CC BY
69
2008.04.030-031. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ТУРЦИИ В НАЧАЛЕ XXI ВЕКА.
2008.04.030. ROBINS F. Turkish foreign policy since 2002: Between a «post-islamist» government and a kemalist state // Intern. affairs. - L., 2007. - Vol. 83, N 2. - P. 289-372.
2008.04.031. LARRABEE F.S. Turkey rediscovers the Middle East // Foreign affairs. - N.Y., 2007. - Vol. 86, N 4. - P. 103 - 114.
Ф. Робинс (Бирмингемский университет, Великобритания) (030) пишет, что после победы на парламентских выборах 2003 г. «постисламистской»1 Партии справедливости и развития (ПСР) в Турции возникла «форма политического сожительства» (030, с. 289), при которой партия с исламскими корнями вынуждена делить власть с откровенно кемалистским госаппаратом, стоящим на страже принципа лаицизма. В противоположность С. Хантингтону, который назвал Турцию «классической расколотой страной» и предрекал неизбежный конфликт двух политических традиций, автор отмечает, что в настоящее время, по крайней мере для сферы внешней политики (ВП), скорее очевидна тенденция к сотрудничеству, чем к конфронтации. В ряде случаев турецкая ВП только выигрывает от того обстоятельства, что является продуктом сразу двух традиций, а не какой-либо одной из них. Взаимодействие между двумя противоположными лагерями складывается по-разному и зависит от характера решаемых задач. Анализ ВП Турции начала XXI в. позволяет выделить четыре основные тенденции.
Конвергенция. Это круг проблем, по которым и кемалисты, и постисламисты имеют собственные строго определенные взгляды, но не отвергают при этом возможности сближения позиций и сотрудничества. К данной категории, например, можно отнести проблемы взаимоотношений с ЕС, с США и с Сирией.
1 Автор специально обращает внимание на то, что все чаще встречающееся использование приставки «пост-» перед термином «исламистская» («postislamist») применительно к ПСР не случайно. Тем самым подчеркивается желание самой партии дистанцироваться от того политического ислама, который появился в Турции в конце 60-х годов XX в., а также озабоченность ПСР созданием благоприятного имиджа на Западе, где термин «исламистский» неизменно вызывает негативную реакцию (030, с. 291).
Идея полного членства Турции в ЕС неизменно находила поддержку у кемалистов, которые считали принадлежность к этой структуре гарантией укрепления секуляризма. Что касается лидеров пришедшей к власти в 2002 г. ПСР, то с первых шагов они повели себя как убежденные сторонники европейской интеграции. Занятая ими позиция резко отличала их от политических предшественников (Партии благоденствия), не скрывавших своего негативного отношения к сближению с Европой и видевших свою задачу в защите «подлинно исламских ценностей» от влияния христианского ЕС. Причины перехода исламских политиков от ев-рофобии к еврофилии объяснимы. Заинтересованные в укреплении демократии и плюрализма, они рассматривали ЕС как своего рода «щит», за которым можно будет укрыться в случае угрозы вмешательства военных, прежде неоднократно отстранявших правительства от власти. Однако в 2005-2006 гг. энтузиазм по поводу интеграции в Европу заметно ослаб. Стало очевидно, что перспектива вступления отодвигается надолго. Автор отмечает, что угасание интереса к ЕС у кемалистов и постисламистов произошло одновременно (хоть и по разным причинам) и не привело к конфликту по поводу определения внешнеполитической линии.
События 2002-2003 гг., связанные с подготовкой вторжения США в Ирак, показали, что и по этому вопросу разница в подходах представителей двух противоположных политических традиций оказалась незначительной. И те, и другие выступали против военного решения. У кемалистов это было связано со стратегической установкой категорически разделять региональные проблемы и проблемы, связанные с выполнением обязательств в рамках НАТО. Постисламисты считали крайне нежелательным участие в войне против государства, подавляющая часть населения которого мусульмане. Обе стороны были едины в стремлении разрешить конфликт посредством вмешательства ООН, и их представители развили в этом направлении активную деятельность. Когда вторжение стало неизбежным и вопрос о поддержке США был вынесен на голосование в парламенте, и кемалисты, и постисламисты продемонстрировали нежелание взять на себя ответственность за непопулярное решение. В результате голосования, которому предшествовали сложные политические маневры обоих лагерей, США было отказано в поддержке.
