CC BY
16
ИССЛЕДОВАНИЯ, ОХВАТЫВАЮЩИЕ РАЗНЫЕ
ПЕРИОДЫ
2006.04.028. В ТРАДИЦИЯХ ИСТОРИЗМА: Сб. науч. ст. к 80-летию проф. Петра Алексеевича Николаева / Под ред. Ремнёвой М.Л., Эсалнек А.Я. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005. - 160 с.
Сборник статей, написанных членами кафедры теории литературы МГУ и научными сотрудниками других институтов, предварен очерком зав. кафедрой А.Я. Эсалнек «Петр Алексеевич Николаев - педагог и ученый универсального склада». В его научной деятельности особенно значим принцип историзма, подчеркивает автор биографической статьи. Углубление ученого в историю русской литературоведческой мысли способствовало разработке понятия преемственности между различными литературоведческими школами, а также обоснованию значимости реализма, важность которого в русле новейших методов литературы нередко преуменьшается. Интерес к развитию литературы и науки о ней обусловил активное участие П.А. Николаева не только в осмыслении современного литературного процесса, но и в различных видах научно-организационной деятельности (в качестве секретаря правления Союза писателей, президента МАПРЯЛ, главного редактора журнала «Филологические науки», председателя комиссии по связям Российской академии наук с высшей школой в области филологии, председателя Госкомитета по литературоведению и эстетике и др.).
В статье «Диалогизм в современной науке о литературе»
А.Я. Эсалнек выделяет следующие факторы, определяющие понятие диалогизма: степень взаимодействия разных национальных вариантов науки; тип отношений между периодами и концепциями в развитии научной мысли; степень открытости-закрытости, приятия-неприятия, отзывчивости или конфронтации самих идей и их носителей. От характера диалога (это может быть «диалог-спор», «диалог-продолжение», «диалог-согласие», невидимый, имплицитный диалог) зависит и форма преемственности, без которой немыслимо развитие науки. В современном литературоведении зафиксирован ряд новых понятий (нарративность, оппозиция и т.п.),
воспринимаемых как весьма плодотворные. Другие трактуются неоднозначно: к примеру, понятие «текст» приобрело немало категориальных значений, однако не порождая при этом конфликта. Современная наука, освобождаясь от идеологической конфронтации, усиливает акцент на полемике по конкретным вопросам истории и теории литературы.
В статье «Филологическая фольклористика» В.П. Аникин обращается к 1920-м годам, когда «фольклор» стали трактовать как искусство слова, близкое литературе, и когда возник сам этот термин. Чтобы отделить его от творчества художников-профессионалов, к именованию «фольклор» присоединили понятие «народная словесность». Автор статьи выделил для анализа деятельность Ю.М. Соколова, представленную в сборнике «Фольклор Тверской губернии», изданном в 2003 г. в серии «Литературные памятники». Ученый задумал и осуществил «сплошное», не выборочное изучение произведений с целью понять фольклор как явление общерусского народного творчества. Свой исследовательский подход Ю.М. Соколов подтвердил разбором всей совокупности записанных вариантов, собранных в разных областях и краях.
К русской классике Х1Х в. адресуется Л.В. Чернец в статье «В творческой лаборатории И.А. Гончарова». Эстетические воззрения писателя отразились в его переписке и критических работах; в частности, они касались понятия «поэтический язык». С точки зрения мастерства романы Гончарова интересны и поучительны вдвойне - и «как пример неровного таланта», и как глубокое развитие возможностей языка (с. 71). Тонкость суждений о художественном образе и «лучи фантазии» (любимая метафора Гончарова) помогали писателю освещать мельчайшие подробности жизни, обстановки, внутреннего мира героев. Например, повторяющиеся в повествовании детали («желтые цветы» в «Обыкновенной истории», многие сквозные мотивы в «Обломове» и др.) знаменовали собой либо вехи фабулы, либо смену умонастроений персонажей и т.п. Критик А. В. Дружинин, один из наиболее глубоких интерпретаторов творчества Гончарова, сравнивал писателя с фламандскими художниками, для которых было характерно понимание поэзии жизни в простых, обыденных вещах, «в страстях самых немногосложных» (с. 79). Под стать языку собственного творчества и те характеристики, которые Гончаров давал чужим произведени-
ям. Его оценки - импульсивные и конкретные; они часто даны вскользь, но тем заметнее избирательность памяти художника.
«Модернизм и традиции классического реализма в русской литературе ХХ в.» - предмет статьи В.Е. Хализева. Модернизму Серебряного века и последующих десятилетий, пишет исследователь, присущи исторически беспрецедентные богатство и разнообразие художественных форм; но главное - императивная установка на их нескончаемое обновление. При этом существенно различались «авангардистская» и «неавангардистская» разновидности модернизма (с. 33). Основным достижением «авангарда» стали смелые, дерзкие эксперименты, оказавшие воздействие на более поздний художественный опыт. В другой ветви модернистского искусства - «неотрадиционализма» (по определению В.И. Тюпы) -программы обновления сопрягались с признанием традиций Х1Х в. и еще более отдаленного прошлого.
