CC BY
67ВЛАСТЬ ФОРМ: ОБРАЗЫ ЭВОЛЮЦИИ
В.С. Авдонин
СИНТЕЗЫ В ЭВОЛЮЦИОННОЙ БИОЛОГИИ И СЦЕНАРИИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ С СОЦИАЛЬНЫМИ НАУКАМИ1
В исследованиях междисциплинарной интеграции выделяются несколько подходов, о части которых уже говорилось в наших предыдущих публикациях [Авдонин, 2014; 2015]. В частности, то внимание, которое было уделено интегрирующей роли транс- или метадисицплинарных методологических органонов (математики / метретики, морфологии / морфе-тики и семиологии / семиотики), указывало на наш преимущественный интерес к междисциплинарности метанаучного типа, исследуемой в рамках метанаучного подхода. Между тем по мере фокусировки рассмотрения на области конкретной интеграции отдельных наук в поле зрения неизбежно попадают и другие формы междисциплинарности. Прежде всего, в этом случае говорят о междисциплинарности двух (или более) конкретных наук или даже о междисциплинарности внутри отдельной науки [Мирский, 1980; Огурцов, 1988; Чебанов, 2007]. Последнюю форму следует подчеркнуть особо. Вполне очевидно, что междисциплинарные интеграционные тренды воздействуют на науки не только «извне» (из других наук и мета-научных областей), но и «изнутри», возникая в рамках самой данной науки. Это «внутреннее» (внутридисциплинарное) давление в направлении междисциплинарной интеграции становится тем сильнее, чем активнее развивается сама данная наука и чем шире становится в ней фронт исследований и сложнее и многоаспектнее - ее предметная область. Это развитие во многом обеспечивает успехи науки, расширяет ее возможности по получению новых знаний и решению новых задач. В то же время эта ситуация создает и определенные риски, связанные с фрагментацией или даже распадом предметной области данной науки, нарушениями в научных коммуникациях, накоплении и трансляции знаний. Поэтому процесс «внутренней междисциплинарности» нуждается также в определенных консолидирующих усилиях, позволяющих сохранять все более сложное и дифференци-
1 Исследование выполнено при поддержке гранта Российского научного фонда
(проект № 17-18-01536).
111
рованное единство научной области. Как правило, они приобретают вид теоретических «синтезов», нацеленных на упорядочивание и согласование теорий данной науки вокруг ее базовых принципов, положений и допущений.
В какой-то мере эти внутринаучные «синтезы» можно уподобить становлению научных программ, о которых писал И. Локатос. В их структуре он, как известно, выделял теоретические ядра и окружающие их подвижные «оболочки», позволяющие таким программам быть более гибкими и эффективными средствами развития науки, чем просто «теории» в понимании Поппера [Локатос, 1995; Ьока1»8, 1980]. Гибкостью и подвижностью программ при наличии в то же время их конкуренции Локатос пытался обосновать в целом кумулятивный характер развития науки. Нас же при сравнении синтезов с программами будет интересовать преимущественно их междисциплинарный потенциал или способность определяемого ими фронта исследований одной научной дисциплины эффективно взаимодействовать с другими, обогащая и расширяя при этом область научного знания в целом. И в этом смысле «синтезы» (как и программы) могут различаться как степенью широты и интенсивности такого взаимодействия, так и степенью глубины и эффективности воздействия научных дисциплин друг на друга и на более широкие области научного познания в целом.
Ниже мы попытаемся применить эту общую схему к ситуации в области современных биологических наук, и прежде всего - в эволюционной биологии как области наиболее выраженного применения теоретических синтезов. Рассматривая эти синтезы (представленные в какой-то мере и как научные программы) с точки зрения содержащегося в них междисциплинарного интеграционного потенциала (включая как знания, так и методологии), можно пытаться как оценить степень открытости данной области наук к интеграции, так и наметить ее возможные конкретные пути и направления. Применительно к эволюционной биологии обычно говорят о ее более тесной интеграции с естественными и точными науками. Но нас будет интересовать и другая интеграционная тенденция - к междисциплинарной интеграции эволюционной биологии с социальными науками. В какой мере и как эволюционные синтезы в биологии могут способствовать либо препятствовать ее интеграции с социальными науками? Насколько эта интеграция сегодня возможна и продуктивна, каковы ее направления, методы, предметные области? Ниже мы попробуем ответить на эти вопросы, рассматривая как общие тенденции развития эволюционной биологии, так и конкретные примеры.
1. Классический или стандартный синтез в современной биологии
К числу наиболее известных теоретических синтезов в биологических науках относится так называемый «классический эволюционный синтез», или синтетическая теория эволюции (СТЭ), получившая широкое
112
признание в середине ХХ в. Прежде всего синтез охватил биологическую систематику, селекционные исследования и генетику, но затем в него были вовлечены и другие биологические науки - палеонтология, цитология, молекулярная биология, биохимия, этология, биогеография и т.п. Постепенно эволюционный синтез стал важнейшей теорией, объединившей так или иначе почти все биологические науки, получив отклик и признание также за пределами собственно биологии. Как отмечают многие историки биологии [Provine, 1980; Smocovitis, 1996; Mayr, Provine, 1998; Грант, 1991; Колчинский, 2015], главной заслугой синтеза было то, что он закрепил и распространил в биологических науках дарвиновские идеи биологической эволюции как процесса небольших случайных изменений, направляемых естественным отбором, подведя под них мощную базу генетических и фенотипических исследований биологии середины ХХ в. Первоначально синтез выступал в виде отдельных идей, тезисов, гипотез, проявляясь скорее как теоретическая тенденция, полноценным же фактом биологической науки он стал лишь после публикации исследовательских работ его «архитекторов» (Ф.Г. Добржанского, Э. Майра, Дж.Г. Симпсона, Дж.Л. Стэббинса и др.), в которых гипотезы и теории подтверждались обширным эмпирическим материалом. После появления этих исследований, опирающихся на эволюционный синтез, они могли выступать в качестве образцов и ориентиров для практических исследований в биологии, т.е. быть уже не просто теорией - а обобщением практики исследований.
