CC BY
156
2008.02.005. МАХЛАЮК А.В. СОЛДАТЫ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ: ТРАДИЦИИ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ И ВОИНСКАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ. - СПб.: Филол. ф-т СПбГУ; Акра, 2006. - 440 с. - Библиогр: с. 391-422.
Ключевые слова: Римская империя, I в. до н.э. - III в. н.э., римская императорская армия, социально-политические и военно-этические традиции.
Монография посвящена изучению социально-политических и военно-этических традиций римской императорской армии (I в. до н.э. - III в. н.э.), которые трактуются автором как противоречивое единство древних полисно-республиканских установлений и реалий профессионального войска, представлявшего собой своеобразное корпоративное сообщество, особый социальный организм и субъект политической истории. Книга состоит из введения, 14 глав и заключения.
По своему содержанию, целям и подходам данное исследование выполнено в рамках сравнительно нового (особенно в отечественной науке) направления, каковым является военно-историческая антропология. На основе широкого круга литературных и документальных источников рассматривается специфика римского воинского этоса, анализируются распространенные в гражданском обществе Рима представления, связанные с социально-политическими и морально-психологическими качествами профессиональных воинов.
Источники по изучаемой проблематике (глава I) весьма многообразны в типологическом, жанровом и хронологическом отношениях. Они включают литературные и юридические тексты, эпиграфические, папирологические, нумизматические и лингвистические данные, а также археологические материалы. Наиболее информативны, разумеется, литературные источники -памятники латинской и греческой историографии, ораторской прозы, произведения римских поэтов, специальная военно-научная и антикварная литература, сочинения христианских писателей. При этом, отмечает А.В. Махлаюк, необходимо учитывать, что эти произведения, за редкими исключениями, создавались людьми, социально и культурно далекими от рядовой солдатской массы, и образ
римского воина в них в значительной степени является продуктом устойчивой литературной традиции, оперировавшей некими общими идеями, словесными штампами и идеологическими клише, которые транслировались из поколения в поколение (с. 41-43).
Рассматривая по этой категории источников проблему восприятия военной службы, солдат и армии в целом в общественном сознании императорского Рима (глава III), автор отмечает безусловное доминирование их негативных характеристик, вызванное нарастающим обособлением или даже отчуждением профессиональной армии от остального общества. По своим специфическим интересам, ценностям и нравам римский солдат предстает как фигура чужеродная и антипатичная прежде всего интеллектуальной элите. Соответственно, обобщенный портрет рядового солдата малопривлекателен. В его морально-психологической характеристике превалирует набор пороков, обусловленных, по мысли античных писателей, его низким социальным происхождением и наемническим, по существу, статусом. Литературно-риторическая традиция трактует эти пороки (жадность, грубость, безбожие и т.п.) как первичную мотивацию поведения солдатской массы, фактически отождествляя эту массу с мятежной и своевольной «чернью» (с. 140).
Такого рода оценки, пишет А.В. Махлаюк, без сомнения, имеют под собой эмпирические основания, но показательны они не столько с точки зрения их соответствия действительности, сколько как указания на те пределы, в которых социальные и моральные качества римского воина мыслились как типические, общественно и идеологически значимые. Примечательно, что негативные характеристики почти полностью относятся к простым воинам, действующим в условиях гражданской войны или мятежа, в столкновении с обществом, своим командованием или властью. Совсем иным предстает рядовой римский солдат там, где он действует в согласии со своими командирами, сражаясь против внешних врагов. Здесь во многих эпизодах обнаруживается совпадение эталонной парадигмы воинского поведения (верность долгу, дисциплинированность, самоотверженность и т.п.) с реальными поступками и подвигами римских солдат.
Из подходов и оценок античных писателей вырисовывается еще одна принципиально важная для понимания специфики римской военной организации проблема, которую автор условно обозначает как соотношение «полисно-республиканских» и «импер-
ских» элементов. Конкретно, речь идет о том, как в условиях Империи мыслилась и реально развивалась дихотомия civis - miles и какое влияние имели республиканские идеологические постулаты на практику комплектования императорской армии (глава IV).
