CC BY
50
2008.03.015-016. ЛЕНСКИЕ СОБЫТИЯ И ИХ РОЛЬ В КРИЗИСЕ СТАРОГО РЕЖИМА. (Сводный реферат).
1.МЕЛАНСОН М. Расстрел рабочих на Ленских приисках и кризис царизма
MÈLANCON M. The Lena Goldfields massacre and the crisis of the late tsarist state. - College Station: Texas A&M University Press, 2006. -238 p.^
2. ХЕЙМСОН Л. Рабочее движение после Ленских событий HAIMSON L.H. The workers' movement after Lena: The dynamics of labor unrest in the wake of the Lena Goldfields massacre, (April 1912 -July 1914) // Haimson L.H. Russia's revolutionary experience, 19051917: Two essays. - N.Y.: Columbia univ. press, 2005. - P. 109-229.
Ключевые слова: Россия, 1910-е годы, рабочее движение, кризис царизма, Ленский расстрел рабочих 1912 г.
Принято считать, что расстрел рабочих на Ленских золотых приисках 4 апреля 1912 г. явился поворотным пунктом в истории России. Он вызвал широкую волну массового рабочего движения, что и привело в конечном итоге к падению царского режима. Однако классические интерпретации социальных историков-пессимистов представляются достаточно проблематичными в сегодняшнем историографическом контексте. Профессор истории ун-та Оберна (США) Майкл Мелансон на основе архивных материалов, мемуаров и прессы провел «анатомию» ленского расстрела: подробнейшим образом он изучил саму забастовку и последовавшие затем события в рамках широкого общеисторического контекста и поставил под вопрос известный тезис о «фрагментации российского общества» в предреволюционные годы (1).
Книга состоит из трех частей, в первой из которых рассматриваются природные условия региона, история экономического развития Восточной Сибири в целом и золотопромышленности в частности, прослеживается эволюция связанного с этой отраслью законодательства, в том числе трудового, дается история рабочего движения в регионе за период 1842-1912 гг. Вся история добычи золота в Восточной Сибири свидетельствует о том, что главной целью правительства являлось достижение максимальной эффективности этой отрасли, в связи с чем предпочтение было отдано частному предпринимательству с использованием наемного труда.
Однако «рыночный» подход самодержавия, крайне заинтересованного в пополнении золотых запасов, имел свои пределы: законами 1838 и 1870 гг. была создана разветвленная система государственного контроля, пишет М. Мелансон (1, с. 23-24). Трудовое законодательство 1880-х годов демонстрирует несомненную поддержку государством интересов возникших к этому времени крупных компаний. Кроме того, после введения в 1897 г. золотого стандарта все более тесными становятся связи правительства с золотодобывающей промышленностью (1, с. 45).
Особое внимание автор уделяет истории Ленских приисков, где в 1896 г. на базе паевого товарищества было создано акционерное общество Ленское золотопромышленное товарищество (Лензо-то), ставшее вскоре крупнейшим золотодобывающим предприятием в России. До 1902 г., пишет М. Мелансон, Лензото производило впечатление «энергичной, новаторской, хорошо управляемой и расширяющейся компании», которая заботилась об улучшении жизни рабочих и их семей. С приходом на пост главноуправляющего Белозерова, жесткого и жестокого администратора (ставленника Госбанка) положение дел изменилось в худшую сторону, поскольку все внимание стало уделяться получению высоких дивидендов, даже в ущерб развитию предприятия (1, с. 50).
К 1910-1911 гг. Лензото становится полновластным хозяином на огромной территории, установив монополию на продовольственное снабжение, транспорт, электричество. Оно не только содержало школы, церкви и больницы, но и доплачивало полиции и местным государственным служащим, включая почтовое ведомство. И хотя в этом отношении опыт компании не является уникальным (подобное наблюдалось, например, и в Юзовке), оторванность ленской «капиталистической утопии» от центров цивилизации давала возможность контролировать буквально все аспекты местной жизни, указывает автор (1, с. 52).
