CC BY
32
2004.02.035. ГАЙЗМАН Г. СВОБОДА И ПРАВО: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ КАНТА И СОВРЕМЕННОСТЬ. - Нижневартовск, 2003. -266 с.
Книга посвящена теоретико-философским основам права и правового государства и истории разработки этих основ (и состоит из 12 глав). С точки зрения автора, политическая философия как теоретическая дисциплина признана выяснить условия легитимности государственной власти, а также она занимается проблемами ценного и должного в политической науке. Эмпирическая политическая наука интересуется фактически происходящими процессами в политике и причинными закономерностями в этой области. В обществоведческих работах их часто не различают, эмпирическую науку ставят на место политической философии.
В гл. 1 «О противоречии в демократии» фиксируется исходная посылка: для того чтобы, с одной стороны, человек мог развиваться как разумное целеполагающее существо, и при этом, с другой стороны, свобода одного не осуществлялась бы за счет свободы другого, необходимо универсальное для всех индивидов право. Опираясь на философию Канта, автор утверждает, что свобода каждого ограничена по всеобщему закону условием ее совместимости со свободой каждого другого. Этот универсальный принцип реализуется в идее республики, которая строится на трех принципах: свобода, равенство и политическая самостоятельность. «В республике гражданское бытие одновременно является бытием политическим, а последнее - существенным моментом самоопределения» (с. 28).
Всеобщие принципы, выведенные Кантом, говорят о том, каким не должен быть политический порядок, но ничего не говорят, как он конкретно должен выглядеть. Например, принцип созаконодательства на практике достижим только посредством института представительства и при соблюдении другого принципа - принципа большинства. Соблюдение этих условий служит заменой непосредственного и единого выражения воли всех, которое практически невозможно. В то же время риск, связанный с делегированием властных полномочий, может быть снижен только посредством безоговорочной и постоянной критики. Последняя является не только правом народа, но политической необходимостью (с. 32). Критический пафос в принятии решений государственной важности автор называет духом республиканизма и ставит задачу сделать этот дух живым в сознании народа.
Гл. 2 «Об антиномиях политического порядка и «решении» ложных альтернатив» представляет собой попытку охватить возможный смысл политического порядка и антиномический характер реальности, ориентированной на нормы и цели. Основная ошибка многих правоведов - обоснование права и, тем самым, порядка господства как такового на эмпирических фактах. Поскольку «обоснование всякого рода привилегий всегда может означать только произвол, которому подчиняются... не добровольно, стало быть, от бессилия, то нужно при поисках всеобщего и обязательного принципа абстрагироваться от всех эмпирических различий между людьми и, тем самым, одновременно принять во внимание существование этих различий» (с. 37). Правовой принцип заключается в признании эмпирического факта множественности мнений и интересов и их правомерности. «Право есть полагание равноправия; и то, что декларируется как привилегия. оказывается доправовым явлением, . лежащим перед сферой права, а именно в сфере произвола и насилия» (с. 39).
Правом автор называет, прежде всего, совокупность таких условий, которые оправдывают «свое притязание на власть перед разумом, то есть будет свободно признано каждым» (с. 39). Однако достигнуть единогласного согласия, по какому-либо вопросу невозможно физически. А потому на практике принятие решения делегируется большинству посредством выбора представителей. «Существование даже высокоразвитых методов принятия решений и делегирования и соответствующие конституционно политические гарантии никоим образом не обеспечивают конституционного характера государства. Наоборот, эти средства могут очень легко (поскольку это трудно проверить) применяться также и для «недемократических» целей» (с. 44). Развивая эту мысль, автор разграничивает легальность и легитимность в процессе принятия государственных решений. По его мнению, право есть только порядок, формирующий действительность, а легальность - необходимое условие для реализации правового принципа. «Легальность решений обеспечивает их легитимность только внутри соответствующей правовой системы» (с. 50).
Гл. 3 «Кант как завершитель идей Гоббса и Руссо» представляет собой историческую ретроспективу рациональных правовых представлений. По мнению автора, в утверждение Гоббса реальности «войны всех против всех» не подразумевается осуществление физических действий. Речь идет о наличии или отсутствии правового мира. Таким образом, Гоббс фиксирует принципиальную невозможность принятия решения
там, где право спорно. Поэтому мир надо прежде всего учредить на основе практической разумности индивида. Эти положения Гоббса автор называет революционными, так как философ впервые без апелляции к опыту и эмпирической природе человека показывает необходимость государства или, скорее, легитимирует идею государства вообще.
Основная заслуга Руссо заключается в попытке дать ответ на вопрос: что может сделать власть правомерной? Смысл ответа содержится в базовом утверждении французского просветителя: легитимна только та власть, воля которой во всякое время может мыслиться как приведенная к договорному единству разумная воля каждого.
