CC BY
57
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
2008.03.020. МОСКОВИСИ С., ПЕРЕС Х. СОЦИАЛЬНЫЕ МЕНЬШИНСТВА В РОЛИ ЖЕРТВЫ: СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ.
MOSCOVICI S., PEREZ J. A study of minorities as victims // Europ. j. of social psychology. - Chichester, 2007. - Vol. 37, N 4. - P. 725-746.
С. Московиси (профессор Высшей школы социальных наук, Париж, лауреат премии Вундта-Джемса 2007 г.)1 и Х. Перес (университет Валенсии, Испания) обращаются к анализу качественной специфики нового типа социальных меньшинств, появившихся на международной арене на рубеже ХХ-ХХ1 вв. В отличие от хорошо известных международному сообществу и социальным аналитикам активных, воинственно-наступательных меньшинств-«борцов», составляющих ядро новых социальных движений, эти социальные группы выбирают для себя амплуа «жертвы» (или наделяются им обществом). Как показали работы Московиси и его европейских последователей, активные меньшинства («зеленые», феминистки, активисты гей-культуры) своим инновационным поведением продуцируют открытые межгрупповые столкновения (прежде всего социопсихологического характера) с доминирующим общественным большинством, побуждая его к изменению сложившихся социальных представлений. Способствуя трансформации традиционной системы ценностей и приоритетов, меньшинства-борцы постепенно обращают большинство в свою веру. При этом «обращение» и трансформация общества в целом, принятие им новых интерпретаций социальной реальности происходят исподволь, путем латентного влияния на него установок активного меньшинства.
1 В отечественной науке его фамилия до недавнего времени транскрибировалась как Московичи, однако сам автор настаивает на варианте Московиси (Прим. реф. - Е.Я.).
Меньшинства-«жертвы» (группы, пострадавшие от расовых, этнических, политических и т.п. преследований) способствуют возникновению конфликта в среде самого доминирующего большинства, причем конфликта морального свойства. Это чувство социальной вины перед лицом некогда совершенной либо продолжающейся исторической несправедливости в отношении некоторой части общества. Социально-психологическое воздействие этого типа осуществляется в основном прямо и непосредственно, но без перехода доминирующих групп на позиции жертвенного меньшинства.
Гипотезы о двух типах влияния меньшинства на большинство в контексте современного западного общества были сформулированы С. Московиси еще в 1976 г.1 Первая из них, теория межгруппового конфликта, сводилась к утверждению, что диссидентствующие меньшинства своим инновационным поведением и убеждениями провоцируют общественный конфликт, отказываясь принять нормы, ценности и представления подавляющего большинства. Нарушая социальные запреты или порывая всякие связи с обществом, наступательные меньшинства олицетворяют собой образец социальной трансформации. Они открывают обществу дорогу в неведомое, к нетривиальному видению социальных фактов и отношений между ними, способствуя обновлению социальных представлений. Данная гипотеза послужила отправным пунктом для многочисленных социально-психологических экспериментов (преимущественно лабораторного характера), которые, в свою очередь, доказали обоснованность предположения Москови-си о «конфликтной» природе влияния социального меньшинства на общество в целом.
Вторая гипотеза, связанная с механизмом социальной вины, пока не получила убедительного экспериментального обоснования, пишут авторы. Между тем именно этот тип меньшинств как жертв социального притеснения становится едва ли не самым значимым фактором макроуровневых социально-психологических процессов в ХХ1 в. Меньшинства-жертвы - это социальные группы, которые традиционно считались девиантными: экономическая, социокультурная либо расово-этническая дискриминация «поставила их вне общественных представлений о норме, ...лишила всех тех прав и
1 См.: ЫоъсоуЫS. Бос1а1 шйиепсе аМ 80с1а1 сИа^е. - №У., 1976.
