CC BY
22
2008.03.020. КНЯЗЬ ВЛАДИМИР ФЕДОРОВИЧ ОДОЕВСКИЙ: ПЕРЕПИСКА С ВЕЛИКОЙ КНЯГИНЕЙ МАРИЕЙ ПАВЛОВНОЙ, ВЕЛИКОЙ ГЕРЦОГИНЕЙ САКСЕН-ВЕЙМАР-ЭЙЗЕНАХ / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. Дмитриевой Е.Е. - М.: ИМЛИ РАН, 2006. - 374 с.
В книге опубликована малоизвестная часть эпистолярного наследия писателя и музыковеда князя В.Ф. Одоевского (18041869). Во вступительной статье «Поздние русские гетеанцы: Владимир Федорович Одоевский и великая княгиня Мария Павловна» кандидат филол. наук Е.Е. Дмитриева освещает историю создания переписки, охватывающей чуть больше двух лет: с 1/12 марта 1858 г. и по 22 мая/3 июня 1859 г.
Император Александр II в марте 1858 г. поручил Одоевскому сообщать в Германию тетушке императора - вдовствующей великой герцогине М.П. Саксен-Веймар-Эйзенах - политические, экономические, культурные и семейные новости из России. Официальная переписка с Марией Павловной во многом стала логическим продолжением существовавшей ранее частной переписки и приватных разговоров. Сам Одоевский видел ее цель в том, чтобы представлять «картину верную, добросовестную и краткую», «писать лишь достоверное».
Если русскому читателю имя В.Ф. Одоевского хорошо известно, то про его «августейшую» корреспондентку в России знают гораздо меньше. Будучи одной из многочисленных дочерей императора Павла I, она в 1804 г. вышла замуж за наследного герцога Саксен Веймарского Карла Фридриха и в 1828 г. стала правящей герцогиней Саксен Веймарской, прожив так до самой смерти (1859 г.). В русской историографии Мария Павловна - дочь Павла I, сестра Александра I и Николая I - в основном известна своими родственными связями. Эта «маленькая принцесса» «большого двора», попав в Германию, сумела стать там собеседницей великих умов: Виланда, Шиллера, Гёте, которого с ней связывала многолетняя дружба и тесное сотрудничество. Именно ей Веймар обязан существованием Высшей художественной школы и благотворительных заведений; она покровительствовала европейским композиторам - Берлиозу, Листу, Вагнеру; благодаря ей Веймар в 18401850-х годах стал музыкальным центром Германии (с. 36).
Е.Е. Дмитриева отмечает, что публикуемые письма Одоевского «не были письмами чиновника, пусть и некогда поэта, к отошедшей от дел и скучающей тетушке императора, составляемые по долгу службы». Это была переписка единомышленников, которых многое объединяло идейно и личностно. По мнению автора вступительной статьи, ценность этой переписки состоит и в том, что она является несомненным историческим памятником конца 50-х годов Х1Х в., одним из последних отголосков великой классической эпохи (т.е. пореформенной России). Одоевский испытал в начале своей литературной деятельности сильное влияние немецкой идеалистической философии, а также И.В. Гёте. Таким образом, его переписка с Марией Павловной (почитательницей, ученицей и «соратницей» Гёте) была в определенном смысле беседой двух старых «гётеанцев», но происходящей в совершенно новую эпоху. «Отсюда - энциклопедическая широта писем, их универсальный интерес не только к вопросам культуры или политики, но также земледелия, садоводства, биологии и других естественных наук - "в духе Гёте"» (с. 113).
Порученное императором составление сведений о России сводилось к определенному набору сюжетов: сообщения о ходе подготовки крестьянской реформы, смене министерств, развитии железных дорог, водного транспорта, акционерных компаний; особое место заняла тема бытовых и сельскохозяйственных нововведений. Обязательным компонентом писем было донесение о состоянии здоровья членов императорской семьи, описание придворных балов и празднеств. Вместе с письмами Одоевский посылал новинки литературы для личного пользования Марии Павловны и для передачи в Веймарскую библиотеку.
Е. Е. Дмитриева отмечает, что как ни разнятся по своей атмосфере публикуемые письма с рассказами и повестями Одоевского 1830-1840-х годов, в них встречаются темы и мотивы, занимавшие центральное место в жизни и творчестве писателя предшествовавших периодов. Так, в романе «Русские ночи», первоначально имевшем подзаголовок «О необходимости новой Науки и нового Искусства», Одоевский хотел противопоставить краху цивилизации, основанной на «наживке за счет ближнего», возможность безграничного научно-технического прогресса в условиях гармонического строя, основанного на идеалах служения общему благу (с. 19).
Свое кредо о роли просвещения и тех силах, которые мешают его распространению, Одоевский изложил в 1836 г. во втором номере «Современника» в статье «О вражде к просвещению, замечаемой в новейшей литературе» - Пушкин назвал ее «дельной, умной и сильной» (с. 20).
