2007. 02. 024. МИД Дж. г. Философия акта (избранные фрагменты)*. Mead G. H. The philosophy of the act. - Chicago: Univ.. Of Chicago Press, 1945. - P. 357-376, 381-385, 388-392, 411-412, 426-435 Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CURRICULUM: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА

2007.02.024. МИД ДЖ. Г. ФИЛОСОФИЯ АКТА (ИЗБРАННЫЕ ФРАГМЕНТЫ)*.

MEAD G.H. The philosophy of the act. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1945. - P. 357-376, 381-385, 388-392, 411-412, 426-435.

XXI. ПРОЦЕСС РАЗУМА В ПРИРОДЕ А. Влияние современной физики на понятие разума (mind)

На понятие разума, утвердившееся со времен Возрождения, существенно повлияли три разных с логической точки зрения фактора: раздвоение природы, связь объекта опыта с воспринимающим [его] индивидом и размещение в опыте содержаний, которые не имеют определенного места в абстрактной физической среде.

Концепция природы, введенная Галилеем через его доктрину динамики, свела ее к утверждению о движущейся материи. Материя понималась как нечто такое, что действительно занимает пространство (т.е. сопротивляется тенденции чего бы то ни было еще занять место, уже занятое некоторым телом), обладает инерцией (т.е. тенденцией оставаться в том состоянии покоя или движения, в котором она оказалась), имеет массу (т.е. некоторое количество, которое может быть измерено - при условии равной плотности с другими вещами, с которыми она сравнивается, - объемом занимаемого пространства) и имеет подвижность (т.е. способность перемещаться из одного места в другое при условии, что будет преодолена ее инерция). Были, конечно, и другие свойства материи, которые необходимо было признать, особенно свойства химиче-

*

Продолжение публикации. Начало в предыдущем номере.

ских веществ, тепло и свойства электричества. Тепло было сведено к движению физических частиц, из которых складываются объекты опыта. Электродинамическая теория материи пытается переопределить химические свойства через изменения, являющиеся результатом образования так называемых химических веществ из двух видов электрических частиц, положительных и отрицательных; последние эта теория считает конечными составными частями материи. Если природа образуется в конечном счете из положительных и отрицательных электрических частиц, обладающих массой и инерцией, то единственное другое свойство, которое она имеет наряду с агрегациями этих частиц и их движениями, состоит в различиях положительных и отрицательных частиц, которые могут быть установлены в терминах массы, объема и движения.

Более или менее молчаливое принятие этой доктрины, гласящей, что реальность материальной природы можно свести к протяженной движущейся материи, несет с собой подразумевание того, что эти свойства природы, не тождественные действительному занятию пространства, движению и их результатам, таким, как кинетическая энергия (momentum), и вообще всему тому, что называют проявлениями энергии, находятся не в природе. Цвет, звук, ощущаемая температура, запах, вкус, а также все аффективные свойства вещей не могли бы располагаться в природе, в ее реальности. Самый простой способ обойтись с этими свойствами состоял в помещении их в разум как воздействий, оказываемых на разум природой, которая есть не что иное как движущаяся материя.

Организм, служащий посредником между природой и разумом, сам является природным объектом и должен, следовательно, трактоваться в этой концепции в терминах движущейся материи. Изучение его в его посредничестве между природой и разумом может показать естественные процессы, которые происходят внутри него, когда возникают эти свойства вещей, которые должны рассматриваться как ментальные. Так возникла физиологическая психология. Выяснилось, что на ее плечи легла дальнейшая проблема. Эти так называемые вторичные качества вещей не могли быть отделены от первичных качеств, т.е. качеств, соответствующих реальным свойствам природных объектов (таких, как действительное занятие пространства, масса, инерция и движение), по крайней мере поскольку дело касается нашего их восприятия. При нашем вос-

приятии вещей как протяженных, инертных и движущихся происходит такого же рода биологический процесс, что и при нашем восприятии вещей как имеющих цвет и звучащих. Если цвет и звук ментальны, то почему протяженность, инерция, масса и движение не должны быть ментальными? Беркли сделал отсюда логический вывод, что природа во всех ее свойствах ментальна. Юм указал, что, хотя нас могла бы принудить к принятию этой позиции логическая процедура, вытекающая из тех посылок, с которых мы начали, мы не можем сохранить эту веру, как только прекращаем философствовать; и наука продолжала заниматься своим описанием природы, нисколько не тяготясь теми затруднениями, которые ее общепринятые доктрины создавали для теории разума.

Что я хочу подчеркнуть, так это что на теорию разума легла обязанность найти место для содержаний, которые с точки зрения непосредственного опыта принадлежат внешнему объекту так же определенно, как и свойства, мыслимые наукой в качестве природы вещей, совершенно не зависящей от разума.

Механическая теория природы, возобладавшая в современной науке, по всей видимости, обречена устанавливать связи разумов с материей и материи с разумами в терминах механических процессов, которые по самой своей сути не оставляют места для разума и так называемых ментальных процессов. Если все механические процессы могут быть исчерпывающим образом установлены в терминах движущейся материи, то в ее уравнениях нет никакого места для так называемых состояний сознания, становящихся необходимыми для того, чтобы установить содержания вторичных качеств вещей - воздействий, оказываемых объектами на разум через посредство организма, образов, которые невозможно описать в терминах материи и движения, и аффективных характеристик вещей. Логический отчет о такой ситуации нашел отражение в параллелизме, который допустил состояния сознания, сопровождающие определенные материальные условия нервной системы, рассматриваемые как часть механического целого. Этим состояниям сознания не было места в механическом описании природы. Связи между разумами и вещами были сведены к одновременному появлению определенных движущихся физических частиц и определенных сознательных состояний, где первые выступали как условия для появления последних. Одним из результатов этой концеп-

ции стал перевод всей сознательной активности в состояния сознания, просто сопутствующие нервным фазам движений в теле. В общем, связи между переживающим индивидом и переживаемыми вещами - мыслимыми в их физической реальности - были сведены к пассивному обусловливанию состояний сознания механической природой.

Все в природе, что не могло быть установлено в терминах движущейся материи, сгребалось, как прежде было указано, в понятый таким образом разум. Он включал в себя не только так называемые вторичные качества, но также все содержание воображения, массивно входящее в наши перцептуальные объекты, и в особенности все эстетические и прочие эмоциональные и аффективные характеристики вещей. В результате этого разуму было навязано представление мира действительного опыта со всеми его качествами, за исключением, быть может, так называемых первичных качеств вещей. Следовательно, разум имел мир репрезентаций, который, как предполагалось, соответствовал физическому миру, и связь между этим миром и физическим миром оставалась тайной.

В. Прагматические ответы на инспирированный наукой

дуализм

Неудовлетворительным результатом этого разделения природы между разумом и физическим миром стали объективно-идеалистические системы, в которых природа была полностью перенесена в разум не как репрезентация действительной или возможной реальности, находящейся вне разума, а как вся совокупность реальности, и субъект-объектное отношение существовало уже не между разумом и тем, что находится вне разума, а между разными сторонами духовного процесса реальности. Предприятие это провалилось, в частности, потому, что отождествляло процесс реальности с познанием, тогда как опыт показывает, что реальность, которую ищет познание, находится вне познания, была до появления познания и существует независимо от познания после того, как знание уже получено.

В современной мысли появились две тенденции, пытающиеся признать независимость природы от познания и, вместе с тем, вернуть природе то содержание, которое было вложено в разум.

Реализм свел познание к осознанию (awareness) разумом всех аспектов природы, утверждая, что все они - как первичные, так и вторичные качества - просто входят в разум и покидают его, оставаясь не затронутыми этим контактом. Другая тенденция - прагматизм - считает познание всего лишь фазой поведения (conduct), отказывая непосредственному опыту во всяком осознании (denying any awareness to immediate experience). На связи разума с телом, с точки зрения прагматизма, я и хотел бы остановиться.

Определенное значение для проблемы связи разума и тела имеют две прагматические доктрины. Это (а) [доктрина], что так называемый перцепт в непосредственном опыте является объектом при отсутствии какого бы то ни было ментального состояния осознания, соответствующего объекту, и (б) что рефлексия, включающая познание и мышление, есть фаза поведения, в рамках которой конфликты между реакциями улаживаются путем реорганизации среды и тенденций реагирования на нее, [заключенных] внутри организма; при этом валидность реорганизации и, следовательно, объекта рефлексии проверяется успехом реконструкции. Из этих доктрин вытекает, что в непосредственном опыте нет разума, в смысле рефлексии, а отношением, которое соответствует связи между разумом и телом, является отношение между социальным животным и его средой.

