CC BY
44
ния для Создателя - и тем самым получает победу над смертью, что было невозможно для языческих поэтов.
И. С. Никитина
2004.04.012-013. НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ О «НАЗИДАТЕЛЬНЫХ НОВЕЛЛАХ» СЕРВАНТЕСА. (Сводный реферат).
2004.04.012. КАРРАНСА П. СИПИОН, БЕРГАНСА И ЭЗОПОВСКАЯ ТРАДИЦИЯ.
CARRANZA P. Cipion, Berganza, and the Aesopic Tradition //Cervantes: Bull. of the Cervantes society of America. - Gainesville, 2003. - Vol. 23, N 1. - P. 141-163.
2004.04.013. МЭНСИНГ Г. ПРОТОТИПЫ ЖАНРА В «НАЗИДАТЕЛЬНЫХ НОВЕЛЛАХ» СЕРВАНТЕСА.
MANCING H. Prototypes of Genre in Cervantes' Novelas ejemplares // Cervantes: Bull. of the Cervantes society of America. - Gainesville, 2000. -Vol. 20, N 2. - P. 127-150.
Несмотря на некоторый спад интереса к «Назидательным новеллам» Сервантеса в последнее время по сравнению с 1990-ми годами, в бюллетене Американского Сервантесовского общества появились две статьи, трактующие весьма острые и актуальные вопросы, связанные с этим произведением.
Пол Карранса (Пенсильванский ун-т) в статье «Сипион, Берганса и эзоповская традиция» пишет о возможном влиянии на «Разговор двух собак» басен Эзопа и анонимной «Жизни Эзопа» (публиковавшейся в Испании эпохи Сервантеса, как правило, вместе с баснями). Присутствие эзоповской традиции в этой новелле отмечали многие исследователи, однако большинство из них ограничивались простой констатацией данного факта. Другие упоминали о ней лишь для того, чтобы оспорить наличие каких-либо серьезных связей между новеллой Сервантеса и творчеством античного баснописца. Их аргументы сводились к тому, что мир, где состоялась беседа Сипиона и Бергансы, реалистичен, а внезапно открывшаяся способность этих двух собак к разговору расценивается как чудо. В мире же эзоповских басен разговаривающие собаки - естественное явление, и возможность их существования - само собой разумеющаяся предпосылка восприятия текстов этого жанра. Не оспаривая данного тезиса, П. Карранса выявляет наличие в новелле Сервантеса более тонких и глубоких отсылок к эзоповской традиции, чем только наделение животных способностью к человеческой речи.
На сходство между мотивами «Жизни Эзопа» и испанской пикаре-ски - «Ласарильо с Тормеса», в частности, - в научной литературе уже указывалось1. П. Карранса отмечает, что аналогичные элементы - тему пребывания в услужении у господина, мотив приключений, способствующих выработке критического взгляда на общество, подчеркнутое внимание к описанию бытовых сторон жизни - можно найти и в «Беседе двух собак». Общим также является мотив приобретения способности к речи, дарованной небесами, и благодарности героев за этот дар. Хотя в «Беседе» отсутствует эксплицитная сюжетная линия, основанная на том, что приобретший возможность говорить слуга становится своего рода «учителем жизни» для своего хозяина, в сущности разговоры Сипиона и Бергансы приобретают характер назиданий для читателя новеллы. Важнейшим моментом, объединяющим «Жизнь Эзопа» и «Беседу», становится характер присущей этим произведениям назидательности -соединение приключенческих, пикарескных элементов с философскими рассуждениями и внесение в последние оттенков острословия и морализаторства. Эта связь философии и рассказов о конкретных жизненных случаях, тем не менее, в «Беседе» отчетливо проблематизируется. Сипи-он предупреждает Бергансу об опасности предаться сплетням и злословию под видом философских рассуждений.
Важное место в своей статье П. Карранса отводит вопросу о тематическом пересечении корпуса эзоповских басен и «Беседы». Его центральным моментом являются различные вариации мотива «идентичности». Первая из них заключается в тезисе о том, что каждая вещь или живое создание обладает сущностью, за пределы которой не следует выходить. Характерным примером является басня о вороне, который попытался похитить барана в подражание орлу. Однако эта попытка оказалась неудачной, поскольку ворон не приспособлен к таким действиям. Его словил крестьянин и, подрезав ему крылья, отдал своим детям в качестве игрушки. Когда ребенок спросил ворона, что он за птица, тот
1 Adrados, F.R. «La Vida de Esopo» y la «Vida de Lazarillo de Tormes» // La picaresca: orígenes, textos y estructuras: Actas del I congreso internacional sobre la picaresca organizado por el Patronato «Arcipreste de Hita». - Madrid, 1979. - P. 349-357. ; Holzberg N. A lesser-known 'picaresque' novel of Greek origin: The Aesop romance and its influence // Groningen colloquia on the novel. - Groningen, 1993. - Vol. 5. - P. 1-16. ; Holzberg N. Novel-like works of extended prose fiction II // The novel in the ancient world. - Leiden, 1996. - P. 619-644.
