CC BY
61
2006.01.013. РЬЯВЕК К.В. РОССИЙСКАЯ БЮРОКРАТИЯ: ВЛАСТЬ И ПАТОЛОГИЯ.
RYAVEC K.W. Russian bureaucracy: power and pathology. Boulder, 2003. -XIV, 283 p.
Ключевые слова: Роль российской бюрократии в политике, обществе и управлении государством при царском, советском и постсоветском режимах.
Книга профессора ун-та Массачусетса Карла Рьявека, который уже несколько десятилетий исследует проблемы русской и советской администрации, посвящена изучению роли бюрократии в политике, обществе и управлении государством в России при трех режимах -царском, советском и нынешнем, или постсоветском. Особое внимание уделяется «негативному, официально нежелательному
бюрократическому поведению» и препятствиям, которые оно ставит на пути трансформации России в современную систему западного типа. Отказываясь от опоры на «идеальный тип» Макса Вебера, автор рассматривает «реальную» бюрократию через призму русской культуры. Главный тезис книги - идея преемственности между дореволюционной, советской и постсоветской бюрократией.
Хотя царской России давно уже нет, пишет К.Рьявек, элементы ее бюрократической культуры, мышления и практики продолжали существовать и в советское время, сохраняются они и после распада СССР. Преемственность между царским и советским режимом не была «всеобъемлющей», однако, считает он, советская система не являлась и полностью новой - в ней присутствовали, а часто и превалировали, многие элементы старой системы. Причин тому было несколько. Во-первых, даже самые фанатичные революционеры являлись продуктом старой системы представлений, верований и практики, и они не могли избежать воспроизведения в новом строе элементов старого. Во-вторых, как известно, «новая» система может брать «старые» формы (как христианство брало языческие ритуалы). Кроме того, в рамках конкретного общества существует довольно ограниченный выбор моделей и способов действий. Таким образом, всякий новый режим -фактически всегда продолжение старого. Неизбежность постреволюционной преемственности К.Рьявек доказывает на примерах ряда стран (с. 47-48).
2006.01.013
66
«Коммунистические» системы, пишет он, создали могущественные государства, а значит, и бюрократию с ее обязательным спутником - бюрократизмом. Причин для формирования такой бюрократии было как минимум две: управление промышленностью и политический контроль (с. 11). Он опровергает распространенное в литературе о советском периоде мнение о союзе КПСС и бюрократии, утверждая, что к концу режима бюрократия явно взяла верх и стала доминировать в политике (с. 25). Автономность бюрократии от партии основывалась на том, что чиновники являлись носителями русских культурных традиций и стиля поведения, которые никогда не были полностью подчинены коммунистической идеологии. Подчеркивая незначительность изменений во времени и живучесть российской бюрократии, автор указывает, что постсоветский режим унаследовал административный аппарат в полном объеме, однако сегодняшнее государство гораздо слабее всех предыдущих, и отсюда проистекают многие проблемы современной России. Бюрократия, являясь важнейшим фактором в политике и управлении страной, тормозит дальнейшее развитие, и нет эффективных механизмов для сдерживания ее политического влияния. Наряду с отсутствием правового государства и гражданского общества, институциональной слабостью и неэффективностью, существует проблема ментальности бюрократии, и она наиболее трудно разрешима.
Поскольку модели мышления и практики русской администрации насчитывают уже несколько веков и пережили несколько режимов, пишет автор, можно говорить о национальном варианте бюрократии в России.
Важной чертой культуры российской бюрократии является так называемый «бюрократический фетишизм» - бюрократия стала квазирелигиозной, т.е. «священным», сакральным элементом управления. В XIX в. сформировалась тенденция считать бюрократа служителем правительственной системы и ее идеологии, а не просто служащим, выполняющим определенные формальные и ограниченные законом функции (с. 65).