свобод, которые социальная система с ее политическими и религиозными ценностями гарантирует всем остальным своим членам» (с. 725-726). Расхождение между провозглашенными принципами и социальной практикой, между идеальным и реальным и породила тот скрытый моральный конфликт внутри западного общества, который проявляется сегодня в глубоком осознании им своей исторической и социальной вины, резюмируют свою гипотезу авторы. Именно несовпадение сущего и должного, а не просто ощущение коллективной неправоты, лежит в основании социально-психологической власти меньшинств «слабого типа» над привилегированным большинством: христианин, владеющий рабами, демократ, выступающий за лишение «цветных» права голоса, поборник равноправия, мирящийся с ежечасным и повсеместным его нарушением, - эти и подобные им внутренние противоречия западного образа жизни порождают коллективное ощущение попранной справедливости, от которого общество не может освободить даже его официальная мораль.
До недавнего времени, продолжают свою мысль Московиси и Перес, такие социальные меньшинства относили к категории маргиналов, носителей социальной аномии, девиантов, социальных «инвалидов» и т.п. Сегодня эти люди все чаше именуются жертвами, т.е. индивидами и группами, имеющими право на историческую, политическую, культурную и иные виды социальной компенсации. В такой трактовке социально-психологический статус «жертвы» подразумевает определенную степень власти и морального превосходства, обусловленных минувшей либо текущей исторической несправедливостью. В наши дни «статус социальной жертвы все чаще служит обоснованием выдвигаемых требований равных прав, прекращения гендерной, этнической и прочих видов дискриминации, а также социальной эмансипации» (с. 726-727). Вина, о которой прямо либо косвенно говорят «слабые» меньшинства, «очерчивает признаки, по которым можно распознать конкретный долг большинства меньшинству», будь то попрание прав чернокожих или власть мужчины над женщиной (там же).
Анализируя социально-психологический статус современных «меньшинств-жертв», авторы выделяют две его характерные особенности. Во-первых, чтобы осознавать себя жертвой, «слабому» меньшинству необязательно ненавидеть доминирующее большин-
ство или испытывать гнев по поводу попрания своих прав. «Все, что требуется в данном случае, - это определение ситуации и самоопределение в терминах дефицита власти, ее неадекватности либо утраты» (с. 727). Это наблюдение опровергает бытующее мнение, что именно гнев жертвы привлекает к ней общественное внимание. Во-вторых, жертва должна участвовать в конструировании у доминирующих социальных групп чувства коллективной (исторической, социальной, культурной) вины, быть «интернализованной» в этот процесс. Меньшинство «слабого» типа вынуждено постоянно провоцировать у своих гонителей (реальных или уже сошедших с исторической арены) ощущение попранной справедливости применительно к вполне определенным, конкретным социальным группам. Без этих адресных напоминаний социальная вина «принимает крайне рафинированные формы, превращаясь в виновность перед лицом попранного абстрактного закона» (там же). Поэтому меньшинства-жертвы вынуждены быть вездесущими, то и дело напоминая о себе обществу, дабы оно не забывало о своих долгах.
На рубеже ХХ-ХХ1 вв., резюмируют свои размышление Мос-ковиси и Перес, «жертвы» впервые в мировой истории становятся полноправным и весьма активным компонентом общественной жизни. Можно утверждать, что западное общество постепенно становится заложником коллективной вины, или по выражению «Монд», «жертвой своих жертв» (в 2004 г. во Франции был создан специальный государственный департамент, защищающий права жертв). Так формируется специфическая «культура жертвы», которая требует от социального большинства актов публичного покаяния.
Примеры такого покаяния сегодня весьма многочисленны, считают авторы. Начало этому положила первая «mea culpa» Иоанна Павла II, который в 1982 г. попросил прощения за изуверства инквизиции, а позднее - и за другие исторические злодеяния, освященные авторитетом католической церкви (крестовые походы, гонения на протестантов, истребление индейцев, допущение работорговли, поддержка нацистского режима, Холокост). «Признание социальной и институциональной вины и просьба о прощении -совершенно новые явления в истории католической церкви», -подчеркивают Московиси и Перес (с. 728). В ряду «покаянных» инициатив - обращение королевы Елизаветы II к аборигенам Новой Зеландии, а также признание Конгрессом США своей вины пе-
ред коренным населением Нового Света и Гавайских островов. В свою очередь, обиженные меньшинства все чаще заявляют о своих правах на моральную и материальную компенсацию (в 2000 г. группа африканских стран потребовала от бывших государств-колонизаторов признания своей вины за практику работорговли). Приведенные примеры, разумеется, можно рассматривать как стратегии, нацеленные на сохранение и упрочение социального и политического мира и стабильности. Вместе с тем их можно и должно считать «отражением того факта, что права человека вошли в плоть и кровь современного общества, а также - показателем существенной перестройки наших отношений с социальными меньшинствами и связанных с ними социальных представлений», - настаивают авторы (с. 728).