В методологическом плане важно также отметить, что синтез сопровождался дискуссиями о статусе и методах биологии как науки, сопоставляемой с другими естественными науками, - прежде всего физикой и химией, демонстрировавшими выдающиеся достижения и успехи [Smocovitis, 1996]. В них подчеркивалась необходимость превращения биологии в полноценную науку, опирающуюся на строгие теории и точные методы, и критиковались «старые» традиции биологии, в которой господствовали дескриптивные методы натуралистов и метафизические представления. В целом на карте истории и философии науки появление СТЭ можно в какой-то мере связать с популярными в тот период неопозитивистскими тенденциями в представлениях о науке, ее свойствах и критериях научной рациональности. В числе этих свойств, хорошо известных историкам науки, как правило, выделяют логическую строгость объяснительных теорий, опосредованно опирающихся на некоторые эмпирические факты, которые способны подтверждать либо опровергать теоретические конструкции.
С точки зрения нашей тематики междисциплинарного потенциала важно также отметить, что эволюционный синтез в биологии тяготел к формированию определенного набора междисциплинарных интеграционных взаимодействий (или интерфейсов), как внутренних, так и внешних. К числу внутренних интерфейсов можно отнести прежде всего интеграцию генетических и фенотипических исследований в биологических науках. Ее суть выражалась в обосновании и изучении связи между процесса-
113
ми изменений на генетическом уровне и изменениями фенотипа, приспособленностью и естественным отбором. В работах архитекторов СТЭ было показано, что случайные генетические изменения (мутации) в ходе постоянной рекомбинации генов при скрещивании (кроссинговере) в конце концов находят проявление в фенотипе и подпадают под действие естественного отбора. Ослабляя репродуктивную способность организмов с неблагоприятным для адаптации фенотипом, отбор постепенно сокращает в популяции частоту проявления соответствующего генотипа, одновременно повышая частоту проявления нейтральных или более благоприятных генетических сочетаний. Ключевой отраслью синтетических исследований стала популяционная генетика, позволявшая изучать изменения в генетическом материале (генофонде) популяции в связи с изменениями ее численности, адаптивных характеристик, среды обитания. На этой почве возникали различные внутренние интерфейсы между отраслями биологии -генетикой, систематикой, палеонтологией, биогеографией и т.д. [Huxley, 1942; Грант, 1991; Smocovitis, 1996].
Один видных представителей СТЭ Эрнст Майр, говоря о «великом примирении» в биологии исследований фенотипического и генетического уровней, связывал его с особенностями синтетических исследований. В них достигается взаимосвязанность постановки вопросов о ближайших (фенотип) и отдаленных (генотип) причинах изучаемых явлений, согласованные ответы на которые обеспечиваются с помощью так называемых функционалистских (а не эссенциалистских или типологизирующих) понятий [Mayr,1982]. В частности, он приводил в качестве примера различия между эссенциалистским определением вида через совокупность фенотипи-ческих признаков и своим «популяционным» и функционалистским определением вида через репродуктивную изоляцию [Mayr, 1963; Майр, 1968].
Что касается внешних «интерфейсов» биологических наук, то наиболее очевидным для СТЭ был интерфейс через популяционную генетику с точными науками - математикой и статистикой. В работах по СТЭ (Фишер, Холдейн, Райт и др.) были предложены математические модели эволюционирующих популяций, в которых рассматривались связи между частотами генетических аллелей в популяциях и их репродуктивностью. Одной из самых известных в этой области была, например, теорема Фишера, доказавшая статистико-вероятностную корреляцию численности популяции с накоплением в ее генофонде адаптивно благоприятных генетических мутаций [Fisher, 1930]. В дальнейшем были сформулированы и многие другие теоремы, уточняющие и раскрывающие связи между генетическими изменениями и адаптивными возможностями популяций [Provine, 1978].
Синтез вносил вклад и в формирование интерфейсов биологии с химическими и физическими науками (биохимия, биофизика). В связи с этим Майр предлагал выделять в биологии так называемые структурную и объяснительную / теоретическую редукции. Первая означает, что биоло-
114
гические объекты в биологии вполне допустимо рассматривать как состоящие из физических и химических компонентов (элементов, структур, процессов) и исследовать их с этих позиций. Но в теоретических объяснениях этого недостаточно, поскольку в биологии они образуют новый уровень функциональных взаимодействий, требующих отдельного теоретического объяснения. В этом смысле теоретический синтез в биологии выступает в качестве более сложного уровня объяснения, как бы надстроенного над объяснениями физико-химических теорий [Mayr,1982; Mayr, 2004].
На основе эволюционного синтеза формировались и новые контуры интерфейсов биологии и областью социальных и гуманитарных наук. И здесь синтез имел иную версию, чем попытки симбиоза классических дарвиновских идей с социальными науками в конце XIX в. Тогда теорию естественного отбора пытались применить к социальным процессам напрямую, просто исходя из внешнего сходства биологической эволюции и социальной. При этом не осознавались ни сложность первой и второй, ни степень их различий, ни характер взаимодействий между ними [Die Rezeption ... 1995]. Для СТЭ ситуация с биологической эволюцией была более понятной, в ней была осознана ее сложность, но также и доступность для научного познания. В целом это вело к тому, что и во взаимоотношениях с социальными науками эволюционный синтез проявлял себя более осторожно.
Хотя успехи эволюционной биологии, разумеется, привлекали представителей социально-гуманитарного знания. Наиболее характерной здесь стала ориентация на сближение эволюционной биологии с психологией, культурологией, а также с выделившейся в философии эволюционной эпистемологией. В последнем случае интерфейс с философией / эпистемологией формировался через становление в эволюционной биологии науки о поведении биологических видов - этологии, на основе которой была выдвинута так называемая «филогенетическая» теория познания [Campbell, 1965; Lorenz, 1973; и др.]. В философии сторонниками такого сближения выступили, в частности, К. Поппер, У. Куайн, Г. Фоллмер, С. Тулмин и др. В зоне сближения СТЭ с социологией и культурологией возникла теория так называемой генно-культурной коэволюции или двойной наследственности (о ней речь пойдет в третьем разделе), а в зоне сближения с психологией - эволюционная психология.