Особенно тяжело приходилось рабочим, большая часть которых прибывала из Европейской России вместе с семьями. Подписав контракт, они оказывались связаны по рукам и ногам, причем их каторжный труд оплачивался ниже, чем в других компаниях. В книге отмечается, что между золотодобывающими компаниями и государственными чиновниками, призванными их контролировать на местах, существовал очевидный сговор. Что касается централь-
ных властей, то, как пишет автор, «одни и те же высшие чиновники владели акциями Лензото, входили в совет директоров и возглавляли Госбанк». Начиная с 1909 г. в отчетах главного инженера приисков и губернатора появляются предупреждения о возможности социального взрыва (1, с. 63). Однако жалобы губернаторов на нарушения компанией законодательства ничего не значили перед «ленским высшим обществом», в составе акционеров которого была сама императрица-мать, и рабочие в этих условиях были совершенно бессильны (1, с. 77).
Во второй части книги подробнейшим образом реконструируются события весны 1912 г.: непосредственные причины, давшие толчок к началу забастовки; действия бастующих, персонала приисков, местных властей и полиции; приказы, поступавшие из Петербурга от центральных властей и руководства компании. В своем исследовании автор опирался на тезис М.М. Бахтина о том, что для реконструкции события следует рассмотреть всю полифонию голосов его участников, иначе оно превращается в безжизненную абстракцию (1, с. 143). Анализируя две противоположных версии событий - прорабочую и проправительственную, - он приходит к заключению, что в их основе лежали не только антагонистические интересы, но и два разных способа миропонимания, два разных языка, которые и способствовали возникновению двух не пересекающихся дискурсов.
У солдат, стрелявших в тысячную толпу рабочих, была своя правда, но большинство чиновников как в Петербурге, так и на местах выказали крайнюю недальновидность, недобросовестность, а зачастую и умышленное неисполнение закона, пишет М. Мелансон. Что касается рабочих, то они, хотя и допустили ряд ошибок, которые привели к усилению конфронтации и трагическому финалу, действовали «более честно, благоразумно и с большим самообладанием, чем представители закона и порядка» (1, с. 151). Забастовка изначально была мирной, и хотя началась она стихийно, в ходе ее рабочие продемонстрировали удивительно высокую степень организованности и дисциплины.
В заключительной шестой главе анализируется бурная реакция общества на ленский расстрел, которая, как считает автор, была очень схожей с реакцией на события Кровавого воскресенья. По стране прокатились забастовки и демонстрации в знак солидарности с ленскими
горняками. Наряду с рабочими свое возмущение действиями правительства выражали студенты и радикально настроенная интеллигенция, но, что особенно примечательно, пишет автор, к ним присоединились и многочисленные профессиональные союзы и ассоциации самого разного толка, включая, например, старообрядцев г. Витебска или же Союз содействия развитию образования немцев Южной России (1, с. 161-162).
В подъеме общественного протеста немаловажную роль сыграла пресса, которая крайне сочувственно сообщала о забастовках солидарности и вообще продемонстрировала удивительное единство во взглядах: интересы государства и народа журналисты всех направлений и оттенков политического спектра ставили выше интересов предпринимателей и «высоких персон». «За вычетом антисемитизма», пишет М. Мелансон, представленный в «Новом времени» анализ ленских событий заслуживает самой высокой оценки за проявленную гражданскую позицию и истинно государственный подход (1, с. 172).
Что касается Государственной Думы, то шумные дебаты, в ходе которых даже консерваторы обвиняли правительство в злодеяниях и требовали ответить за свои действия, на первый взгляд закончились провалом, поскольку так и не была принята резолюция по ленскому вопросу. И все же правительство сделало ряд уступок: для расследования трагедии была создана комиссия под председательством либерального сенатора Манухина, материалы которой недвусмысленно свидетельствовали в пользу рабочих.