Для сопоставления социопсихологических отношений доминирующей части западного общества с его меньшинствами «слабого» и «сильного» типов Московиси и Перес разработали экспериментальный проект, включавший два этапа. На первом верификации подлежала гипотеза о социальной вине как внутреннем механизме регуляции связей большинства и «жертвенного» меньшинства в XXI столетии. На втором уточнялись некоторые нюансы отношений большинства и новых социальных меньшинств, в частности - роль латентных и очевидных факторов макросоци-ального влияния. Авторы следующим образом формулируют центральную гипотезу своего эмпирического проекта: «имеются все основания предположить, что меньшинство в роли жертвы предоставляет возможность большинству (которое нанесло ему ощутимый вред) начать жизнь с чистого листа, но при этом между ними не возникает явного конфликта, посредством которого большинство могло бы на латентном уровне изменить свои суждения и предрассудки в отношении меньшинства». Вынуждая доминирующую часть общества, признавшую за меньшинством право именоваться «жертвой», принять его требования, меньшинство «слабого» типа продуцирует не примирение сторон, а социальную «уступку, которая отражает соглашение между ними» (с. 728-729). Другими словами, меньшинства-борцы, активно отстаивая свое видение мира и собственные ценности, провоцируют открытые столкновения с большинством и скрытое, но глубокое изменение доминирующих социальных представлений, т.е. трансформацию мировоззрения
большинства, неявно принимающего точку зрения своего меньшинства. «Слабые» меньшинства активизируют в обществе чувство социальной вины (т. е. заставляют большинство признать за ними статус «жертвы» со всеми вытекающими отсюда социальными последствиями, включая моральную и неморальную компенсацию), вынуждая его «покаяться» в исторических грехах, но не обращают в свою веру. Отношения сторон заканчиваются их социально-психологическим компромиссом.
В эксперименте I участвовали 96 студентов университета Валенсии (82 женщины и 14 мужчин, средний возраст 21 год, факультеты социальной работы и трудовых отношений). На одной из лекций им было прочитано короткое эссе с изложением исторических фактов притеснения цыган в европейских странах на протяжении нескольких веков. Затем студентов попросили в письменном виде изложить мысли и ассоциации, возникавшие у них по мере чтения эссе, а также ответить на ряд вопросов. При этом одной группе респондентов текст преподносился от имени меньшинства как жертвы: автором был «представитель дискриминируемого цыганского меньшинства»; вторая группа слушала рассказ от имени «члена политической партии, защищающей интересы цыган в Испании». В обоих случаях к эссе прилагалась фотография одного и того же человека, который в варианте «жертвы» сидел на ступеньках в ожидании встречи с государственным чиновником, а в варианте «активиста» стоял во весь рост, намереваясь войти в зал, где проходил митинг в защиту прав цыганского народа. Текст рассказа в обоих случаях был идентичным, отличались лишь слоганы, помещенные в конце: в первом варианте это был вопрос-размышление о том, следует ли цыганам добиваться от общества компенсации за историческую несправедливость; во втором - лозунг-призыв мобилизоваться на борьбу за радикальное изменение современного общества в целом. При этом размышления лидера «слабого» меньшинства были помещены на черном фоне, призыв «активиста» к борьбе - на красном. «Мы ожидали - поясняют свой замысел Мос-ковиси и Перес, - что социальное влияние меньшинства в роли жертвы [на студентов как представителей большинства испанского общества. - Е.Я.] будет более глубоким, если его обращение поместить на черном фоне, усиливающем чувство вины, тогда как активное меньшинство укрепит свое социальное воздействие при
условии, что его призыв появится на красном фоне, акцентирующем конфликт с неправым большинством» (с. 731).
