CC BY
42
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ
2004.03.001. ДИАЛОГ. КАРНАВАЛ. ХРОНОТОП. - М., 2003. - № 1/2 (39/40). - 383 с.
Завершилось издание выходившего с 1992 г. сначала в Витебске, затем - в Москве бахтиноведческого журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп». Реферируемый специальный выпуск под названием «М.М. Бахтин в контексте мировой культуры» - итог десятилетних усилий главного редактора журнала Н.А. Панькова по координации работы бахтинистов не только в России, но и за ее пределами. В прошедшие годы сложилась четкая структура журнала; его основные рубрики: «Теоретические исследования», «Архивные разыскания», «МешопаИа», «Обзоры и рецензии» -регулярно информировали читателей о последних событиях в бахтини-стике, помогая ориентироваться во все более увеличивающемся потоке специальной литературы. Традиционную структуру сохраняет и последний выпуск издания.
Рубрику «Теоретические исследования» открывает статья В.В. Здольникова «Книга М.М. Бахтина о Ф.М. Достоевском в контексте литературной борьбы 1920-х годов». Автор ставит своей целью выявить своеобразие позиции ученого в методологическом противостоянии формальной и социологической школ в отечественном литературоведении путем сопоставительного анализа первого (1929) и второго (1963) изданий книги о Достоевском. Как отмечает исследователь, показав несостоятельность отождествления позиции автора и его героев, Бахтин лишал приверженцев социологической школы методологического обоснования, позволявшего превозносить слабые произведения пролетарских писателей и уничтожать творчество «попутчиков», не отвечавшее идеологическим установкам эпохи. Формалистам же было показано, что в их
дотошных классификациях приемов, размеров и рифм отсутствует эвристическое начало. Монография М.М. Бахтина продемонстрировала «своеобразный методологический прорыв в литературоведении 20-х годов, замыкавшемся либо на идейно-тематической ипостаси художественного творчества, либо исключительно на вопросах формы и литературных приемах» (с. 7). Тем самым она оказалась не по плечу соперничавшим тогда школам. Однако и после тридцати лет забвения книга сохранила свою актуальность, ибо, по мнению В.В. Здольникова, «советское литературоведение и в 30-50-е годы продолжало двигаться в русле, проложенном еще в 20-е ревнителями методологической чистоты, - в русле "монологического сознания", пафосом отрицания которого пронизаны "Проблемы творчества Достоевского"» (с. 21).
В теоретическом разделе помещены также статьи: «Приемы карна-вализации в современной русской драматургии» (автор -О.А. Кононенко), «В. Беньямин и С.Д. Эрьзя в ауре М.М. Бахтина» (В.В. Назинцев), «Обращение к личности: Г. Мид и М. Бахтин о рефлексивности и политическом» (Г. Нельсон, перевод с англ. яз.), «Из истории смеха и символики эпохи Возрождения ("Новая Академия" Альда Ману-ция)» (Е.В. Циганкова).
В рубрике «Тема для размышления» публикуются авторизованные переводы статей японского бахтиниста И. Ито и французского литературоведа Цв. Тодорова.
Итиро Ито в статье «Две теории поэтического языка 20-х годов: Якобсон и Бахтин» отмечает, что понимание формалистами литературного текста как системы автономных знаков, не соотносимых с внехудоже-ственной реальностью, и выдвижение на первый план эстетической функции языка в ущерб коммуникативной (т.е., по существу, отказ от смысла) были обусловлены преимущественным вниманием формальной школы (и прежде всего Р. Якобсона) к языку поэзии. Как теоретическое оформление поэтической практики русских футуристов школа и возникла. Идеи, выработанные формалистами применительно к поэзии, были распространены ими и на прозу, которая рассматривалась с точки зрения сюжетосложения - как повтор мотивов. При этом важным представлялось не содержание мотива, но сам прием повтора. Хотя формалистам и удалось достигнуть определенных результатов в изучении сюжета, но в стилистическом анализе итог их усилий был явно тупиковым: когда «различие поэтического и обиходного языка видится в противопоставлении эстетической и коммуникативной функций, то нет оснований утвер-
ждать художественность прозы, которая всецело пользуется материалом обиходного языка», а не формальными средствами поэзии, как например ритм (с. 236). Интересы Бахтина были связаны с прозаическим, романным словом, которое, согласно его концепции, диалогически взаимоориентируется с чужим словом о мире, в отличие от одноголосого, непосредственно направленного на свой предмет и потому в известной мере условного слова в поэзии. На уровне языкового знака прозаическое слово с его двуголосием (и шире - явление полифонии) объяснено быть не может. Именно поэтому Бахтин обратился к принципиально иному уровню анализа. Критикуя формалистов за то, что у них «поэтика прижимается вплотную к лингвистике», ученый отметил как главный недостаток формальной школы - неспособность обосновать художественную форму, которая не есть форма «организованного материала», но форма «эстетического объекта». С «эстетическим объектом» у Бахтина соотносится понятие «архитектоники», которая в отличие от композиции проявляется в поле речевого общения: «... "голос" у Бахтина - концепция, приравниваемая к "сознанию"; полифония означает множественность языковых сознаний» (с. 242). Таким образом, теория полифонии, как и концепция поэтического языка, были развиты ученым на совершенно ином, чем у формалистов, уровне - архитектоники. Якобсон и Бахтин не столько противостояли друг другу, сколько исходили из разных точек отсчета. Поэтому, считает исследователь, их теории можно считать дополняющими друг друга. В то же время критика Бахтиным формализма сохраняет свое значение и в отношении современной структуралистской эстетики.
