они в производстве, бизнесе или банковском деле, становятся ли они профессионалами, владельцами кинокомпаний или авторами книг, по-видимому, тоже не имеет значения. Важно же то, что они конкурируют с большинством, - либо за статус, либо за денежную выгоду; и предрассудок против них рождается изнутри социального порядка в ходе его попыток воспротивиться нежелательному изменению. Тот факт, что евреи исторически были ростовщиками или торговцами, видится несущественным в свете широко распространенной дискриминации евреев в академической жизни, доходящей до исключения студентов-евреев из медицинских и иных учебных заведений.
Нельзя забывать, что социальные установки, особенно коллективные, не ограничиваются теми случайными поводами, которые дали им жизнь. Как только установка в данном обществе закрепилась, она может сохраняться еще долго после действительного события, которое ее породило. Установка враждебности к еврейской расе направлена против группы, которая реально вообще не является расой, и исторически она возникла очень давно. Тем не менее установка эта сохраняется и кажется вечной. Самосознательной группе противодействуют. Противодействие обостряет самосознание, а обостренное самосознание, в свою очередь, еще более интенсифицирует противодействие. Таким образом запускается порочный круг.
Расовый предрассудок и расовый конфликт иногда заканчиваются, но для того, чтобы это произошло, требуется много времени. Конфликты между нациями могут завершаться быстро, когда одна сторона соглашается сделать что-то, чего требует другая. Даже религиозный конфликт завершился бы, если бы одна сторона уступила и приняла веру другой. Но расовый конфликт не может закончиться таким образом, поскольку еврей не может перестать быть евреем. Он не хочет перестать быть евреем, но даже если и захотел бы, то не смог бы. Установка, следовательно, направлена против того, что считается всегда неизбежным и неизменяемым. Единственный способ, которым еврей мог бы перестать быть евреем, состоит в том, чтобы один или оба родителя были неевреями; но браки заключаются не авторами политических программ, они возникают там, где двое людей решают пожениться. Это по самой своей природе медленный процесс; и когда вся культура, все воспитание и расовая гордость народа объединяются, с тем чтобы не допустить смешанных браков и всячески их порицать, это наверняка и неизбежно продлевает конфликт.
Речь не идет о том, чтобы евреев в чем-то винить, ибо, как мы сказали, в социологическом исследовании никто никого ни в чем не винит; к тому же евреев здесь меньше всего можно в чем-то винить.
Еврей не обязан меняться, ибо не может этого сделать. Никто не обязан делать то, чего он сделать не может. Его ценности так же священны, как и ценности его соседа. Он желает статуса, несомненно, так же интенсивно, как и те, кто его окружает. Он так же,
как и они, любит своих детей и желает им не меньшего успеха, чем те своим. Более того, попытки евреев собрать своих детей в школы, дабы продолжал жить древний священный язык, а молодежь, посвященная в традиции рода, могла развивать свою жизнь и обрести острое чувство ценности своей культуры, - всё это они должны делать, чтобы не быть поглощенными окружающим миром, чтобы не умер и не исчез Израиль. Еврей чувствует, что Израиль не должен умереть и исчезнуть. Дело Израиля священное; оно святое. Оно не обсуждаемо; это веление сердца; они следуют ему так же, как веками следовали раньше, и будут следовать впредь, ибо это их долг.
Брак с чужаком справедливо считается опасным для священного дела. У ортодоксального еврейства он является поводом для произнесения молитв об умерших. Он должен порицаться и порицается. Такие смешанные браки нередки, и число их, похоже, растет, но все же их относительно немного, и плавильный котел одинаково трактуется евреями и их соседями как неточная и нежелательная метафора. Они не хотят сплавляться. Они отказываются ассимилироваться. Они предпочитают быть непереваренными.
