CC BY
10
ИСТОРИЯ СОЦИОЛОГИИ
2008.02.005. ГИЛЬГЕНМАНН К., ШВЕЙЦЕР Б. HOMO-SOCIOLO-GICUS-SAPIENS: ЭВОЛЮЦИОННО-ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ
ИЗМЕРЕНИЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ ЧЕЛОВЕКА. GILGENMANN K., SCHWEITZER B. Homo-sociologicus-sapiens: Zur evolutionstheoretischen Einbettung soziologischer Menschenmodelle // Ztschr. für Soziologie. - Köln, 2006. - Jg. 35, H. 5. - S. 348-371.
Карл Гильгенманн и Бертольд Швейцер (университет г. Оснабрюк, ФРГ) оценивают социологическую, экономическую и биологическую модели человека с точки зрения объяснения сложных социальных феноменов. Они полагают, что предпочитаемой социологами модели социализированного человека недостает эво-люционно-теоретической глубины. Такое расширение придало бы ей объемность, подчеркнув независимость влияний генетических, культурных и ситуативных факторов. В свете теории Дарвина развитие культуры можно представить как разновидность адаптивного процесса, в котором генетически наследственные отношения организм/среда запечатлеваются в эмерджентных формах социальной системы. Через эволюционные механизмы проясняется роль участия индивидов в социокультурной динамике.
Современная дискуссия о факторах, структурирующих социальный порядок, меняет концепт человека уже на уровне описания элементарных социальных единств. Традиционное социологическое описание общества строилось на аналогии с живым организмом, с согласованностью его функций. Оно, однако, затушевывало черты соперничества, конфликтности, неизменно сопутствующие процессам естественного отбора и накопления изменений. Биологи пытаются устранить это упущение и, внося свой вклад в дискуссию, синтезируют дарвиновские идеи эволюции с новейшими достижениями в области генетики и этологии. Авторы отмечают, что на вопрос о самостоятельной значимости культуры в эволюции че-
ловеческого мира биологи и социальные ученые дают разные ответы. Ученые активно обсуждают три модели каузальных факторов, базовых для становления человеческого мира, - ген, окружающая среда и культура (с. 350).
По мнению авторов, вышеуказанные подходы руководствуются принципом экономии объяснения. Они выступают против такого редукционизма (будь то биологизм, культурализм или рационализм), затемняющего воздействие других факторов. Во всех трех моделях человеческое поведение рассматривается не как источник изменений, а как результат преимущественно внешней селекции. Самостоятельная деятельность индивидов, особенность их онтогенеза и культурное пространство индивидуальных решений совершенно не учитываются.
Если человеческая природа признается изначально социальной, следует допустить, что биологически наследуемые образцы поведения непригодны (и неприспособленны) для культурно-развиваемых форм человеческой жизни (с. 351). Связь генетической организации с окружающими условиям - относительно константна, а взаимосвязи человека, напротив, многовариантны и предполагают активность. Изменения, производимые культурой можно толковать как адаптивное преимущество, которое, умножая отношения организм - среда, превращают их в отношения система -среда (с. 351).
Такой взгляд позволяет увидеть обратную связь действий и переживаний индивидов с ходом естественной эволюции. Она может наблюдаться уже на микроуровне, поскольку с точки зрения индивида культурная и естественная среда не противостоят друг другу, но в равной мере являются экзогенными факторами. Авторы, таким образом, хотят показать, что открытость человека динамической переработке влияний культурного и естественного окружения и информационную сплоченность элементарных социальных единств по отношению к внешним воздействиям можно объединить в одной модели.
Согласно этой модели отбор и изменения могут быть и ожидаемым результатом соревнования акторов, и непредвиденным эффектом макро- микротрансформации в ходе развития групповой идентичности. Эволюционные механизмы осуществляют функции репликации, изменения, отбора и дестабилизации. Специфически
культурное замещение этих функций - сохранение, конкуренция, идентификация, технизация - характеризует механизмы человеческого воздействия (с. 523). Люди формируются на макроплоскости общностей и рынков, институциональные варианты которых отбираются посредством проб и ошибок. Они же на микроплоскости образуют вследствие естественных ограничений своей природы решающее препятствие для сохранения этих институтов.
Именно онтогенентическое препятствие - «узкое место» человеческой организации, которое затрудняет пополнение культурного потенциала институтов, - дает ключ к объяснению генезиса (эквивалентных гену) элементарных единств, их циклической регенерации, обеспечивающей относительную стабильность социальных систем (с. 352).
Гильгенманн и Швейцер исходят из того, что факты естественной и культурной эволюций можно наблюдать и описывать одними и теми же теоретическими средствами. Многое из специфики культурной эволюции человека заложено уже естественным образом. Это касается прежде всего изменений экологической ниши человека в процессе общественного разделения труда и развития свойств индивидуальности. Символическая генерализация и преемственность поколений создают кумулятивный эффект, из которого развивается самостоятельная сфера культуры в границах, определяемых природными условиями и организмом.
Преимущества тех или иных культурных институтов авторы пытаются объяснить воздействием элементарных единств на коммуникацию, поддерживающую порядок внутри популяции. Присоединяясь к мнению американских исследователей П.Дж. Ричерсона и Р. Бойда (2005), они полагают, что условием культурной эволюции является не только трансляция накопленных в живой истории наследственных качеств, но и их двойное движение (с. 353).
