CC BY
59
ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
2005.04.001. АЛПАТОВ В.М. ВОЛОШИНОВ, БАХТИН И ЛИНГВИСТИКА. - М.: Языки слав. культуры, 2005. - 432 с. - (БШ^ рЫ1о^1са). - Библиогр.: с. 402-422.
Задача книги, как отмечает автор, - рассмотрение «лингвистических идей, содержащихся в сочинениях М.М.Бахтина и так называемого круга Бахтина, прежде всего в цикле, изданном под именем друга Бахтина Валентина Николаевича Волошинова» (с. 9). В первую очередь имеется в виду книга «Марксизм и философия языка». Бахтиноведение уже превратилось в самостоятельную научную дисциплину, однако собственно лингвистическая сторона бахтинского наследия исследована до настоящего времени в наименьшей степени. Именно этот недостаток и должна восполнить рассматриваемая книга.
Первая глава посвящена месту книги «Марксизм и философия языка» (далее, как и у автора, МФЯ), изданной под именем В.Н. Волошинова в 1929 г.1, в контексте языкознания XIX и XX вв. Прежде всего речь идет о том, как в МФЯ задается картина исторического развития языкознания, достаточно оригинальная и отличающаяся от типичных концепций первой половины XX в. Согласно МФЯ, в истории языкознания выделяются два основных направления: «абстрактный объективизм» и «индивидуалистический субъективизм». К первому направлению отнесены Ф. де Соссюр и нарождающийся структурализм, однако корни его уходят в рационализм XVП-XVПI вв., в картезианство. Второе направление возводится к В. фон Гумбольдту, а наследниками его считаются К. Фосслер и Л. Шпитцер, а также Б. Кроче. Таким образом, картина оказывается существенно отличной от историографических работ первой половины XX в. (да и более позднего времени), где основной рубеж проходит между младограмматизмом и Ф. де Соссюром: для МФЯ соссюри-анская лингвистика не является революционной, поскольку продолжает
1 Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка: Основные проблемы социологического метода в науке о языке. - Л.: Прибой, 1929. - 188 с. В настоящее время и в России, и за рубежом эта книга издается и обсуждается то как написанная Бахтиным (например, «Бахтин под маской»), то Волошиновым. О позиции В.М. Алпатова в этом вопросе см. далее.
традиции классического новоевропейского рационализма, включая и младограмматизм: все эти подходы отличает взгляд на язык как самостоятельный предмет, в отрыве от человека.
Анализ предложенной в МФЯ концепции показывает некоторые ее слабые стороны. Так, не все черты «индивидуального субъективизма» действительно выводятся из концепции В. фон Гумбольдта, тогда как «абстрактный объективизм» совсем не обязательно опирается на филологический подход. Вообще автора МФЯ интересует не столько сам язык, сколько его употребление человеком. Тем не менее перед нами оригинальный подход к истории науки о языке, обусловленный общеметодологической позицией автора МФЯ.
Далее рассматриваются отношения Бахтина и круга Бахтина (в первую очередь Волошинова) с российскими лингвистами первой трети XX в.: Л.П. Якубинским, В.В. Виноградовым (основным оппонетом круга Бахтина), Л.В. Щербой, Н.Я. Марром. Общий вывод автора таков: «Авторы МФЯ были одиноки в советской и в мировой лингвистике... Книга была маргинальной для лингвистики того времени, а ее авторы были маргиналами. пришедшими в лингвистику извне» (с. 60). Главу сопровождает экскурс «Бахтин и Виноградов. Опыт сопоставления личностей», в котором подчеркивается, что эти ученые существенно различались не только своими теоретическими позициями: сам стиль их личностей (не только научный) был разным. Есть все основания полагать, что на сложные отношения Бахтина и Виноградова влияли в значительной степени именно эти личностные расхождения, также затруднявшие построение диалога: «Один - профессионал, автор солидных, продуманных, законченных трудов по сравнительно узким и конкретным проблемам. Другой оставил после себя немного завершенных текстов и много черновиков и набросков. Однако его труды касаются многих крупных проблем и оказались интересны самым разным читателям, хотя автор совсем об этом не думал» (с. 71).
В главе второй «На пути к книге» рассматривается творческая история МФЯ в бахтинском круге с учетом публикаций 1926-1927 гг. («Слово в жизни и слово в поэзии» и др.). Отмечается, что формирование концепции, предложенной в МФЯ, происходило в течение нескольких лет, сказалась на окончательной позиции, выраженной в книге, очевидно, и критика в ходе обсуждения работы Волошинова как аспиранта. Сначала была написана, судя по всему, третья часть (которая, похоже, превона-
чально должна была быть самостоятельной работой), первая и вторые части были присоединены позднее, при не совсем ясных обстоятельствах.
