Научная статья на тему '2004. 02. 006. Хренов Н. А. Культура в эпоху социального хаоса. - М. : Едиториал УРСС. - 2002. - 448 с'

2004. 02. 006. Хренов Н. А. Культура в эпоху социального хаоса. - М. : Едиториал УРСС. - 2002. - 448 с Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
190
35
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ / ЛИТЕРАТУРА И КУЛЬТУРА / МЕНТАЛЬНОСТЬ
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «2004. 02. 006. Хренов Н. А. Культура в эпоху социального хаоса. - М. : Едиториал УРСС. - 2002. - 448 с»

ЛИТЕРАТУРА И ДРУГИЕ ФОРМЫ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ

2004.02.006. ХРЕНОВ Н.А. КУЛЬТУРА В ЭПОХУ СОЦИАЛЬНОГО ХАОСА. - М.: Едиториал УРСС. - 2002. - 448 с.

Доктор филос. наук Н.А. Хренов (Институт искусствознания МК РФ) стремится выявить закономерности социальной психологии переходной эпохи, рассматривая ее как контекст функционирования искусства. Книга состоит из четырех разделов, раскрывающих разные аспекты переходных процессов в культуре.

Первый раздел - «Феномен переходности в русской художественной культуре Нового и Новейшего времени в ракурсе цикличности». Явление «перехода» рассматривается автором в наиболее универсальном его значении - как развертывающаяся во времени смена исторических циклов. Н.А. Хренов анализирует четыре парадигмы-исследования исторического времени (эволюционистскую, циклическую, бифуркационную, инверсионную). Они представлены работами Д. Вазари, О. Шпенглера, И. Пригожина, Ю. Лотмана, Б. Успенского. «Последующее осмысление перехода в истории требует выбора какой-то одной парадигмы, в соответствии с которой можно было бы исследовать переходность как в прошлой, так и современной истории, т.е. истории ХХ в.» (с. 26). Чтобы ощутить переходность рубежа ХХ-ХХ1 в., автор соотносит его особенности не только с рубежом XIX-XX, но и с рубежом XVIII-XIX и даже XVII-XVIII вв. Ключевой для автора является концепция Влади-мира Соловьева, «для которого переходность связана с интенсивным развертыванием в истории того, что он называет принципом всеединства» (сегодня это обозначают как «процесс глобализации») (с. 81). Автор выделяет также мысль Питирима Сорокина о том, что в ХХ в. «общество находится в состоянии перехода от умирающей чувственной культуры величественного вечера к наступающей новой культуре творческого завтра» (с. 92).

Во втором разделе «Структура переходного процесса и связанные с ней художественные трансформации» выделены основные признаки переходности: распад универсальной картины мира и образование множества картин мира в их групповых и субъкультурных формах, взрыв дионисийской стихии, культ творчества как бессознательной стихии, утопия синтеза искусств как предвосхищение новой картины мира, активизация диалога между носителями разных картин мира, кризис

29

2004.02.014

коллективной идентичности, взрыв эсхатологических настроений, исключительный интерес к мифу и др.

В третьем разделе «Пространственный аспект картины мира в русской культуре Нового времени» рассматривается уникальный для русской культуры тип ментальности; предпринимается попытка классификация типов личности, а также и выявления «доминантного для российской цивилизации типа личности» - для него прежде всего характерны «динамические отношения с пространством» (с. 273). Опираясь на исследования Л. Гумилева, автор показывает свойственный отечественной культуре базовый тип личности - предстающий в знакомой по русской литературе фигуре странника.

Четвертый раздел «Смех в контексте перехода в истории России от идеациональной культуры к чувственной» выявляет трансформацию смеховой стихии в русской культуре в переходные эпохи, в частности в эпохи смуты и раскола, какими предстали XVII и XX вв. Н.А. Хренов показывает, что бифуркация (раздвоение) выражается не только в смехо-вой стихии, но и в настроениях скептицизма и нигилизма (с. 428). При этом в русском искусстве Петровской эпохи важно ощутить не только сатирическое начало, связанное с осмеянием всего, что не соответствует мировосприятию прометеевского западного человека, но и смех, свидетельствующий о дистанции по отношению к исходящим от прометеевского человека программам переустройства мира. Ведь и на Западе протестантское движение первоначально осознавало себя через отталкивание от исторической реальности и отождествление с ментальностью первых христиан.

Вспышки сакральности имели место в культуре XIX и ХХ вв., блокируя карнавальную свободу и смеховую стихию. Это обстоятельство становилось причиной очередной волны инверсии, т. е. ориентировало на разрушительный акт. Таким образом, нельзя утверждать, считает автор, что характерная для «боголюбцев» XVII в. религиозная экзальтация уходит в прошлое. В большей или меньшей степени история постоянно возрождает это умонастроение, пусть и не в чисто религиозных формах.

Образовавшаяся в истории России XVII в. подпочва заявляла о себе в различных движениях и течениях XIX в., придавая светским процессам характер идеациональной ментальности, сохраняющейся и постоянно возрождающейся, несмотря на то что чувственная культура в то время оказывалась на пике своего развития. После «боголюбцев» носителем этого настроения становится интеллигенция как беспочвенная по своей

психологии общность, что особенно касается той ее части, которая известна как «народники».

Вместе с тем во второй половине XIX в. в искусстве постоянно звучит тема Христа (И.Н. Крамской, В. Д. Поленов, Н.Н. Ге и др.). Менталь-ность раннего христианства оказывается созвучной «боголюбцам» XIX в. Все это свидетельствует о том, что привитый в Петровскую эпоху европеизм оказался тонким слоем в русской культуре, который легко было разрушить. В последний раз ментальность «боголюбцев» возродилась в революционной атмосфере начала XX в. Подчеркивая сохранение черт религиозности в этой субкультуре, о. С. Булгаков писал: «Известная неотмирность, эсхатологическая мечта о граде Божием, о грядущем царстве правды (под разными социалистическими псевдонимами) и затем стремление к спасению человечества - если не от греха, то от страданий - составляют, как известно, неизменные и отличительные особенности русской интеллигенции... В этом стремлении к грядущему граду, в сравнении с которым бледнеет земная действительность, интеллигенция сохранила, быть может, в наиболее распознаваемой форме черты утраченной церковности» (цит. по: с. 435).

Такое умонастроение, возрождающее черты церковности, утрачиваемой по мере развития чувственной культуры, становится реальным барьером для смеховых традиций в русской культуре, столь сильных, например, в эпоху скоморохов. Тем не менее, несмотря на постоянное блокирование смеха перманентными и инверсионными взрывами религиозной экзальтации, характерные для западного Ренессанса процессы развертывались и в России.

Обобщения, предлагаемые в книге Н.А. Хренова, заключают в себе углубленную характеристику русской культуры Нового и Новейшего времени, а также и функционирующего в этой культуре искусства.

Ф.С. Капица

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.