Наиболее «прозаические», «заземленные предметы», которые в 1850-х годах упоминал Одоевский в своих письмах-донесениях Марии Павловне, имели в его литературном творчестве давний генезис. Е.Е. Дмитриева отмечает, что одна из самых повторяющихся в его письмах «практических» тем - размышление об устройстве печи, которым, в частности, открывается роман «Русские ночи» (с. 21). Образ печи присутствует и в рассказе «Мороз Иванович», в педагогических сочинениях «Наука до науки. Книжка дедушки Иринея», в дидактическом рассказе «О том, что дядя Ириней видел в своей печке и как он о том рассказывал» (1848). В этом последнем русским крестьянам предлагалось брать пример с немецких колонистов, умеющих обогревать свои дома гораздо лучше коренного населения. Сюжет этот «любопытно соотносится» с письмом к Марии Павловне (с. 22). Тема железных дорог, занимавшая немало места в корреспонденциях Одоевского, также не нова для него: впервые она встречается в рассуждении писателя, завершающем его новеллу «Opere del Cavaliere Giambattista Piranesi».
Центральная тема писем Одоевского к Марии Павловне, отмечает Е.Е. Давыдова, - «тема крестьянской реформы, которая для него, конечно же, не была "со вчерашнего дня", вопреки и по сей день существующим представлениям о том, что поздний Одоевский из "апологета крепостничества становится его врагом, из сторонника привилегий дворянства превращается в их противни-ка"»1 (с. 23).
Автор считает главной загадкой личности Одоевского его умение сохранить в себе «и просветительские, и романтические идеалы в постпросветительскую и постромантическую эпоху» (с. 24). Существует устойчивое мнение, что писателя Одоевского не стало в 1844 г., т.е. после того, как он издал три части своих
1 См.: Голубева О.Д. В.Ф. Одоевский. - СПб., 1995. - С. 89.
«Сочинений», куда вошел роман «Русские ночи» и большинство написанных им и опубликованных на страницах журналов новелл и рассказов. Так утвердилось представление о том, что с этого времени писатель обратился исключительно к публицистическим жанрам - статьям, очеркам, фельетонам, и в целом предпочел литературному труду практическую деятельность. «Именно поэтому 1850-1890-е годы словно уходят из поля зрения исследователей творческого наследия Одоевского, если не считать музыковедов» (с. 25). Таким образом, для современников, а не только для потомков, существовало как бы «два лица Одоевского: сказочника, сочинителя (до середины 1840-х годов) - и важного государственного чиновника (1840-1860-е годы)» (с. 26).
Не оспаривая этой концепции, Е.Е. Дмитриева обращает внимание на константы, тематически объединяющие пафос его ранних и поздних произведений. По ее мнению, такой константой для Одоевского была «идея Служения». Называя всякую лень «славянщиной», он полагал, что человек, желающий приносить пользу, должен служить. В будущем обществе, которое Одоевский изобразил в утопическом романе «4338-й год», труд правителей, «первых сановников» описан как жертвенное служение обществу, где все здоровы и счастливы, кроме первых государственных деятелей, которые «стареют преждевременно... ибо этою ценою покупается благосостояние общества» (цит. по: с. 27).
По мнению автора вступительной статьи, самоотверженная общественная деятельность, или «Служение», началась для Одоевского не с середины 1840-х годов, как это принято считать, а в более ранние - «эстетический» и «мистический» периоды его творчества (с. 28). Государственно-общественную службу Одоевский начинает почти одновременно с литературной деятельностью и на протяжении почти 20 лет успешно совмещает одно и другое, хотя неоднократно он высказывал сомнения в действенности литературной профессии, сетуя на узость круга читающей публики. «В этом смысле Одоевский словно выбивается из "русской традиции" отношения к литературе как к общественной трибуне и общественному служению, противопоставив ей практическую деятельность одновременно и как более действенную, и как "возможность продолжения философствования в формах самой жизни" (тем самым повторив логику эволюции гётевского Фауста, с которым Одоев-
ского так любили сравнивать современники и с которым он любил себя сравнивать сам)» (с. 30).
Не отсюда ли неприятие Одоевским русских социалистов, его отзыв о метафизическом, а потому мертвом и отсталом социализме Герцена, - задается вопросом Е.Е. Дмитриева. По ее мнению, Одоевский «посвятил себя целиком и полностью благотворительной деятельности во имя "брата своего"»; для этого «маленького человека» он публиковал книги, организовывал приюты; он учреждал (как член Ученого комитета при Министерстве государственных имуществ) школы для государственных крестьян и т.п. (с. 31).
Автор обращает внимание и на такую составляющую в служении Одоевского как тяготение к правительственной верхушке общества, вызывавшее недоумение и скепсис среди его друзей. Посвятив себя благотворительности, Одоевский по необходимости сближался с великосветским обществом, был принят при дворе. Поэтому на страницах его писем мелькают имена великих князей, княгинь и других людей, много сделавших для России. Так в круг именитых и даже августейших друзей Одоевского вошла великая княгиня Саксен-Веймар-Эйзенах Мария Павловна.