Важными событиями для эволюционного синтеза в биологии были открытие структуры ДНК, молекулярных механизмов наследственности, расшифровка генетического кода в 50-60-е годы. Возникшие новые направления исследований в основном подтверждали базовые положения эволюционного синтеза, в частности эволюционные изменения на молеку-лярно-генетическом уровне, и так или иначе включались в его научную программу [Smocovitis, 1996; Cain, 2009]. В этом смысле СТЭ продолжала демонстрировать свой интеграционный потенциал в области биологических наук (например, симбиоз классической и молекулярной генетики) и
115
статус их внутреннего междисциплинарного интерфейса. При этом развивались прежние (с физикой и химией) и возникали новые внешние интерфейсы, направленные, в частности, на взаимодействие генетики с информатикой, лингвистикой, коммуникативными науками.
В то же время нельзя не отметить, что бурное развитие биологических наук в последние десятилетия ХХ в. постоянно порождало и умножало проблемы для классической модели СТЭ. Новые исследования давали результаты, которые в рамках СТЭ не всегда удавалось объяснить, для согласования новых данных требовались дополнения и модификации отдельных теоретических принципов и допущений. Все чаще возникали дискуссии об излишне догматическом характере СТЭ и о необходимости «расширения синтеза» в биологических науках [Pigliucci, 2007; Müller, 2007; Wade, 2011]. В какой-то мере к началу XXI в. положение СТЭ стало напоминать ситуацию, о которой писал Локатос, характеризуя проблемы в развитии научных программ. Кроме твердого теоретического «ядра» и подвижных, гибких «оболочек» научные программы, по Локатосу, имеют также «положительные и отрицательные эвристики». Это значит, что в первом случае они способны предсказывать, прогнозировать появление в исследованиях новых фактов, а во втором - в основном ориентируются на объяснение со своих позиций уже обнаруженных фактов, не укладывающихся в прежние объяснения. Ситуация, в которой отрицательная эвристика начинает преобладать над положительной, считается в концепции Локатоса признаком кризисного состояния научных программ [Lokatos, 1980, p. 48-52].
Можно ли в связи с этим говорить о кризисе СТЭ в ее современном состоянии и о тенденциях дополнения или замены ее новым «расширенным синтезом»? Позиции историков биологии, науковедов и самих специалистов-биологов здесь неоднозначны. С одной стороны, многие указывают на имеющиеся проблемы классической СТЭ и участившиеся попытки ее дополнения или пересмотра, с другой - отмечают ее фундаментальность и значимость для современных биологических наук, способность интегрировать новые виды и направления исследований. Автор обстоятельного труда по истории СТЭ Э.И. Колчинский, например, придерживается второй позиции [Колчинский, 2015]. В основном он аргументирует ее тем, что, несмотря на рост попыток пересмотра СТЭ, их авторы пока не смогли предложить ей равноценной замены, т.е. столь же фундаментального «расширенного синтеза». В какой-то мере это согласуется и с вышеупомянутой концепцией Локатоса, который отмечал, что те или иные кризисные моменты, возникающие в научной программе, не перерастают в ее полноценный кризис до тех пор, пока не появляется ее полноценная и достаточно развитая альтернатива. Пока таковая отсутствует, кризисные моменты программы могут преодолеваться средствами ее отрицательной эвристики.
116
2. Расширенный синтез
Вызовы классической СТЭ и попытки «расширения синтеза» следовали, прежде всего, из наиболее активно развивающихся областей биологических наук, накапливающих большой объем новых исследовательских данных (геномика, эмбриология, микробиология, экология и др.), а также из области философии и методологии биологии. В современных публикациях, как правило, говорится о четырех основных направлениях «расширенного синтеза»: эволюционная биология развития, направленная на исследование развития организмов; исследование вовлеченности в наследование; исследование фенотипической пластичности; исследование конструирования экологических ниш [The extended evolutionary synthesis, 2015].
Эволюционная биология развития (или эво-дево), прежде всего, опирается на новые данные исследований онтогентического развития организмов, которые указывают на исключительно важную роль этого процесса в становлении биологической изменчивости. Она фокусируется именно на этом процессе, в отличие от стандартной теории, которая имеет дело, с одной стороны, с мутациями, рекомбинациями и частотами генетических аллелей, с другой - с готовыми фенотипическими признаками и их селекцией, т.е., по сути, оставляет без внимания сам процесс развития фенотипа (рассматривает его как «черный ящик»). Между тем исследования показывают, что в процессе развития признаков участвуют не только гены, но и многие другие системы - эпигенетическая, клеточная, соматическая, экологическая. А сам процесс развития приобретает вид не столько одностороннего (генетического) программирования фенотипа, сколько сложного конструирования организма из различных блоков в ходе прямых и обратных связей между геномом и другими системами. В теоретическом плане эво-дево также подчеркивает направленный характер эволюции, связанный с наличием определенных ограничений развития, которые создают и для эволюции некоторый ограниченный «строительный материал» [Gilbert, Opitz, Raff, 1996].
Примерно к тем же выводам приводит и концепция «вовлеченности в наследственность» (evolvability), которая объясняет, что и наследование также осуществляется не только через генную систему, но и через другие системы организма и даже окружающую среду. В качестве примеров приводятся ресурсы зародышевых клеток, ресурсы организмов во время развития зародыша, поведенческие реакции родителей, наследование биотических и абиотических компонентов среды вплоть до процессов в популяциях и модификаций в экологических нишах, которые тоже могут быть унаследованы [Grant, 2010].
В исследованиях фенотипической пластичности (или возможности изменения фенотипа без изменения генотипа) в «расширенном синтезе» акцент делается на данных о ее значимости для фенотипической изменчивости и эволюции. Рассматриваются данные о ее роли при колонизации вида-
117
ми новых сред обитания, о влиянии на поддержание единства популяций, на особенности конкретных пространственно-временных адаптаций, на видообразование и т.д. При этом исследуются также условия, способствующие генетическому закреплению изменений фенотипа или их так называемой «генетической аккомодации». Как и в случае с эволюционной биологией развития, эта концепция фенотипической пластичности тоже упрекала стандартную модель синтеза в слишком общем и приблизительном взгляде на фенотипическую эволюцию и утверждала, что более точный и детализованный подход к ней возможен сквозь призму исследований фенотипиче-ской пластичности [The extended evolutionary synthesis, 2015].