ответил: «Сначала я чувствовал себя в душе орлом, но теперь узнал, что я ворон». Таким образом, ворон в конце концов называет себя правильным именем, и это налагает на него ответственность за то, чтобы «быть самим собой, а не кем-то иным». Аналогичный мотив появляется в «Беседе», когда Берганса дает толкование эзоповской басне об осле, желавшем приласкаться к своему господину так же, как его собачка, за что и был бит палками: «Басня эта, думается мне, проводит мысль, что иные вещи смешны и забавны у одного, но совсем не подходят другому». Критика общества также постоянно связывается в «Беседе» с темой греховности разрушения границ человеческой сущности - фактической или символической. Так, севильские мясники не видят разницы между тем, чтобы зарезать человека или корову. Ведьмы добровольно отказываются от человеческого облика и летают на шабаш под видом сов, петухов и воронов. Миф о Цирцее, превращающей людей в животных, герои новеллы толкуют как аллегорию того, что под влиянием вожделения некоторые люди начинают действовать не как люди, а как звери.
Один из эпизодов жизни Бергансы связан с его службой у пастухов. В течение долгого времени пес не может поймать волка, совершающего регулярные набеги на стадо. Наконец, обнаруживается, что вовсе не дикий зверь режет овец, а сами пастухи имитируют его образ действий, чтобы списать на волка зарезанных ими для еды овец. Здесь возникает следующая важная тема - необходимость распознать истинную сущность того, кто скрывается за фальшивым обликом. По мнению П. Карранса, этот мотив также восходит к басенной традиции - в частности, к знаменитой басне о волке в овечьей шкуре1. На этой теме основана фабула обрамляющей «Беседу» новеллы «Обманная свадьба». Главный герой пострадал, поскольку оказался не способен разглядеть за приличной наружностью своей «невесты» авантюристку. Однако и сам он виновен в том, что выдавал себя за более богатого человека, чем являлся в действительности. Поэтому страдания его в некотором роде заслужены.
1 Строго говоря, эта басня не принадлежит к аутентичному эзоповскому корпусу, она появилась в нем в издании 1894 г. Й. Якобса. Однако П. Карранса видит основания причислить ее к эзоповской традиции в широком смысле слова, эта история была переложена в виде басни в XV в. в Италии.
Тем не менее именно в отношении проблемы идентичности жанровая специфика басни весьма парадоксальна. С одной стороны, басня учит тому, что нельзя выходить за пределы собственной сущности, не пытаться стать тем, кем ты не являешься. Но, с другой стороны, басня стимулирует читателя идентифицироваться с персонажами-животными (т.е. теми, кем он не является) именно для получения этого морального урока. Сервантес, как представляется П. Карранса, осознает это внутреннее жанровое противоречие басни и углубляет его в своей «Беседе». Хотя она проникнута идеей о том, что всякий должен вести себя сообразно своему положению и сущности, иначе он впадет в грех или каким-либо образом пострадает; главные герои новеллы раскрывают свой потенциал, выйдя за пределы собственной идентичности. Сипион и Берганса становятся новыми эзопами, поучающими и развлекающими читателя, лишь получив дар речи. «Действия Сипиона и Бергансы доказывают обоснованность читательской стратегии, имплицитно предполагаемой эзоповской басней: чтобы стать лучше, надо попробовать стать тем, кем ты не являешься... Настаивая на том, что не следует пытаться быть тем, кем не являешься, они показывают на своем примере преимущество именно такого образа действия» (012, с. 159). Сипион и Берганса, будучи собаками, находятся даже ниже всех прочих героев, характерных для жанра пикарески, но, приняв на себя роль философов, они становятся способны выступить в качестве учителей нравственности. Таким образом, сюжет «Беседы двух собак» организован вокруг парадокса, составляющего существо басенного жанра.