Это отношение будет существовать между вещами, [присутствующими] в среде (или средой в целом, составными частями которой являются эти вещи), и индивидом как другой вещью. Разделительная граница между средой и индивидом в непосредственном опыте функциональна. Индивид действует, а тем, на что он воздействует и внутри чего он действует, является среда. Волосы, которые он состриг, зубы, которые он удалил, и ступня, которую он моет, принадлежат среде. Организм, который совершает эти процессы, - индивид. Содержания вещи, [находящейся] в среде, - это цвета, звуки, тактильные качества, запахи и вкусы, их красивость или ужасность, их значения и ценности, включая качества прошлого и предвосхищаемого опыта, из которых образуется объект. Содержание индивида в непосредственном опыте, видимо, сводится к усилиям и напряжениям, вовлеченным во внимание, позы и движения тела, с такими границами, какие определяются действительным или предвосхищаемым контактом. Это утверждение относится к

тому, что называют физическими вещами в отличие от социальных вещей. Социальная среда уже физической. Также физическая среда включает социальную среду; иначе говоря, социальные вещи являются также и физическими вещами. Но персоны или Я суть вещи, [присутствующие] в нашем непосредственном опыте, и сам индивид в этой социальной среде вещей является персоной или, лучше сказать, Я. Между вещами в среде и индивидом существует то же различие, какое существует между физическими вещами и физическим индивидом, в среде которого они располагаются. Все это можно свести к тому, что социальные объекты или персоны непосредственно присутствуют (present) в опыте или, говоря привычным психологическим языком, воспринимаются. Социальный индивид или Я существует в его усилиях и напряжениях в социальном поведении по отношению к социальным индивидам, обладающим всеми характеристиками, которые принадлежат им как соседям, членам семей или других групп. Помимо этих характеристик, они обладают свойствами физических существ. Границы социальных вещей и индивида как социального существа определяются контактами в социальном поведении. Социальное поведение предполагает группу животных, чьи жизненные процессы определяются в значительной степени действиями в отношении друг друга и последствиями этих действий. Эти действия, вызываемые особыми качествами (characters), позами и жестами разных членов группы, конституируют социальное поведение. Важно отметить, что в непосредственном опыте среда и вещи, в ней находящиеся, имеют как пространственную, так и временную протяженность, что вещи, следовательно, располагаются на расстояниях друг от друга, что они качественно меняются и движутся и что в непосредственном опыте эти связи протяженности (relations of extension) всегда соотносятся со «здесь и сейчас» индивида, реагирующего на конкретную среду. Вещи существуют непосредственно на расстоянии, и они появляются [во времени] непосредственно перед другими или после других. Пространственно-временные промежутки подвергаются оценке и критике в рефлективном опыте, но чтобы о них можно было судить, они должны существовать непосредственно и в той организации, выстроенной вокруг «здесь и сейчас» индивида, которая заключена в опыте.

Другие качества вещей, помимо качеств протяженности, те, которые в психологической терминологии называются чувственными, а также значения и другие ценности тоже подпадают под организацию среды и индивида. В непосредственном опыте влияние (import) этой определяющей природы отношения между средой и индивидом проявляется в различиях во всех вышеуказанных областях, и это вытекает из разных позиций, чувствований и актов внимания индивида. Индивид открывает свои глаза, меняет свое положение и направляет свое внимание, и при этом качества вещей могут становиться различными. Кроме того, значения и другие ценности вещей соотносятся с конкретным актом, в котором индивид в непосредственном опыте существует как действующий (agent). Действие индивида во всех областях так называемого опыта избирательно (selective). Содержания вещей, [данных] в непосредственном опыте, зависят в значительной степени от индивида как действующего, как агента. В этом смысле среда индивида соотносима с самим индивидом. Если индивид видит два объекта там, где должен быть один, или отражение объекта в зеркале, или круглый объект как овальный, или прямую палку в воде как переломленную, он может повернуть голову, переместиться в другую позицию или подвинуть объект так, чтобы видеть объект таким, какой он есть; но он не чувствует ни малейшей склонности поместить двоящиеся объекты, отражение, овальную монету или переломленную палочку в самого себя, разве что в том случае, когда эта склонность может быть логичной ввиду рефлективной философской установки. В непосредственном опыте эти так называемые иллюзорные аспекты вещей [наличествуют] в среде. В большинстве случаев они оказываются полноценными стимулами для нормального поведения. Они настолько подлинно наличествуют в среде, что, если мы из доктринальных оснований попытаемся поместить их в сознание, мы увидим, что они втягивают туда за собой всю среду. Нас не сбивает с толку то, что мы имеем два различимых зрительных образа, занимающих одно и то же место в одно и то же время в плохо сфокусированном бинокулярном зрении. Остаточный образ (afterimage) или остаточное видение светящегося объекта может быть помещено в разные места в среде, и мы можем тем самым варьировать его параметры. Мы остаемся в той же области перцептуального опыта, когда распознаем в объекте содер-

жание образа памяти. Мы видим на печатной странице слова, свет от которых никогда не достигает сетчатки. Мы видим лицо знакомого лишь для того, чтобы обнаружить [впоследствии], что так называемый образ заполнил неотчетливое видение другого человека. Мы видим вещи твердые, холодные, ровные и сочные, и есть присутствующие [при этом] чувственные содержания, имеющие ту же непосредственную связь с индивидом, что и чувственные содержания зрения. Когда мы вызываем в памяти слабые образы прошлого живого опыта, эти образы [присутствуют] не здесь, а где-то в среде, никоим образом не искажая [при этом] видение вещей, которые, как мы говорим, действительно здесь находятся. В сновидениях такие образы занимают все поле непосредственного опыта, а в галлюцинациях они соперничают с другими переживаниями за то, что мы называем реальностью.

С. Акт и его связь с переживаниями на расстоянии и в

контакте

Наше первичное приспособление к среде заключается в акте, который определяет связь между индивидом и средой. Акт есть продолжающееся (ongoing) событие, которое состоит из стимуляции, реакции и результатов реакции. За ними скрываются установки и импульсы индивида, ответственные за его восприимчивость к конкретному стимулу и за адекватность реакции. Именно адекватностью реакции определяется в непосредственном опыте реальность стимуляции. Вещи реальны не как видимые, слышимые или обоняемые; они реальны как актуально или потенциально переживаемые через контакт.

В непосредственном опыте события присутствуют как в пространственной, так и во временной уплотненности (thickness). Психологическим термином для этой временной уплотненности является «мнимое настоящее»; тем самым предполагается действительная длительность (duration) вещей, в которой, если воспользоваться выражением Уайтхеда, событие тянется сквозь (extends over) другие события, которые его составляют. Анализ этой длительности, осуществляемый в рефлексии, разбивает ее на мгновения, лишенные временной плотности, между которыми нет никакой связи, кроме последовательности. В группе таких мгновенных событий не

может быть никакой внутренней протяженной связи одних [событий] с другими, такой, как связь целого и частей, поскольку каждое событие перестает существовать до того, как возникнет следующее. Действительную целостность длящегося опыта мы заменяем в рефлексии двумя путями: либо мысленным конспектом последовательности мгновенных событий, либо концепцией постоянной силы, находящей выражение в событиях. Конспект выявляет единообразия изменения, которые становятся научным содержанием понятия силы. Рефлективные суждения, принадлежащие к такой научной процедуре, находятся на ином логическом уровне, нежели суждения восприятия, хотя термин «суждение» применительно к непосредственному опыту является, вероятно, неверным названием. Есть, тем не менее, в непосредственном опыте, с его действительной длящейся (durational) связью стимуляции и реакции, завершение первого последним, и это я принимаю как основу для рефлективных суждений о реальности. С функциональной точки зрения реакция есть реальность стимуляции; конец акта есть реальность его начала. Стимуляция предполагает реакцию. Фундаментальное выражение этого обнаруживается в локализации реальности дистанционного опыта в контактном опыте. Завершение любого акта, вызванного отдаленным объектом, будет, при осуществлении всех его тенденций, достигаться в контактных объектах (contact objects).

Контакты, представляющие собой реальности дистанционного опыта, являются, однако, средствами для дальнейшего действия -либо в завершении фундаментальных биологических актов, таких, как поглощение пищи, либо в опосредовании более сложных актов. Контакты в непосредственном опыте сами по себе никогда не бывают конечными целями (ultimates). Если мы устанавливаем их в механической науке как реальность мира, то должны при этом помнить, что в действовании (conduct) они всегда обращены вовне, к дальнейшему действованию.

Возвращаясь к ценностям разных элементов в перцептуаль-ном объекте, необходимо заметить, что стимуляция на расстоянии содержит в себе обещание последующего опыта, который ее оправдывает или удостоверяет. Этот последующий действительный или воображаемый опыт имеет ту же природу, что и опыт контактов, которые мы непосредственно переживаем, [опыт], в котором

дистанционные качества исчезают. Мир реальности, который мы принимаем как существующий в любой момент опыта, имеет, стало быть, контактный характер; [это мир] вещей, которыми можно орудовать, или [тех] подразделений этих контактных объектов, которые наука устанавливает в качестве своих гипотез. Поскольку наши суждения восприятия (judgments of perceptions) и рефлективные суждения помещают эти контактные содержания в объекты, они с необходимостью устраняют их дистанционные качества, ибо контактный характер означает, что расстояние было преодолено и что результат акта заменил начало акта реальностями контакта. Мы, правда, можем обычно увидеть то, что мы осязаем, но видение -только приглашение к манипуляции. Видение объекта, которым мы одновременно манипулируем, имеет, тем не менее, фундаментальную важность. Это максимальное видение, в которое разрастаются все видения объекта по мере того, как он приближается к нам или мы приближаемся к нему, и это то визуальное содержание, которое не варьирует ощутимо в перцептуальном поле. Когда мы позволяем глазам приближаться к объекту или отдаляться от него, даже это визуальное содержание варьирует, однако в области манипулирования значимость этих вариаций прекращается, так как мы всегда можем отождествить видимую вещь с параметрами осязаемой вещи. Осуществив это отождествление, мы дальше используем обогащенное содержание визуального опыта для идентификации одного и того же объекта в разных положениях, а более тонкие зрительные различения - для [достижения] более высоких степеней точности в измерении. Процессы так называемого точного измерения являются непрямыми и зависят от вероятностей вариации, но за ними кроется допущение применимости в действительном или воображаемом контактном опыте некоторого рода единицы измерения (unit measure). Этот контактный пространственный (extensional) опыт остается тем же самым, где бы мы ни были, в то время как визуальный опыт меняется с каждым изменением положения. Единообразное пространство измеримого мира есть, следовательно, пространство контакта (a contact space).

