CC BY
363
2009.02.010. ЛАПИН ВВ. АРМИЯ РОССИИ В КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЕ ХУШ-Х1Х вв. - СПб.: Европейский Дом, 2008. - 400 с.
Ключевые слова: Россия, Х¥Ш-Х1Х вв., Кавказ, Кавказская война, российская армия.
В книге к.и.н. В.В. Лапина показано функционирование армии как узкоспециализированной структуры в специфических условиях Кавказа в ходе войны ХУШ-Х1Х вв. Монография состоит из пяти глав («Присоединение Кавказа в военной истории России ХУШ-Х1Х вв.», «Противник», «Кавказцы», «Европейская армия в неевропейской войне», «Иррегулярные войска на Кавказе») и заключения. Автор рассматривает хронологию боевых действий на Кавказе в ХУ1-Х1Х вв., цели и задачи Кавказской войны, отношение к ней российского общества, военную организацию государств и народов Кавказа, вооруженные силы имамата Шамиля, а также историю Кавказского корпуса - солдат, офицеров и генералов-кавказцев.
В работе показан кризис европейской системы организации пространства войны, анализируются проблемы вооружения и снаряжения русской армии, рассматриваются вопросы трансформации методов и обычаев войны, формирования особой военной общности, а также история казачьих войск и национальных формирований.
Автор пишет, что война на Кавказе представляла собой комплекс конфликтов, различных по своей интенсивности, характеру и порождавшим их причинам. Российская армия оказалась перед множеством противников, имевших иную политическую структуру и систему символов, определявших принятие решений. На протяжении полутора столетий цели войны видоизменялись, но каждый последующий этап имел своеобразное наследие, образовавшееся на этапе предшествующем.
Экономические интересы в присоединении Кавказа в целом играли третьестепенную роль, а в «покорении» горцев они вообще не выступали как значимые факторы. Гораздо большее значение имела внутренняя логика конфликта. Российское общество не проявляло особого интереса к войне на Кавказе, анализ отечественного «военно-мемориального комплекса» свидетельствует о том, что память общества о завоевании края носила откровенно периферийный характер.
Регулярная армия вынужденно оказывалась вовлеченной в процесс формирования культуры фронтира. Формированию культуры фронтира способствовал характер войны на Кавказе в сочетании с особенностями вооруженных сил России того времени. Воинские части вели хозяйство: заготавливали фураж, дрова, строительные материалы, доставляли воду, выступая в этой сфере иногда конкурентами местных жителей. Армия в бытовом отношении немногим отличалась от аборигенов. Длительное проживание в определенной местности также имело немаловажное значение. Огромную роль играло осознание солдатами постоянства своего статуса. Для нижнего чина война становилась его жизнью, и он искал средств адаптации к ней. Солдат не мог не видеть того, что «замирение» горцев - дело весьма далекое, что войне этой нет конца. Он приходил на Кавказ новобранцем и узнавал от ветеранов части, что горцы «бунтовали» с незапамятных времен. Это же он в свою очередь сообщал пополнению, прибывшему два десятилетия спустя. Большое значение имело и то обстоятельство, что солдат-новобранец, потрясенный новшествами, обрушившимися на него в армии (непривычная одежда, обувь, еда, режим жизни, отношения в микросоциуме и т.д.), попадая на Кавказ, оказывался сразу на войне, не воспринимал ее вообще как что-то из ряда вон выходящее. Война становилась нормой его новой жизни.
Покорение Северного Кавказа длилось более полувека. Это была особая война, не имевшая аналогов в отечественной истории -столкновение двух принципиально различных военных систем -европеизированной, нацеленной на результат, и средневековой, где результат в принципе неотделим от самого процесса. В русской армии все - от стратегии и тактики до обмундирования - было нацелено на конечный результат. Для горских воинов-ополченцев боевые действия были приложением всех сил и энергии.
Русская армия, будучи чрезвычайно вестернизированной системой, оказалась плохо приспособленной для действий в особых природно-климатических условиях. На Кавказе дробность политической карты требовала проникать буквально в каждое ущелье для оказания силового давления, а политическая культура местного населения часто вынуждала делать это неоднократно. На Северном Кавказе армия столкнулась не с войсками другого государства, а с вооруженным народом, для которого владение оружием составляло
одну из важнейших частей быта. Приобретение навыков воина у горцев неразрывно связывалось с социализацией, а перманентная война считалась обычным состоянием. Аграрный характер экономики делал ее малоуязвимой для противника. Заметным фактором затяжного конфликта на Кавказе являлись армии Турции и Персии.