Четвертое направление в «расширенном синтезе» связывают с исследованием конструирования организмами и популяциями экологических ниш. Здесь данные свидетельствуют о том, что многие виды способны так изменять окружающую среду, что это создает условия для их направленных изменений, а также для изменений других видов (коэволюции) и даже для макроэволюции (например, изменения состава атмосферы планеты). Строительство ниш способно закрепляться генетически и оказывать влияние на эволюционную динамику поколений. В теоретическом плане предлагается признать нишевое строительство важнейшим и даже определяющим фактором эволюционного отбора, связанного с активностью самих организмов [Huneman, 2010].
Среди других идей и концепций, так или иначе примыкающих к «расширенному синтезу», упоминают также теорию комплексных отношений фенотипа и генотипа, теорию многоуровневой селекции, стохастическую, или «постмодернистскую», теорию эволюции Евгения Кунина (о ней речь пойдет дальше) и др.
В целом «расширенный синтез» помимо тем, сюжетов и аргументов, связанных непосредственно с биологической наукой, включает также некоторые философские и теоретико-концептуальные соображения и методологические обобщения, относящиеся скорее к проблематике эволюции в целом, но рассматриваемые с учетом того, какой вид они приняли при исследовании биологической эволюции. В зависимости от позиции авторов по отношению к СТЭ «расширенный синтез» предстает в двух вариантах: как направленный на ее «улучшение» и как стремящийся к ее замене новым теоретическим синтезом или даже неким «третьим путем» между ламаркизмом и дарвинизмом.
В своей обобщенной части к «расширенному синтезу» близка так называемая «теория систем развития», которая в основном базируется на антиредукционистских и системных принципах [Gray, 2001; Oyama, Griffiths, Gray, 2001]. Это означает, что она рассматривает биологическую эволюцию как комплексный или системный процесс развития, который не сводится к взаимодействиям между «генами» и «окружающей средой» и, следовательно, познание которого не может быть редуцировано к исследованию этих взаимодействий. В эволюции действует более сложный
118
комплекс факторов, который должен и пониматься, и изучаться системно. Еще одно положение этой теории - иерархия системных уровней. Оно означает, что создаваемые эволюцией из простых элементов новые уровни сложности приобретают и новые системные свойства, которые не сводятся к свойствам тех элементов, из которых они были созданы. Отсюда - для познания системных свойств требуется особый подход, направленный на собственные системные условия, и не сводимый к познанию отдельных уровней или процессов. В то же время познание всех этих уровней и их свойств необходимо, но через включение их в системные условия. Применительно к биологической эволюции это означает, что в нее включаются все аспекты, условия и «строительные блоки» биологических процессов, а ее познание заключается в их системном аналитическом синтезе.
В русле теории систем развития обычно критикуется «генно-адаптационный» редукционизм СТЭ и поддерживается тенденция к системному расширению эволюционного синтеза. При этом «генно-адаптационные» объяснения эволюционных процессов не отвергаются как эффективные средства анализа определенного материала с определенными целями, а оспаривается лишь их асимметричная трактовка как основных факторов и причин эволюции, приобретающих «онтологический» статус. Им противопоставляется системный или симметричный подход к факторам эволюции, позволяющий вовлекать в рассмотрение сложные комплексы факторов и контекстов и менять в зависимости от целей и задач направления и ракурсы анализа. В рамках этой теории также разрабатывается особая концепция информации, акцентирующая зависимость информации от содержания и контекста. Она противопоставляется чисто функциональным теориям передачи и обработки информации. С этой точки зрения «информация», передаваемая генами, является именно таковой - зависимой от содержания и контекстов, в которых она возникает, транслируется и применяется [Thinking about Evolution, 2001].
В плане влияния на становление и развитие внутридисциплинарных интерфейсов расширенный эволюционный синтез прежде всего воздействовал на более тесное вовлечение в эволюционные исследования наук о развитии и строении организмов (в том числе на стадии онтогенеза), наук об окружающей среде и биосфере, наук об активности и поведении организмов и видов. Что касается внешних, междисциплинарных интерфейсов, то наиболее очевидным для расширенного синтеза здесь является сближение биологии с системными науками (общая теория систем, кибернетика, системная информатика и др.). Вместе с тем общие антиредукционистские установки расширенного синтеза и стремление к включению в эволюционные исследования новых контекстов способствуют междисциплинарному «открыванию» эволюционной биологии в целом, в том числе и на треке сближения с социальными науками.
119
3. Эволюционный синтез в биологии и социальные науки: Три сценария и три примера
Итак, в методологическом плане «расширение эволюционного синтеза», ориентированное в основном на системный подход, ведет к большей междисциплинарной открытости биологических наук и к переформатированию тех интерфейсов взаимодействия, которые сложились ранее.
В условиях расширения системных взаимодействий эволюционной биологии с социальными науками можно представить три сценария трансферта знаний между ними.
Первый. Большая открытость и системность ведет к тому, что эволюционные знания и подходы биологии более активно воздействуют на социальные науки, проникают в их теории и объяснительные схемы, влияют на их методологические подходы и методы.
Второй. Та же открытость и системность ведут преимущественно к обратному - к «инвазиям» социальных наук (их знаний и методологий) в эволюционную биологию, способствуют видоизменению ее теорий и методов.
Третий сценарий предполагает, что, несмотря на рост открытости и системности, эволюционная биология будет сохранять свою автономию (специфику своих знаний, теорий, методов). «Расширенный синтез» или модификация СТЭ приведут лишь к новому (возможно, более сложному) «равновесию» эволюционного знания в биологии между открытостью и «автономией».
Следует отметить, что эти три сценария являются лишь схемой. В реальном развитии наук и их междисциплинарном взаимодействии все значительно сложнее. Тем не менее можно попытаться найти условные примеры, в чем-то соответствующие этим сценариям. Ниже в качестве таких примеров мы предполагаем рассмотреть: для первого сценария - теорию двойной наследственности (Ричерсон, Гинтис и др.), для второго -теорию биологической коммуникации (Витцани), для третьего - теорию стохастической эволюции (Кунин).
