CC BY
44
ЛИТЕРАТУРА ХУН-Х1Х ВВ.
Русская литература
2006.03.016. ТАРКОВСКИЙ Р.Б., ТАРКОВСКАЯ Л.Р. ЭЗОП НА РУСИ. ВЕК XVII: ИССЛЕДОВАНИЯ. ТЕКСТЫ. КОММЕНТАРИИ. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. - 546 с.
Р.Б. Тарковский дает очерк истории басен в России XVII в.: появление и круг древнерусских переводов басен Эзопа, их отличие от близких литературных форм, распространение в списках, отражение сюжетов в творчестве древнерусских писателей и первые опыты создания басен по Эзоповым образцам. В книге публикуются тексты переводов, сопровождаемые филологическим и реально-историческим комментарием. Тексты древнерусского Эзопа готовила к изданию вместе с отцом Л. Р. Тарковская.
Автор отмечает, что басенный жанр открывается на Руси переводами, наиболее ранним из которых является «Притчи, или баснословие, Езопа Фригии», выполненный в 1607 г. переводчиком Посольского приказа Федором Гозвинским. Греческий оригинал «Притчей» - младшая, «византийская», рецензия басен Эзопа, в 1479/1480 г. изданная Боном Аккурсием в Милане и многократно переиздававшаяся типографиями Западной Европы.
Перевод Ф. Гозвинского не был перенесением неведомого на Руси литературного жанра: Эзоп не однажды упоминался в «Пчеле» (ХИ в.), а животные маски как иносказательное воплощение нравственного поведения человека были известны русскому читателю по спискам «Стефанита и Ихнилата» (ХШ в.); басни Эзопа ассоциировались и с рассказами «Физиолога».
Появление в 1607 г. «Притчей, или баснословия, Езопа Фри-ги», состоявшего из 144 басен, познакомило московского читателя с прозаической басней как особым эпическим жанром, располагающим собственным предметом и своеобразными формами повествования. В отличие от библейских притчей и христианизированных назиданий «Акира Премудрого», апологов «Варлаама и Иосафа» или «подобий» «Стефанита и Ихнилата», басни названного сборника представляют не служебно-иллюстративные «приклады», а самостоятельные и внутренне совершенно законченные рас-
сказы со своим специфическим предметом и чрезвычайно динамичным типом структурной организации. Особенностью басенного жанра явилось отсутствие в них какой-либо церковной окраски. Связанные с повествованием о примитивной психологии зооморфических персонажей, весьма далеких от символически обобщенного воплощения пороков и добродетели, эзоповские басни - это миниатюрные иносказания о повседневном нравственно-бытовом поведении человека, а не о его обязанностях перед Богом. Секуляризация дидактического предмета предстает здесь совершенно необычным для древнерусской литературы образом - полным отсутствием религиозных мотивов.
Переводы ХУ11 в. знакомили русского читателя более чем с четырьмя сотнями различных басенных фабул, которые охватывали почти весь круг известных впоследствии в России сюжетов Эзопа. Осуществленные с разных языков лицами различной речевой культуры и социальной принадлежности, эти переводы разнятся идеологической направленностью и повествовательно-стилистическими тенденциями. Особенно резко контрастирует язык ученых переводов Гозвинского и Виниуса с выполненными на основе при-казно-бытового стиля речи переводом Кашинского и анонимным переводом басен Локмана. Из этих двух групп переводов активно распространялись только те, которые опирались на культуру книжной, церковно-славянской речи.
Три четверти из 87 известных списков переводов Гозвинского и Виниуса широко бытовали в Петровскую эпоху; они активно переписывались вплоть до второй половины ХУШ в., несмотря на появление новых печатных переводов Эзопа и стремительное самобытное развитие басенного жанра в России.
Переводы Гозвинского и Виниуса существуют отдельными списками (47 рукописей), но нередко объединяются в одну книгу (11 рукописей) или же со «Стефанитом и Ихнилатом» (16 рукописей); иногда их сопровождало либо «естественнонаучное окружение» - «Космография», «Лечебники», «Луцидариус», «Физиолог», -либо памятники исторического и духовного содержания. К ним обращались в столицах и на окраинах; хранились они в боярских библиотеках и в демократической среде села и посада, в мирских и монастырских собраниях, у служителей официальной церкви, а также у раскольников-старообрядцев.