Ко второй главе примыкают два экскурса. Первый - о проблеме авторства «спорных текстов». Это, пожалуй, наиболее остро дебатируемый вопрос бахтиноведения (по мнению автора, его значимость все же сильно преувеличена). В.М. Алпатов исходит из того, что в данный момент аргументов, которые позволили бы окончательно и со всей определенностью решить вопрос об авторстве МФЯ и других текстов круга Бахтина, опубликованных под именами его учеников, не существует. Сам он склоняется к достаточно осторожной гипотезе, суть которой может быть выражена следующим образом: «Текст МФЯ и других работ волошинов-ского цикла, вероятно, написан Волошиновым с учетом идей, формулировок, иногда, может быть, фраз и фрагментов, придуманных Бахтиным, и на основе общей концепции всего его круга. За общую концепцию в дальнейшем... Бахтин брал на себя ответственность, а за детали ее разработки в волошиновском цикле - нет» (с. 118). Неясность авторства (которую сам Бахтин впоследствии отказывался разрешить) может объясняться и уже упомянутыми особенностями его личности: Бахтину всегда было трудно довести свои идеи до стадии готового развернутого текста, так что можно предположить, что между Бахтиным и его учениками существовало своего рода «разделение труда»: Бахтин выступал в роли инициатора, а ученики доводили его замысел до воплощения в книгах. Второй экскурс посвящен рассмотрению японских форм выражения вежливости в статье «Слово в жизни и слово в поэзии», опубликованной под именем Волошинова; отмечается продуктивность намеченного Волоши-новым/Бахтиным подхода.
Третья, центральная, глава «Лингвистическая проблематика МФЯ» содержит разбор основных содержательных моментов книги. Здесь рассмотрение ведется в значительной степени по частям книги, что соответствует и истории сложения книги, в которой разные части формировались относительно самостоятельно и каждая обладает своей хронологией. Особо отмечается концепция знака в первой части книги, во многом сближающая Бахтина/Волошинова с нарождающейся семиотикой и, следовательно, с Ф. де Соссюром также (при всем их антагонизме). Не противоречит зарождавшемуся структурализму и антипсихологизм МФЯ. Тем не менее противопоставленность теории высказывания, взаимодействия говорящего и слушающего, а также и диалогизма МФЯ и структуралистского понимания языка не подлежит сомнению. Отвергая абст-
рактность и объективизм структуралистского подхода, МФЯ, в сущности, обвиняет «абстрактный объективизм» в том, что он не дает ответа на существенные вопросы, которые можно было обозначить, пользуясь современным выражением, как «человеческий фактор» в языке. Однако структурализм и не ставил таких задач: он ограничивал свои действия ответом на вопрос, как устроен («технически») язык: анализ коммуникации без ответа на такой вопрос невозможен. При этом язык (в смысле соссюриан-ского langue) никак нельзя признать только ученой абстракцией. В противостоянии МФЯ структурализму проявляется очевидный максимализм: соперника упрекают в том, к чему он и не стремится. В то же самое время и МФЯ не дает настоящего ответа на многие вопросы, связанные с реальностью языковой коммуникации: проблемы скорее заявлены, чем разрешены. Ясное противостояние Бахтина структурализму сохранялось на протяжении всей его жизни (хотя отношение к Соссюру несколько смягчилось в саранский период).
В целом МФЯ оказалась не принятой лингвистами ни в момент появления, ни в последующие десятилетия, и это при том, что высказанные в ней идеи интересны и перспективны (например, в ней намечена проблематика сложившихся значительно позднее лингвистики текста, а также коммуникативной лингвистики и прагматики). Однако лингвистика в целом оказалась не готова к тому, чтобы подхватить намеченное в МФЯ. Причину этого автор видит в том числе и в «нестрогости», размытости изложения в МФЯ, отражающуюся также и в нестрогости терминологии (это особенно хорошо видно на переводах книги на европейские языки, в которых характерные квазитермины, такие как «слово», переводятся в зависимости от контекста разными лексемами).
Четвертая глава «Проблемы марксизма» в МФЯ рассматривает вопрос о связи с марксизмом в контексте общей роли марксизма в истории советского языкознания. Подчеркивая, что надо постараться решить этот вопрос непредвзято и наименее эмоционально, автор приходит к выводу, что основная лингвистическая проблематика книги «не была ни марксистской, ни антимарксистской. Авторы строили собственную концепцию, считаясь с существованием марксизма, используя это учение, но не сливаясь с ним» (с. 213). Марксизм был в МФЯ не просто «прибавлением» (ситуация, сходная с ситуацией Е.Д. Поливанова), задавая общую социологическую, «идеологическую» направленность книги (не следует проецировать на МФЯ и более позднюю «антимарксистскую» позицию Бахтина, это было бы неисторично). В то же время нет необходимости
говорить об особой марксистской лингвистике или философии языка в МФЯ, как, впрочем, и за ее пределами: никакой марксистской лингвистики, существенно отличающейся от прочей науки о языке, построить не удалось ни в СССР, ни за его пределами. Более подробно этот вопрос рассмотрен в примыкающем к главе экскурсе «Марксистская лингвистика в 30-70-е годы».