Весьма показательным примером распространения знаний (и методологий) эволюционной биологии на социальные науки является тория двойного наследования или теория генно-культурной коэволюции. Она появилась в 70-80-е годы прошлого века (Кавалли - Сфорца, Ричерсон, Бойд и др.) и продолжает разрабатываться до настоящего времени (Гинтис и др.). Основная идея теории состоит в том, что социокультурная реальность имеет адаптивный характер и эволюционирует в зависимости от особых генетических свойств человеческого вида, приобретенных и закрепленных в ходе биологической эволюции. То есть социокультурная эволюция - это продолжение биологической эволюции, но протекающее на основе новых свойств, эволюционно обретенных людьми. Среди этих свойств особо подчеркивается способность к научению, возникающая как
120
психологический механизм, позволяющий воспринимать, усваивать, производить, воспроизводить и передавать информацию о типовых оценках и действиях в определенной окружающей среде, которые имеют адаптивный характер. Эта способность закреплена на генетическом уровне, т.е. укоренена в биологической природе человека как его адаптивное свойство, но проявляется как нечто надбиологическое, способное порождать надбиоло-гическую социокультурную реальность. Доказательством этих тезисов теория считает многочисленные данные биологических и социальных наук, в том числе генетики, биологической и культурной антропологии, психологии, социологии, истории, культурологии и т.д. При этом подчеркивается как взаимосвязь, так и «автономия» двух параллельно идущих процессов биологической и социокультурной эволюции [Richerson, Boyd, 2001; 2005]. Связь отражается во взаимном влиянии этих процессов -прежде всего, конечно, в виде появления и генетического закрепления в ходе биологической эволюции человека способности к научению, лежащей в основании общества и культуры, но также и в виде определенного влияния социокультурных процессов на человеческие геномы1.
Хотя основное место все же уделяется «автономии» или специфике социокультурных процессов и их эволюционным изменениям [Gintis, 2006]. И в этом плане ключевым для теории двойной наследственности является вопрос об усвоении, производстве и передаче социокультурной информации, часто определяемый как «проблема культурной трансмиссии» [Boyd, Richerson, 1988]. Специфика процесса научения, как считается, заключается в том, что, в отличие от генетического процесса, информация в нем передается не молекулярно-биохимическим, а психологическим способом, который является значительно менее стабильным и определенным. И в этом смысле она подпадает под воздействие множества таких факторов, от которых «защищены» гены. Культурная трансмиссия сталкивается с многочисленными искажениями, ошибками и погрешностями при переносе информации, зависящими от внутреннего состояния агентов, от средств и видов переноса информации, от разнообразных условий внешней среды и т.д. И тем не менее теория двойной наследственности считает, что эффективное исследование культурной трансмиссии вполне возможно с опорой на разрабатываемые ею аналитические модели. В частности, в ней были предложены концепции культурной трансмиссии как распространения в обществе определенных моделей поведения, усваиваемых пу-
1 Обычно здесь приводятся данные о влиянии хозяйственных традиций и связанных с ними традиций питания в некоторых культурах на генетическую систему организма. Например, установлено, что у людей, представляющих культуры с развитым рационом молочного питания, гены, отвечающие за усвоение лактозы, обычно активные только в детском возрасте, сохраняют активность на протяжении всей жизни. Это считается доказательством того, что результаты способности научения (в данном случае - навыки выращивания молочного скота и производства молочных продуктов) способны влиять на геном.
121
тем копирования или научения. Эти модели имеют адаптивный характер и могут подвергаться давлению отбора, что создает основание для социокультурной эволюции. Исследование этих моделей, следовательно, может направляться на поиск эволюционных алгоритмов в их изменениях. В связи с этим не случайно, что теория двойной наследственности активно использует в своих разработках математические модели на основе эволюционных алгоритмов. Не случайно и то, что в этих моделях она опирается, хотя и с определенными оговорками и модификациями, на опыт использования эволюционных вычислений и эволюционных алгоритмов в популя-ционной генетике, примененных к биологическим популяциям [Cavalli-Sforza, Feldman, 1981]. И в этом смысле, при всех прочих отличиях, социокультурные образования и биологические популяции оказываются сходными в основных чертах их эволюционных процессов1.
Разумеется, далеко не все в теории двойного наследования принимается без возражений со стороны представителей социальных наук, да и некоторых биологов. Основной упрек критики, как и следовало ожидать, состоит в том, что данная теория упрощает социокультурные процессы и имеет тенденцию к тому, чтобы свести их к схематизации. В частности, указывается, что психика людей представляет собой намного более сложный комплекс реакций, восприятий и когнитивных связей, чем представляется данной теорией. В ней заключен огромный массив «внутренних» связей и структур, который не определяется «внешним контентом» научения, а сам воздействует на него. Кроме того, ввиду особой сложности социокультурного развития оспаривается сама возможность применения к этим процессам эволюционных алгоритмов.
Примером другого сценария, связанного уже с междисциплинарны -ми взаимодействиями и трансфером знаний и методологий от социальных наук в биологические, является теория биологической коммуникации. В основном она разрабатывается австрийским философом и генетиком Гюнтером Витцани, но его предшественниками считаются, в частности, биолог Дж. Шапиро и др. В более широком плане ее связывают также с исследовательским направлением биосемиотики.
Отправными точками этой тории выступают учения о языках как средствах коммуникации, представленные в философии, лингвистике, семиотике, информатике. На основе их критического обобщения теория биологической коммуникации разрабатывает концепцию «коммуникаци-
1 Теория генно-культурной коэволюции считается близкой к меметике, и последняя использует целый ряд ее построений и аргументов. Но есть и отличия. Генно-культурная теория, например, не ограничивает культурное наследование только дискретными репликаторами (мемами), но рассматривает и другие способы, кроме того, она представляет социокультурную эволюцию не только как репликацию. Но самое главное - она уделяет специальное внимание исследованию тех эволюционно закрепленных генетических свойств человека, которые делают возможной социокультурную эволюцию.
