CC BY
32
ЛИТЕРАТУРА XX-XXI вв.
Русская литература
2009.03.029. ОБАТНИНА Е.Р. АЛЕКСЕЙ РЕМИЗОВ: ЛИЧНОСТЬ И ТВОРЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ ПИСАТЕЛЯ. - М.: НЛО, 2008. - 296 с.
Полувековой творческий путь А.М. Ремизова (1877-1957) по-своему отобразил масштабный процесс перемен в отечественной и мировой культуре первой половины ХХ столетия. Доктор филол. наук Е.Р. Обатнина (ИРЛИ) выделяет в наследии писателя различные идейно-эстетические и художественные парадигмы: декадентский верлибр, символические роман и драматургию, реалистические рассказы, фольклорные сказки и легенды, близкое сюрреализму снотворчество, интертекстуальную мемуарную прозу, предвосхитившую постмодернизм. Однако при таком разнообразии и постоянной трансформации художественных принципов «обнаруживается уникальная способность личности творить вопреки эстетическим канонам и привычным коммуникативным формам» (с. 9).
Главной особенностью творческого поведения писателя исследовательница считает радикальную экспансию авторского Я: «Личностное самоопределение Ремизова было обусловлено стремлением к самовыражению и желанием как можно более самостоятельно осмыслить ценности мировой культуры. Вся творческая деятельность была выражением особой экзистенциальной практики -"интерсубъективности"» (с. 5).
Произведения, написанные в первое десятилетие творческого пути Ремизова, нарушали привычные художественные правила. Его стихотворные опыты были определены Вяч. Ивановым по Горацию как «versus lego solute», т.е. стихи, освобожденные от закона. Вызывали затруднения и попытки связать его первые романы «Пруд» (1905) и «Часы» (1908) с какой-либо литературной традицией. Е.Р. Обатнина отмечает, что в начале 1910-х годов критика обратила внимание на органичное сочетание противоположных идейно-эстетических тенденций в творчестве писателя, на особую организацию художественных текстов, сопровождающуюся разру-
шением стилистических канонов и синтаксических правил. Ремизов создавал «новые, ни на что не похожие формы прозы», «преображая тягостное беспросветное однообразие обыденной жизни» описанием редких диковин, неприметных на первый взгляд явлений действительности (с. 21).
В 30-х годах С. Шаршун причислил писателя к новому художественному направлению - «магическому реализму»; его смысл заключался «в отыскании в реальности того, что есть в ней странного, лирического и даже фантастического, - тех элементов, благодаря которым повседневная жизнь становится доступной: поэтическим, сюрреалистическим и даже символическим изображением»1.
Однако творческий метод Ремизова, спроецированный на всю его художественную деятельность, в том числе и на внелитератур-ную - на чтение и рисование, игровое поведение, на создание «Обезьяньей Великой и Вольной Палаты», - не поддается однозначной интерпретации; метод писателя представляет собой «сложную, стихийно складывающуюся конфигурацию, основанную на неуклонном стремлении художника к самовыражению» (с. 27).
Для понимания своеобразия Ремизова, по мнению Е.Р. Обат-ниной, стоит обратиться к концепции «интерсубъективного» мира, сформулированной основоположником феноменологии Э. Гуссерлем в его книге «Картезианские размышления» (1931). В соответствии с этой концепцией «трансцендентальное Я» «конструирует» из самого себя не только собственное «психологическое Я», но и многочисленные «Ты», «Мы» и «Они»2 (с. 33-34). Для Ремизова интерсубъективность возникла через буквальное вживание в создаваемые образы: «...Я - и Корнетов и Полетаев, и Балдахал-Тирбушон и Судок и Козлок и Куковников и Птицын и Петушков и Пытко-Пытковский и Курятников и, наконец, сам авантюристический африканский доктор. Все я и без меня никого нет. Да иначе и невозможно: писатель описывает только свой мир и ничей другой, и этот мир - его чувства и страсть. Что-нибудь внешнее постороннее, что называется "не-я", "другой", для писателя только материал, если он чувствует в нем себя, он его примет - "заживет" в
1 Шаршун С. Магический реализм // Числа. - Париж, 1932. - № 6. - С. 229.
2
См.: Гуссерль Э. Картезианские размышления - СПб., 2001.
нем»1. Вне зависимости от того, читал Ремизов Гуссерля или нет, его художественный мир создан по канонам интерсубъективности, описанным немецким философом (с. 44).
Субъективность творческой позиции Ремизов декларировал на протяжении всей жизни, однако способы ее выражения с течением времени эволюционировали «от привычных форм использования литературных образов (в терминологии Бахтина - "я-для-других") в произведениях дореволюционного периода до предельной манифестации собственного Я в текстах, написанных в эмиграции ("я-для-себя")» (с. 46).