Руссо пошел дальше Гоббса, освободив понятие естественного права от фундаментального противоречия, так как теперь это понятие связывается не с произволом определенного монарха, а с произволом личности вообще. Однако между правовой необходимостью общественного договора и изначальным правом на свободу по-прежнему лежит глубокая пропасть. «У Руссо здание не имеет фундамента: отсутствует доказательство обязательности договора, учреждающего государство. У Гоббса здание не имеет надстройки, а почва еще непрочная: отсутствует обязывающий принцип осуществления власти, а естественное право, составляющее фундамент государства, противоречиво» (с. 71). Недостающие шаги, по мнению автора, делает Кант. У него понятие права связано «со способностью человека определять свое действие субъективно, на основе мотивов, на основе представлений о действиях, т.е. по целям» (с. 72). На основе чисто рационального понятия свободы, которое было уже у Руссо, Кант, точно так же чисто рационально, определяет понятие о праве вообще и о (естественном) праве человечества. На этой почве Кант закладывает правовой фундамент для общественного договора Руссо при помощи Гоббсова юридического анализа естественного состояния и разрабатывает представление о частном праве. Частное право, по Канту, предполагает необходимость и возможность иметь нечто внешнее как свое, что было невозможно в естественном праве Гоббса из-за отсутствия гарантий на обеспечение таких прав. «Полная негарантированность всех приобретаемых прав (всего частного права) противоречит праву человечества» (с. 76). А значит, человечество стремится к договорному соблюдению прав всех и каждого.
Современная правовая перспектива, по мнению автора, находится в плоскости создания «общечеловеческого государства», точнее, в формировании международно-правовой конфедерации, совместимой со сво-
бодой всех государств, где «люди и государства в их внешних действиях безусловно должны подчиняться правовому долгу - здесь, на земле, постоянно действовать во имя высшего политического блага, вечного мира» (с. 84).
Гл. 4 «Правовое учение Канта о вечном мире» посвящена базовым характеристикам международного права. Правовое учение Канта о мире во всем мире тождественно с его правовой философией в целом и связано, прежде всего, с понятием внешней свободы, которая понимается как независимость от принуждающего произвола со стороны других и мыслится как свобода, ограниченная в соответствии с законом. Этот закон рассматривается как межгосударственный договор, до принятия которого государства формально находятся в состоянии войны друг с другом. Подобный договор является долгом государств по отношению друг к другу.
Однако, в отличие от индивидов, государства подвергаются риску нарушить уже установившуюся меру своей правовой конституционности. Именно поэтому правовой мир между народами, по мнению автора, должен исходить из их самостоятельности в международно-правовом отношении. Для всего публичного права нормой является идея республиканизма как идея принципов правового сообщества разумных существ. Подчинение принципам республиканизма, поэтому является необходимым условием мира.
Гл. 5 «Спиноза по ту сторону Гоббса и Руссо» фиксирует полемическое напряжение между философскими построениями Спинозы и рациональным представлением о праве. Гайзман скептически относится к достижениям Спинозы в области философии права. По мнению автора, Спиноза скорее противостоит Гоббсу и Руссо, нежели является их предшественником. «Для Спинозы действовать по руководству разума не означает определять себя разумом как таковым, но определяться разумно познанными аффектами... Разум Спинозы не есть законодательствующий (по закону свободы) разум, но разум, познающий законы природы. Разум действует для Спинозы подобно главному режиссеру в игре аффектов» (с. 122).
В своих сочинениях Спиноза не ставит вопрос о праве, а скорее говорит о способности индивида и о последствиях употребления этой способности, размышляет в рамках «натуралистической плоскости». Основным критерием разумности того или иного государственного либо правового действия у Спинозы становится критерий «эмпирической пригодности для самосохранения людей как чувственно-разумных существ»
(с. 130). Государство он воспринимает как неизбежное зло, поскольку, оно ограничивает внешнюю свободу индивида.
В гл. 6 «Фихтево "снятие" правового государства» отмечается регрессивный характер философии Фихте по отношению к правовым представлениям Канта. Правовой закон для Фихте является предметом теоретического разума, средством, связанным с достижением желаемой цели, и ставится на службу нравственности. Таким образом, государство, в понимании Фихте, является юридическим образованием, осуществляющим принуждение, вытекающее из нравственной слабости человека. С точки зрения автора, Фихте допускает большое количество некорректных с научной точки зрения умозаключений. Например, «Фихте... заменяет определенную законом внешнюю свободу к любому действию, точно такой же свободой к определенному действию, при этом на место правового закона вступает этический «нравственный закон» (с. 170).
Автор называет учение Фихте о государстве и праве даже ложным. Так, по Канту, не имеет значения, в соответствии с какими (собственными) целями действуют люди, а имеет значение только то, что они вообще могут действовать (в соответствии с целями). Фихте же постулирует право принуждать непонимающего (при его одновременном воспитании для понимания) к его нравственному спасению. Таким образом, внешнее право, по Фихте, достигается силой, хотя оно только полагается. Фихтево «снятие» правового государства, по мнению автора, ведет к тирании.
В гл. 7 «О так называемой "политической" философии Маркса и Энгельса» автор показывает, что Маркс и Энгельс не внесли никакого нормативного вклада в политическую философию. Их интересовал практический вопрос, как предстают политическая свобода и власть в действительности, а не вопрос о том, какими они должны быть с точки зрения разума. Однако внешне создается впечатление, что Маркс и Энгельс указывают на мир должный. Причина тому - четко выраженная ангажированность их выступлений. Эмоциональная окраска работ Маркса, по мнению автора, несет опасность стирания разницы между высказыванием о сущем и высказыванием о должном.