Далее, очевидно, что такое единообразное пространство должно также быть вневременным пространством, ибо мы допускаем завершение всех актов, предполагаемых перцепцией, а если все они завершены, то время, которое предполагалось бы нормаль-

ным их совершением, должно уничтожиться. Получить единообразное пространство можно, только пожертвовав временем. Но время существует. То, что было названо «суждением восприятия» (импликация, что опыт контакта удостоверяет или удостоверит отдаленную стимуляцию), не осуществляет в непосредственном опыте устранения дистанционного - скажем, визуального -характера объекта из царства существования или даже замены отдаленного содержания контактным качеством, которое его удостоверяет. Вот он, мир: окрашенный, звучащий, пахнущий. Индивид, наряду с усилием, заключенным в реакции, по-видимому, представлен (represented by) «здесь» и «сейчас» и тем контролем, который он осуществляет над содержаниями среды через избирательное внимание. Эта ориентация и избирательное внимание являются, однако, всего лишь фазами акта. Нет ничего в этой природе индивида, что предполагало бы доставку индивиду каких-либо из этих качеств среды, наличествующей на расстоянии. Тот факт, что нечто осязаемое не является, как осязаемое, окрашенным или звучащим, не предполагает, что объект, как он существует на расстоянии, лишен цвета и звука, хотя конечный контактный опыт оправдывает действие, которое они вызывают, - иными словами, их бытие объектами на расстоянии. И нет никакой проблемы в связи дистанционных стимуляций с индивидом в непосредственном опыте. То, что позднее интерпретируется как эпистемологическая проблема, проявляется здесь просто в получении адекватной стимуляции и в колебаниях в связи с реагированием [на нее] в присутствии других стимулов. А в успехе или неудаче акта никоим образом не предполагается, что то, что позднее именуется логическими и аффективными ценностями объектов, может быть передано индивиду. На этой стадии в поведении (conduct) нет проблемы разума и тела. Поскольку на этой стадии существует Я, оно есть часть среды, как и тело, или активный индивид в социальных реакциях.

D. Функция «Я.» в поведении (conduct)

Необходимое условие появления того, что мыслится как разум, состоит в том, что индивид, действуя в отношении среды, должен в качестве части этого действия быть действующим в отношении самого себя так, чтобы его действие включало его самого

как объект. Это не значит, что индивид должен просто действовать в отношении частей своего организма, даже когда это действие социально; но это значит, что все действие в отношении объекта, на котором сосредоточено внимание, включает в качестве своей части реакцию индивида на самого себя. При этом Я как объект становится частью действующего индивида, т.е. индивид обретает то, что называют самосознанием: самосознание, которое сопровождает его поведение или может сопровождать часть его поведения.

Здесь надо выделить две вещи: во-первых, функцию превращения самого индивида в объект его собственного акта; во-вторых, механизм этого поведения.

Превращение индивида в объект для самого себя не обнаруживается в непосредственном опыте. В непосредственном опыте введение собственного Я в акт мешает и приводит в замешательство. В поведении, в котором, прежде чем акт завершится, должно произойти переприспособление, есть, по крайней мере, место для такого усложнения, как превращение собственного Я в объект при воздействии на среду. При такой ситуации, в которой вследствие конфликта должно произойти переприспособление, функция превращения собственного Я в объект, видимо, сводится к такому выделению разных качеств вещей для собственного Я, которое делало бы возможным переприспособление реакций. Контроль в разумном поведении осуществляется через внимательный отбор (attentive selection) стимуляций. Нет прямого контроля реакции. Контроль обеспечивается нахождением и выделением надлежащих стимулов в их связи друг с другом. Избирательное внимание может уделяться разным чертам объектного поля без выделения их индивидом для самого себя. В этих условиях переприспособление может происходить в отсутствии того, что мы называем «рефлексией». Это решение проблем методом проб и ошибок.

В решении методом проб и ошибок, которое изучается в экспериментах над животными, мы видим, что нужно некоторое число неудачных проб, чтобы затормозить неправильную реакцию, тогда как разумный человеческий индивид просто не повторяет реакции, приведшие к неудаче. В опыте низших животных памятный образ неудачи, тормозящий реакцию, не возникает, пока неудачи не повторятся. Человеческий индивид, индицируя себя как совершающего акт, обеспечивает подходящее содержание для прикрепления

памятного образа. Это должно опознаваться не только в экспериментах над животными, но и в нашем собственном поведении. Существует большая область нашего поведения, где мы тоже продвигаемся вперед методом проб и ошибок. Так приобретается немалая часть нашего мастерства в играх; то же касается управления такими механизмами, как велосипед или музыкальные инструменты. Мы достигаем контроля после повторных неудач, которые можем исправить лишь постепенно. Из анализа этого поведения видно, что индивид не может указать себе точно, что он делает, или, что то же самое, на какой именно стимул он реагирует. Он не представляет себя реагирующим определенным образом на специфический стимул. Идентификация Я с некоторым актом обеспечивает его обособление и придает ему определенность, так что результаты прошлого опыта входят в него и контролируют его дальнейшую экспрессию. В отмеченной выше ситуации, в которой в процессе проб и ошибок приобретается мастерство, в опыте дано то, что индивид не может сказать, что именно из сделанного им ответственно за его неудачу. Он неспособен идентифицировать себя со специфической реакцией. Он повторяет одни и те же неумелые движения до тех пор, пока постепенно не обнаружит, что приспосабливается к полю стимуляции, реагирует на качества, которых не замечал; но все же он остается неспособным идентифицировать себя со специфической реакцией и определить, на что именно он реагирует в своих успешных актах. Там же, где стимул и реакция ясно определяют друг друга, как при прыжке через канаву или орудовании молотком, он может индицировать себе стимул, и Я, которому он индицирован, проявляется в тенденции прыгнуть или ударить. Если эта тенденция в какой-то момент тормозится, пробуждаются результаты прошлого опыта, и он обнаруживает, что отмечает для самого себя те элементы в объекте, которые присутствовали в прежнем опыте, в то же время отождествляя себя с той изменившейся реакцией или тенденцией реагировать, которую эти качества вызывают, говоря: «Я не могу ее перепрыгнуть», или «Молоток вне моей досягаемости». Следствием этого является то, что индивид остается в установке поражения перед лицом не просто недружелюбной среды в целом, а специфического объекта (канавы, через которую нельзя перепрыгнуть; молотка, которого нет в наличии), тогда как остальная среда освобождается от этой атмосферы пора-

жения и готова вызвать другие реакции. Есть еще и другой результат: продолжающийся процесс продвижения к отдаленной цели (скажем, забитию гвоздя) присутствует как Я, стремящееся прийти к ней каким-то иным, непрямолинейным путем, пытающееся забить гвоздь каким-то другим методом, нежели немедленное хватание молотка.

Общий результат таков, что освобождение других тенденций к действию делает нас восприимчивыми к дополнительным стимуляциям. Психологические элементы объекта - это определенная стимуляция, отвечающая определенной реакции, плюс результаты прошлого опыта реакции. Объект есть свернутый (collapsed) акт. Именно когда эти результаты прошлого опыта присоединяются к стимуляциям, мы обнаруживаем поле объектов, в котором можем действовать разумно. Конфликт вместе с его торможением разрушает эти объекты, и только когда возникнут новые объекты, разумное поведение может продолжиться. Для этой реконструкции существенно важен такой анализ сложного акта, чтобы то, что удерживает под контролем целостный акт, могло быть отождествлено со специфической частью акта, которой оно принадлежит, ибо только тогда, когда определенная тенденция реагировать соответствует стимуляции, она становится отдельной частью поля восприятия и может впитать памятные образы прошлого опыта. Стало быть, выделить часть сложного акта - значит, открыть поле для независимого сенсибилизирующего влияния других тенденций, которые были организованы так, что действовали в условиях, заданных целостным актом. Непосредственная функция появления Я в опыте - это такой анализ сложной реакции перед лицом конфликта, который позволяет появиться новому полю объектов вместе с реконструированным актом. Это происходит посредством идентификации Я с потерпевшим крах элементом акта, а затем со всем актом, уже без этого элемента, - актом, стремящимся реорганизоваться из элементов, избавленных от прежней организации, [и] делающим нас восприимчивыми к тем качествам в поле стимуляции, на которые мы бы иначе не реагировали, т.е. которые в противном случае не существовали бы для нас как объекты в среде.