До возникновения в конце Республики профессиональной армии статусы гражданина (и, что не менее важно, собственника) и воина с идеологической и практической точек зрения были двумя взаимообусловленными ипостасями, с необходимостью предполагавшими одна другую. Считается, что переход к комплектованию армии на профессиональной основе разрушил характерное для классической полисной организации триединство «гражданин -собственник - воин» и привел к эмансипации вооруженных сил от гражданской общины. Однако, по мнению автора, такое представление не вполне оправдано. Феномен жесткого разграничения военной и гражданской сфер, отмечает он, прослеживается на протяжении всей римской истории. В раннем Риме войско (exercitus) и совокупность мирных граждан (civitas), статусы miles и civis резко отделялись друг от друга как во времени и пространстве, так в сакрально-правовом измерении. В сакрально-правовом плане войско рассматривалось в качестве самостоятельного, четко отделенного от других социальных групп и сакрализованного образования (sac-rata militia), подчиненного не гражданскому праву (ius) и не просто воинской дисциплине, но тому, что у Тацита именуется fas discipli-nae, т.е. совокупности сакральных, установленных и освященных богами норм и отношений.
С точки зрения сакрального права, войско конституировалось как таковое через религиозный по своей сути акт принесения воинской присяги (sacramentum), который и превращал гражданина в воина, ставя его в особые отношения с носителем власти в империи и богами. И такое понимание воинской присяги, как подчеркивает автор, сохранялось в эпоху Империи вместе со всеми другими сакрально-обрядовыми установлениями, составлявшими стержень взаимоотношений общины и войска (с. 148-149).
Несомненные корреляции между республиканскими традициями и нормативной практикой императорского времени обнаруживаются и в такой сфере, как социальные и моральные критерии отбора рекрутов. Именно с древнейшими сакрально-правовыми принципами, согласно которым войско считалось сакрализованной
группой, а воины соответственно являлись теми, кто «совершает священнодействия» (sacra faciunt), связано категорическое запрещение служить в армии представителям ряда социальных и профессиональных групп (рабам, вольноотпущенникам, актерам и другим лицам «позорных» профессий). Поэтому, отмечает А.В. Махлаюк, легионы эпохи раннего Принципата не были войском пролетариев, но пополнялись выходцами из «среднего класса», из наиболее цивилизованных и романизированных частей Империи. Основная линия первого принцепса и других императоров в политике рекрутирования заключалась в ориентации на отбор качественного пополнения -как по социальным, так и по моральным критериям, чтобы сделать из армии не сборище наемников и маргиналов, каким она отчасти была в период гражданских войн, но в своего рода элитный корпус граждан, специально отобранных и подготовленных.
Автор приводит целый ряд фактов конкретно-практического и нормативно-правового плана, свидетельствующих о том, что установка на качественное рекрутирование и на поддержание высокого престижа и морального авторитета военной службы в эпоху Принципата достаточно последовательно проводилась в жизнь. Такой подход по своей сути соответствовал базовым принципам гра-жданско-общинной военной организации, тому, что римляне относили к mores maiorum, а само их воспроизведение в императорском законодательстве подтверждает определенную преемственность в развитии армий Республики и ранней Империи с точки зрения принципиальной ориентации не на наемное, а на гражданское по составу войско. Сочетание принципа «гражданин - солдат» с профессиональным характером армии автор относит к числу бесспорных достижений Августа (с. 169).
Тем не менее появление в поздних источниках понятия corpus militare (военное сословие, военная корпорация), в отличие от терминов exercitus или militia, указывает, по-видимому, не столько на функциональную, сколько на специфическую социальную и политическую сущность императорской армии. Оно, как показывает автор в главе V, отражает реальный процесс развития в ней особой корпоративности и корпоративного духа. Это явление включало в себя приверженность солдат своим частям и подразделениям или армии в целом, ее традициям и вождю, воинской чести, а также профессиональную солидарность военных, их «замкнутость» на собственных
узкогрупповых интересах, обособление (физическое, социальное, психологическое, идеологическое) от гражданского населения.