Комментируя возникновение «небывалого консенсуса» по поводу оценки ленских событий, автор отмечает, что ни в каком обществе, за исключением тоталитарного, невозможно «утрамбовать» социальное недовольство в прокрустово ложе одного движения или единой для всех программы. В основе общественного возмущения, когда волна всеобщего гнева объективно, даже против воли, объединила те социальные элементы, которые в обычных условиях были противниками, лежали «общие ценности и представления», сформировавшиеся к 1912 г. Однако дело не шло дальше общего мнения и не выливалось в радикальную политическую программу переустройства государства (1, с. 181-182).
Возможно, заключает М. Мелансон, так называемая «фрагментация общества» в России начала ХХ в., которая, как считалось, явилась одной из главных причин катастрофы 1917 г., представляет собой
«нормальный» политический, социальный и экономический конфликт в быстро развивающейся стране (1, с. 183).
В работе одного из старейших американских историков-русистов Леонарда Хеймсона (2) исследуется реакция рабочих на ленские события, которые, как писал он в своей классической статье о проблеме социальной стабильности в императорской России, явились важнейшим катализатором роста революционных настроений. Статистические исследования предыдущих лет дополнены в представленной работе тщательным анализом материалов прессы, полицейских докладов, думских дебатов.
Демонстрируя замешательство застигнутого врасплох правительства и оппозиционных политических групп в Думе, которые так и не смогли прийти к консенсусу, Хеймсон подчеркивает, что реакция общества на расстрел ленских рабочих по своей силе была гораздо слабее и несравнима со всеобщим возмущением по поводу событий Кровавого воскресенья. Если говорить о реакции образованных и привилегированных классов, пишет он, то единственным исключением явилось студенчество, которое немедленно выразило свою солидарность с забастовщиками Ленских приисков. Однако в отличие от осени 1905 г. петербургские рабочие не выказали стремления к совместным выступлениям со студентами, и это было плохим предзнаменованием (2, с. 157-162).
В центре внимания автора - невероятно быстрое оформление классового сознания рабочих Санкт-Петербурга, что было продемонстрировано в ходе забастовок, прокатившихся по стране в ответ на ленский расстрел. Основное внимание Хеймсон уделяет психологической и поведенческой стороне процесса формирования идентичности, выдвигая на передний план наряду с классовой солидарностью рабочих чувство собственного достоинства. Это выразилось, в частности, в выдвигаемых многими забастовщиками требованиях «вежливого обращения».
Как показано в статье, молодое поколение городских рабочих с высоким уровнем грамотности, утратившее все связи с деревней и порвавшее с традиционной патриархальной культурой, явно не могло мириться с существующим порядком вещей. Чувствуя себя ущемленным, оно вступило в конфликт не только с «элитой», но и со старшим поколением высококвалифицированных рабочих - «отцами», и с прибывавшими из деревни новыми кадрами для промышленности. Хейм-
сон рассматривает эту коллизию в рамках понятий о конфликтующих идентичностях, отмечая, что превращение бывших «деревенских» в полноценных представителей пролетариата совершилось с исключительной быстротой (2, с. 192-194).
Характеризуя двойственность психологии петербургских рабочих, в которой одновременно уживались требования равенства и отстаивание своего особого положения, Хеймсон указывает, что это свойственно «зависимым или подчиненным группам в обществах, переживающих болезненный переход от касты к классу». В условиях модернизации эти группы поднимаются на борьбу против отношений зависимости, которые становятся к этому времени анахронизмом (2, с. 206-207).
Что касается социалистических партий, претендовавших на руководство рабочим движением, то концепции, тактика и эмоциональные символы, используемые большевиками, явно оказались более созвучны новым настроениям рабочих, чем позиция меньшевиков, которая не находила подкрепления в повседневном опыте и психологии пролетариата. Подчеркивая резкое усиление революционных настроений пролетариата на фоне радикализации всего русского общества, автор заключает, что рабочие ежеминутно ощущали себя «в тисках непримиримого конфликта со всей властью - с теми, кто в политическом, социальном или экономическом отношении стоит выше них - на фабрике, на улицах заводских поселков и на широких тротуарах Невского проспекта» (2, с. 229).
О.В. Большакова