Цветан Тодоров в статье «Монолог и диалог: Якобсон и Бахтин» так определил основное различие в позициях исследователей: «Якобсон описывает мир творчества и мысли как безличный объект, Бахтин же избирает перспективу, из которой неустранимо личное измерение. Для Якобсона единство создается в познании физического мира, в том духе времени, который пропитывает все проявления этого мира. Для Бахтина единство может возникнуть (или не возникнуть) посредством волевого поступка субъекта, который решает, одновременно и разом, взять на себя ответственность и за свое искусство, и за повседневную жизнь» (с. 250).
На формирование взглядов Р. Якобсона решающее влияние оказало, с одной стороны, искусство авангарда, с его отказом воспроизводить видимый мир и выдвижением на первый план собственно художественного приема, и с другой - феноменология, позволяющая заниматься
вещью как таковой и освобождающая от психологического углубления в анализ ее создания и восприятия. Интерес ученого был направлен на язык как на предмет изучения, а в ряду литературных текстов его прежде всего привлекали поэтические, занимающие, как он считал, вершину литературной иерархии. Поэзия, по мнению Якобсона, наиболее отстоит от повседневного языка, в отличие от прозы - «ослабленной поэзии». Лингвистическое высказывание в повседневном языке - лишь средство взаимодействия говорящих, оно заменимо, в то время как поэтический текст адресован всем и никому конкретно, он не требует ответа, реакция, которую он вызывает - восхищение и размышление. Поэтому, по Якобсону, поэзия - это чистый монолог. Роман - тоже произведение искусства и тоже свободен от повседневного диалога, но в нем диалог показан. Поэтому, считает Якобсон, роман является монологом, который инсценирует диалоги.
Бахтин критиковал формалистов за игнорирование в языке специфически человеческого, того, что не позволяет уподобить человека остальному миру, редуцировать личность до вещи. По его понятиям, «язык не является только лишь продуктом, он также и поступок; не только предмет, но и событие. Непозволительно пренебрегать интерактивным аспектом слова, этой гранью уникального события, ответственной за само существование говорящих. Нельзя более сводить этот аспект только лишь к присутствию внутри высказывания нескольких "функций", соотносимых с элементами контекста» (с. 258). Таким образом, указывает исследователь, монологической теории языка Р. Якобсона, предметом которой стало лингвистическое высказывание как таковое (вне проблем коммуникативной функции языка), Бахтин противопоставил свою диалогическую теорию взаимодействия индивидов: согласно его концепции, диалог - это условие самого языка. Бахтин отдавал явное предпочтение прозе, ибо в поэзии, по его логике, диалогический характер языка стерт: поэт не выводит на сцену то взаимодействие, которое разыгрывается в языке, в отличие от романиста, который диалог изображает. Однако, по мнению Цв. Тодорова, теория Бахтина расходилась с его собственной практикой. Вдохновленные им и опубликованные его друзьями книги «Фрейдизм» (1927), «Формальный метод в литературоведении» (1928), «Марксизм и философия языка» (1929), как и опубликованные под его собственным именем монографии о Достоевском и Рабле, не отличаются диалогичностью: «...каждый раз речь автора находится на более высоком уровне по отношению к дебатам. автор обладает исти-
ной, и никто больше не находится с ним в равном положении» (с. 270). Избегал контактов М. Бахтин и в жизни. Р. Якобсон, напротив, был чрезвычайно общителен, хотя научный его диалог был весьма специфичен: он «заражал» слушателей своим энтузиазмом. По убеждению Цв. Тодорова, «жизнь Якобсона - диалогичная, полная взаимодействия, вся развернутая к другим - счастливо дополняет его монологическую и опред-меченную концепцию языка и литературы. Теория диалога Бахтина компенсирует и освещает его изолированную жизнь, лишенную в один момент плодотворного общения с другими» (с. 275).
В реферируемом выпуске под рубрикой «К 110-летию со дня рождения П.Н. Медведева» даны два материала: под названием «Русский Бранд» публикуется статья П.Н. Медведева о книге Н. А. Бердяева «Смысл творчества» (М., 1916); тема «бахтинский круг» определяет основное содержание сопровождаемой обширными комментариями статьи Ю.П. Медведева и Д. А. Медведевой «Павел Медведев, Михаил Бахтин, Людвиг Флек и другие (К истории "мыслительного коллектива")».
В рубрике «Архивные размышления» Н. А. Паньков публикует материалы из личного архива Б.В. Залесского (1887-1966), друга М.М. Бахтина, в том числе проспект его книги «Роман воспитания и его значение в истории реализма»; здесь также напечатана статья А. М. Кузнецова «Симфония человеческой жизни», предваряющая публикацию «Собрания Пословиц» М.В. Юдиной. Ее имя возникает и в воспоминаниях А.М. Кузнецова «М.М. Бахтин 11 октября 1973 г. от 5 до 7 часов вечера», опубликованных под рубрикой «МешопаИа».
Указатель содержания журнала за 1992-2002 гг. заключает его последний выпуск.
М.К.Шнеерсон-Аксенов
2004.03.002. МАХЛИН В.Л. НЕВЕЛЬСКИЙ ИСТОК // Невельский сборник. - СПб.: Акрополь, 2003. - Вып. 8. - С. 9-24.
Как источник научно-философской программы бахтинского диало-гизма рассматривает написанную в Невеле и самую раннюю из известных работ М.М. Бахтина статью «Искусство и ответственность» (1919) доктор филос. наук В.Л. Махлин. Речь идет о творческом принципе, реализованном всей дальнейшей научной деятельностью мыслителя и направленном на преодоление непримиримого конфликта между искусством и жизнью. Именно с этой статьи начинается, по мнению В.Л. Махлина, диалог Бахтина с романтическим миропониманием и «культом изолированного "внутренне-