Однако многие поэты и прозаики Серебряного века, активно причастные к модернизму в разных его модификациях, целиком в него не укладывались. Так, отнюдь не во всей лирике А. Блок проявил себя как символист (особенно это касается ранних стихов и некоторых образцов 1910-х годов). Мало общего с модернизмом имеют стихи В. Ходасевича конца 1910-х - начала 1920-х годов; не слишком отвечают программе акмеизма стихи О. Мандельштама, Б. Пастернака, А. Ахматовой и т.д. По сути, в литературе истекшего столетия сосуществовали (порой враждуя, но постоянно взаимодействуя) различные типы художественных стратегий (символизм, акмеизм, имажинизм, неореализм, соцреализм), имевшие разную мировоззренческую подпочву. Художественный опыт ХХ в. по-новому высветил суть реализма, о чем свидетельствует творчество многочисленных писателей первого ряда, мало затронутых модернистскими веяниями либо оставшихся вовсе им чуждыми. Таковы творения И. Бунина, И. Шмелёва, Б. Зайцева, М. Шолохова,
A. Платонова, А. Солженицына, В. Шаламова, В. Шукшина,
B. Астафьева. Нередкие ныне суждения о безраздельном господстве модернизма в ХХ в. несостоятельны, считает В.Е. Хализев. Это - один из мифов нашего «малого времени» (с. 43).
В статье «И.С. Шмелёв и литературная борьба в эмиграции 1920-х годов» Н.М. Солнцева отмечает активную творческую позицию писателя в литературной жизни «русского Парижа».
Оставаясь вне партий, он отдавал предпочтение национальным и монархическим изданиям. При этом он полагал, что миссия литературной эмиграции, помимо философского, духовного содержания, имела конкретный смысл - воспитание нового поколения, в том числе новой интеллигенции, на основах государственности и православия. Первоначально взглядам Шмелёва отвечала умеренно-консервативная направленность газеты «Возрождение», когда ее главным редактором был П.Б. Струве. Благоприятно сложились отношения Шмелёва и с газетой того же Струве «Россия и славянство». Здесь настроениям писателя отвечало и негативное отношение газеты к религиозным воззрениям Бердяева, и критическая оценка психологии «лишнего человека», распространенной в литературно-общественной жизни, и ориентация на созидательные идеи классиков - прежде всего Пушкина, Достоевского (как автора «Бесов» и «Дневника писателя») и Лескова как выразителя «почвы» и христианской культуры. Произведения Шмелёва («Богомолье», «Лето Господне», «Родное») газета оценивала как проявление его жизнеспособности, творческой силы.
Враждебными стали отношения писателя с редакцией леворадикальной парижской газеты «Последние новости», где с 1921 г. главным редактором был П.Н. Милюков. Газета замалчивала произведения Шмелёва (например, «Солнце мертвых» и «Про одну старуху»); активно нападали здесь на писателя Г. Иванов и Г. Адамович. Неприязнь последнего коренилась в природе его творчества; тональность близкой критику «парижской ноты», с ее «тоской и порывами» в духе И. Анненского, была эстетически чужда Шмелёву, тяготевшему к классичности. Причиной литературной борьбы в эмиграции становились не только политические взгляды, но также эстетические позиции и личные пристрастия писателей и критиков.
Е.Г. Руднева в статье «Сказ как памятник русской устной речи» считает важным, что стилистика сказа в прозе 1920-193 0-х годов позволила объективно запечатлеть речевую деятельность самых разных слоев народа в условиях революционных катаклизмов. Прием сказа (с его имитацией устного повествовательного монолога и отстраненностью рассказчика от автора) «свидетельствовал об особом внимании... к носителю речи в его свободном самовыражении» (с. 59). В советской литературе (И. Бабель,
М. Зощенко, М. Шолохов, Л. Леонов) речетворчество рассказчика стимулировалось новыми реалиями социальной, бытовой, культурной жизни, изменениями в сфере личностного самосознания, радикальной переоценкой традиционных ценностей. Творческий пафос писателей был направлен на освоение языковой современности, на отрицание книжной нормы и создание новой языковой системы. У истоков этой стилевой тенденции - поэма А. Блока «Двенадцать» с ее новаторской «словесной материей» (А. Ремизов) - «музыкой» уличных слов и выражений.
Писатели-эмигранты, со своей стороны, по-иному показывали простонародного рассказчика: оторванный от родной почвы, он демонстрировал приверженность базовым концептам национального менталитета и языка. В этом случае юмор сказа отражал ностальгические настроения и тоску по безвозвратно ушедшему. Характерен в этом плане рассказ «Няня из Москвы» (1934-1935). По мнению Е.Г. Рудневой, «языковое воображение» И. Шмелёва в его игровом словотворчестве - чрезмерно, почти пародийно; создается впечатление лубка. Прием «чистого» сказа вызволил особую систему смысла, поскольку в основе самобытного слова рассказчицы оказалась эстетически преобразованная писателем народная разговорная речь. Будучи сохранена в эмиграции вопреки всем жизненным перипетиям, она в своем свободном, полнокровном звучании утверждается Шмелёвым как историческое достояние народа, залог его национального самосохранения.