Сильные эмоциональные переживания по поводу текущих политических событий 1917 г. привели писателя к творческому кризису, закончившемуся тяжелой болезнью, поставившей его на грань между жизнью и смертью. Выходом из кризиса стала поэма «Огневица» (датированная 10 октября 1917 г.). Она явилась отражением «принципиально нового экзистенциального опыта, благодаря которому Ремизов - герой собственного произведения - через болезнь и тяжелейшие нравственные терзания познает суть собственной природы и в конечном счете смысл человеческого назначения» (с. 56). Драматическое развитие истории души построено на противопоставлении желания «окрылиться», окончательно отрешиться от всего земного, и чувства вины перед Россией за всеобщий грех русского народа. Возвращение к жизни Ремизов расценивает, как личную вину - «крест», который он должен нести. Описывая мистериальный опыт преображения своего Я, писатель следовал за Ницше2, открывая новый путь индивидуализма. «В конце поэмы на "белый свет" выходит возрожденная личность, человек, готовый принять мир, каким бы чужим и страшным он ни являлся» (с. 57).
Новое решение тема «Огневицы» получает в поэме «Золотое подорожие. Электрумовые пластинки» (май 1918 г.). В метафизическом плане это «пасхальное» произведение представляет собой описание мистериального действа, связанного с постижением мо-
1 Ремизов А.М. Собр. соч. - М., 2002. - Т. 9: Учитель музыки. - С. 437-438.
2 См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра: Книга для всех и ни для кого. -СПб., 1911.
мента перехода от жизни к смерти. Вписав в древнегреческий контекст христианскую идею победы жизни над смертью, положив в основу поэмы мифологическую схему нисхождения и восхождения души, Ремизов описал «ад», «чистилище» и «рай», пережитые им в течение одного революционного года (с. 74).
Е.Р. Обатнина прослеживает гераклитовскую, ницшеанскую и орфическую темы, разработанные Ремизовым в книге «Электрон» (1919), объединившей два текста: «О судьбе огненной. Предание от Гераклита Эфесского» и «Золотое подорожие. Электрумо-вые пластинки». В «Электроне» писатель привел к единому семантическому знаменателю две древнегреческие традиции - ге-раклитовскую и орфическую, согласно которым каждый «цикл возрождения» неминуемо заканчивается экпиросом (мировым пожаром), после чего следует апокстаз - обновление мира и душ (с. 81). Исследовательница вновь указывает на то, что в произведении ярко выражена интерсубъективная позиция автора, экспансивно распространяющего свое Я на окружающее, понимаемое в самом расширительном смысле: от личной жизни до древнегреческих текстов.
Однако, замечает Е.Р. Обатнина, интерсубъективность писателя нельзя воспринимать как замкнутое и самодостаточное существование Я в собственных пределах. Разрешая дилемму «индивидуализма» и «общественности» оп писал: «Человеческие души разные и разными проходят жизнь. Какое же может быть общее "служение"? Надо победить свою отдельность и не замечать, но и другие должны забыть тебя и соединиться с тобою в игре "не твое и не мое". А это над тобой - миф. Миф - то сверхвозможное, сверхмогучее - на что смотришь снизу вверх»1. Для трансцендентального Я миф становится возможной формой коммуникации с внешним миром.
Интерес к мифотворчеству писатель соотносил с желанием объяснить себя другим: «И стал сочинять легенду о себе или, по вашему, "сказывать сказку"»2. Ремизов «лепил» миф собственной
1 На вечерней заре: Переписка А. Ремизова с С. Ремизовой-Довгело // Europa опейа^. - Roma, 1987. - Vol. 6 - С. 272.
2
См.: Кодрянская Н. Алексей Ремизов. - Париж, 1959. - С. 89.
жизни, активно эксплуатируя образ юродивого. Провокативный характер ремизовских поступков позволяет соотнести «игровой рисунок его поведения с субкультурой юродства, получившей развитие на Руси в ХУ-ХУ11 вв.». Демонстративные, спонтанные, «вненормативные» выходки писателя были вызваны «ни больше, ни меньше, как желанием... "спасти русский народ"» (с. 126).
Ремизовская «игра с реальностью» стала не только его самым необычным произведением, но и значимой составляющей истории русской культуры. Литературная мистификация, известная под названием «Обезьянья Великая и Вольная Палата» (1908), состоялась как оригинальное развитие идеи «жизнетворчества». На протяжении пятидесяти лет своего существования «Обезвелволпал» стал элементом повседневной жизни многих представителей отечественной литературы и уникальной формой самовыражения его инициатора. В игровом пространстве дружеского союза творческих индивидуальностей реальность соединялась с воображением и импровизацией. Обстоятельства рождения игры, придуманной изначально для маленькой племянницы Ляляшки (Елены Сергеевны Ремизовой), описаны в рассказе «Кукха».