Эволюционные механизмы - традиция и техника - являются в этом смысле в равной мере конститутивными составляющими человеческой культуры. Технизация представляет собой движение вверх с последствием макроизменений в социальных структурах. Сохранение традиции - движение вверх с последствием ее воссоздания на микроплоскости социального поведения. Микроплоскость обозначает первичную область действия естественных установок, макроплоскость - культурно расширяющуюся компетенцию (с. 357).
Иначе говоря, человеческая культура обладает специфическим потенциалом управления эволюционными механизмами. То, что на одном уровне выглядит как естественный отбор, на следующих уровнях - как изменение, которое, в свою очередь, обновляет выбор диспозиции (с. 358). При этом именно индивиды, а не институты (информационно закрытые копируемые единства) играют активную роль побудителей изменений, поскольку они форсируют решение проблем в конкурентных условиях расширения и разграничения своих культурных ниш и тем самым одновременно распространяет свои институты.
С ростом и усложнением социальных систем возрастает и потребность в объяснении развития культуры. В эволюционной перспективе не существует более загадочного феномена, чем глобальное распространение определенных культурных образцов, которые становятся как бы «продолжением руки» нашей генетически наследуемой программы.
Очевидно, распространение человеческой популяции и условий ее обитания средствами культуры само порождает выбор универсалистского образца институтов. Однако даже если эмпирически признать эту тенденцию, следует подумать о высокой степени сопутствующего ей риска.
Адаптивное преимущество ускоренной эволюции культурных миров человека сопряжено с непредсказуемостью результатов культурного отбора, утверждают вслед за Ричерсоном и Бойдой авторы (с. 362). Поэтому упор в объяснения факторов устойчивости, сплоченности больших социальных единств нужно делать, полагают они, на развитии форм родства. Этнолингвистические институты являются базовыми для различения ингрупп и аутгрупп, благодаря чему групповой культурный отбор получает направление, которое может регулировать социальный порядок с помощью установления границ однородности и интеракции. На протяжении тысячелетий эти границы постепенно размываются, и формируются все большие культурные единства.
Участие индивидов в этом механизме дестабилизации культурных институтов продиктовано потребностью в собственной устойчивости. Индивидуальность - центральное свойство биологической эволюции, влияющее на темп изменений культурной среды и подвижность приспособления.
Углубление дифференциации функциональных областей в современных обществах ведет к преобразованию механизма идентификации - освобождению от давления образцов поведения локальных групп и повороту к абстрактным ценностным ориентирам, к самоидентификации. Такая трансформация, однако, эволюционно неустойчива и достаточно опасна (т.е. требует организованной защиты государства). Ее дестабилизирующий характер увеличивает потребность в когнитивной переработке растущей социальной сложности с помощью символически обобщаемых выборов (с. 364).
Для передачи культурной информации в процесс обучения других важно не только «что», признается эволюционно успешным, но и «как» (какой когнитивный ресурс используется), подчеркивают авторы. Вариации экологической ниши человека не беспредельны, а человеческий фактор остается неучтенным элементом общественной жизни и социальных институтов. Поэтому психологические знания о человеческой природе чрезвычайно важны для социологического объяснения.
Установка на инновационное поведение в обществе модерна зиждется на понимании того, что подражание, имитация и нормативный конформизм, для которых не существует соответствий в естественной эволюции, являются культурными достижениями индивида. На этом фоне именно идентификация с группой представляется коллективным стабилизатором, «экономящим труд» индивидуального приспособления. Отличаясь от кажущихся в данной ситуации рациональными альтернативных действий, она все же может считаться успешной, поскольку в возрастающей степени увеличивает возможности индивида.
Современное общество ставит задачу обучения культурно наследуемому знанию средствами педагогической организации (как предлагал Дюркгейм), но недооценивает латентного характера образования базы, которой оно обязано относительной стабильностью социальных структур. Обучение осуществляется в ходе общения детей и взрослых.
Рассмотрение педагогики как средства согласования врожденных когнитивных свойств человека с требованиями общества должно углубить понимание эволюционных преимуществ биологических ограничений человеческого познания. Коль скоро обучение инвестирует развитие способности выживания, следует избе-
гать его произвольного ускорения и бесконтрольного воспроизводства. Интенсификация обучения должна принимать в расчет прочность когнитивных ресурсов, поскольку при изменении условий среды существует риск возникновения впоследствии адаптивных препятствий. Выбор подходящих или неподходящих образцов для подражания зависит не только от кумулятивных эффектов, но и от генетически управляемых органических процессов созревания. Так, к особенно настораживающим следствиям культурной эволюции можно отнести необратимость ранних процессов обучения, сообразующихся со схемами первоначальной оценки и конструкций реальности.
Взгляд на человеческое детство как время институционального образования связан с осознанием познавательных ограничений, восполняемых особенными формами восприятия (с. 368). К ним относяится доверие и детский реализм - довербальные и ранние вербальные виды коммуникации, а также отсутствие у детей отстраненного наблюдения второго порядка. К ним также можно причислить гордость и стыд в качестве механизмов управления, которые открывают в зазоре между генетической предопределенностью и рациональной оценкой ситуации широкое поле когнитивных реакций. Индивиды не замечают трансцендентных оснований институтов, потому что они закладываются в детстве.
В заключение статьи авторы подчеркивают значимость понятия рациональности для теории культурной эволюции. Близорукость человеческих прогнозов и непредсказуемость их последствий составляет центральную проблему изменения окружающей среды в дарвиновской концепции естественного отбора. В противоположность этому понятие рациональности в приложении к теории культурной эволюции подразумевает, говоря словами Н. Элиаса, «расширение принуждения к дальновидности» (с. 368).
Л. В. Гирко