Еще одним примером конвергенции противоположных политических традиций автор считает политику Турции в отношении Сирии. 90-е годы XX в. характеризовались напряженностью в отношениях между двумя странами, вызванной поддержкой, которую Сирия оказывала Рабочей партии Курдистана (РПК). Однако после того как лидер курдов Абдулла Оджалан был выдан и предстал перед судом, кемалисты, находившиеся в тот момент у власти в стране, предприняли шаги по стабилизации двусторонних отношений. С приходом правительства ПСР никаких принципиальных изменений в концепцию отношений с соседней страной внесено не было. В феврале 2005 г. был убит бывший премьер-министр Ливана Рафик Харири. США немедленно открыли кампанию по изоляции Сирии в связи с вероятной причастностью правящего режима к организации этого политического убийства. Несмотря на то что руководство Турции испытывало на себе сильное давление со стороны Соединенных Штатов, ПСР не была склонна ставить под угрозу установленные с большим трудом двусторонние турецко-сирийские отношения. Турция сумела отстоять свою политическую линию объединенными усилиями кемалистов и постисламистов. В этом отношении особенно показателен инцидент с послом США Э. Эделманом. Последний настоятельно советовал президенту Турции отменить уже объявленный государственный визит в Сирию и делал это публично. Тем не менее запланированный визит состоялся, и убежденного кемалиста президента Сезера в этом открыто поддержал глава правительства и лидер ПСР Эрдоган.
Сдержанная дисгармония. Данная разновидность взаимоотношений кемалистов и постисламистов характерна для тех областей ВП, где существует расхождение во мнениях, но в то же время прослеживается умение скорее отказаться от соперничества, чем допустить его перерастание в конфликт. Автор полагает, что это «свидетельствует о внутренней прочности обеих традиций в Турции, но также и об убежденности сторон в возможности сотрудничества и в ценности открытого соперничества» (030, с. 297). Примером могут послужить проблема Кипра и проблема израильско-палестинских отношений.
Для кемалистов проблема существования турецкого государства на Кипре долгое время оставалась «священной коровой». Обществу внушалось, что поддержка турок Северного Кипра входит в
сферу национальных интересов, а сама кипрская проблема при этом нарочито преувеличивалась. Кипрский вопрос, который начинался с защиты интересов турецкой общины, со временем перешел в другую плоскость и «оброс» такими факторами, как: сохранение престижа турецкой армии; защита репутации кемалистских лидеров (выступивших инициаторами посылки на остров в 1975 г. турецких войск); заинтересованность военных в продлении целевого финансирования; использование непризнанного государства для незаконных финансовых операций по отмыванию денег; наконец, защита недвижимости, которой представители кемалистского истеблишмента успели обзавестись на севере Кипра.
Новая постисламистская элита, напротив, не была отягощена подобным наследием. Более того, поставив перед собой цель вступления в ЕС и стремясь удалить со своего пути существенное препятствие в виде кипрской проблемы, лидеры ПСР были готовы кардинально пересмотреть подходы к ее решению. Стратегической установкой нового правительства стал переход к практике мирных переговоров. Несмотря на возражения военных и политиков кема-листского лагеря, а также обвинения со стороны последних в наивности и отсутствии опыта, правительство ПСР смогло преодолеть сопротивление оппонентов и поддержало план ООН по Кипру1. То обстоятельство, что план не был реализован по вине греческой стороны, принесло правительству ПСР политические дивиденды. Кемалисты, сохранившие свои интересы на севере Кипра, сочли выгодным для себя объединиться с постисламистким руководством Турции и вместе обвинять Никосию в обструкционизме, а ЕС в поддержке изоляционистской политики в отношении северных территорий Кипра.
В 90-е годы XX в. важнейшим источником разногласий между кемалистами и деятелями политического ислама была палестинская проблема. Противостояние двух политических традиций особенно обострилось в 1966 г., когда между Турцией и Израилем
1 План всеобъемлющего урегулирования ситуации на Кипре (так называемый план Кофи Аннана) предусматривал воссоединение Кипра и создание федеративного государства - Объединенной Республики Кипр. На референдуме в апреле 2004 г. план получил одобрение турок-киприотов, но был отвергнут греческой общиной: 76% проголосовали против объединения. В результате в мае 2004 г. в ЕС была принята лишь греческая часть Кипра. - Прим. реф.
было заключено три соглашения о военном сотрудничестве, подписи под которыми в буквальном смысле был вынужден поставить премьер-министр Неджмеддин Эрбакан, лидер Партии благоденствия. Получилось так, что пребывание у власти исламистского правительства с его нарочито беспристрастным отношением к арабо-израильскому конфликту, маскировало явный крен Турции в сторону Израиля. Инициативу сближения продвигали кемалисты, считавшие, что два государства объединяют стремление к модернизации, ориентация на Запад, необходимость противостоять терроризму.