Гозвинскому принадлежит перевод не только басен, но и жизнеописания Эзопа, составленного, по преданию, византийским монахом Максимом Планудой (1260-1310), и суждения о басне из риторических прогимнасм Афтония (Ш-1У вв.), благодаря которым русский читатель задолго до «Риторики» Софрония Лихуды и за полтора века до Ломоносова смог познакомиться с теорией басенного жанра.
Оригиналом «Притчей» был так называемый кодекс Аккур-сия - собрание традиционных фабул, они, по-гречески же, переданы Максимом Планудой и после издания в 1479/1480 г. в Милане Боном Аккурсием многократно повторялись типографиями Западной Европы. Переводу Гозвинского присущи все признаки пословной передачи оригинала с неизбежной отсюда полнотой отражения текста-источника и, как правило, лексической и конструктивной симметрией славяно-русского текста греческому.
Идеологическое и дидактическое средоточие басни - сентенция, которая в Аккурсиане никогда не предваряет рассказ, а следует только после него. Всего 20 из 144 басен, переведенных Гозвин-ским, формулируют прямые поведенческие предписания и запреты («подобает» или «не подобает»), сводимые к наставлениям довольствоваться и ограничиваться данным. Предметом «Притчей» предстают не заповеди религиозно-этического долга, не эпизоды из жизни праведников или грешников, а житейские ситуации обыденной жизни. Божественное редко вторгается в круг человеческих дел. Выстраивать мир Эзоповой басни в концептуальный нравственный кодекс не представляется возможным: его сентенции, не раз повторяя и варьируя одни и те же мотивы, то дополняют друг друга, а нередко исключают одна другую.
Политическая интерпретация басенных сюжетов связана на Руси со «Зрелищем жития человеческого», переведенным с голландского языка А.А. Виниусом (1641-1717), переводчиком Посольского приказа. В 1672-1674 гг. он возглавлял русское посольство, направленное в Англию, Францию и Испанию с предложением союза против турок, напавших на польскую Украину.
По возвращении в 1674 г. Виниус перевел пространный сборник басен с историческими и легендарными примерами -«Зрелище жития человеческого, в нем же изъяснены суть дивные беседы животных, с истинными к тому приличными повестьми в
научение всякого чина и сана человеком». Источник «Зрелища» -изданный Э. Садлером в 1608 г. в Праге на немецком языке сборник басен в стихах (из 139 басен Виниус отобрал 134). Каждую басню сопровождали исторический (иногда - мифологический) пример и гравюра автора.
Сюжеты басен традиционны, две трети из них принадлежат фригийцу Эзопу, остальные - Федру (I в. н.э.), Бабрию (II в. н.э.), Авиану (IV в.), Абстемию (XV-нач. XVI в.). Среди них встречаются произведения, не принадлежащие Эзоповой традиции, фантастические рассказы о животных, бесконфликтные символические уподобления, анекдот; в основном же представлены басни в собственном смысле слова (около 30 известны на Руси по притчам Езопа Фригии в переводе Гозвинского). Их стихотворный текст на немецком языке дан в предельно сжатой форме, но не стихи, а истолкования фабул и особенно исторические примеры («прилоги», как называл их Виниус) определяли сборник. Прилоги соотносят басенные ситуации с фактами социальной и политической истории, черпая их у Геродота, Демосфена, Цицерона, Ливия, Плутарха и других писателей и хронистов, а также из книг Ветхого Завета.
Каждая басня сопоставляется с исторически (подчас легендарными) событиями, нередко перекликавшимися с проблемами современной Виниусу России. Перед читателем предстает свыше 150 реальных исторических лиц, десятки стран и народов, сообщения о которых удостоверяются ссылками (иногда ошибочными) на античных, средневековых и более поздних ученых, путешественников, дипломатов, политических и общественных деятелей, историков, философов и писателей - духовных и светских. Басенные ситуации в «Притчах» 1607 г. в подавляющей массе сводятся к самым общим формулам межличностных бытовых отношений. В «Зрелище» этическая проекция конфликтов смещается в социальную плоскость, а исторические свидетельства и примеры (вне зависимости от степени их достоверности) придают наставлениям доказательную весомость. И если в «Притчах» высшей ценностью для индивида представляется его собственная жизнь, то в «Зрелище» она измеряется ценностями гражданского порядка, такими как достоинство, честь, долг перед отечеством. Переводы Виниуса и Гозвинского различаются и модальностью их наставлений: сентенции «Притчей» 1607 г. подобны набору отрешенно-бесстрастных
суждений о человеческом бытии; сентенции «Зрелища» социально конкретнее и настойчиво обращены к должному.