Но если мы хотим понять желание еврея оставаться отдельным, то мы должны принять во внимание и то, что реакция тех, с кем он конкурирует, тоже обусловлена установкой, не поддающейся контролю. Война против нации направлена против иноземного чужака. Конфликт в религии направлен против заблуждающегося брата, который должен вернуться в лоно церкви. Но конфликт в расовых отношениях направлен против чужака среди нас - человека, принадлежащего к иному роду, но упорно пытающегося добиться всех ценностей, которые общество предлагает своим людям. Видимо, здесь нет альтернативы предрассудку, ресентименту, дискриминации и временами гонениям, коль скоро человеческая природа такова, какова она есть. История евреев от Навуходоносора до Гитлера показывает, каким оказывается этот тип конфликта. Сквозной нитью через него проходит честь еврейского рода. Оппонент евреев предъявляет это как главный упрек против их рода. Но для еврея это и в самом деле главная социальная ценность, настолько чтимая, что он готов заплатить за нее тысячелетиями страданий. Он до сих пор дорожит ею настолько, что готов заплатить любую необходимую цену, чтобы только ее сохранить. Некоторые, возможно, думают, что ее можно сохранить, ничем за это не заплатив,
но социолог видит, что для такого допущения нет никаких оснований. Ассимиляция действительно была бы потерей и смертью, хотя, с другой стороны, была бы союзом и миром. Видимо, нет ни малейшего резона ожидать ассимиляции; но оснований ожидать исчезновения дискриминации и предрассудка, пока сохраняется раздельность, даже еще меньше. Люди могут законно и свободно почитать Бога согласно собственной совести, но им не может быть гарантирован прием в добровольные ассоциации, члены которых желают их дискриминировать.
Конфликт между католиками и протестантами тем тяжелее, что в нем есть что-то от семейной ссоры. Католик привержен в основном тем же самым принципам веры, которые священны для протестанта. Он отличается от него лишь в нескольких отношениях, и эти различия легко бы было уладить, если бы он согласился измениться, да и меняться сильно ему бы не пришлось. Однако то малое, что ему пришлось бы изменить, важно - притом настолько, что является опять-таки священным, недискуссионным и не подлежащим ни обсуждению, ни улаживанию. Нации сражаются с нациями из-за конкретных актов. Расы ополчаются на расы в силу не поддающихся изменению фактов. Но религиозный конфликт развертывается вокруг того, во что люди верят, и при этом предполагается, что они смогут изменить свою веру, если захотят принять истину. Некоторые из них, конечно, ее принимают. Есть католики, обращенные в протестантизм, и есть протестанты, обращенные в католицизм. Если бы все католики перешли в протестантизм, конфликт прекратился бы. Если бы все протестанты приняли католицизм, проблем больше бы не было. Каждая сторона надеется в конечном счете покорить всех остальных, но пока этого не произошло, острота семейных ссор сохраняется. Для католической церкви нет более непримиримого врага, чем обращенный в протестантскую веру католический священник. Нет более ревностного католика, чем человек, пришедший в эту церковь из протестантизма. Отказ одного принять учения другого могут, конечно, относить на счет невежества, но даже невежество в какой-то степени порицается, ведь всегда есть кто-то, готовый просветить заблуждающегося человека, и если тот не только невежествен, но и упрямо отказывается принять истину, то он очень легко становится мишенью для преследований и дискриминации.
Папа Римский может обращаться по радио ко всему миру, но лучшее, что он может предложить протестантам, - это наставление еретикам принять его веру и вернуться в единственную истинную, универсальную церковь. Он не может поступить иначе, ибо облечен священным доверием. Но протестант имеет свой доступ к Священному Писанию, на котором, по его разумению, должна строиться церковь. Он верит, что Христос требует от него верности другому образу жизни. Он не может действовать иначе; ему помогает Бог. Его ценности столь же священны, бесспорны, не подлежат обсуждению и не допускают компромиссов.
Подобные факты дают, возможно, лучшее объяснение того, почему слово «нетерпимость» относится в особенности к религиозному конфликту. Тот, кто знает так много об истине, принял настолько значительную часть священной доктрины, но все же отказывается принять остальную ее часть, по всей видимости, обречен считаться упрямцем. Позволить ему идти своим путем значило бы выказать безразличие к священной истине. Более того, его дурной пример может вести к погибели других. Следовательно, нужно быть к нему нетерпимым и, в случае необходимости, подвергать его гонениям ради его души и душ других, которых он может совратить с истинного пути.