Е.Е. Дмитриева отмечает, что «в самих личностях Марии Павловны и Одоевского, столь, казалось бы, различных и по воспитанию, и по социальному положению, было нечто поразительно их объединяющее - то, что можно было бы определить как редкое сочетание либерализма и легитимизма - духовный аристократизм, проистекающий из глубокого чувства ответственности» (с. 120). Свойственная Одоевскому идея служения общественному благу сочеталась у него с монархизмом и определенной консервативностью взглядов, в частности, таково его видение крестьянской реформы как гарантии от революционных потрясений. Та же двойственность отличала и Марию Павловну: «... никогда не ставя свою социальную роль великой герцогини под сомнение, она считала, что должна соединяться с духовным либерализмом, включающим в себя также и чувство ответственности, и признание прав других людей» (с. 121).
Автор статьи приводит запись из дневника Одоевского: «Судьба нашего отечества состоит, кажется, в том, что его никогда не будут понимать иностранцы» (цит. по: с. 123), отмечая, что та же мысль - о непонимании России Европой - пронизывает и его
письма к Марии Павловне. Для нее, в свою очередь, наблюдавшей за ситуацией «изнутри», все усугублялось еще и тем, что всякий дурной отзыв о России как воплощении деспотии и варварства (ставший общим местом немецкой прессы) воспринимался в качестве резкой критики ее семьи (с. 123). Как человек, воспитанный на просветительских идеалах, она видела основной источник подобных несправедливых оценок в отсутствии информации. В ее дневниках 1840-1850-х годов постоянно присутствуют размышления о незнании России, о которой «столько глупостей написано в наши дни», а между тем Мария Павловна была «уверена, что оценка и открытие России Европой служит интересам всех здравомыслящих людей» (с. 124). Ее собственное противодействие клевете, распространяемой о России, заключалось прежде всего в активно проводимой ею в своем герцогстве политике приобретения и распространения научных отчетов о путешествиях по России, географических карт и данных научной статистики.
Е.Е. Дмитриева отмечает, что Мария Павловна состояла в переписке с многими русскими литераторами, дипломатами и придворными. Отдельные своды и фонды в ее архиве составляет переписка с З. Волконской, Е. Мещерской, Э. Мещерским, П. Муха-новым, С. Уваровым, А. Бенкедорфом, В. Ханыковым. Два фонда разрозненной переписки с русскими литераторами, в которых содержатся также посылавшиеся авторами сочинения, известны под названием «Русская переписка Марии Павловны». Сюда, в частности, входят: письма В. А. Жуковского и его стихи на кончину Марии Федоровны (матери Марии Павловны); письма Анны Буниной с приложенными к ним стихотворениями; письмо Н.И. Гнедича с приложением перевода из Гомера; письмо Н.М. Карамзина и ответ на него Марии Павловны; письмо И. Лажечникова, сопровождавшее его походные записки русского офицера, в которых содержится описание двора Марии Павловны (с. 94). Среди других русских поэтов, присылавших ей в Веймар свои стихи (в автографах и списках) - Ю.А. Нелединский-Мелецкий, П.А. Вяземский, В.А. Жуковский, П.В. Голенищев-Кутузов, П.А. Корсаков («Стихи, петые в балете "Праздник в Стане союзных войск"»), М.Ю. Лермонтов (список «Последнего новоселья») (с. 95).
По поводу текстологических принципов реферируемого издания Е.Е. Дмитриева сообщает, что письма опубликованы по
автографам и авторизованным копиям, хранящимся в Великогер-цогском домашнем архиве Главного государственного архива Тюрингии в Веймаре (фонд «Русская корреспонденция Марии Павловны»); основную часть переписки общим объемом в 197 рукописных листов занимают пронумерованные письма-донесения В.Ф. Одоевского.
В Германии считают, что Марии Павловне, как верной ученице Гёте, удалось соединить русскую бюрократию с саксонским порядком. В последнее десятилетие своей жизни она создала специальную канцелярию по обработке материалов собственного архива. При этом Мария Павловна завещала, чтобы «никогда, ни сейчас, ни после, эти бумаги не подлежали публикованию» (цит. по: с. 127), в связи с чем ее сын Карл Александр в 1872 г. издал соответствующий указ. В 1894 г. по его распоряжению наследие Марии Павловны в целях лучшей сохранности передано в Тайный главный государственный архив. И хотя формально указ 1872 г. отменен не был, материалы фонда «открыты для исследователей и публикаторов с конца 1950-х годов» (с. 128).
В «Приложениях» опубликованы: «Речь в защиту abonné russe» В.Ф. Одоевского (оригинал на французском языке - в газете «Avenir de Nice», 1857, № 177-179, 181-182) и написанная в форме частного письма статья П. Бланшара «Открытие карнавала в Санкт-Петербурге... » (оригинал на французском языке - в журнале «Illustration. Revue universelle», 1859, № 836); Одоевский упоминает эту статью в письме к Марии Павловне от 11/23 марта 1859 г. (см. с. 240 реф. изд-я).
Книга имеет «Указатель имен».
Т.М. Миллионщикова