Говард Мэнсинг (Флоридский ун-т), автор статьи «Прототипы жанра в "Назидательных новеллах" Сервантеса», руководствуется мыслью о том, что эти 12 новелл принадлежат к разным типам, поэтому «из этой книги можно вывести более одной концепции жанра» (013, с. 127). Сам по себе этот тезис не новый: вопрос о классификации «Назидательных новелл» поднимался в сервантистике постоянно. Исследователь снабдил свою статью приложением, в котором приведены 32 варианта таксономий, почерпнутые из работ испанистов Х1Х-ХХ вв. Среди них есть весьма оригинальные и даже «эксцентричные», но большинство, по мнению Г. Мэнсинга, лежат в русле общего представления о «двух Сервантесах» («реалистическом» - авторе «Дон-Кихота» и «идеалистическом» - авторе «Галатеи» и «Персилеса и Сигизмунды»). Хотя стремление провести четкую границу между двумя группами новелл отчетливо прослеживается в сервантистике прошлых лет, на настоящий
момент преобладает представление о том, что непреодолимой пропасти между этими двумя классами произведений не существует, напротив, среди них имеются гибридные или переходные тексты. В последние годы сложился своего рода консенсус по этому вопросу, и лучше всего эта точка зрения представлена в работах Р. Эль Саффар и Э.К. Рили1. Они выделяют среди «Назидательных новелл» две основные группы и одну переходную. В первую - «романическую» (romance) - входят «Великодушный поклонник», «Сила крови», «Английская испанка», «Две девицы», «Синьора Корнелия». Эти новеллы также называют романтическими, идеалистическими, итальянского типа. Вторая группа -«романная» (novel) - включает новеллы «Ринконете и Кортадильо», «Лиценциат Видриера», «Ревнивый эстремадурец», «Обманная свадьба», «Беседа двух собак». К ним применяют термины «сатирические», «реалистичные», «пикарескные». Две новеллы - «Цыганочка» и «Высокородная судомойка» - обычно рассматриваются как пример смешения двух описанных типов.
Г. Мэнсинг не претендует на создание принципиально новой таксономии и опирается именно на вышеописанную концепцию, однако его цель - подвести под нее теоретическое основание и обозначить инструменты, которыми можно воспользоваться для проведения именно таких жанровых границ. Исследователь использует для этого современную теорию прототипов - принципы классификации, разработанные в рамках когнитивной науки, а также концепцию хронотопа М. Бахтина.
В «классической» (аристотелевской) теории классификации принадлежность конкретного явления к тому или иному классу определяется наличием у него строго заданного комплекса свойств. Каждое явление должно обладать всеми свойствами, определяющими его принадлежность к категории, и поэтому нельзя сказать, что какое-либо из них репрезентирует свою категорию лучше других. Категория обладает четкими границами, т. е. про любой факт мы можем однозначно сказать, принадлежит он ей или нет. В теории прототипов принадлежность явления к классу определяется не наличием у него определенного набора различительных признаков, а сходством рассматриваемого элемента с
1 El Saffar R. S. Novel to romance: A Study of Cervantes's «Novelas ejemplares». - Baltimore, 1974; Riley E.C. «Romance» y novela en Cervantes // Cervantes: Su obra y su mundo: Actas del I congreso internacional sobre Cervantes. - Madrid, 1981. - P. 5-13.
прототипом, своего рода «лучшим», типическим образцом данного класса. Природа протипа двойственна. С одной стороны, он, как правило, является вполне конкретным явлением. Однако в то же время он существует в сознании человека в виде ментальной схемы, не все признаки прототипа в одинаковой степени релевантны для установления сходства с ним. Знание прототипов приобретается человеком в процессе освоения языка и иных культурных кодов, поэтому системы категориального членения мира культурно-зависимы. Категория задается не списком необходимых и достаточных свойств, а ее центральным элементом -прототипом. Поэтому границы ее могут быть в достаточной степени размыты. Не все признаки, имеющиеся у прототипа, должны иметься и у прочих членов категории. Принадлежность к определенному классу может быть меньшей или большей, поскольку некоторые элементы имеют много общих свойств с прототипом, а другие - мало. Вторые лежат на границе категории и могут включаться в другие классы, если при этом обладают некоторыми свойствами, объединяющими их с прототипом соседней категории.