В напряженной обстановке последней трети ХУ11 в., на фоне нарастающих социальных противоречий, непрекращающихся народных волнений, сентенции и прилоги «Зрелища» неизбежно порождали ассоциации с русскими событиями.
Последующая судьба «Зрелища» свидетельствует о самом живом внимании к нему читателей. Сохранившиеся списки этого перевода исчисляются многими десятками и большей частью принадлежат петровскому времени. В 1712 г. с некоторыми идеологическими изменениями текста, а также устранением ряда басен «Зрелище» было издано Московской типографией Синода, сохранив свой книжный облик неприкосновенным. Басни «Зрелища» попали и в лубочные издания.
Выполненный в 1675 г. симбирским ротмистром Петром Кашинским перевод прозаических басен фригийца Эзопа, грека Баб-рия и латинского автора конца XV в. итальянца Лоренца Абстемия (260 басен) был самым обширным из сборников подобного рода в России. Источник перевода - краковское издание примерно 1600 г., из 339 фабул которого Кашинский выбрал 260 (около 150 из них были известны по переводам Гозвинского и Виниуса). Сопоставление двух имеющихся списков этого перевода, как и обращение к польскому оригиналу, далеко не всегда позволяет решить, что в тексте «Притчей Езопа Франциского» принадлежит самому Кашинскому, а что последующим переписчикам. Однако очевидны весьма свободный характер этого перевода и его насыщенность разного рода полонизмами.
«Традиционный предмет Эзоповой басни - "всечеловеческие", едва прикрытые условной персонификацией нравственно-психологические сущности... в передаче Кашинского предметно смещается в сторону социального, исторически и этнически конкретного. Переводчик видит мир глазами своего века и своего социального круга. Всякая двойственность, альтернативная неопределенность снимается в пользу однозначных и непреложных решений... И все пронизывается энергичными, категорическими императивами, иногда побудительного, но в основном предостерегающего и запрещающего характера: "береги!", "уступи!",
"знай!", "разумей!", "смотри!","не верь!" ...и подобными» (с. 194).
В переводе Кашинского отражены тревоги и чаяния безродного служилого, мятущегося между верхами и бесправными низами: он служит государю и пока не стремится к недоступным ему сословным чинам и богатствам. Он осмотрителен, практичен и осторожен; дорожит согласием с окружающими, не чужд сострадания. Его высшее желание - независимость, пусть даже и не обеспеченная достатком, но ограждающая от вельможного произвола.
История басни XVII в. не осталась бесплодной и для дальнейшего развития этого жанра в России: древнерусские переводы пробуждали, воспитывали и распространяли тот широкий интерес к жанру, без которого невозможно представить «стремительный расцвет и успех русской басни в середине XVIII столетия» (с. 207).
Т.М. Миллионщикова
2006.03.017. БОЙКО М.Н. АВТОРСКИЕ МИРЫ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В. - СПб.: Дмитрий Була-нин, 2005. - 376 с.
Доктор филол. наук М.Н. Бойко (Гос. институт искусствознания) рассматривает творчество Карамзина, Батюшкова, Вельт-мана, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Гончарова как «ряд уникальных художественных систем», каждая из которых являлась «значительной самостоятельной ступенью в истории культуры» (с. 7). Внимание акцентируется на специфике новых отношений европеизированного российского сознания с традиционными основами русской духовности.
«Начало XIX столетия сделало впервые точкой отсчета жизнь отдельной человеческой личности- утверждал Г.Н. Поспелов. Возникает герой нового типа, «обнаруживающий себя постепенно, в движении по какой-либо жизненной колее, живущий внутри какой-либо истории. в сюжете, аналогичном событийности самого процесса. Современный мир понимается теперь как непрерывно драматичный»; «в несомненные лидеры по своим эстетическим параметрам надолго вырвалась литература» (с. 4, 5), -
1 Поспелов Г.Н. Русское искусство XIX в.: Очерки. Вопросы понимания времени. - М., 1997. - С. 42-43.