Участники эксперимента выдвинули 446 идей, так или иначе связанных с историей преследования цыган в Европе. Высказывания респондентов и зафиксированные ими ассоциации были распределены аналитиками по следующим категориальным группам:
- компенсация (разумное/неразумное, логичное, подлежащее распространению, эмпатия, размышления о несправедливости);
- изменение (мобилизация, действие, агитация, радикальная трансформация);
- страдание, несправедливость (неравенство, дурное обращение, репрессии, жалобы, горе, унижение, преследование, беспомощность, непонимание, абсурдность, забвение, прошлое, наказание, вина, стресс, жестокость, жалость, грусть, прощение);
- справедливость, равенство (демократия, права, закон, нормы, гражданский долг);
- дискриминация (расизм, маргинализация, нетерпимость, предрассудки, ксенофобия, бедность, раса, отказ, изоляция, стереотип, фашизм, нацизм, отрицание, поражение в правах);
- борьба (мужество, конфликт, повстанческий дух, притязания, меньшинство, единство, нонконформизм, конфронтация, революция, забастовки, насилие, нерадикальные изменения, автономия, независимость, исправление, участие, политика, признание, сила воли, культура меньшинства, требование принадлежащего по праву);
- обида (негодование, месть, ненависть, агрессия, фрустрация, гнев, дискомфорт, ложь, реакция);
- интеграция (адаптация, ассимиляция, уважение культурной специфики, толерантность, мультикультура, разнообразие, принятие);
- ценности (свобода, солидарность, достоинство, благополучие, идеалы, социальная гармония, миролюбие, диалог, образование, усилия, верность ценностям, мир, защита, здравый смысл, человек, общество, одиночество, занятость);
- «другие» (покинутость, приспособление, спекуляция, тяжелый труд, культура, культурная неосведомленность, культура большинства, иное, проблемность, деньги, обман, преувеличение, намерение, наглость, индивидуализм, чуждое, иллюзия, личный интерес,
манипулирование, страдание, мечтательность, шанс, уважение, подчинение, бесстыдство, утопия, собственная жизнь, обычаи).
В своей совокупности высказанные респондентами идеи и вербализованные ассоциации «очертили семиотическое поле, сформированное посланиями меньшинства в роли жертвы и активного меньшинства, поле, где, как и ожидалось, на одном полюсе оказались "компенсация" вкупе со "справедливостью", "равенством" и "правами", а на другом - "борьба", "конфликт" и "мужество"». Данное поле покрывает 3/4 ответов респондентов, оставшаяся четверть участников эксперимента I ассоциировала услышанное с «ненавистью, недоброжелательностью, мщением», продиктованными цыганскому меньшинству его горькой историей (5,9%), с «интеграцией и адаптацией» (3,8%) и «свободой, достоинством, солидарностью» (7,8%) (с. 734).
Результаты эксперимента I подтвердили авторскую гипотезу о том, что два типа современных социальных меньшинств оказывают влияние на доминирующее большинство, склоняя его к социальной трансформации и изменению традиционных социальных представлений, прибегая к нетождественным способам (и социально-психологическим механизмам) такого влияния. В обоих случаях «большинство освобождается от своих внутренних противоречий, уступая так или иначе точке зрения меньшинства и принимая его предложения» (с. 735). Однако активное меньшинство (борцы) провоцируют «открытый конфликт с целью радикальных общественных изменений» (оказывая на большинство латентное воздействие), «слабое» же меньшинство (жертвы) «обостряет существующий скрытый конфликт большинства» с его верованиями и ценностями в целях «восстановления социального равновесия и достижения консенсуса» (с. 737).
Меньшинство в амплуа жертвы фокусировало внимание участников эксперимента на исторической регрессии и страданиях, выпавших на долю цыган по воле европейского большинства, а также на компенсации нанесенного ущерба психосоциальному самоопределению цыганского народа. Меньшинство в роли борцов активизировало более традиционный канал социального влияния -мужественную борьбу за справедливость и устранение социального зла. При этом, напоминают авторы, в эксперименте участвовало одно и то же виртуальное меньшинство - цыганское население Ис-
пании, которое лишь волей экспериментаторов наделялось тем или иным статусом.