Прототип «романического» класса новелл, по мнению Г. Мэнсинга, хорошо описывается при помощи введенного М. Бахтиным понятия хронотопа и, в частности, представления о хронотопе, основанном на авантюрном времени, характерном для греческого романа. Типичная композиционная схема этого сюжета включает: девушку и юношу брачного возраста, неизвестного происхождения и исключительной добродетели, их неожиданную встречу во время праздника, внезапную страсть, разлуку, препятствия на пути к воссоединению, поиск друг друга, кораблекрушение, пленение пиратами, продажу в рабство, мнимую смерть, неузнавание, пророческие сны и т.п. Пять «идеалистических» новелл достаточно хорошо отвечают этой схеме, при этом «Великодушный поклонник» и «Английская испанка» очень близки к прототипу, хотя и не совпадают с ним. «Двум девицам» и «Синьоре Корнелии» не хватает некоторых важных компонентов схемы - например, кораблекрушения, нападения пиратов, продажи в рабство, но в целом они довольно хорошо ей соответствуют. «Сила крови» отстоит от прототипа довольно далеко, поскольку начинается с реалистического изображения брутальной сцены насилия, и два главных героя не влюбляются в друг друга с самого начала, не стремятся к воссоединению и т.п. Однако ряд общих черт все-таки объединяет все эти новеллы - прекрас-
ные молодые герои, их великая любовь, испытания, разлука, счастливая свадьба в конце.
Для «реалистических» новелл «романного» типа невозможно выделить аналогичную схему. Это неудивительно, поскольку роман - один из наиболее изменчивых и с трудом поддающихся определению жанров. До известной степени можно считать верным утверждение, что novel стремится быть полной противоположностью romance. Кроме того, роману-novel свойственна черта, которую М. Бахтин назвал полифонич-ностью. Если опираться на эти два тезиса, то наиболее близки прототипу романной категории новеллы «Ринконете и Кортадильо» и «Обманная свадьба». Не очень далека от них и «Беседа двух собак», хотя ее главными героями стали говорящие собаки, а один из важнейших для развития фабулы эпизодов, описывающий ведьму, довольно фантастичен. «Лиценциат Видриера» с его сатирическими и философскими максимами, с «романическим» эпизодом, основанном на мотиве любовного напитка, с героической концовкой отстоит от прототипа значительно дальше. Менее всего сходен с прототипом «Ревнивый эстрамадурец» (в нем присутствуют молодые влюбленные, преодолевающие трудности), но при этом он близок к «Ринконете и Кортадильо», если в качестве главного его мотива рассматривать патологическую ревность Каррисалеса.
«Цыганочку» и «Высокородную судомойку» можно включить одновременно в обе категории, разместив эти новеллы на границе классов. Локализация действия в реалистическом мире цыган и пикаро, полифо-ничность, юмор сближают их с прототипом «романных» новелл. В то же время заканчивающаяся свадьбой фабула, организованная вокруг любовной истории прекрасных юноши и девушки, преодолевающих препятствия на своем пути, позволяет отнести эти новеллы к «романическому» типу.
Очевидно, Сервантес имел довольно четкое представление о двух основных тенденциях, характерных для его новелл. Это подтверждается и знаменитым высказыванием Сипиона из «Беседы двух собак» о том, что есть два рода историй: содержащие приятность сами по себе и в манере рассказа. Более того, порядок расположения новелл внутри сборника подчеркивает их принадлежность двум противоположным классам. Открывается книга «Цыганочкой» - новеллой, принадлежащей к обеим категориям одновременно. За ней следуют три пары противопоставленных друг другу новелл, в которых первая представляет романический тип, а вторая - романный («Великодушный поклонник» - «Ринконете и
Кортадильо»; «Английская испанка» - «Лиценциат Видриера»; «Сила крови» - «Ревнивый эстремадурец»). Затем идет вторая переходная новелла - «Высокородная судомойка», а завершается сборник двумя парами одинаковых по типу новелл: идеалистические «Две девицы» и «Синьора Корнелия» сменяются «реалистическими» «Обманной свадьбой» и «Беседой двух собак».
Достоинство этого подхода заключается в том, что он позволяет учесть больше деталей и провести более тонкие разграничения, чем аристотелевский. В его рамках классификация создается с учетом уникальности каждого произведения, в то время как при использовании классической теории категоризации большинство ученых осознанно или неосознанно затушевывают различия и подчеркивают сходство разных элементов одного и того же класса. Тонкие нюансы, позволяющие охарактеризовать каждую из новелл в отдельности, становятся естественным элементом классификационной модели. Аналогичные принципы, как утверждает Г. Мэнсинг, можно использовать при анализе крупных произведений Сервантеса или жанровых традиций, например пикарески.
Е.В. Лозинская