В 1830-е годы война приобрела характер религиозного конфликта, а в Чечне и Дагестане появился противник, отчасти имевший «привычные» зримые политические контуры. Имам Шамиль, поднявший сопротивление горцев на более высокий уровень организации, одновременно создал тем самым предпосылки для покорения Восточного Кавказа, поскольку у русской армии появилась точка приложения силы, которой ранее не было. В то же время присвоение правительству Шамиля свойств «владетеля» являлось ошибкой, поскольку это был руководитель совершенно иного характера, еще не известного и непонятного чиновникам в Петербурге и Тифлисе. Эта ошибка стала причиной неадекватного планирования военных операций.
Солдаты и офицеры регулярной армии переживали процесс приватизации войны, превращения ее в личное дело каждого ком-батанта. Одним из свидетельств этого является необычно большое число тех, кто переходил на другую сторону и сражался с оружием в руках против бывших соратников.
Многие составляющие «европейского военного дела» на Кавказе оказались малопригодными. Прежде всего это проявилось в иной организации «пространства войны». Стратегические и тактические нормы здесь не выдержали проверки практикой. «Постоянство» войны, необходимость адаптации к реалиям края способствовали превращению Отдельного кавказского корпуса в некий субэтнос, заметно отличающийся своим бытом и ментальностью от остальной императорской армии. В особых условиях проходила служба нижних чинов, офицеров всех рангов, генералов и даже главнокомандующих.
Во время покорения Кавказа имперский центр в целом успешно использовал местные военные ресурсы для достижения своих целей. Ополчения, милиции и постоянные части, сформированные из туземцев, сыграли заметную роль в конфликте. При этом сохранялись традиционные формы организации службы и комплектования частей: Россия пришла в регион, где шла перманент-
ная война. Вооруженные силы метрополии не могли обеспечивать безопасность тем, кто принимал Российское подданство, и поэтому коронная власть должна была мириться с сохранением ханских дружин и народных ополчений. Кроме того, все понимали, что какое-либо серьезное изменение военной организации возможно только в рамках общих реформ, проведение которых следует отложить до полного «умиротворения» края. Служба местной знати в иррегулярных частях, наряду с поступлением в армейские полки, играла важную роль в процессе присоединения Кавказа к России. Традиционный для России в целом переход отставных военных в гражданскую администрацию здесь, на этой окраине империи, означал, что допуск в ряды вооруженных сил туземной элиты являлся, по сути, проверкой ее благонадежности и средством обучения местных чиновников. Горская «старшина», грузинские князья, азербайджанские беки имели несравнимо большее влияние на соплеменников, чем представители коронной власти, и потому их привязанность к короне присягой, карьерой, жалованием и дополнительным авторитетом, который приобретал каждый обладатель мундира, была очень значима для сохранения спокойствия. Не меньшее, а во многих регионах и большее значение имело то обстоятельство, что местная социальная иерархия являлась производной от традиционной военной организации, и пожалование офицерских чинов, прохождение службы в милиции, казачьих или даже в регулярных войсках означало усиление контроля за жизнью тех обществ, лояльность которых вызывала опасения. При этом правительственная политика в области привлечения туземной элиты к военной службе была двойственной и недостаточно последовательной.
Армия приспосабливалась к местным условиям, не считаясь с тем, что все адаптационные меры в области обмундирования, фортификации, тактических установок и т.д. либо не утверждались вообще, либо закреплялись в нормативных актах со значительным опозданием.
«По мере эскалации боевых действий, по мере увеличения численности войск Кавказского корпуса росли и расходы на эту войну. В 1850-х годах каждый шестой казенный рубль пропадал в этой поистине "черной финансовой дыре". Это подталкивало правительство к форсированию операций для прекращения изнури-
тельного для государственного хозяйства «кровопускания». Нехватка же денег заставляла ограничивать масштабы операций. Получался замкнутый порочный круг» (с. 381).
Главной проблемой русской армии на Кавказе было то, что ей поручалось выполнение задачи так называемого «умиротворения». «Миротворческие пассы» из Петербурга были гораздо слабее «пассов» воинственных, оттуда же исходивших. Обладая достаточными ресурсами для пролонгации конфликта, армия как система не имела механизмов для его погашения, так как не обладала необходимой степенью самостоятельности. Приспособление ее к местным условиям имело свои границы, переход которых был немыслим по причинам культурным и военно-административным. На Северном Кавказе наблюдалась теснейшая связь между военной организацией и общественным устройством. В этом смысле необходимость совершенствовать первую неминуемо отражалась на втором.
На огромном пространстве от Черного до Каспийского моря «в соприкосновение вошли две военные структуры, имеющие совершенно разные знаковые системы: русская армия, как европеизированная машина устрашения и разрушения ХУШ-Х1Х столетия, с одной стороны, и горцы - с другой, как военная организация, соответствующая эпохе военной демократии или становления феодализма. Мирное сосуществование между двумя названными структурами оказалось невозможно. Это стало одной из важнейших причин того, что война на Северном Кавказе приняла затяжной и ожесточенный характер» (с. 383).
В.М. Шевырин