Следующая функция Я как объекта в поле действия обнаруживается во внимании к универсальным качествам объекта в среде

и в абстрагировании его с помощью символов коммуникации в форме того, что называют идеями.

Что бы ни сохранялось в потоке событий (будь то какое-то чувственное содержание, которое сохраняется, в то время как другие качества появляются и исчезают, структура вещи, допускающая изменение содержания, эстетическое, логическое или этическое содержание, сохраняющееся при смене всех других качеств), - все это обладает универсальностью; ведь это качество, примеров которого много и могло бы быть бесконечно много. В структуре вещи эти универсалии могут исчезать, в то время как сама структура остается, ибо могут быть универсалии, так сказать, более включи-тельные и менее включительные. Именно эти постоянные свойства могут быть индицированы другим или своему Я, ибо индицироваться может только устойчивое. То, что индицируется, должно длиться все время, пока внимание удерживается на нем и направлено на него. Такая индикация качества посредством специфического социального жеста, обычно голосового, вместе с тенденцией реагировать на выделенное качество и есть то, что называют идеей, соответствующей универсальному содержанию. Именно установка реакции на эти универсальные качества соответствует им в индивиде. Реакции универсальны постольку, поскольку могут быть вызваны любым числом разных стимулов и, таким образом, соответствовать тому универсальному качеству в объекте, которое их вызывает. В опыте индивидов они являются критериями, по которым мы идентифицируем универсальные качества в вещах. На что бы человек ни был склонен сесть, это [всегда] стул. Что бы человек ни помещал в цветовой спектр, это синее. Мы идентифицируем универсальные содержания в вещах, представляя себя реагирующими на них, и эти реакции, пробуждаемые значимыми символами социальных жестов или языка, мы называем значениями вещей. Именно в силу того, что мы можем с помощью этих символов вводить самих себя, как организации реакций, в поле опыта, мы способны обособлять эти значения и тем самым реорганизовывать наши реакции в план действия.

Механизм введения Я как объекта в поле опыта предполагает две вещи: во-первых, индивид индицирует вещи и их качества другим и, во-вторых, на стимул, который он использует, он склонен реагировать так же, как на него реагируют другие. Такие стимулы

обнаруживаются прежде всего в голосовых жестах, которые, таким образом, становятся языковыми символами, значимыми символами. Позади этого развившегося процесса речи стоит долгий процесс, в ходе которого во младенчестве Я [человека] стимулировалось его собственным социальным поведением и установками играть те роли, которые его поведение и установки вызывают в окружающих. Этот процесс фигурирует под неверным названием «имитация». Он ведет через спонтанную игру (play) к построению из этих реакций, присутствующих в ролях других, Я или личности. В этой части Я ребенок индицирует самому себе, чего он хочет, и может обсуждать с собой вещи и действия, [глядя на них] с меняющихся точек зрения, представляемых этими разными реакциями. Так в опыте индивида возникает Я, выполняющее функции рефлективного присоединения к вещам и их качествам результатов прошлого опыта, а также индикации и обособления значений вещей.

E. Природа ментальных процессов

Очевидно, что ментальные процессы - это как раз те фазы поведения, в которые вошло Я как объект, углубляющее и делающее значимым наш анализ и создающее возможность рационального решения наших проблем. Поскольку значимые символы, которыми пользуется индивид, являются стимулами для его реакций, эти процессы располагаются в индивиде. Поскольку индицируются вещи, качества и образы, эти процессы выходят за пределы индивида. Локус разума - не в индивиде. Ментальные процессы - это фрагменты сложного поведения индивида, [возникающего] в его среде и [воздействующего] на нее. Объекты и содержания объектов в рефлективных процессах располагаются в такой же степени в среде, в какой и в непосредственном опыте. В рефлективной фазе человеческого опыта произошло следующее: действительная зависимость среды от индивида, которая не присутствует в непосредственном опыте, но которая всегда существовала в отношениях живых форм с их средами, перешла, благодаря появлению Я как объекта в опыте, в тот контроль, который индивид осуществляет над средой. Мы указывали на две фазы этого контроля. Одна из них -появление новых объектов благодаря соотнесению неудач в реакции со специфическими стимуляциями, вызывающими реакцию.

Двойное соотнесение прошлых переживаний акта с объектами и с Я дает в распоряжение индивида результаты реакций в их связи с тем, что их вызвало, но что не проявляется или не может проявиться непосредственно. Мы выражаем это с помощью термина «воспоминание», имея в виду, что мы вызываем и контролируем образы памяти, анализируя как объект, так и сложную реакцию на этот объект, посредством перенесения его места в Я из «мнимого настоящего» в прошлое. Вторая фаза обнаруживается в появлении реакций, которые принадлежали сложным актам, но которые при торможении акта могут отвечать на появляющиеся в среде новые объекты. Эти реакции конституируют, как мы видели, значение этих объектов, когда они были индицированы значимыми символами социального поведения, и называются идеями. Дальше станет видно, что, хотя бесчисленные природные объекты являются нам в непосредственном опыте, появление новых объектов в рефлективном опыте происходит только через взаимодействие индивида со средой при посредстве Я как объекта.

Есть еще одна фаза ментальных процессов, выше вскользь упомянутая, но нуждающаяся в дальнейшем прояснении. Это единство анализируемого или диверсифицируемого поля среды и реакций, которые торможение освободило от организации предшествующего акта. Что сохраняется, так это более широкая организация жизненного процесса, внутри которой заключен заторможенный акт. Можно одним из способов выразить это, сказав, что среда существует для индивида как среда, в которой должен продолжаться акт, как [среда], содержащая условия для любого решения проблемы, возникающей из конфликта. Единство среды есть единство организации условий для решения проблемы. Сама проблема существует внутри более широкой включительной деятельности, которая при некоторой реорганизации частей акта в присутствии условий, появляющихся в среде, должна продолжаться в несколько иной форме. Это единство проявляется в опыте через Я как объект и в самом этом Я. В опыте, внутри которого индивид и среда взаимно определяют друг друга, единство среды и образующих ее объектов, как и единство индивида, рождается из активности этого индивида. Поскольку индивид действует с самим собой как объектом, эта организация среды и ее объектов в терминах условий решения проблемы и более широкий акт, внутри которого заключен притормо-

женный процесс, делают саму проблему объектом для индивида. В обыденной речи мы говорим, что индивид знает, что он пытается сделать и каковы условия того, что он это делает.

Следующий вопрос в отношении этого рефлективного осмысленного поведения касается того, каким образом Я как объект становится частью индивида. В период игры у маленьких детей этого рефлективного акта еще нет. Ребенок в одной роли наивно обращен к себе в другой роли. Эти роли поначалу не организуются в личность; ребенок просто переходит из одной роли в другую по мере того, как поведение в одной вызывает реакцию в другой. В более последовательной игре, особенно с участием двух или более детей, появляется тенденция принимать другие роли (parts), стимулирующая и контролирующая исполнение принятой роли. Так, ребенок будет останавливаться и аплодировать самому себе, а затем возобновлять свое представление (performance). Если игра становится последовательным целым, эта тенденция принимать в надлежащие моменты все роли входит в установку индивидуального ребенка, контролируя все его поведение. Ребенок становится генерализованным актером-менеджером, который режиссирует, вознаграждает аплодисментами и критикует собственные роли, так же как и роли других.

Именно достижение этой степени развития личности знаменует переход от периода [спонтанной] игры (play) к периоду [организованных] игр (games). Природа [организованной] игры такова, что каждый акт в игре определяется и ограничивается всеми другими актами. Это находит выражение в правилах игры и предполагает в каждом индивиде обобщенного игрока, присутствующего в каждой роли, которую он принимает. То, что происходит таким драматическим образом в спонтанных и организованных играх детей, явно происходит и при формировании личности ребенка в жизни семьи и других групп, в которых ребенок оказывается. Принимая роли других, к которым он стимулировал себя собственным поведением, он организует их в генерализованные установки и становится членом семьи, школы и своего круга. Я уже указывал на заглавную роль, которую играет в этом процессе язык в силу того, что при использовании голосового жеста индивид склонен возбуждать в себе ту же реакцию, которую он вызывает в других. Одним словом, Я как объект становится частью индивида посредством

принятия им обобщенной установки члена группы, к которой это Я принадлежит, группы, которая расширяется до тех пор, пока не вберет в себя всех разумных индивидов, т.е. всех индивидов, способных индицировать друг другу универсальные качества и объекты в совместной деятельности. Будучи объектом для себя в этой роли гражданина мира дискурса, человек индицирует себе как условия решения своей проблемы, так и различные приторможенные реакции, требующие реорганизации, и связывает с этими реакциями результаты, к которым они приводили в прошлом поведении, давая тем самым жизнь новым объектам, предоставляющим поле для нового акта.