122
онной компетентности», означающую «умение, навык организовывать коммуникацию» и предполагающую, что «всякому естественному языку / коду требуются живые агенты, которые используют его для организации коммуникации / связи» [Witzany, 1993]. При этом проводится различие между абиотическими взаимодействиями, связями и сигналами, не требующими «коммуникантов», и биотическими процессами, в которых коммуникация / связь организуется - через «сигнально-опосредованные и управляемые правилами взаимодействия» (Витцани). Это позволяет применить понятие «коммуникационной компетентности» ко всем видам живых организмов, использующих по крайней мере один «естественный код» -генетический. В целом же теория биологической коммуникации выделяет множество видов коммуникаций / связей, в которые вовлечены живые организмы. Среди них - коммуникации живых организмов с абиотической природой (например, реакции на температуру, свет, влажность, гравитацию); трансорганизменные коммуникации (например, микрофлора кишечника, включающая множество видов бактерий); межорганизменные коммуникации (между организмами одного вида); внутриорганизменные коммуникации (между тканями, клетками); внутриклеточные (между системами живой клетки). Человеческий язык здесь - лишь один из особых естественных кодов, включенных в коммуникацию [Witzany, 2007].
Свои преимущества теория биологической коммуникации связывает с тем, что предоставляет биологическим наукам дифференцированный и «нередуктивный» аналитический язык для изучения биологических процессов, не редуцирующий их до абиотических (физических и химических) процессов. Этот язык позволяет исследовать знаковую природу биологических процессов (определять знаковые сигналы и различать синтаксические, семантические и прагматические правила их использования), выявлять и изучать агентов биологической коммуникации на разных уровнях живого, а также дает возможность обсуждать истоки жизни, по-новому ставить вопросы о ее происхождении и о других фундаментальных свойствах. В частности, в работах Витцани были предложены идеи относительно новой трактовки механизмов молекулярно-генетических взаимодействий, редактирования геномов, связей аминокислот и белков и т.д. Он вводит в описание этих процессов так называемых агентов-драйверов, действующих при редактировании геномов и транспортировке нуклеоти-дов с определенной «коммуникационной компетентностью», т.е. на основе правил распознавания определенных сигналов [Witzany, 2011]. В роли таких агентов могут выступать, по мнению Витзани, многие компоненты геномов, постоянное существование которых было открыто в современной биологии за последние сорок лет (мобильные элементы геномов, эндовиру-сы и др.), а их функционирование описывается с помощью концепции «естественного генного инжиниринга» [Shapiro, 2011; Witzany, 2009]. Сам Витцани также известен как сторонник концепции вирусного происхождения клеточной жизни, предполагающей, что именно вирусы внесли в клетки
123
механизм редактирования геномов (о чем свидетельствуют многочисленные остатки ДНК вирусов в геномах многих организмов) ^^апу, 2016].
В целом теория биологической коммуникации не рассматривается в качестве признанной парадигмы биологических исследований, а выступает как преимущественно междисциплинарная теория. В то же время ее часто включают в состав теорий, близких к отмеченному выше течению «расширенного эволюционного синтеза» в биологии, и в этом смысле она воплощает тенденцию к междисциплинарному «открыванию» биологических наук.
Наконец, еще один пример, на этот раз иллюстрирующий сценарий поддержания «автономии» знаний о биологической эволюции на фоне одновременного пересмотра или модификации представлений о ней в духе «расширения синтеза». Здесь можно остановиться на работах Евгения Ку-нина, в том числе на его известной работе «Логика случая», в которой излагаются контуры того, что можно было бы назвать стохастической (или «постмодернистской») теорией биологической эволюции [Коошп, 2012; Кунин, 2014]. В целом Кунин отталкивается от базовых положений эволюционных теорий, распространенных в современной биологии (относя к ним как дарвиновские начала, так СТЭ), признавая их значимость и важность. В то же время он ратует за обновление стандартного синтеза в плане его «расширения» как в содержательном, так и в методологическом плане. В плане содержания в него предлагается включить многочисленные данные современной микробиологии, которых в период создания СТЭ, не говоря уже о временах Дарвина, просто не было. Эти данные, полученные в основном на базе исследований геномов и обработанные методами вычислительной биологии, заставляют существенно изменить прежние взгляды на эволюцию, построенные преимущественно на изучении высших таксонов. В частности, это касается роли мутаций, адаптаций, переноса генов, филогенеза. Это относится и к представлениям о макроэволюции, на которую традиционная теория также распространяет модель эволюции высших таксонов. Исследования геномов и эволюции микроорганизмов, однако, показывают, что биологическая макроэволюция в значительной мере представляет собой более сложное явление. Она больше похожа на сложно сплетенную сеть или лес, а не на филогенетическую дендрограмму, а вид филогенетических ветвей приобретает лишь на отдельных, сравнительно небольших участках [Кунин, 2014, гл. 6-7]. При этом автор также отмечает важную роль микроорганизмов в эволюции высших таксонов.
В методологическом плане его подход включает расширенное представление о роли случайных событий в эволюции (как на уровне геномов, так и на уровне адаптаций) и предполагает более активное использование вероятностных и статистических методов исследований. Кунин также касается в связи с этим проблемы так называемой «ошибки наблюдателя» (которую иногда, и как он считает ошибочно, называют «антропным
124
принципом»). Это означает, что некое явление, в данном случае биологическую эволюцию, рассматривают с точки зрения ее результатов, или того, к чему она привела за миллиарды лет. С этой позиции наблюдателю представляется, что она последовательно и закономерно шла к наблюдаемому состоянию при сравнительно скромной роли случайностей, которые элиминировались ее последовательным ходом. Это и есть «ошибка наблюдателя». Она не позволяет ему «видеть» или понять, что практически на всем протяжении эволюция имела дело с набором альтернатив, которые реализовывались во многом случайным образом. Такой подход автор применяет и к проблеме происхождения жизни и начала биологической эволюции, чему, как он считает, не уделяла должного внимания традиционная СТЭ. Важная роль случайности в эволюции указывает, что и ее начало связано со случайным процессом, каким и было появление жизни. При этом расчет вероятности этого события, учитывая совокупную вероятность всех необходимых для этого условий, показывает, что она была крайне мала. Более того, это событие было бы даже невозможно в масштабах наблюдаемой конечной вселенной (так называемой «Н-области»). Выход из этого парадокса Кунин, с одной стороны, видит в гипотезе инфляции и мультиверса («мира многих миров»), в этом случае даже очень маловероятное событие наступает с неизбежностью, с другой - в развитии исследований условий появления жизни, что может повысить (на порядки) оценку вероятности этого события [Кунин, 2014, с. 369]1.