Говоря о «культуре» администраторов, Рьявек имеет в виду бессознательные модели мышления и поведения, причем в рамках одной группы могут сосуществовать две и более культур, но одна из них господствующая. В более широком плане речь идет о ситуации, когда «определенная группа работающих вместе людей неизбежно имеет
общие устремления и правила поведения», вырабатывая определенный набор поведенческих моделей как для взаимодействия между собой, так и для общения с внешним миром. В литературе это называется «неформализм» и означает, что в добавление к формальным, писаным правилам организации труда существует ряд других норм и представлений, причем необязательно укладывающихся в рамки закона. Неформализм - общая, родовая черта бюрократии, и он неизбежен, поскольку не все можно охватить формальными правилами. Он необходим, поскольку способствует коммуникации, поддерживает сплоченность группы и дает ее членам ощущение цельности, чувство самоуважения и независимости выбора, т. е. дает возможность бюрократу чувствовать себя личностью. Однако ситуация в России несколько отличается от других стран: формальные правила в том виде, в каком они здесь существуют, затрудняют работу и часто не дают возможности решить тот или иной вопрос, поэтому бюрократам приходилось и приходится нарушать законы (с. 64, 123).
Как считает американский ученый, коррупция, представление об административной работе как чисто канцелярской, жесткое соблюдение узко бюрократических правил, - все эти явления встречаются и в слаборазвитых странах, и в странах западного мира. Получили они широкое распространение и в России.
Одной из характерных черт, присущих России, было дублирование или параллелизм бюрократической структуры: одним и тем же вопросом занимались две и более административные структуры. Причем если в других странах подобная ситуация выступает как отклонение от нормы, то в России эта тенденция нормальна, обычна или рутинна. Модель параллелизма в структурах и функциях имеет исторические корни и, возможно, «проистекает из великого дуализма правления татар и русских», - пишет автор (с. 70).
Политическое значение бюрократии, считает Рьявек, имеет под собой серьезные основания, причем исполнители законов и реализаторы политики не менее важны для функционирования общества, чем законодатели. Бюрократии всех стран участвуют в инициировании политического курса и в его осуществлении, они воздействуют на политических деятелей при помощи «технических советов, консультаций, экспертизы». И хотя бюрократия редко занимает посты формальных лидеров, бюрократические требования могут со временем «огосударствлять» политиков (с. 11). Власть бюрократии заключается
2006.01.015-017
68
в ее способности противостоять выполнению воли правительства. Причем обычно бюрократия влияет на политику буднично, через пассивное «сопротивление изменениям». И когда дело доходит до реализации законопроектов, бюрократия приобретает решающее политическое значение. Так было в советское время, когда пробуксовывали все попытки реформ или реорганизации. В годы перестройки политика Горбачёва серьезно ограничивалась советской бюрократией (с. 229-230).
Стоящие перед сегодняшней Россией проблемы включают в себя два аспекта - «структурно-институциональный» и «культурно-психологический». И если с совершенствованием институтов можно как-то справиться при помощи уже известных рецептов, то изменение менталитета как управленцев, так и всего общества - вопрос чрезвычайно сложный. В целом, заключает К. Рьявек, современной России требуется не реформа, а трансформация, которая должна занять не один десяток лет (с. 250).
О.В.Большакова
2006.01.014. ФОН ХАГЕН М. ИМПЕРИИ, ОКРАИНЫ И ДИАСПОРЫ: ЕВРАЗИЯ КАК АНТИПАРАДИГМА ДЛЯ ПОСТ-СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ.
HAGEN M. VON. EMPIRES, BORDERLANDS, AND DIASPORAS: Eurasia as anti-paradigm for the Post-Soviet era // American hist. rev. - Wash., 2004. -Vol. 109, N 2. - P.445-468.
Ключевые слова: Россия, постсоветский период, Евразия как парадигма для изучения истории России и стран бывшего Советского Союза в эту эпоху.
В статье американского историка Марка фон Хагена рассматривается формирование в США новых подходов к изучению истории России и стран бывшего Советского Союза, группирующихся вокруг понятия «Евразия», которым обозначили постсоветское пространство.
Распад СССР и окончание «холодной войны», наряду с определенными изменениями в самой исторической науке, явились причиной своего рода «кризиса идентичности» у историков, занимающихся этим регионом, пишет автор. В частности, в новой геополитической ситуации потребовалось название для пространства, занимаемого бывшими 15 советскими республиками. Возникший и утвердившийся сегодня термин «Евразия»