Если спросить, что на самом деле происходит в опыте индивида во время ментальной активности, т.е. в рефлексии перед лицом конфликта и вытекающей из него проблемы, то мы найдем следующую ситуацию. Индивид в установке члена рациональной группы индицирует различные качества новых объектов, возникших в результате конфликта и последующего торможения протекавшей сложной реакции, с помощью значимых символов. Эти индикации суть жесты, в основном голосовые жесты, привлекающие внимание к этим качествам в вещах. Важно отметить, что причина, по которой эти качества возбуждают внимание, состоит в наличии реакций, которые ими вызываются. Это реакции, которые в каком-то смысле высвобождаются торможением того исходного акта, в рамках которого они были организованы. Исходная форма, в которой проявляются эти жесты, [присутствует] в приспособлении индивида к реакциям, которые вот-вот произойдут. В социальных формах эти жесты стали ценными стимуляциями для других членов группы, такой, как стадо или выводок цыплят, и были сохранены. У человеческого индивида, склонного к принятию роли другого, они вдвойне значимы, направляя его внимание и возбуждая установку другого. В установке другого он склонен не только реагировать на стимуляции, но и индицировать реакцию, которую собирается выполнить, другим значимым символом. А, стало быть, по крайней мере две роли вовлечены в этот разговор (conversation): роль генерализованного актера, установка которого представляет приспособление ко всем альтернативным реакциям, вмещающимся в рамки более широкого акта, внутри которого возник конфликт, и роль специализированного актера, который склонен осуществлять

реакцию на ту стимуляцию, на которую направлено [его] внимание. Вернемся к уже приведенной ранее иллюстрации. Торможение акта продолжающегося шагания к дальней цели высвобождает возможные реакции на стимулы перепрыгнуть через канаву, обойти ее с краю или перекинуть мост. Но все они лежат в пределах обобщенного процесса физического передвижения, и этот обобщенный процесс в некотором смысле задает условия выбора одной альтернативы, а не другой, или какой-то их комбинации. Специализированный актер индицирует, скажем, реакцию обхода вокруг канавы, но она индицируется обобщенному актеру, представляющему ее связь с достижением цели. Переходя от одной роли к другой через использование значимых символов, индивид связывает эту специфическую реакцию, равно как и другие, с включающим их актом. Наконец специфическая реакция или набор таких реакций находят место внутри более широкого акта, и индивид движется дальше.

G. Функциональная теория рефлексии

Если [продолжать] удерживать проблему в поле перцепту-ального опыта, метод достижения беспространственного времени обратен методу достижения безвременного пространства. Последний требует устранения темпоральной или процессуальной фазы опыта при оставлении протяженного мира мгновения или «сейчас». Первый требует устранения мира, трехмерно простирающегося в лишенном длительности мгновении, при оставлении фазы опыта, состоящей в длительности или развертывании, абстрагированной от мира, в котором эта фаза развертывается. Очевидно, что это одна абстракция и что мы, переключаясь с одного аспекта на другой, получаем содержание противоположной концепции. В мгновенном мире идеальной физической науки мы предполагаем схематичное отражение (conspectus) этих моментов, длящееся протяжение (dur-ational spread); тогда как в мире чистого происшествия (happening), т.е. в мире выделяющихся событий, чье единственное условие состоит в том, что они не то, что есть, иначе говоря, в том, что случается только неожиданное, мы предполагаем протяжение случающегося в длительности, настолько беспредельно сокращенной в степени, что различиями, существенными для случающегося, мож-

но пренебречь. Ясно также, что эта абстракция стремится к идеальному пределу, который никогда не будет достигнут. В любое мгновение мир должен включать векторные элементы и содержания инерции и силы, предполагающие движение; чистая длительность должна найти плацдарм в протяженном мире, который есть, а результатом ее является постоянно возникающий мир, все еще принадлежащий миру, который есть. Terminus ad quem этой абстракции является, разумеется, не безвременное пространство или беспространственное время, а ситуация, в которой можно смело пренебречь пространственным или временным содержанием в поведении. Иначе говоря, эта абстракция выполняет функцию в поведении и принадлежит опыту индивидов, в чьем поведении появляются мир относительно постоянных объектов - объектов, качеством длительности в которых можно пренебречь, - и соответствующий длящийся процесс, который может благодаря этому быть независим от своего содержания и, следовательно, быть длительностью, внутри которой рождается новое. Такие индивиды - это индивиды, в опыте которых возникают проблемы поведения, условия решения которых фиксированы, тогда как само это решение не дано в относительно постоянных условиях.

Эта ситуация, как было указано выше, возникает тогда, когда индивид благодаря развитию социального поведения доходит до индикации самому себе результатов прошлого действия, присутствующих в тенденциях реагирования. Ассоциация успешных и неуспешных реакций с наличными тенденциями реагирования, заключенными внутри более широкого акта, конституирует Я, которое становится еще одним объектом в поле поведения. При взаимном торможении реакций так называемые памятные образы результатов прошлой реакции и качества вещей соотносятся с самими реакциями как слишком высокие, слишком широкие, слишком кислые и т.д., конституируя тем самым индивида, состоящего из приторможенных тенденций реагирования, памятных образов результатов реакций и индикации посредством значимых символов качеств вещей, соответствующих стимулам к реакции и результату реакции. Этому индивиду противостоит объектная среда, которая утратила организацию поля поведения и может приобрести новую организацию только тогда, когда переупорядочение реакций и соответствующее переупорядочение качеств вещей сделают поведе-

ние вновь возможным в новом поле поведения. Пока это происходит, старая среда остается как сумма условий нового плана действия и нового поля поведения. Она наличествует как длительность, но всего лишь как момент, с которым соотносятся прошлое и возможное будущее. При попытке соотнести прошлый опыт и будущую реакцию со средой настолько постоянной, насколько только возможно, эта длительность с ее изменениями редуцируется к тому, что дальше уже свести ни к чему нельзя. Мы ищем постоянные условия возможного действия, а их можно найти только в мире, каким он существует в мгновении.

С другого края располагаются исследование и реорганизация элементов среды, реорганизация, определяемая оформлением реакций в новый составной акт. В этой длительности прошлое и возможное будущее противополагаются относительно вневременной среде. Временная протяженность [дана] в терминах прошлых событий и предвосхищаемых реакций, абстрагированных от среды, коей является относительно неизменная ситуация.

Важно понимать, что здесь [присутствуют] те же содержания, которые были в мире непосредственного опыта, когда качества вещей, результаты прошлого опыта и их ценности для индивида были полностью растворены в объектах, а индивид сводился к простой попытке действия и «здесь и сейчас» ориентации. Есть новый объект, Я, с чьим опытом соотносятся теперь памятные образы и тенденции реагирования. Этот новый объект возник через механизм социального поведения, но его содержания уже были в мире непосредственного опыта. Они вычленяются из торможения акта и соотносятся с Я через механизм социального поведения. После успешной реорганизации они вновь входят в мир вещей, и Я редуцируется к попытке действования и к точке пространственного и временного начала акта.

В рефлективной фазе попытка свести среду к миру-в-[данный]-момент проявляет себя не только в сведении длительности к ее не уменьшаемым далее значениям, но также в преобразовании дистанционных значений (distant values) вещей, которые являются сущностно длящимися или темпоральными по своей природе, в контактные значения (contact values). Вещь на расстоянии предстает не как окрашенный или звучащий объект, вызывающий протяженную (extended) реакцию, направленную на его достиже-

ние, а как если бы она осязалась рукой, находящейся в данный момент там, т.е. как обладающая значениями (values) нашего мгновенного контактного опыта - [значениями] действенного занятия пространства, инерции и силы. Здесь подразумевается не просто наполнение дистанционной стимуляции цвета или звука прошлым опытом контактных значений, осязаемого объема и сопротивления. Такие объекты суть объекты непосредственного опыта, и контактные значения этих объектов маркируются той же будущей датой (the same future date), что и принадлежащая цвету и звуку. Тело будет твердым, когда мы до него доберемся. Нечто обратное наполняет рефлективный опыт: дальний объект сейчас образуется из сопротивляющихся объемов, чья структура есть утверждение наличной реальности цвета, звука и других отдаленных будущих (distant futures). Поскольку в опыте индивида лишь контактные объекты имеют временное значение «сейчасности», дальний объект может быть так датирован лишь постольку, поскольку индивид в рефлексии находится не только здесь, но и там. Это вынесение Я за пределы индивида при принятии установки реагирования на Я впервые возникает, как уже отмечалось, в социальном поведении. Основа для него обнаруживается в том, что некоторые социальные стимулы или жесты имеют тенденцию вызывать в индивиде такую же реакцию внутри него самого, какую они вызывают в другом, которому они адресованы. Затем индивид обнаруживает, что дает выражение этой тенденции, и, обращаясь, таким образом, к самому себе, становится Я. В своем социальном поведении он стал объектом или другим для самого себя. Для примитивной натуры, идет ли речь о ребенке или о древних группах, социальны все объекты, ибо они вызывают социальные реакции, особенно когда к объектам проявляется живой интерес. По большей части эти социальные объекты определяются лишь смутно, но социальная установка выполняет функцию пробуждения в индивиде контактной реакции того, что позже предстает ему как просто физическая вещь, когда индивид на нее реагирует. Эта реакция есть поначалу реакция чего-то, что помогает или мешает. Когда происходит абстрагирование физической вещи, она становится реакцией приспособления к манипуляции индивида, в особенности реакцией сопротивления. Именно этот воображаемый опыт сопротивления несет с собой

временное качество «сейчас» и служит вовлечению всей области физических объектов в безвременное пространство.