Однако при всей исторической универсальности данного феномена, корпоративность римской императорской армии, пишет А.В. Махлаюк, имела свою специфику, восходящую, по его мнению, к полисно-республиканской традиции, которая как раз и делала военный лагерь и легион тем, что Вегеций называл «вооруженной общиной» (armata civitas), имея в виду их самодостаточность, универсальную приспособленность не только к ведению разного рода боевых действий, но и к удовлетворению разнообразных повседневных нужд.
Действительно, отмечает автор, по своей пространственной и сакральной структуре, элементам благоустройства и многим хозяйственным атрибутам военный лагерь был сходен с civitas, во многом воспроизводя даже ее социальную структуру. Для римских профессиональных солдат, проводивших на службе не один десяток лет, он становился настоящим родным домом, который давал воину чувство социальной защищенности и морально-психологического комфорта, обеспечивал возможность карьерного роста и повышения социального статуса (с. 174-175).
Внутри воинского сообщества, как и в гражданской общине, важнейшая интегрирующая роль принадлежала тем товарищеским связям и дружеским объединениям, которые возникали среди солдат в ходе совместной службы как результат тесного повседневного общения, общих опасностей и интересов и которые отчасти компенсировали отсутствие родственных и гражданских связей. Анализ эпиграфических данных, проведенный автором в главе VI, подтверждает существование в рамках воинских частей различных неформальных микрообщностей, основанных на дружеских, земляческих, религиозно-культовых и других связях. Члены этих неформальных групп обычно фигурируют под термином commilitiones («соратники», «боевые товарищи»), который используется наряду с общеупотребительными терминами, обозначающими друзей (amicus, frater) (с. 193, 200). Отношения военного товарищества существенно повышали боеспособность подразделений, но оборотной стороной солдатской солидарности являлись круговая порука и еще большее усиление корпоративности воинского сообщества,
которая, по мнению автора, с максимальной силой проявлялась именно на уровне легиона (с. 204).
Непосредственным механизмом самоорганизации воинского сообщества и выражения его властной роли был институт военной сходки (тойю miHtaris), рассматриваемый в главе VII. На основе имеющихся свидетельств автор выделяет такие функции воинской сходки, как церемониальная, информационно-агитационная и, наконец, потестарная. Разумеется, отмечает он, потестарная функция сходки лежала вне формально узаконенных норм. Она основывалась на прецедентах и обычаях. Но именно через этот институт армия включалась в действие системы акцептации императорской власти, выступая, особенно в кризисных ситуациях, в качестве ключевого и во многом самостоятельного субъекта политической борьбы.
В целом, пишет А. В. Махлаюк, сам тот факт, что войско могло инициировать назначение на тот или другой пост и рекомендовать к награждению, даровать или санкционировать различные почести, с достаточной очевидностью свидетельствует о важной роли легионеров как римских граждан, сохранявших ^ suffragii. Очевидно также, что эти традиции позволяли воинской сходке не только отстаивать профессионально-корпоративные интересы солдат, но в ряде случаев конституироваться в качестве органа самоуправления и даже становиться одним из непосредственных источников верховной власти наряду с сенатом и народом (с. 221).
Другой формой волеизъявления армии был военный мятеж. В главе VIII автор останавливается на некоторых специфических чертах римского военного мятежа, связанных с его правовыми аспектами, особенностями его протекания и с действием субъективного фактора, прежде всего с ролью тех представителей воинской массы, которые в источниках именуются зачинщиками и вождями мятежа. В литературных источниках при описании солдатских волнений и мятежей обычно подчеркиваются анархически-оргиастические и иррационально-стихийные аспекты. Однако, отмечает автор, при более внимательном анализе механизма военного мятежа можно видеть, что римские солдаты вели себя не как простые наемники, но ощущали себя носителями суверенной власти, партнерами и опорой императора. Таким образом, солдатский мятеж в Риме, традиция которого, впрочем, начала складываться еще с раннереспубликанского времени, никогда не был направлен про-
тив римского государства как такового. Но в условиях Империи профессионально-корпоративные интересы армии были неразрывно связаны с вопросом о главном носителе власти, от которого зависело обеспечение требований солдат. Поэтому практически каждый мятеж являлся актом политическим независимо от того, имел ли он целью смену субъектов власти или диктовался сугубо корпоративными интересами (с. 246). Эта потенциальная «мятежность» войск, наряду с прочими факторами, диктовала особый модус взаимоотношений императора и армии, который включал в себя такой важный элемент как войсковая клиентела (глава IX).