В 2000 г., с началом палестинской «интифады», которая неожиданно получила широкую общественную поддержку в Турции, руководство страны сочло необходимым несколько снизить интенсивность отношений с Израилем. Пришедшие в 2002 г. к власти постисламисты показали себя прагматиками и заняли в отношении Израиля неоднозначную позицию. В апреле 2004 г. Эрдоган публично обвинил Израиль в государственном терроризме после военных акций в секторе Газа. Однако в мае 2005 г. он посетил Израиль с официальным визитом и вел переговоры с премьером Ариэлем Шароном, несмотря на то, что среди сторонников ПСР последний считается «военным преступником». В то время как правительство ПСР демонстрирует стремление занимать равноудаленную позицию в отношении израильтян и палестинцев, кемалистский истеблишмент в тайне прилагает все возможные усилия к сохранению турецко-израильских связей, в особенности в военной области и в сфере сотрудничества между спецслужбами. Иначе говоря, «Турция нуждается в чем-то вроде голоса постисламистов, обеспечивающих периодическую острую критику действий Израиля, если кемалистское теневое государство намерено продолжать с ним сотрудничать» (030, с. 300).
Идеологические расхождения. Автор таким образом обозначает сферы ВП, где взгляды сторон на перспективу различаются, но где не происходит качественных сдвигов, способных привести к ревизии внешнеполитической линии, и ориентация Турции на Запад остается неизменной. Примером может служить активность постисламистов в рамках Организации исламская конференция (ОИК), где в течение долгих лет Турция играла пассивную роль.
С приходом правительства ПСР значение Турции в ОИК возросло. Так, впервые в истории этой организации пост генерального секретаря занял турецкий профессор Э. Ихсаноглу. В какой-то степени, стремление к повышению статуса страны объяснялось желанием новой власти посредством ВП подчеркнуть исламскую идентичность турецкого общества. Следует также учитывать и пристрастность второго человека в ПСР А. Гюля, который в течение многих лет работал в Исламском банке развития, одном из четырех специализированных институтов ОИК.
Сближение с ОИК принесло постисламистам очевидную пользу. На национальном уровне правительство ПСР смогло показать своим сторонникам, что даже во времена, когда внешняя политика страны остается ориентированной на ЕС, вполне возможно сближение с исламским миром. На региональном уровне правительство Эрдогана дипломатическими средствами стремится демонстрировать, что его отношение к странам Ближнего Востока и исламского мира не менее серьезно, чем к государствам Запада. Ощутимой победой турецкой дипломатии стал факт признания Организацией исламская конференция Северного Кипра1. «Хотя некоторые наиболее скептически настроенные кемалисты с подозрением относятся к активности правительства ПСР в рамках ОИК, активность эта не расценивается ими как некое революционное изменение во внешней политике» (030, с. 302).
Нейтралитет. К данной категории автор относит области ВП, не являющиеся приоритетными или проблемными, где нет повода для противоречий и нет необходимости отстаивать свои убеждения. Примером могут служить инициативы по развитию двусторонних связей с Австралией, а также визиты премьер-министра Эрдогана и министра иностранных дел Гюля в страны Латинской
1 В апреле 2006 г. Парламентский союз ОИК последовал решению совещания министров иностранных дел ОИК от 2004 г. изменить формальное обозначение северной части Кипра и именовать его впредь не «Кипрская мусульманская турецкая община», а «Кипрское турецкое государство». «Хотя Анкара предпочла бы полное признание северной территории в качестве Турецкой Республики Северного Кипра, достигнутый результат можно считать важной победой, учитывая, что единственным государством, признавшим это образование, остается Турция» (030, с. 301).
Америки и Центральной Африки с целью оживить отношения, которым прежде уделялось мало внимания.
Ф. Ларраби (RAND Corporation) (031), обращает внимание на изменения, произошедшие в ВП Турции в последние годы: после многих лет пассивности она стала играть заметную роль в ближневосточной дипломатии. Однако стремление к большей активности в регионе не означает, что Турция готова изменить своей прозападной ориентации или что она становится жертвой «ползучей ис-ламизации». Большая диверсификация ВП и, в частности, повышение внимания к Ближнему Востоку - ответ на изменения в мире после окончания холодной войны. Автор считает, что Турция заново открывает для себя регион, составной частью которого она исторически является. «Турция была доминирующей державой Ближнего Востока, в особенности при османах; республиканский период - с его подчеркнутым невмешательством в ближневосточные дела - являлся аномалией» (031, с. 111).
Если прежде главная угроза государственной безопасности связывалась с Советским Союзом, то в настоящее время Турция сталкивается с целым рядом потенциальных угроз: растущий курдский сепаратизм, возможность расчленения Ирака, иранская ядерная программа, противоборство радикальных группировок в Ливане. Катализатором «возвращения» Турции на Ближний Восток Ф. Ларраби считает события войны в зоне Персидского залива 1990-1991 гг. и американское вторжение в Ирак в 2003 г.