Следует заметить, что пространство этого безвременного пространства остается пространством дистанционного опыта и обычно является визуальным, ибо это расширение нашего поведения, причем различимое гораздо яснее, чем тактильное. Именно оно придает нашему расширению вовне неограниченность. Человек может пребывать в контактном опыте, не выходя за его пределы, но поскольку везде, где бы он ни размещал свое Я, он находит свое Я в визуальном поле, он получает приглашение переместиться в другие точки.

I. Природа универсальности и необходимости

тз *

В этих установках древней мысли отмечаются две ориентации разума: одна - на физический организм как часть целостного механизма мироздания (universe), другая - на структуру универсальных ценностей, [заключенных] в общественных индивидах и в вещах, которые могут быть индицированы с помощью организованных значимых символов взаимодействия общественных индивидов, т. е. на то, что можно назвать универсумом дискурса. Под термином «универсальный» имеется в виду, что языковой символ как стимул может быть равно адресован любому из членов социальной группы и вызывает реакцию, соответствующую завершению социального акта. Такой символ прикрепляется к некоторому качеству индивида или вещи, вызывающему реакцию в любом индивиде, компетентном для выполнения всего социального акта. Если акт не доводится до конца, то внимание остается сосредоточенным на символах и на индицируемых ими качествах как представляющих условия нереализованного опыта. Если для поведения становится важным допущение реальности этого опыта в другом мире или в сверхчувственном опыте, они устанавливаются как абстрактные сущности, как мир идей. Важно отметить два указываемых здесь типа существования. С одной стороны, мы имеем качество вещи, разделяющее существование с самой вещью. Так, вещи исчислимы, тождественны в пределах длительностей (durations) и

* В предыдущем параграфе коротко рассматриваются древнегреческие философские представления о природе разума (сознания). - Прим. перев.

имеют единство организации. Указывая на вещи как на существующие и на их качества, мы указываем на существование качеств. А коль скоро так называемые законы арифметики дают метод количественного анализа и рекомбинации, то эти качества обладают не только реальностью анализируемых вещей, но и предвосхищаемой реальностью вещей, которые возникнут. Поскольку наш опыт -это опыт актов, предполагающих реакции на вызывающие их стимулы, то эта предвосхищаемая реальность имеет конечную важность. Конечное достижение ее в реакции называется экспериментальным доказательством. Есть и другая реальность, тоже предвосхищаемая, но [заранее] заданная или необходимая: [реальность] условий, которым должен подчиняться предвосхищаемый вид реакции. Реальность необходимых условий возможного опыта Кант называет «трансцендентальной».

Необходимость в нашей терминологии означает не что иное, как данные или принятые условия совершаемого акта, особенно тех широких совместных актов, коими занимается наука. Когда акт приостанавливается и его исполнение, возможно, откладывается на неопределенный срок, хотя остается энергичный порыв его продолжить, эти необходимые условия представляют единственную форму реальности желаемого результата, и в этом смысле говорят, что они имеют необходимое существование. Так, например, мы говорим о необходимой справедливости возврата похищенных благ. Они называются идеальными сущностями в обоих смыслах слова «идеальный»: они идеальны как абстракции от вещей, т.е. как качества вещей, индицируемые значимыми символами, и как обладающие обещанной реальностью в том результате, к которому стремится приторможенный акт. Отождествление этих двух значений слова «идеальный» является характерной чертой идеалистических философий.

Совокупность абстрагированных, таким образом, от среды условий сложных социальных актов - с одной стороны, неадекватно совершаемых или полностью фрустрированных, с другой стороны, служащих компетентным методом решения проблем, возникающих в поведении общества, - составляет либо предмет метафизики, либо аппарат науки, в то время как контролируемый процесс индикации этих качеств другим или собственному Я во внешнем или внутреннем разговоре конституирует диалектику или логику.

Данные выше определения логической универсальности и необходимости требуют развития в одном пункте. Универсальность есть установка адресования значимого символа как стимула безразлично кому из [числа членов] не имеющей четких границ группы с целью вызвать реакцию, которой требует продолжение акта, где эта группа включает самого индивида как другого. Необходимость есть установка принятия рефлективной ситуации или ее элементов как условий возможного осуществления данного акта, где индивид, принимающий эту установку, сам является одним из [членов] группы, в чьей совместной деятельности возникла рефлективная проблема. Пункт, требующий развития, - это членство индивида в безграничной группе, в деятельности которой возникла или может возникнуть проблема и членам которой адресуется или может быть адресован разговор.

Это членство мы уже определили ранее в терминах организованной игры (game), приходящей на смену спонтанной игре (play) в ходе развития личности у ребенка. Хотя в простой игре ребенок обращен к самому себе как к другому в роли другого, такая игра не детерминирует и не определяет принимаемую роль. В организованной игре любая роль, принимаемая ребенком, детерминируется и определяется другими ролями игры, принимаемыми ребенком в воображении. Организация всех установок, присущих разным ролям игры, детерминирующая и определяющая его собственную роль или роль другого, конституирует членство в группе, играющей в эту игру. Я говорил о ней еще как об установке обобщенного другого в группе. Будет ли эта группа обладать ограниченной или безграничной численностью, зависит от характера совместной деятельности. В логической игре число участников бесконечно при условии, что они готовы, по выражению Сократа, «придерживаться нити размышления», т.е. готовы принять условия решения проблемы, которые несет с собой ее постановка в групповой деятельности. Таков смысл semper et ubique [«всегда и везде»]. Нужно, пожалуй, добавить, что универсальность объекта или универсальное качество в объекте означает, что бесконечное число объектов или качеств объектов может служить высвобождению некоторого импульса; а универсальность в индивиде означает установку реакции, одинаково соответствующую бесконечному числу объектов или [заключенных] в объектах качеств. Именно успешное завершение акта

- вне зависимости от того, какой стимул вызывает реакцию, - отождествляет объекты или их качества как одни и те же, за исключением численного различия. Действительная тождественность в содержании есть всего лишь «путь приближения», с помощью которого мы достигаем различий, несущественных для совершения акта.

Ориентация рефлексии в индивиде на универсум дискурса (т.е. значимые символы и универсальные объекты и качества объектов вместе с установками реакции, которые такими объектами и качествами индицируются, установками, организованными в совместном акте неограниченной группы, членом которой сам индивид является) подчеркивает функциональную природу разума.

С точки зрения рефлексии содержание разума индивида, свободного от доктринальных предубеждений, чрезвычайно изменчиво. Если он думает, т.е. обсуждает нечто с самим собой, то он будет, вероятно, помещать все значимые символы в свой разум, но вещи и их качества - и частные, и универсальные - будут располагаться вне его. Его собственные установки реакции, насколько он обращается к ним через посредство значимых символов, будут опять-таки размещаться в его разуме как идеи. Неясные будущие ситуации, особенно при наличии альтернативных возможностей (а они влияют на его поведение), будут рассматриваться как ментальные; однако удаление в другую комнату с целью поговорить с кем-то, относительно чьего присутствия не возникало вопросов, вряд ли будет представать ментальным. Попадание в новую организацию среды, аналитически измененную конфликтом и торможением, может лежать всецело вне разума, но предположения относительно разных способов действования наверняка будут рассматриваться как идеи индивида. Образы (imagery), которые входят в перцептуальные объекты, не будут ментальными, но все результаты воспоминаний (recollection), как и содержания конструктивного воображения, будут причисляться к этому классу; при этом несомненные прошлые события, особенно недавние, будут восприниматься как внешние события, а их памятные образы будут казаться расширениями (extensions) «мнимого настоящего».

Вовсе не характер содержания делает его ментальным в рефлективном процессе, ибо даже то, что называют моторными образами или установками, предстает [в нем] как содержание внешних объектов, твердых и оказывающих сопротивление. С точки зрения рефлексии, содержаниям разума принадлежат, видимо, два атрибута: первый

- это то, что индивид индицирует содержание себе с помощью значимых символов и становится тем самым ответственным за его организацию и функцию в совершении акта; второй - то, что содержание будет ограничиваться опытом индивида. Эта последняя характеристика, однако, очень двусмысленна и дезориентирует своими импликациями. Внешние вещи, общие [для нашего опыта] с опытом других, конечно, входят в наше мышление, а памятные образы являются содержаниями мышления не в более подлинном смысле, чем палки, камни или небесные тела. Основу для этого общепринятого критерия содержания разума надо искать, скорее, в другой ориентации разума.

Простая индикация универсалий и распознание частностей как стимулов, соответствующих этим универсалиям в наших реакциях (отношение, именуемое импликацией); индикация более широких реакций как включающих более специфицированные реакции (отношение подведения); индикация специальной реакции как заключающей в себе более широкую реакцию (отношение неотъемлемости), - все это может иметь место в разговоре индивида с другими или в его разговоре с самим собой. Единственное преимущество, выпадающее на долю этого разговора с собой - мышления, заключено в Я, предстающем в качестве члена всей логической группы и, стало быть, говорящем от лица всей группы. Установка членства придает индикации логическую универсальность, но это преимущество индикации логической универсальности дано индивиду не в его партикулярном качестве личности, а в его генерализованном качестве члена логической группы. Содержания ничего не приобретают от проявления в частном разговоре индивида с самим собой, хотя как личность он может завоевать социальный престиж и другие социальные преимущества в силу того, что занимается размышлениями (through being the one who does the thinking). Вся тенденция индикации универсалий и отношений между ними состоит в том, чтобы абстрагироваться от личных обстоятельств мышления - так называемых психологических качеств мышления - и подчеркнуть универсальный характер индицируемых объектов и качеств, а также универсальную реакцию группы.