Автор утверждает, что бесклассовое общество, описанное в работах Маркса и Энгельса, а затем и их последователя Макса Адлера проблематично в практическо-философском смысле. Критическая аргументация строится на утверждении, что у разных индивидов не может быть «равных» интересов. Свободу Маркс и Энгельс не определяют в соответствии с правовым законом, поэтому «они отдают как раз и счастье и бла-
го человека на произвол соответствующего властителя. Осуществление власти, ориентированное на принцип блага вместо принципа правовой свободы ... является тираническим» (с. 194).
В гл. 8 «Богемцы и мир» раскрывается проблематичность понятий «право на самоопределение народа» и «право государства на суверенитет». Субъект права - это отдельный человек, а о народной воле можно говорить только тогда, когда речь идет о множестве людей, объединенных в государство как юридическое лицо. Для создания такого объединения в правовом отношении не требуется единства ни расы, ни языка, ни культуры, ни истории. Под правом народа на самоопределение имеется в виду только «право множества людей (каков бы ни был состав этого множества) (со)определять свою политическую судьбу посредством равного в правовом отношении участия в самом политическом процессе принятия решений, следовательно, право политического участия в демократическом (правовом) государстве» (с. 199).
Правовым можно считать притязание государства на подчинение своих граждан своим законам на своей территории. При этом государство не имеет права на репатриацию своего гражданина, так как это уже область международного права, в котором нет принудительного права пересмотра изгнания. Государство как таковое имеет задачу обеспечить право на свободу по закону. Наиболее эффективным способом нахождения политического решения является принцип большинства, т.к. он ценностно нейтрален.
В гл. 9 «Опыт о кантовом правовом запрете лжи» анализируются высказывания Канта относительно лжи во благо. В соответствии с правовыми представлениями Канта «юридически дозволенной (правомерной) ложь из человеколюбия была бы в том случае, если бы она (или ее максима) была совместима со всеобщим законом свободы. Юридически предписанной (правовым долгом) она была бы в том случае, если бы воздержание от нее было с этим законом несовместимо. Позицией Канта является здесь равным образом безусловный правовой запрет лжи, именно потому, что она ни при каких обстоятельствах не может мыслиться совместимой с внешней свободой всех по всеобщим законам» (с. 207208).
В то же время ложь как таковая не ограничивает внешнюю свободу того, кого обманывают, и никто не имеет изначального права на правдивость другого, «значит, ничьи права не нарушаются уже тем, что его обманывают» (с. 215).
В ходе доказательства Кант делает следующие шаги: 1) право человеческого рода есть право на гармонизацию внешней свободы всех по всеобщему закону; 2) договоры являются необходимым условием такой согласованности внешней свободы людей; 3) ложь в качестве закона отнимает у договоров их законную возможность; 4) («мнимое») право лжи, поэтому исключает законную согласованность внешней свободы всех и поэтому является нарушением права человеческого рода. Этот ход мыслей привел Канта к безусловному запрету лжи. Однако «не всякая ложь (как закон) ведет к результату, о котором говорит Кант, . например, ложь для предотвращения преступления (и только по отношению к предполагаемому преступнику) может прекрасно мыслиться в качестве закона, так как вследствие этого не становятся невозможными по закону договоры» (с. 226).
Гл. 10 «Берлинский спор об антисемитизме и увольнение правового практического разума» посвящена критическому разбору конкретной дискуссии в «Немецких еженедельниках» в 1880 г. Оставляя без внимания националистические высказывания историка Трейчке, автор показывает аргументативную слабость защитников евреев, не сумевших подняться с эмпирических доказательств на четкую позицию философии права относительно предмета спора. Этот спор может рассматриваться как знаковый в европейском правосознании, и уже само его наличие говорит о методологической слабости большинства теоретиков права «без Канта».
Гл. 11 «Политическая философия: Назад к докантовским временам» содержит полемику с Иоахимом Детьеном. И.Детьен считает, что классическая политическая философия, обоснованная Аристотелем и Фомой Аквинским, адекватна плюрализму в противовес философии Канта, которая отвергает рефлексию метафизически-онтологического измерения. Опровержение аргументов Детьена повторяет в общем ход мыслей, изложенных в предыдущих главах книги.
В гл. 12 «Приложение к категорическому императиву» критически рассматриваются контраргументы, высказанные в адрес основного морального закона Канта. Претензии в адрес категорического императива сводятся к следующему высказыванию: «В кантовом категорическом императиве в качестве предпосылки предполагается известным, соответственно, уже данным, именно то, что, как утверждается, только должно быть познано, соответственно, дано благодаря императиву» (с. 262). Исходя из этой посылки, оппоненты Канта утверждают, что категорический
императив не гарантирует моральность действий. Подобные аргументы являются несостоятельными, так как «для Канта моральность воли определяется не посредством ее материи, но посредством ее формы (одной только пригодностью ко всеобщему законодательству)» (с. 263).
А.М.Дружинин
