CC BY
95
2008.01.042. МЭТТЬЮС Р. АРХЕОЛОГИЯ МЕСОПОТАМИИ: ТЕОРИИ И ПОДХОДЫ.
MATTHEWS R. The archaeology of Mesopotamia: Theories and approaches. - L.; N.Y.: Routledge, 2004. - XIII, 253 p. - (Approaching the ancient world). - Bibliogr.: p. 205-229.
Ключевые слова: Месопотамия, археология, с посл. четв. XIX в. до наших дней, теории и подходы.
В монографии директора Британских институтов археологии в Багдаде и Анкаре Роджера Мэттьюса рассматриваются теоретические и методологические основы месопотамской археологии, а также практика их применения для решения основных исследовательских проблем данного региона в период от неолита до возникновения социально сложных обществ и государств.
Начало становления археологии Месопотамии в качестве современной научной дисциплины, если не в плане методов ведения раскопок и их теоретического осмысления, то, по крайней мере, в отношении масштаба полевых исследований, автор относит к последней четверти XIX в. Особенно важные перемены, отмечает он, имели место на рубеже XIX-XX столетий и были связаны с деятельностью германских ученых Роберта Колдувея и Вальтера Анд-рэ. Именно Р.Колдувей заложил основы технологии выявления и раскопок конструкций из сырцового кирпича, которые прежде практически уничтожались в ходе работ. В. Андрэ впервые применил глубокое стратиграфическое зондирование, позволившее фиксировать хронологическую последовательность строительных горизонтов. Эти германские исследования в Вавилоне и Ашшуре накануне Первой мировой войны установили совершенно новые стандарты ведения полевых работ в Месопотамии (с.12).
В межвоенный период главную роль в археологии Месопотамии играли британские ученые, часто работавшие совместно со своими американскими коллегами. Вероятно, пишет автор, самыми значительными в этот период стали раскопки Ура, проведенные в 1922-1932 гг. Леонардом Вулли. Объектами исследований стали также Эриду, Телль эль-Убейд, Киш и Джемдет Наср (британо-американская экспедиция). В 1928 г. в Ирак вернулись немецкие
археологи, приступившие к долговременным исследованиям Урука (городище Варка).
Следующий важный этап широкомасштабных полевых работ в Месопотамии связан с деятельностью Восточного института Чикагского университета. С конца 1920-х годов раскопки американских археологов охватывают район Диялы, а также Верхнюю Месопотамию (Хассуна, Самарра, Халаф), приобретая, таким образом, «панмесопотамский» характер.
В послевоенный период в рамках крупных исследовательских проектов британские археологи вели раскопки Нимруда, Умм Дабагии, Абу Салабикха и ряда других пунктов. Объектами работ советских экспедиций стали доисторические поселения Эль Дже-зиры - Телль Магзалия, Телль Сотто, Ярим Тепе. В 1970-е годы наблюдается и расцвет иракской археологии, представители которой (Бенам Абу ал-Суф и Ганим Вахид вместе с коллегами) раскапывают доисторическое поселение Телль эс-Савван и участвуют в ряде других проектов.
Как отмечает Р. Мэттьюс, большинство специалистов, занимающихся археологией Месопотамии, в настоящее время работают в рамках двух основных теоретических направлений - «культурной истории» и «антропологической археологии». При этом в практической деятельности применение одного подхода отнюдь не исключает параллельное использование другого. Тем не менее, культурная история остается доминирующей парадигмой европейской археологии Месопотамии, тогда как антропологическая археология развивается преимущественно в североамериканском академическом контексте.
В 1960-е годы «новая археология» Льюиса Бинфорда сделала своей целью стать наукой о культуре, способной соотнести материальные остатки человеческой жизнедеятельности с универсальными (с его точки зрения) законами человеческого поведения и социальными процессами. Ответом на эти универсалистские претензии стало развитие, начиная с 1980-х годов по настоящее время, иных подходов, которые обычно объединяют понятием интерпретационной или контекстуальной археологии, уделяющей особое внимание изучению контекста, в котором происходит развитие обществ прошлого и ассоциируемых с ними материальных культур.
С точки зрения «новой археологии», культурная история ограничена концепциями культурных влияний, обусловленных движением людей, предметов или идей через пространство и время, и, таким образом, неспособна ликвидировать разрыв между специфическими археологическими признаками и подлинными антропологическими атрибутами. Подчеркивая значение «культуры» в качестве фактора изменений или стабильности, «культурно-исторический подход достигает кульминации в истории, населенной не людьми, но стилями орнаментации керамики, каменными индуст-риями, погребальными обрядами и моделями расселения» (с. 22).
Ошибочность такой оценки культурной истории, пишет автор, вполне продемонстрировал Ян Моррис, доказавший, что в своих теоретических разработках и практическом применении она во многом разделяет те же цели и методы, что и интерпретационные, постпроцессуальные археологические подходы анализа прошлого.
Вторая основная парадигма месопотамской археологии - антропологическая археология - в последнее время значительно усилила свое влияние, отмечает Р. Мэттьюс. Данное направление представляет собой весьма обширный комплекс идей и подходов, наиболее существенным элементом которого является убежденность в том, что люди и человеческие сообщества могут изучаться посредством целого ряда научных методов на основе междисциплинарного подхода, что гипотезы о человеческом поведении могут быть рационально сформулированы и тестированы с помощью точно составленных исследовательских программ, что существуют процессы, структуры и системы, внешние по отношению к человеку, которые могут быть исследованы на основе научных методов, и что культура, помимо всего прочего, является тем инструментом, посредством которого люди адаптируются к окружающей среде в самом широком смысле.