L. Сознание и физический анализ

<...> Это подводит дискуссию к иному пониманию сознания: как опыта с точки зрения индивида. Как мы увидели, вполне возмож-

но постулировать опыт с точки зрения индивида, не подразумевая того, что коннотирует со словом «сознание», ибо мы можем говорить об опыте растения, амебы или о нашем так называемом бессознательном опыте, и такой опыт определенно может быть представлен с точки зрения отдельного растения, амебы или бессознательного организма. Что действительно предполагается в индивиде, природа которого заключает в себе сознание, так это то, что он индивид, являющийся объектом для самого себя, благодаря чему опыты могут соотноситься с ним самим, а сам он в качестве Я может быть узнаваемым объектом в прошлом и будущем опыте. Иначе говоря, в этой концепции сознание тождественно самосознанию.

Есть, видимо, два элемента в этих опытах. Есть Я, которое предстает как объект, и есть ситуации, в которых опыты соотносятся с Я [и] это соотнесение с Я привносит в опыт нечто такое, чем он бы иначе не обладал. Я как объект - это социальный объект, но он не обязателен для социального поведения или для существования других социальных объектов. Такие объекты можно полагать существующими и в опыте низших животных, и в нашем собственном опыте в отсутствие самосознания. В опыте, в котором явлено Я, индивид обнаруживает себя действующим в качестве другого по отношению к себе. Он становится, если прибегнуть к уже употребленному нами выражению, обобщенным другим и находит в своем опыте групповую установку, которая собственно и позволяет ему стать для самого себя объектом. Здесь выражается то, что предполагается этимологией «сознания» как «столкновения в опыте с» (an experience with). Эта коннотация особенно выпукло проявляется в связи со вторым элементом опыта. Мы сознаем вещи не просто в их существовании в среде опыта: утверждая, что мы их сознаем, мы имеем в виду, что мы в состоянии соотнести их с нашим собственным опытом посредством этой установки обобщенного другого. Вещи не просто наличествуют (are there), но мы способны идентифицировать свои установки как установки внимания к этим вещам и действования по отношению к ним. Основа для соотнесения с Я обнаруживается в той определяющей роли, которую играет организм в отборе и организации среды. Эта детермина-ционная связь двусторонняя. Среда детерминирует организм так же полностью, как и организм детерминирует среду. Эти две детерминации, однако, имеют разный характер.

О. Механизм принятия роли в явлении физического объекта

Таким образом, в мгновенном мире - идеальной ситуации, допускаемой в точном физическом измерении, мы отождествляем целое, явленное лишь в опыте на расстоянии, с контактным опытом, включающим действенное занятие пространства.

Действенное занятие пространства - это содержание, которое следует отличать как от переживания на расстоянии, например, зрительного опыта, так и от осязательного переживания, т.е. переживания так называемого пассивного соприкосновения вместе с действительным кинестетическим опытом толкания твердых тел и давления на них. Действенное занятие пространства заключает в себе не просто разные степени приложения сил в реагировании на вещи, но и переживание сопротивления, которое оказывает этим усилиям сам объект. Это предполагает отождествление индивидуального организма с объектом, так как сопротивление, находящее свое выражение в кинестетическом переживании усилия, может проявиться в объекте лишь постольку, поскольку [и] это усилие локализовано в объекте. Это объяснялось переносом переживания двух рук, или любых двух противостоящих [друг другу] усилий организма, на объект и было шире рассмотрено в доктрине Ет/йЫи^ Липпса. Здесь важен именно факт переноса. По-видимому, есть свидетельства его проявления [на ступенях] ниже человека, ибо беспокойство, возникающее у собаки при виде палки, имеет ту же природу, что и беспокойство, возникающее при виде другой собаки. Так это или нет, все равно этот факт является основополагающим для наших установок по отношению ко всем физическим объектам. Можно резонно предположить, что вначале он возникает в простейших социальных установках с их адаптациями к реакциям других. Основу для установки отождествления собственного усилия с переживанием вещи можно самым естественным образом найти в побуждении индивидом себя реагировать на другого, действующего по отношению к нему, собственной реакцией, и такой механизм мы находим в социальном поведении. В нем индивид, стимулируя другого к импульсивной реакции, может пробудить эту же реакцию в собственной системе, если его установка воздействует на него так же прямо, как и стимулирует другую форму. Это происходит прежде всего при использовании голосового жеста или любого жеста, который мог бы быть использован вместо языка. Как только это од-

нажды происходит в простейшей форме, устанавливается механизм для действования индивида по отношению к самому себе как объекту, механизм, заключающий в себе самоидентификацию индивида с объектом - поначалу социальным объектом. Именно в этом опыте заключено содержание, законно коннотирующее с «сознанием», т.е. не только присутствие объекта в опыте, но и присутствие объекта в диапазоне опыта организма или индивида. Следует добавить, что это отождествление индивида с объектом есть условие появления индивида в собственном опыте как объекта и обладает значением, на которое это указывает. Также отсюда следует, что это содержание вещи есть содержание, никогда не находимое в анализе объекта, но всегда проецируемое внутрь той роли, к которой приводит анализ и с которой мы, опять же, себя идентифицируем. Анализ вещей никогда не дает нам ничего, кроме новых поверхностей и контуров. Поверхности наличествуют, тогда как внутреннее сопротивление есть нечто такое, что привносится самим индивидом. Привнося его, индивид становится объектом. Это содержание вещи, никогда не обнаруживаемое напрямую в объекте, предположительно служит основой для понятия субстанции, явленной в опыте только в своих качествах. Кроме того, оно служит основой для так называемых субъективных идеализмов, хотя важно отметить, что это употребление неизбежно несет с собой суждения, гибельные как для объекта, так и для Я, что всесторонне показал Юм. Я как объект зависит от присутствия других объектов, с которыми индивид может себя отождествить.

Рискуя бесполезно потратить время на этот момент, хочу настоятельно подчеркнуть, что не Я переносит свое кинестетическое ощущение на объект, а сам индивид благодаря тенденции оказывать нажим так, как физическая вещь в роли другого индивида давит на его собственную руку, становится физическим объектом в противовес физической вещи. Такое развитие физической вещи в противовес физическому Я есть абстракция от изначального социального опыта, ибо прежде всего в социальном поведении мы стимулируем себя действовать по отношению к себе так, как другие действуют по отношению к нам, и тем самым идентифицируем себя с другими и становимся для самих себя объектами. Эта идентификация коренится в тождестве поведения других по отношению к нам тому поведению по отношению к нам, которое мы сами были склонны вызывать в своих организмах. Ребенок, крича, вызывал в своем организме тенденцию себя успоко-

ить. Его родовая тождественность сочувственной реакции родителя есть идентификация ребенка с родителем. Самые ранние объекты -это социальные объекты; все объекты являются вначале социальными объектами. Позднее опыт дифференцирует социальные объекты от физических, но механизм переживания вещей в противовес Я как объекту есть социальный механизм. Идентификация индивида с физическими объектами, проявляющаяся в действенном занятии пространства, производна от этого. Идентичность реакции вещи и реакции, которую мы вызываем в самих себе, воздействуя на физическую вещь, дана в заключении вещи в объятья, ее хватании, прикосновении к ней. Вещь оказывает на нас давление так, как мы оказываем давление на самих себя. Мы передаем в вещь давление, которое сами оказываем на нее при ее схватывании, и это нечто большее, чем явленность ее поверхностей в нашем опыте плюс усилие, которое мы, давя, на нее оказываем. Нечто большее - это локализация акта давления в вещи в противовес нашей собственной реакции. Эта способность к локализации акта внутри вещи нашим собственным действием на нее как раз и есть то самое, что мы перенесли в наше физическое поведение из социального поведения - перенесли посредством абстракции, ведь социальный объект является также и физическим. Отсюда возникает в опыте физическое Я, тоже абстракция от социального Я. Размещение акта в вещи есть условие появления физического Я; следовательно, это не проекция Я или опыта или ощущения Я в вещь. Его надо также четко отличать от цвета, грубой или ровной поверхности, тепла, вкуса или запаха вещи. Эти качества присутствуют безотносительно к тому, что мы обычно называем нашим сознанием вещи. Мы сознаем вещь, если прибегнуть еще раз к обычной психологической терминологии, когда акт, возникающий в наших организмах, локализуется в вещи. Это размещение делается возможным, поскольку акт пробудил реакцию сопротивления в наших организмах, которая есть также реакция вещи на нас. Иначе говоря, мы определяем действие вещи в терминах этого сопротивления, существующего в наших организмах как другой или как другие. Видимо, это реакция, которая может быть локализована в вещи и, следовательно, дает возникнуть физическому Я как объекту; она может быть признана реакцией организма и, стало быть, формой данности вещи.