Глава пятая «После МФЯ» посвящена событиям, происходившим после публикации книги в жизни авторов бахтинского круга. Речь идет об откликах на МФЯ в литературе 20-40-х годов (крайне слабых и скорее отрицательных) и о последних работах Волошинова. Хотя МФЯ оказалась не принятой лингвистикой первой половины XX в., было бы сильным упрощением утверждать, что что она была абсолютно изолирована в науке того времени. У ряда авторов можно найти сходные идеи и подходы. В первую очередь это К. Бюлер (его ранняя работа была отмечена в МФЯ, однако в развитом виде его теория стала доступна общественности лишь после публикации МФЯ), а также А. Гардинер. Автор отмечает и позицию В.И. Абаева, не свободную от противоречий и достаточно отличную от идей бахтинского круга, однако в своей оригинальной части также перекликавшуюся с МФЯ. Наконец, в сходном направлении развивался и японский лингвист Токиэда Мотоки и о перекличке идей МФЯ с идеями в лингвистике 30-40-х годов (Карл Бюлер, Алан Гардинер, В.И. Абаев, Такиэда Мотоки).
Шестая глава «Проблемы лингвистики в работах М.М. Бахтина 30-60-х гг.» дает анализ лингвистической позиции Бахтина по текстам, авторство которых уже не вызывает сомнения. Отмечается эволюция некоторых идей и ее отражение как в подготовленных к публикации текстах (в частности, речь идет о расширении лингвистической составляющей во втором издании книги о Достоевском), так и в текстах, опубликованных лишь после смерти автора. Проведенная реконструкция лингвистических идей Бахтина позволяет уточнить соответствие его личной позиции с позицией, представленной в МФЯ. Рассматриваются, в частности, такие бахтинские темы, как стратификация языка, речевые жанры, отношения языка и речи, проблемы текста.
Седьмая глава «МФЯ и современная лингвистика» завершает рассмотрение исторического контекста лингвистических поисков бахтин-ского цикла и выходит на проблемы современного состояния науки о языке. Здесь отмечается своеобразное «возрождение» бахтинских идей и мотивов в ходе преодоления ограниченности классического структура-
лизма по разным направлениям: это и «хомскианская революция», и теория речевых актов и прагматика, и социолингвистика последних десятилетий, и «школа языкового существования в Японии». Отмечается позиция Б.М. Гаспарова, который характеризуется как «современный последователь концепции МФЯ» (с. 380). Интересно, что и лингвисты, в целом не склонные симпатизировать Бахтину, например В.А. Звегинцев, все больше склонялись к идеям, напоминавшим бахтинские. Как подчеркивает в заключение автор, «наука о языке, безусловно, развивается в том направлении, которое было, пусть кратко и "не всегда вразумительно" (как позже признал Бахтин), намечено еще в конце 20-х гг. XX в. в пионерском исследовании - в МФЯ» (с. 401).
С.А. Ромашко
2005.04.002. ЮДАКИН А.П. СЛАВЯНСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Теоретическое, прикладное и славянское языкознание: В 3 т. - М., 2005. - Т. 1. - 798 с.; Т. 2. - 782 с.; Т. 3. - 739 с.
Славянская энциклопедия продолжает авторскую серию «Ведущие языковеды мира», и является третьей после тюркской и кавказской.
Словарные статьи составлены по единому типу и расположены по алфавиту: 1 кн. - А-И; 2 кн. - Й-Р; 3 кн. - С-Я.
В третьей книге дается приложение (с. 639-729), куда автор включил статьи, не вошедшие по техническим причинам в основную часть. Отдельным списком даются справочные издания (с. 730-733), а также список основных сокращений (с. 734-738). Энциклопедия снабжена Индексом имен, в котором даются полностью фамилия, имя, отчество персоналий (проставлены ударения), годы жизни с указанием страниц соответствующего тома.
В энциклопедии собраны около полутора тысяч биографий отечественных и зарубежных лингвистов, работающих (и работавших) в области теоретического, прикладного и славянского языкознания.
Структуру словарной статьи составляет следующая информация: биографическая справка, фотография (если имеется), вклад в науку и библиография лингвиста.
Образец словарной статьи:
ЛОСЕВ
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ (Ьшеу Л.Р.) [23.09.1893, г. Новочеркасск, области Войска Донского — 24.05.1988, г. Москва, СССР] — советский философ и лингвист. Доктор филологических наук