Рассматривая далее то, как междисциплинарная антропологическая археология эволюционировала в месопотамском контексте и какие действительно важные результаты она дала, автор считает своим долгом отметить тот факт, что все значение этих исследований лучше всего может быть понято в рамках культурно-исторического подхода. Таким образом, по мнению Р.Мэттьюса, и культурная история, и антропологическая археология внесли большой вклад в археологию Месопотамии, но наиболее успешные
результаты были достигнуты при их совместном применении. Без культурной истории не было бы пространственных и хронологических координат, в рамки которых только и можно было поместить специфические экономические и социальные признаки, фиксируемые только с помощью антропологических подходов (с. 23-26).
Переходя к оценке текущей практики археологических исследований в Месопотамии и Передней Азии в целом, автор кратко останавливается на характеристике некоторых ведущих региональных проектов, рассматривая их методологические и технические аспекты. Оптимальным, с его точки зрения, примером того, как на практике современная археология использует свои теоретические подходы и методики в данном регионе, является программа изучения Чатал-Хююка - неолитического поселения на равнине Конья, на юге центральной Турции. Первым примером систематического обследования определенных ландшафтных зон с целью фиксации и картографирования археологических памятников является системное изучение района Диялы, проведенное еще в 1957-1958 гг. Робертом Адамсом. Весьма успешной оказалась и реализация Р. Адамсом проекта по изучению процесса урбанизации в Нижней Месопотамии, когда опробованные им в районе Диялы методы были применены к обследованию ближайшей округи Урука-Варки. В результате была выявлена существенная перемена в характере расселения в середине IV тыс. до н.э. Следствием ее был беспрецедентный рост самого Урука, который из сравнительно небольшого поселения убейдского периода к концу IV тыс. до н.э. превратился в огромный, по масштабам древнего мира, центр площадью около 250 га и населением от 20 до 50 тыс. человек (по подсчетам Р. Адамса). Ко времени около 2900 г. до н.э., к концу уруксого периода, площадь города достигла феноменальных размеров - порядка 600 га. При этом, как показал Р.Адамс, быстрый рост Урука происходил параллельно с депопуляцией его сельской округи, т.е. за счет последней (с. 53-54, 110).
Значительное внимание Р. Мэттьюс уделяет сложному, но крайне важному вопросу о соотношении археологических материалов и данных письменных источников в изучении прошлого Месопотамии. Возможность объединения усилий археологии и эпиграфики при анализе ряда проблем примерно с конца IV тыс. до н.э. является огромным преимуществом месопотамской археологии.
Фундаментальный принцип археолого-исторического подхода состоит в том, что письменные документы сами являются археологическими артефактами, обладающими собственными многозначными физическим и социальным контекстами. Соответственно польза, которую можно извлечь из их изучения, отнюдь не сводится только к содержанию документа. Примером утраченных возможностей в этом отношении являются раскопки Л. Вулли в Уре, потенциальная значимость которых упала из-за недостатка контекстуальной информации о клинописных табличках, найденных при раскопках домов (с.61).
Отдельные главы книги посвящены нескольким ключевым проблемам истории древней Передней Азии, в изучении которых вклад месопотамской археологии был особенно значительным. Это -переход к оседлому образу жизни и производящему хозяйству («неолитическая революция»), становление иерархических социальных систем и формирование городов-государств. Археологическое изучение проблемы империй в месопотамском контексте, напротив, пока находится в зачаточном состоянии, отмечает автор. Относительное обилие клинописных текстов, сохранившихся от имперского прошлого, пишет он, вероятно, способствовало распространению убежденности в том, что безтекстуальные археологические исследования не способны внести существенный вклад в изучение данного феномена. Между тем, возможности археологии в этом отношении гораздо более значительны, чем считалось до сих пор.
Свои идеи относительно подходов к изучению империй Р. Мэттьюс суммировал в таблице: «Империи: характеристики и корреляты» (с. 129-131), составленной на основе обобщения опыта изучения империй как Старого, так и Нового Света. Таблица состоит из четырех частей. Первая из них содержит характеристики имперского центра («ядра»), вторая - взаимоотношений центр-периферия, третья часть посвящена положению империи в глобальном контексте и, наконец, четвертая часть включает характеристики циклов экспансии, консолидации и распада. Каждая часть, в свою очередь, состоит из трех колонок. Первая колонка содержит список атрибутов (политических, экономических, социальных, идеологических), характеризующих империю как «антропологическую общность». Во второй колонке приведены археологические корреляты антропологических признаков, совокупность которых
описывает империю как археологическую реальность, а в третьей -текстуальные соответствия антропологических атрибутов. Как не трудно убедиться, археологические материалы документируют значительно полнее различные аспекты изучаемого феномена, чем текстовые свидетельства.
Касаясь в заключении вопроса о некоторых перспективах ме-сопотамской археологии, автор отмечает, что политические события 1990-х годов означали более или менее полный мораторий на полевые исследования западных археологов в Ираке. С территорий древних Шумера, Аккада и Ассирии эти исследования переместились в районы Сирийской Джезиры. Соответственно вырос интерес к проблемам урбанизации и становления государств в Верхней Месопотамии во второй половине III тыс. до н.э. Раскопки и обследования широкими площадями в северо-восточной Сирии на таких поселениях, как Байдар, Телль Брак, Мозан, Лейлан и др., начавшиеся еще до 1990 г., все более обнаруживают значение местных элементов в становлении и развитии письменного урбанизированного общества в периферийной зоне формирования древних цивилизаций, тогда как прежде решающее значение придавалось культурным импульсам, исходящим из центров Нижней Месопотамии (с. 198).
А.Е. Медовичев