Мы получили такую картину: во взаимоотношениях организма и среды осуществляемая организмом селекция отвечает за форму объ-

ектов этой среды и восприимчивость организма к некоторым качествам этих объектов, а среда, производя стимуляции, отвечает за реакцию организма. В некоторых ситуациях, особенно социальных, организм стимулирует себя реагировать так, как будет реагировать на эту стимуляцию объект в среде. Тождество реакции объекта на организм и реакции, возникающей у организма по отношению к самому себя, выделяет содержание, которым является то объект, действующий на организм, то индивид, действующий как объект на организм. Индивид, склонный таким образом действовать, есть Я, а объект - некий объект, о котором мы говорим, что мы его сознаем. Физический объект имеет внутреннюю глубину (interior) в том же смысле, в каком имеет ее социальный объект, или другой. Эта глубина дается организмом, имеющим тенденцию действовать по отношению к себе так, как действует по отношению к организму физический или социальный объект. Конечно, физический объект - всего лишь абстракция от социального объекта. Именно это внутреннее содержание физического объекта конституирует его материю, его действенное занятие пространства. Далее в целях измерения оно абстрагируется физической наукой как масса: сначала просто как количество материи, затем в пропорции к ее инерции. Из этого тождественного содержания физической вещи и организма как физической вещи следует, что физическая вещь, находящаяся на расстоянии, т.е. далекая от нас не только в пространстве, но и во времени, может быть явлена как существующая одновременно с нами. Физический объект, сложенный из поверхностей, все еще далек в том смысле, что до его внутренней реальности можно добраться только путем дальнейших разделений, и это бесконечная задача; но эта внутренняя реальность налична в тот же миг, что и мы. Однако материя налична лишь в смысле этой внутренней реальности с непосредственно ограничивающими ее поверхностями. Другие качества материальных вещей, их цвет, звучание, запах и температура в данный момент не присутствуют. Чтобы наличествовать, они должны быть переведены в термины материи и силовых полей.

Это содержание давления в физическом объекте явлено прежде всего как часть образности (imagery), входящей в объект, существующий на расстоянии. Различные контактные опыты, которые мы имели относительно таких объектов, входя в нашу перцепцию, делают физическую вещь тем, что она есть в опыте. Только когда индивид в социальном поведении возбуждает в себе тенденцию действовать в каче-

стве другого, теснить собственный организм так, как будет теснить его физический объект, он становится тем материалом, о котором мы говорим, что мы его сознаем. И именно тогда наши организмы становятся физическими объектами из этого же материала. Это содержание действенного занятия пространства логически предшествует явлению и физического объекта, и физического организма как объекта. Существует, стало быть, различие между вещами как деревьями, камнями, животными и людьми и этими же вещами как имеющими в себе то же содержание, которое явлено в нас самих, поскольку мы тоже действенно занимаем пространство. Именно потому, что это содержание одинаково, мы имеем возможность сознавать физические вещи, включая наши организмы как физические вещи, ибо под «сознанием» здесь подразумевается отождествление следствий сопротивлений и движений вещей с теми усилиями, которые совершаются в наших организмах при обращении с этими вещами. При наличии этого тождества мы можем пробудить в своих организмах установки и изменения физических вещей и тем самым действовать по отношению к самим себе как физическим вещам. Мы можем провести и проводим различие между вещами и материей, или материями, из которых вещи сделаны. Мы отличаем самих себя как социальных существ от [самих себя] как материальных вещей - наших тел. Мы добираемся до безразличного сырья, или материала, из которого образуются вещи, явленные [нам] в непосредственном опыте. Важно понимать, что, делая это, мы абстрагируемся от всех других качеств вещей и что эту абстракцию надо объяснить. Но не менее важно отметить, что качество, которое служит основой для этой абстракции - действенное занятие пространства, есть единственное качество физической вещи, общее для нее с физическим организмом в опыте. Из-за того, что мы находим в своем опыте окрашенные, звучащие, пахнущие, имеющие вкус и теплые или холодные объекты, мы вовсе не полагаем, что имеем цвет, звук, запах и температуру вещи.

Р. Детерминация систем координат

Есть еще другая фаза социального механизма, причастная к появлению физического объекта в противовес физическому Я. Этот механизм возник из организованной реакции индивида на группу в совместных деятельностях, в которых индивид, принимая роли разных

членов группы, вовлеченных в совместную деятельность, может обращаться к самому себе в качестве Я. Эту организованную групповую реакцию индивида, противостоящую ему самому, я назвал обобщенным другим. В обширной области логики и математики она представляет универсально общие установки членов человеческого общества в значимом разговоре и в реакции на среду, насколько среда человеческого рода единообразна. Эта единообразная реакция всех людей на общую среду или на среду, насколько она единообразна, находит свое выражение в евклидовом пространстве с некоторым постоянным набором координат и фиксированной единицей, которую определяет некоторое принятое ритмически повторяющееся изменение, полагаемое как единообразное, такое, как вращение земли вокруг своей оси или колебание электрона при порождении световой волны. Поскольку математическое выражение числовых качеств пространственных и временных величин может отвлечься от действительной системы координат, включенной в наши реакции на общую среду, и от единообразной величины временной единицы в изменении, эти фиксированные координаты и единицы временных систем могут быть отброшены, и обобщенный другой будет репрезентировать этот в высшей степени абстрактный общий математический метод. Такой была бы ситуация в рамках теории общей относительности. Это возвращает нас к двум ситуациям, в которых присутствует экспериментальное доказательство релятивистской теории: ситуации электрической частицы и ситуации измерения изменений звезд в галактическом порядке. Эта доктрина соотносит изменение временных систем опыта с соответствующим изменением пространственных координат или, скорее, всего порядка протяженности с его темпоральной и пространственной фазами. Переход от одного порядка к другому соответствует определению местоположения покоя или фиксированного до поры до времени набора пространственных координат. Этот фиксированный набор координат, производный от области покоя, сориентирован относительно индивидуального организма и его возможных движений к окружающим объектам. Ось ординат проходит через индивида в вертикальном положении, но таком вертикальном положении, которое поддерживается тенденциями двигаться в различных направлениях. Это результат компенсирующих друг друга усилий. Ось абсцисс проходит от индивида к объекту перцепции и обычно вдоль линии зрения. Это область, в которой могут происходить возможные движения человека. Для

должной организации этой области существенно, что индивид при движении и приближении [к объектам] должен сталкиваться с сопротивлениями, о которых его оповещают зрение или другие переживания на расстоянии.

Область покоя - это область, в пределах которой происходит движение индивида, в соотнесении с сопротивлениями и организованными позициями которого может протекать успешное, с точки зрения траты сил и определения направления, действие. Обычно эта область покоя ориентирована в соотнесении с целью, terminus ad quem, поскольку индивид идентифицировал себя с этим целевым объектом и провел через него ось ординат, принадлежащую его вертикальной установке. Благодаря зрительному переживанию весь ландшафт геометрически конституируется как область покоя, внутри которой индивид движется. Внутри нее происходят и иные движения, но все же [они происходят] внутри стабильной среды. Движущиеся вещи размещаются в области покоя. Установление окончательной области покоя (фиксированного пространства для перцептуального мира) предполагает способность индивида помещать себя то в один объект (или положение), то в другой. В случае неспособности определить, движется ли свой поезд или поезд на соседнем пути, индивид идентифицирует себя то с одной ситуацией, то с другой, но с точки зрения как любой из них, так и их обеих есть фиксированная среда, в рамках которой могут быть определены относительные изменения двух поездов. Фиксированное пространство среды предполагает третью позицию, с которой индивид себя идентифицирует и из которой он мог бы определить, движется ли одно тело, другое или оба. Эта идентификация индивида с разными позициями или телами, их занимающими, возвращает нас к социальному механизму, при посредстве которого протекает мышление. Нет, разумеется, никакого предела для полага-ния позиций вне тех, которые заключены в движущихся телах, ибо возможно допустить, что позиция, взятая как находящаяся в состоянии покоя, сама движется и что нужно взять в качестве таковой другую, находящуюся вне этой. Пока ситуация представляется в проблематичной форме, нет конечного фиксированного пространства, которое могло бы быть определено в перцептуальном опыте, хотя для действительного движения в перцептуальном опыте всегда есть фиксированное пространство, определяемое актом.

Эти разные пространственные ситуации, задаваемые ответом на вопрос «Какое тело движется относительно других?», все являются визуальными или дистанционными гипотезами. Если кто-то начинает действовать, то тем самым он уже принял какую-то из гипотез и имеет фиксированное пространство. Он достигает этого, тратя усилия и, следовательно, опираясь на свой контактный опыт. Так, наше действие фиксирует землю как неподвижную, а солнце - как движущееся, но оказывается, что мы можем допустить, что солнце неподвижно относительно земли, а земля движется, оперевшись в итоге в нашем сложном научном действии на гипотезу Коперника. В этом случае мы задаем стабильную пространственную ситуацию, в которой все тела Солнечной системы движутся. Движение этой системы относительно других звезд, а также нашей галактики относительно других галактик вводит проблему в самой широкой ее форме. Хотя действие фиксирует для этой ситуации определенную пространственную ситуацию, этим не исключается возможность того, что вся эта пространственная ситуация может репрезентировать движение, не вовлеченное в текущий акт. Иначе говоря, мы лишаемся решающего опыта, который позволял бы проверить нашу гипотезу. Действительного движения как затраты усилия это бы никак не коснулось, но выявление его в визуальных полях по относительному изменению положения нельзя бы было удостоверить.

Перев. с англ. В.Г. Николаева (Продолжение следует)