Эксперимент I продемонстрировал также качественное различие социальных представлений о двух типах меньшинств и их взаимных связей с большинством. Обнаружение этих различий Московиси и Перес называют «самым очевидным успехом проведенного эксперимента» (с. 738). Меньшинства-жертвы в своих отношениях к большинству демонстрировали по преимуществу этическое содержание их связи, меньшинства-борцы - антагонизм и, соответственно, социально-политический конфликт. Это открытие позволило авторам сформулировать следующую гипотезу (подлежащую экспериментальной проверке в ходе дальнейшей работы): для «обращения» большинства в свою веру путем подспудного изменения его взглядов (и социальных представлений в целом) меньшинству необходимо вступить с ним в отношения противоборства и соперничества. Моральная же связь меньшинства с доминирующим общественным большинством имеет своей целью компенсацию (нравственно-этическую и, возможно, материальную) прошлого ущерба и не предполагает скрытого или явного «перевоспитания» общества, то есть изменения его взглядов в свою пользу. Эта «диалектика модальностей» (этического и/или политического) в отношениях современных меньшинств с западным обществом в целом отражает особенности нынешних процессов на международной арене, когда тактика прямых столкновений и открытой борьбы все чаще оказывается неэффективной, частично уступая место опосредованным способам макросоциального влияния, в том числе - путем морального давления, резюмируют свои выводы авторы статьи.
Эксперимент II был нацелен преимущественно на выявление и измерение эмоциональных состояний участников, связанных с чувством социальной вины. Условия и процедура второго эксперимента повторяли первый, за исключением цветовых манипуляций с фоном завершающего слогана (как показал эксперимент I, цвет играл некоторую роль только применительно к «посланию» жертвенного меньшинства, в отношении же активистов-борцов зависимости их социального воздействия на респондентов от цветового фона соответствующего «обращения» не прослеживалось). Кроме того, на втором этапе под прицелом аналитиков были явные и ла-
тентные механизмы социально-психологического влияния обоих типов меньшинств. Верификации подлежал тезис о социальной вине как опосредующем факторе воздействия меньшинств разных типов на социальное большинство. Как и в эксперименте I, результаты второго этапа исследования подтвердили предположение, что в случае активного меньшинства медиатором его (латентного) влияния выступает конфликт, прямое, очевидное столкновение ценностей и верований (при этом чувство социальной вины также может быть элементом «сценария борьбы»). В случае же жертвенного меньшинства именно ощущение коллективной вины инициирует, опосредует и продуцирует его явное воздействие на общество в целом.
Итоговый вывод Московиси и Переса состоит в том, что инновационное влияние меньшинства в социально признанном амплуа жертвы сводится к морально-нравственному «пробуждению» большинства (или его части), но без непременного появления у него новых представлений о социальной роли этого меньшинства и исторической ситуации в целом. В этом - коренное отличие социальной активности жертвенных меньшинств (как исторически нового типа социальных групп) от меньшинств-борцов, добивающихся радикальной трансформации общества и подспудного изменения доминирующих в нем представлений. Эра «слабых меньшинств», которая совпала с приходом третьего тысячелетия, знаменует собой поиск новых политических стратегий в условиях, когда прежние механизмы изменения социальных отношений оказываются все менее эффективными. Эти стратегии «морального воздействия», однако, небезопасны для их субъектов, так как общество в целом не готово одномоментно отказаться от своих исторических предрассудков. Предоставление женщинам равных прав с мужчинами не влечет за собой моментальную смерть «мужских» стереотипов, равно как публичное признание ужасов Холокоста не искореняет бытового антисемитизма, пишут в заключение Московиси и Перес. Общество третьего тысячелетия, таким образом, может ответить на претензии новых меньшинств признанием своей исторической неправоты, но не может дать гарантий, что «прежние психологические и социальные силы не заявят о себе вновь при благоприятных обстоятельствах» (с.745).
Е.В. Якимова