В статье «Русская литература 20-х годов ХХ в. в контексте современной науки» М.А. Лазарева отмечает, что некоторые исследователи, исходя из прагматической типологизации литературных текстов, особое внимание уделяют «интертекстуальным моделям» (с. 95). Такого рода теоретическая позиция в отношении «интертекстуального» поэтического слова порой обрекает произведения русской литературы 1920-х годов на забвение, поскольку видит в них второстепенную «беллетристику», не имеющую признаков высокого искусства. Однако под словом «интертекстуальность» следует подразумевать не адаптивную способность мотивов функционировать внутри общей поэтической системы, а эмоциональную их повторяемость как «вечных тем» мировой литературы. В этом случае новообразованные термины помогут расширить теоретические представления о творчестве таких писателей, как
Б. Лавренёв («Сорок первый»), М. Шолохов («Донские рассказы»), А. Толстой (рассказы «Гадюка» и «Голубые города»). В частности, речь идет о трактовке в названных произведениях темы любви, отразившей трагизм человеческих судеб в эпоху исторического перелома. Так, Шолохов, вопреки первоначальному замыслу показать преобразующую функцию революционного подъема, сконцентрировал внимание на трагических взаимоотношениях членов одной семьи. Тем самым он продолжил развитие «эстетической мысли художников античной и реалистической литературы», утверждавших семью как одну из «всеобщих сил», имеющих непреходящий онтологический смысл (с. 98).
«Русская литературная классика в контексте идей евразийства 1920-х годов» рассматривается А. А. Ревякиной. Статьи на литературные темы в евразийских изданиях единичны, и все же эти материалы не случайны: обращение к ним помогает понять сущность аксиологической ориентации евразийцев на глубинные российские ценности. «Как собственно литературные статьи, они несут на себе печать особенностей художественной критики своего времени, обнаруживая в одних случаях явное тяготение к приемам формального метода анализа. произведений, а в других - к подходам, составляющим специфику “психологической школы”» (с. 107-108). На основе «формального метода» написана едва ли не самая серьезная работа евразийцев - статья Н.С. Трубецкого «“Хо-жение за три моря” Афанасия Никитина как литературный памятник». В ней русский путешественник выступает ярким носителем отечественных национальных свойств - духовной стойкости, верности патриотическим и православным идеалам, но также и способности с уважением относиться к чужому бытию, глубоко проникая в иную культуру, в психологию «иной веры» (с. 112).
Статьи П. Сувчинского «Знамение былого (О Лескове)» и «Типы творчества (Памяти Блока)» дают основание говорить об их авторе как последователе «психологического направления» («школы») в русском литературоведении: различия между писателями он стремился объяснить исходя из особенностей их личностного биографического опыта и преобладающего «типа творчества» (с. 117). Пытаясь обосновать, условно говоря, евразийскую сущность Лескова (которого считал «истинным кладезем народности и духовности»), критик обнаруживал у него «объективный» психоло-
гический склад (по Д.Н. Овсянико-Куликовскому). К этому же творческому типу П. Сувчинский отнес Пушкина и Блока, на чью долю выпало разгадать «великую человеческую трагедию» России (с. 119). Философ Б.П. Вышеславцев в брошюре «Русская стихия у Достоевского» (Берлин, 1923) обратился к анализу русской национальной стихии как раздвоенности (с. 114).
В статьях о русской и советской литературе Д. Святополк-Мирский стремился выявить близкие евразийству интонации -«скифскую» тему в творчестве А. Блока, А. Белого, Н. Гумилёва, М. Волошина и С. Есенина, «русскость», разговорный сказовый стиль в произведениях А. Ремизова, «евразийский» контекст у Б. Пильняка, Вс. Иванова, М. Цветаевой и др. (с. 122). Критик предпринял попытку создать евразийское литературоведение.
В современных литературоведческих исследованиях (Е.П. Челышев, С.Ю. Ключников, О.А. Казнина и др.) намечаются новые подходы к осмыслению евразийской эстетики, позволяющие рассматривать взаимоотношения литературы и истории с учетом влияния на литературный процесс темы «Восток и Запад».
В книгу также вошли статьи: Л.М. Крупчанова - «Творческая история одного произведения Н.В. Гоголя (“Выбранные места из переписки с друзьями”)», В.Б. Семёнова - «О корнях европейского романа: валлийская агиография», И.Н. Исаковой - «Типы номинации и их функция в художественном произведении», Е.И. Стариковой - «О возможностях филологического анализа текста», М.Д. Зиновьевой - «Из опыта работы над поэтическим текстом».
О.В. Михайлова