Е.Р. Обатнина считает, что в появлении Обезьяньего общества сказалась характерная для этих лет тенденция к созданию тайных кружков1. Можно предположить и воздействие призыва к «театрализации жизни», провозглашенного Н. Евреиновым2. Особым источником рождения идеи «Обезвелволпала», ориентированного на пародию и травестию, могло стать исторически сложившееся
1 См.: Блок А. А. Письма к Конст. Эрбергу (К. А. Сюнненбергу) / Публ. Гре-чишкина С.С. и Лаврова А.В. // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1977 г. - Л., 1979. - С. 152-153; Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы: Жизнь и литературная деятельность. - М., 1995. - С. 103-148; Богомолов Н.А. Михаил Кузмин: Ст. и материалы. - М., 1995. - С. 106. См. также о мистифицированном эротическом сообществе: Ходасевич В. Колеблемый треножник: Избр. -М., 1991. - С. 376.
2
См.: Флейшман Л. С. Из комментариев к «Кукхе». Конкректор Обезвелволпала // Slavica Hierosolymitana. - Jerusalim, 1977. - Vol. 1. - С. 188.
народное игровое поведение, выраженное в скоморошестве1 (с. 104).
В 1917-1921 гг. Ремизов подчеркнуто противопоставлял «Обезьянью Великую и Вольную Палату» политической действительности. Манифест декларировал одно-единственное право: называть ложь - ложью, а лицемерие - лицемерием. В эмиграции идея «Палаты» приобрела особый смысл: она объединяла на своем призрачном материке многих изгнанников - литераторов, художников, врачей, издателей, и стала еще более популярной, чем в России.
Одновременно с идеей «Обезьяньей Великой и Вольной Палаты» появились литературные «сны» Ремизова - циклы маленьких новелл, в которых писатель впервые представил бессознательное как продукт художественного творчества. Новеллы «вызвали множество критических замечаний по поводу самого жанра и относительно корректности упоминания реальных лиц в фантастическом контексте» (с. 171). Записывая после пробуждения неподконтрольные сознанию видения, писатель обращался с ними, как этнограф, который фиксирует свободно существующие в народной памяти сказки, былины, легенды. Пронизанный реалиями объективной жизни, сон выступал как мифологизированная действительность. Ремизов намного опередил свое время, провозглашая авангардистский тезис, впоследствии ставший основополагающим в постструктурализме, о том, что сновидение может быть структурировано как текст, и что сон уже является текстом.
Отождествление творческого процесса со сновидениями подвело Ремизова к неординарному прочтению литературного наследия писателей-«сновидцев» - А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского. В книге «Огонь вещей», представляя известные произведения русской литературы как смену «многоступенчатых» снов, Ремизов отбросил клишированные суждения, предложив читателю новые толкования известных художественных образов. Книга Ремизова явилась «не только глубоко новаторским произведением, но и закономерным результатом культурного освоения идей и текстов, впитавшим в
1 См.: Вашкелевич Х. Канцелярист обезьяньего царя Асыки Алексей Ремизов и его ОБЕЗВЕЛВОЛПАЛ // К проблемам истории русской литературы ХХ в.: Сб. ст. / Под ред. Шимак-Рейфер Я. - Краков, 1992. - С. 41-50.
себя опыт развития философско-художественной критики своего времени» (с. 200).
Тема смерти как оборотной стороны любви, затронутая психиатром Н.Е. Осиповым (исследователем проблематики литературного сна), получает у Ремизова более глубокое воплощение, близкое гностическому пониманию, где любовь - это и есть смерть. Подобно А.Л. Бёму, автор «Огня вещей» не признает различий между описанием сна и описанием действительности, полагая, что все художественное творчество является продуктом сновидческого сознания. Он поддерживает и дает развитие теме В.В. Розанова о единой природе сновидений и сказок.
Писатель использовал в работе над «Огнем вещей» ряд взаимосвязанных «герменевтических практик»: письменную речь, звучащее слово, рисунок. Е.Р. Обатнина считает, что «именно внутренняя потребность в переписывании, чтении и рисовании позволяла приводить "словесный материал" в активное состояние. извлекая из него все новые смыслы, преображая его живым голосом и зримыми образами» (с. 237). В результате книга содержит множество регистров: литературоведческий, мифологический, автобиографический, игровой, философский, мистический, которые обеспечивают функционирование самых «противоречивых» по отношению друг к другу дискурсов.
Мифопоэтический дискурс «Огня вещей» и всего творчества Ремизова «проясняется во взаимодействии семантически близких понятий: любовь, страсть, смерть, смысл, время - действующих сил бытия. В центре творчества писателя находится человек ("мера всех вещей"). С его силой и слабостями, который всегда был главной темой русской литературы» (с. 271).
Монография снабжена «Именным указателем».
К.А. Жулькова