Феномен личных связей между полководцем и его армией, выступавший в форме отношений патроната-клиентелы, возник в эпоху поздней Республики вместе с появлением профессиональных армий. Однако в эпоху Империи эти отношения получили своеобразное развитие. Военная клиентела, основанная как на разнообразных неформальных узах, так и на военной присяге и взаимных обязательствах договорного характера, была монополизирована принцепсами и стала одним из ключевых факторов функционирования политической системы Римской империи.
Неоднозначное переплетение древних традиций и ценностных установок с новыми тенденциями в развитии военной организации Рима обнаруживается также и в сфере воинских ценностей. Это относится, прежде всего, к традициям воинской дисциплины (глава X). Ее аксиологическое значение раскрывается через оппозицию между героической нормой, выраженной понятием «суровость», и разнообразными пороками, которые были результатом заискивания и потворства солдатам со стороны военачальников. Начиная с позднереспубликанского времени в источниках все более настойчиво подчеркивается необходимость соблюдения определенного баланса между этими двумя полюсами. Такие суждения, пишет автор, показывают, что в условиях профессиональной регулярной армии дисциплина определялась не только и не столько суровостью, сколько продуманной организацией, систематическим обучением личного состава, строгой командной иерархией, корпоративной сплоченностью, различными льготами и поощрениями, перспективами карьеры и социального возвышения, а также авторитетом императора (с. 298).
Не менее значимой категорией системы ценностей римской императорской армии было понятие воинской доблести (virtus), которая всегда рассматривалась как неотъемлемое качество римлян. Специфика римского понимания воинской доблести, отмечает автор, состояла в том, что данная категория была органически связана с представлениями о чести и славе. Последние, однако, имели в императорской армии чисто корпоративный характер. В них доминировало отнюдь не патриотическое начало, но достойная репутация самого воинского коллектива и его вождя. Кроме того virtus, honos, gloria не мыслились вне агонального контекста, духа состязательности, который сознательно культивировался с помощью хорошо разработанной системы поощрений и соответствующего стиля поведения военачальников и императора (с. 318).
В главе XII рассматривается роль воинских почестей в виде повышения в чине и награждения знаками отличия в системе ценностей римской армии. Об их значении в глазах самих солдат вполне определенно свидетельствуют эпиграфические источники, в которых подробно перечисляются этапы и обстоятельства служебной карьеры. Глава XIII посвящена изучению армейских культов -religio castrensis, которая в числе прочих факторов служила выражением профессионально-корпоративной идентичности воинского сообщества. Весьма важным аспектом религиозно-культовой практики императорской армии было почитание военных знамен (signa militaria), которые не только играли большую роль в управлении войсками в бою и на марше, но также воплощали собой индивидуальность воинских частей и подразделений. Анализ литературных и эпиграфических источников (глава XIV) показывает, что в основе крайне трепетного отношения римлян к военным знаменам (не имевшего аналогий у других античных народов) лежали сакральные представления о сущности signa. Вероятно, пишет А.В. Махлаюк, почитание знамен было связано с культом Гениев воинских подразделений, а сама сакральная сущность signa, судя по всему, была близка к понятию нумена - особой божественной силы, присущей некоторым предметам и лицам (с. 375).
Таким образом, отмечает в заключении автор, традиции и ментальность императорской армии по многим своим параметрам и компонентам непосредственно коррелируют с исконной римской шкалой ценностей. Разумеется, в профессиональной армии, как в
определенной степени обособленном специфическом сообществе, формируется особый воинский этос, базирующийся на профессионально-корпоративных по своему характеру ценностях, в известной степени отрицающих или трансформирующих прежние идеалы. В то же время консерватизм военных традиций предопределял сохранение - хотя и в трансформированном виде - ряда базовых военно-этических понятий и институтов, закрепленных обычаем, военным правом и сакральными установлениями, которые были связаны с полисно-республиканской эпохой (с. 383).
А.Е. Медовичев