Последствия свержения режима Саддама Хусейна создали угрозу возникновения на севере Ирака курдского государства. Развитие событий в этом направлении неизбежно приведет к распространению сепаратистских настроений среди турецких курдов и поставит под угрозу целостность Турецкой Республики. Безуспешность попыток правительства Эрдогана получить поддержку США для ликвидации опорных баз курдских боевиков на иракской территории показала, что решать курдскую проблему Турции придется самостоятельно.
Война в Ираке привела к последствиям, которые турецкому руководству необходимо учитывать при определении стратегии на будущее. Во-первых, не следует питать иллюзий относительно возможности установления в Ираке сильной центральной власти. Во-вторых, можно считать, что на севере Ирака де-факто уже су-
ществует курдское квазигосударство. У него есть собственное правительство, признанное населением, своя армия, национальный флаг и мощное чувство национального единства. Чтобы обеспечить безопасность, Турция должна начать диалог с лидерами иракских курдов. Есть признаки того, что правительство Эрдогана предприняло небольшие шаги в этом направлении. Были разрешены чартерные рейсы до нескольких курдских городов, а также вновь открыто турецкое консульство в Мосуле. Однако развитию диалога препятствует руководство турецкой армии, обвиняющее лидеров иракских курдов в поддержке террористов из РПК. Учитывая то, что военные представляют собой чрезвычайно влиятельную политическою силу, правительству для успешного диалога с иракскими курдами необходимо заручиться поддержкой военных или, по крайней мере, их молчаливым согласием.
Важностью курдской проблемы отчасти объясняются и попытки правительства ПСР расширить и укрепить контакты с Ираном. В 2004 г. во время визита премьер-министра Эрдогана в Тегеран между Турцией и Ираном, для которого проблема приграничных территорий, заселенных курдами, является не менее актуальной, было подписано двустороннее соглашение о сотрудничестве в области безопасности. Рабочая партия Курдистана (РПК) объявлялась в этом документе террористической организацией.
Явному потеплению турецко-иранских отношений способствует также сотрудничество в сфере энергетики. Иран является вторым по значению (после России) поставщиком природного газа в Турцию. В 1996 г. стороны подписали 25-летний контракт стоимостью в 23 мллрд. долл. США на поставку газа. В 2007 г. премьер-министр Эрдоган заключил еще два соглашения: о праве турецкой нефтяной корпорации ТигЫуе Ре1го11еп Апошш Ог1ак1ап (ТРАО) вести на территории Ирана разведку новых месторождений и о трансфере туркменского газа в Турцию и далее в Европу по иранскому трубопроводу (031, с. 108).
Несмотря на наметившееся сближение, Анкару серьезно беспокоят иранские ядерные планы. Наличие у Ирана ядерного оружия может дестабилизировать обстановку в районе Персидского залива и заставить Турцию предпринять контрмеры для защиты своей безопасности. Автор полагает, что дальнейшее развитие
Ираном ядерных технологий может оттолкнуть от него Турцию и заставить Анкару искать защиту у Запада, особенно у США.
По мнению Ф. Ларраби, позиция Турции по арабо-израильскому конфликту отчетливо демонстрирует ее стремление играть более заметную и самостоятельную роль в ближневосточной политике. В 2006 г. премьер-министр Эрдоган принял в Анкаре делегацию «Хамас» во главе с Халедом Машалем, не проконсультировавшись предварительно с Вашингтоном и Тель-Авивом, чем вызвал недовольство и американских, и израильских руководителей. Правительство Турции осудило действия Израиля в Ливане летом 2006 г. Параллельно, в рамках обсуждения ближневосточных проблем, Турция проводит курс на преодоление напряженности в отношениях с арабским миром. Так, в августе 2006 г. Анкару посетил король Саудовской Аравии Абдулла. Это был первый визит такого уровня за прошедшие 40 лет.
Решение премьера Эрдогана послать в Ливан турецких военных для участия в миротворческой операции также было воспринято как демонстрация солидарности Турции с теми арабскими государствами региона, которые поддержали миссию ООН. Автор подчеркивает, однако, что в данном случае сближение с арабским миром не было единственной и главной целью Турции. Одновременно она стремилась получить одобрение США и смягчить напряженность, возникшую между двумя странами, что ей в результате удалось. Кроме того, посылая тысячный контингент - один из самых крупных среди европейских стран - Анкара стремилась подчеркнуть следующее обстоятельство: будучи важным региональным игроком, она по-прежнему остается надежным партнером Европы.
Н.Б. Шувалова