Вместе с тем мы должны всячески остерегаться допущения, что то, что характеризует христианскую религию, непременно истинно везде и для всех религий. Не вдаваясь глубоко в этот вопрос по причине недостатка времени и места, рискнем утверждать, что нетерпимость в особенности чувствует себя как дома в тех религиях, которые восходят к семитской традиции. Она всегда характеризовала христианство, и она определенно присуща мусульманству. Кроме того, в священных текстах много свидетельств того, что нетерпимость была нисколько не чужда иудаизму, когда он имел численный перевес. В Египте, Греции и Риме религии были, несомненно, менее нетерпимы и более гуманны. В современном мире примитивные люди, все обладающие своими религиями, удивительно терпимы и отзывчивы к любому новому посланию, которое будет приносить им какой-нибудь религиозный учитель. Ярчайший пример религиозной терпимости обнаруживается, пожалуй, в Китае; вряд ли будет преувеличением сказать, что там три религии живут бок о бок в полной гармонии. Миллионы китайцев ревност-
но отправляют свои культы в храмах трех отдельных религий, существующих рядом друг с другом. Они ходят в конфуцианский храм почтить мудреца, а по специальным случаям и большим праздникам наведываются также в буддистские и даосские храмы. Семитские традиции, от которых пошли христианство и мусульманство, являются среди всех самыми нетерпимыми. Наверное, это обусловлено двумя аспектами этих религий: во-первых, притязанием на всеобщность и абсолютное господство; во-вторых, богоданным характером их откровения, дающим им неизменную систему отсчета, от которой они не вольны отойти или отступить.
Есть еще один аспект конфликта между католиками и протестантами, заслуживающий внимания. В самом деле, спорные вопросы представляются в терминах теологических различий и писаных кредо, с которыми требуется согласиться, но они не настолько уж и неизменяемы, как другие элементы. Конфликт между фундаменталистами и модернистами в протестантизме становится временами очень острым и кажется абсолютно непримиримым, и все же социолог может уверенно предсказать конец этой религиозной войны. Это произойдет посредством обсуждения и постепенной модификации точек зрения одной или обеих сторон либо вследствие того, что спорные вопросы окажутся когда-нибудь себя изжившими. В случае противостояния католиков и протестантов, однако, вдобавок к кредо и символу веры имеется еще одно важное различие, и это - различие в культуре. Как ясно показывает книга, о которой мы говорим, католицизм - больше, чем религия или кредо. Это самая настоящая культура, и социолог полностью согласен с этим утверждением. Культурные различия, будучи менее ясными и определенными, чем различия в вероисповедании, обладают гораздо большей сопротивляемостью и труднее поддаются изменению. Нравы народа никогда не рождаются из продуманных формулировок. Это коллективные феномены, которые вырастают без всякого планирования; будучи сложившимися, они нелогичны в своих истоках и по своему характеру. Привязанность к ним глубоко укоренена в эмоциональной жизни народа. Более того, нравы всегда истинны и правильны с точки зрения тех, кто их принимает; они священны и не подлежат обсуждению. Будучи не только способами говорения и думанья, но и способами действования, они гораздо труднее заменяются и гораздо сильнее сопротивляются из-
менению. Конфликт происходит между двумя народами, которые чувствуют себя в какой-то степени чуждыми друг другу. Обычно это придает дополнительную интенсивность братоубийственной войне, в которую превращается конфликт в большинстве религиозных противостояний.
Здесь нет умысла предложить пессимистическое утверждение. Ни одно утверждение не является пессимистическим, если оно истинное. Если оно не истинное, то вообще неважно, пессимистическое оно или оптимистическое. Евреи могли бы отбросить свой сепаратизм, радостно слившись с культурой народа, среди которого они живут; католики могли бы обратить в свою веру всех протестантов; протестанты могли бы обратить всех католиков; мог бы возникнуть союз, в котором те и другие неразделимо смешались; однако эти события слишком далеки, чтобы рассматривать их всерьез.
А коль скоро конфликт будет длиться долго, то неплохо бы это знать и быть готовыми к этому. Страстный любитель мира не ведет себя нелогично, выступая за укрепление военно-морского флота, когда кажется неизбежной война. Нас нельзя обвинить в желании поджога, когда мы создаем пожарное депо. Наш долг -смотреть в лицо фактам, раз уж мы можем их открыть.