Что касается вопросов взаимодействия биологии с социальными науками, то они не вызывают в рамках этой теоретической концепции особого интереса2, что по-своему вполне логично. Если перенести акцент на проблематику эволюции микроорганизмов и пересмотреть в этом свете эволюцию высших биологических таксонов, становится ясно, что проблемы социокультурной эволюции и человеческой истории, которые «надстраиваются» над биологической, отходят на периферию этих исследовательских интересов. Значительно больше перспектив Кунин видит в развитии еще более тесного междисциплинарного взаимодействия с физикой и химией, а также с информатикой, компьютерными науками и математикой. Центром же биологических наук становится геномика (особенно
1 Здесь можно отметить, что по сравнению с чисто количественными расчетами Ку-нина о вероятности появления жизни расчеты, основанные на растущем массиве данных многих наук (астрофизики, планетологии, геофизики, геохимии, биофизики, биохимии, а также многих биологических наук), позволяют дать другой результат, указывающий на куда большую вероятность этого события. Подробный обзор данных современных наук о происхождении жизни дан, в частности, в работе Михаила Никитина «Происхождение жизни. От туманности до клетки» [Никитин, 2016].
2 Хотя Кунин все же отмечает, что в эволюционной биологии экскурсы в эпистемологию неизбежны, а свою теорию эволюции он с некоторыми оговорками связывает с философией постмодернизма [Кунин, 2014, прил. 1]. Что и дало основание назвать его стохастическую теорию эволюции также «постмодернистской».
125
сравнительная геномика), а в эволюционных исследованиях - изучение эволюции геномов от простых до все более и более сложных. В этом смысле расшифровка генома человека - лишь самый первый шаг в исследованиях. Сначала должны быть детально и всесторонне изучены геномы простых организмов и уже на этой основе обеспечено продвижение к познанию более сложных геномов, включая и человека.
Заключение
Итак, наше рассмотрение показывает, что эволюционные синтезы в биологических науках, во многом создавшие потенциал и определившие направления их развития в ХХ в., в плане «открывания» этих наук для междисциплинарного взаимодействия имели и имеют неоднозначные последствия. Проект первого синтеза (СТЭ) прежде всего стимулировал взаимодействие с естественными и точными науками. В то же время он породил и попытки «открывания» биологии в направлении социальных наук. Тот трек выглядел принципиально иначе, чем более ранние «биоло-гизации», прежде всего в силу открытия более сложной структуры биологической эволюции, обнаружения в ней новых свойств и качеств, перенос которых в социальные исследования требовал специальных усилий, модификаций, констелляций тематик и методологий исследований. Проект второго или «расширенного синтеза», который начал формироваться с конца прошлого века, включает, судя по всему, более широкий потенциал «открывания» биологии в плане междисциплинарных взаимодействий. И, хотя здесь тоже на первом плане трек ее интеграции с естественными и точными науками, определенный шанс получает и развитие ее интеграции с социальными науками.
Выше были указаны три возможных сценария таких взаимодействий и рассмотрены три иллюстрирующих их примера. Они показывают специфику получения нового знания в каждом случае. В первом - путем распространения на область социальных наук моделей биологической эволюции, в частности исследования с помощью моделей популяционной генетики распространения и воспроизводства в обществе различных поведенческих моделей. Во втором - путем распространения на область биологических наук общей теории коммуникаций, в которой биологические эволюционные процессы рассматриваются как особый род коммуникаций, требующий «коммуникационной компетентности». В третьем случае -расширение эволюционного синтеза осуществляется за счет включения в него огромного массива данных современной эволюционной микробиологии, существенно дополняющих, а в чем-то и меняющих представление о биологической эволюции, базирующейся на исследовании эволюции высших таксонов.
126
В ходе исследования трансфера знаний и методологий современной эволюционной биологии в социальные науки мы предлагаем учитывать сказанное выше. Во-первых, определить те содержательные и методологические фрагменты и «пространства», в которых современная эволюционная биология открыта для трансфера знаний и конвергенции методологий с социальными науками (и прежде всего - с представляющими для нас особый интерес лингвистикой и политологией). Во-вторых, мы должны отдавать себе отчет в том, что в рамках какого сценария может происходить такой трансфер - «от биологии» к интересующим нас областям науки («экспансия») или от этих областей «в биологию» («инвазия»). Можно также пытаться определить и смешанный в разных отношениях сценарий, сохраняющий «автономию» знаний о биологической эволюции. В-третьих, помимо этих общих соображений важно вести исследование на конкретных примерах такого трансфера, в частности на примерах анализа вышеуказанных теоретических концепций.
Список литературы
Авдонин В.С. Методологическая интеграция в науке // МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. - М., 2014. - Вып. 4. -С. 12-32.
Авдонин В.С. Методы в «вертикальном» измерении (метатеория и метаязыки-органоны) // МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. - М., 2015. - Вып. 5. - С. 265-278.
Грант В. Эволюционный процесс: Критический обзор эволюционной теории / Пер. с англ. - М.: Мир, 1991. - 488 с.
Гродницкий Д.Л. Две теории биологической эволюции. - Саратов: Научная книга, 2002. -160 с.
Колчинский Э.И. Единство эволюционной теории в разделенном мире ХХ века. - СПб.: Нестор-История, 2015. - 824 с.
Кунин Е.В. Логика случая. О природе и происхождении биологической эволюции. - М.: ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014. - 631 с.
Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. - М.: Медиум, 1995. - 236 с.
Майр Э. Зоологический вид и эволюция. - М.: Мир, 1968. - 464 с.
Мирский Э.М. Междисциплинарные исследования и дисциплинарная организация науки. -М.: Наука, 1980. - 303 с.
Никитин М. Происхождение жизни. От туманности до клетки. - М.: Альпина нон-фикшн, 2016. - 540 с.
ОгурцовА.П. Дисциплинарная структура науки. - М.: Наука, 1988. - 256 с.
Чебанов С.В. Типы междисциплинарности // Международная научно-практическая конференция «Рериховское наследие». - СПб.: Рериховский центр СПбГУ, 2007. - С. 251-295.
BoydR., Richerson P.J. Culture and the Evolutionary Process. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1988. - 331 р.
Cain J. Rethinking the Synthesis Period in Evolutionary Studies // Journal of the Hisoty of Biology. - Boston, 2009. - Vol. 42. - P. 621-648.