И если дело обстоит так, что конфликт неизбежен, то можно ожидать, что три рассматриваемые группы будут добиваться конфликта. Если учесть, что победа далека, альтернатив, видимо, будет две: сдаться или продолжать бой. Одна из войн названа в силу своей продолжительности Тридцатилетней; еще одна пользуется известностью как Столетняя война. Конфликт между католиками и протестантами длится уже более четырех столетий, а конфликт между евреями и их соседями в каждой стране - более двух тысячелетий. Поскольку ни одна из сторон не готова уступить, то пусть они продолжают добиваться победы. А раз уж они сражаются, то пусть сражаются доблестно. Драки по мере возможности лучше избегать, но слабый удар - это вовсе не милосердие, это глупость. Если уж должен ударить, то бей как следует.
Биться сурово не значит биться нечестно. Даже в кровавой бойне есть свои смягчения боли и страданий, свой Красный Крест. Можно ожидать, что в будущем религиозные войны будут вестись с меньшей жестокостью, чем в прошлом. Немалое их смягчение уже достигнуто. Мы не используем тиски для больших пальцев и
дыбу во славу Господа. Людей теперь не сжигают по обвинению в ереси. Нетерпимость, религиозный фанатизм и преследования в наши дни являются в большей степени негативными; это скорее отлучение от привилегий за неконформность, нежели попытки навязать согласие.
Те, кто видит бедствие в борьбе, опустошении, ненужном страдании и злобном ожесточении, могут много что сделать, чтобы привлечь внимание к вреду, приносимому борьбой с использованием неправильного оружия. Они могут напоминать меньшинствам о раздражающем воздействии их процедур; они могут предостерегать большинство; они могут помочь создать публику, к которой обе стороны конфликта должны, в конце концов, прислушаться. Ибо публика жаждет справедливости и восхищается честной игрой даже в бою.
Предрассудок сужает взгляд. Это форма эмоциональной и умственной лени, отказ проводить различия, реагирование на стереотип. Предрассудок в отношении расовой или религиозной группы - это коллективный феномен, имеющий корни в глубоком прошлом. Поскольку это не индивидуальный феномен, он не может быть изменен никаким числом индивидов, какими бы ни были благими их намерения. Тем не менее кое-что может быть сделано; каждый великодушный акт и каждое благородное высказывание на эту тему оказывают свое воздействие, пусть и небольшое. И можно, в конце концов, иметь твердые убеждения, хранить непоколебимую преданность своей вере и храбро сражаться за правое дело без опустошающей ненависти и ущербной нетерпимости.
Сотрудничество - самое важное средство искоренения предрассудков, возможно, единственное эффективное средство. В обсуждаемой книге есть глава на эту тему, и важнее главы в ней быть не могло. Ибо то, что социологи называют первично-групповой установкой, представляется существенным для преодоления недружелюбия. Найти или создать ситуацию, в которой возникает чувство «мы», - значит сформировать объединяющие узы. Кто бы ни сводил католика и протестанта там, где они беседуют друг с другом как сотрудничающие члены группы, где они развивают чувство «мы» и учатся говорить «наше» и «нас», кто бы ни вовлекал иудея и кого-то еще в такое единство, делает что-то для ослабления разрушительных сил предрассудка.
Воздействия такого контакта и сотрудничества нельзя преувеличивать. Иногда они очень недолговечны. Ожидать слишком многого - значит идти на риск разочарования и обратной реакции. Тот, кто пытается подточить силу предрассудка, должен быть сродни старому человеку, который возделывает сад и знает, что самому ему никогда не отведать плодов со своих деревьев.
Есть, наконец, еще одна возможность, которая может положить конец конфликту католика, иудея и протестанта, не настолько далекая, чтобы быть немыслимой, и это - триумф или даже угроза триумфа неверия (irreligion). Воинствующий атеизм и насильственное противостояние всякой религии обнаруживаются сегодня не в одной нации. Если они будут нарастать, может произойти огромное изменение в установках и практиках слуг Бога любви по отношению друг к другу. Последователи кроткого и скромного Иисуса, который учил любить всех, даже своих врагов, могут перестать преследовать друг друга и переключить свое внимание на безбожников.
Но триумф атеизма - угроза не сегодняшняя, и гармония всех тех, кто признает себя последователями Иисуса Христа, следовательно, далека; еще дальше единство всех тех, кто почитает Бога Авраама, Исаака и Иакова.
Пер. с англ. В.Г. Николаева