127
Campbell D.T. Variation and selective retention in socio-cultural evolution // Social Change in Developing Areas, a Reinterpretation of Evolutionary Theory. - Cambridge: Schenkman, 1965. - 328 p.
Cavalli-Sfornza L., Feldman. M. Cultural Transmission and Evolution: A Quantitative Approach. -Princeton: Princeton univ. press, 1981. - 388 р.
Die Rezeption von Evolutionstheorien im 19. Jahrhundert / Hrsg. E.-M. Engels. - Frankfurt am Main: Suhrkampf, 1995. - 448 S.
Fisher R.A. The Genetical Theory of Natural Selection. - Oxford: Claredon Press, 1930. - 273 p.
Gilbert S.F., Opitz G., Raff R. Resynthesizing Evolutionary and Developmental Biology // Developmental biology. - N.Y., 1996. - N 173. - P. 357-372. - doi:10.1006/dbio.1996.0032.
Gintis H. A framework for the integration of the behavioral sciences // Behavioral and Brain Sciences. - Cambridge, 2006. - N 30. - P. 1-61. - doi:10.1017/s0140525 x07000581
Gray R.D. Selfish genes or developmental systems? // Thinking about Evolution: Historical, Philosophical and Political Perspectives / Singh R.S., Krimbas C.B., Paul D.B., Beatty J. - N.Y.: Cambridge univ. press, 2001. - P. 184-207.
Thinking about Evolution: Historical, Philosophical and Political Perspectives / Eds. Singh R.S., Krimbas C.B., Paul D.B., Beatty J. - N.Y.: Cambridge univ. press, 2001 (2011).-606 p.
Huneman Ph. Assessing the Prospects for a Return of Organisms in Evolutionary Biology // History and Philosophy of the Life Sciences. - L., 2010. - N 32. - P. 341-372.
Huxley Ju. Evolution. The Modern Synthesis. - L.: Allen and Urwin, 1942. - 652 p.
KooninE.V. The Logic of Chance. The Nature and Origin of Biological Evolution. - Upper Saddle River, NJ: Financial Times Press, 2012. - 516 p.
Lakatos I. The Methodology of Scientific Research Programmes: Philosophical Papers. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1980. - Vol. 1. - 250 p.
The extended evolutionary synthesis: its structure, assumptions and predictions / Laland K.N, Uller T., Feldman M.W., Sterelny K., Müller G.B., Moczek A., Jablonka E., Odling-Smee J. // Proceedings. Biological sciences. - L., 2015. - Aug 22, N 282 (1813). - doi: 10.1098/rspb. 2015.1019.
Lorenz K. Die Rückseite des Spiegels. Versuch einer Naturgeschichte des menschlichen Erkennens. - München: Piper Verlag, 1973. - 338 S.
Mayr E. Animal Species and Evolution. - Cambridge: The Belknap Press of Harvard univ. press, 1963. - 797 p.
Mayr E. The Growth of Biological Thought. Diversity, Evolution, Inheritance. - Cambridge: Belknap Press, 1982. - 974 p.
MayrE. The Autonomy of Biology // Ludus Vitalis. - Mexico, 2004. - Vol. 7, N 21. - P. 149-158.
Müller G.B. Evo-devo: Extending the evolutionary synthesis // Nature Reviews Genetics. - L., 2007. - N 8. - P. 943-949. - doi:10.1038/nrg2219.PMID17984972.
Oyama S., Griffiths P.E., Gray R.D. Cycles of Contingency: Developmental Systems and Evolution. - Cambridge: MIT Press, 2001. - 391 p.
PigliucciM. Do We Need an Extended Evolutionary Synthesis? // Evolution. - L., 2007. - N 61, issue 12. - P. 2743-2749. - doi: 10.1111/j.1558-5646.2007.00246.x.
Evolution: the Extended Synthesis / Pigliucci M., Müller G.B. (eds.). - Cambridge: MIT Press, 2010. - 495 p.
Provine W.B. Introduction // The Evolutionary Synthesis: Perspectives on the Unification of Biology / Eds. E. Mayr, W. Provine. - Cambridge: Harvard univ. press, 1980. - P. 354-355.
Provine W.B. The Role of Mathematical Population Geneticists in the Evolutionary Synthesis of the 1930 s and 1940 s // Stud. Hist. Biol. - Baltimore, 1978. - Vol. 2. - P. 167-192.
Richerson P.J., BoydR. Culture is Part of Human Biology: Why the Superorganic Concept Serves the Human Sciences Badly // Science Studies: Probing the Dynamics of Scientific Knowledge / S. Maasen, M. Winterhager, ed. - Bielefeld: Transcript, 2001.
128
Richerson P.J., Boyd R. Not By Genes Alone: How Culture Transformed Human Evolution. -Chicago: Univ of Chicago press, 2005. - 332 p.
GrantR. Should Evolutionary Theory Evolve // The Scientist. - Ontario, 2010. - 1 January. -Mode of access: https://www.the-scientist.com/7articles.view/articleNo/27894/title/Should-Evolutionary-Theory-Evolve-/ (Дата посещения: 10.10.2017.)
Shapiro J.A. Evolution: A View from the 21 st Century. - Washington: FT Press, 2011. - 239 p.
Smocovitis V. Unifying Biology. The Evolutionary Synthesis and Evolutionary Biology. - Princeton: Princeton univ. press, 1996. - 230 p.
Wade M.J. The Neo-Modern Synthesis: The Confluence of New Data and Explanatory Concepts // BioScience. - Washington, 2011. - N 61. - P. 407-408. - doi:10.1525/bio.2011.61.5.10
Natural Genetic Engineering and Natural Genome Editing / Witzany G. (ed.); New York Academy of Sciences. - N.Y., 2009. - 319 p.
Witzany G. The Logos of the Bios 2. Biocommunication. - Helsinki; Umweb, 2007.
Witzany G. The agents of natural genome editing // Journal of Molecular Cell Biology. - Oxford, 2011. - N 3. - P. 181-189.
Witzany G. Crucial steps to life: From chemical reactions to code using agents // Biosystems. -Amsterdam, 2016. - P. 49-57.
Witzany G. Natur der Sprache - Sprache der Natur. Sprachpragmatische Philosophie der Biologie. -Würzburg: Königshausen & Neumann, 1993. - 250 S.
129
