CC BY
25
2003.04.022-027. НРАВСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА НАРОДОВ РОССИИ: ТРАДИЦИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ. (Сводный реферат).
2003.04.022. ЛОМШИНА Е.Н., ШКОЛКИНА И.Н. Эротика и табу в культуре этносов // Нравственная культура народов России: Традиции и современность. — Саранск, 2001. — С.48-51.
2003.04.023. ФРОЛОВ Д.Е. Проблема формирования новой системы социальных ценностей // Нравственная культура народов России: Традиции и современность. — Саранск, 2001. — С.62—66.
2003.04.024. ЗАГОРОДНОВА И.В., БЕЛОВА Н.А., МАРКИНА Е.Н. Ценности в воспитании молодежи // Нравственная культура народов России: Традиции и современность. — Саранск, 2001. — С.88—93.
2003.04.025. ЧАШИНА Ж.В. Диалог как критерий справедливости // Нравственная культура народов России: Традиции и современность. — Саранск, 2001. — С.98—101.
2003.04.026. ТИХОНОВА Е.В. Ценность страдания, вины и свободы в экзистенциальном мировоззрении / / Нравственная культура народов России: Традиции и современность. — Саранск, 2001. — С.101 — 103.
2003.04.027. ПРОКАЕВ В.Н. Первобытная «мораль» // Нравственная культура народов России: Традиции и современность. — Саранск, 2001. — С.108—112.
Е.Н.Ломшина и И.Н.Школкина отмечают (022), что, хотя мораль имеет общечеловеческий смысл, тем не менее существуют разные типы нравственной культуры. Культура вообще и каждая культурная традиция в частности ориентированы на то, чтобы снизить удельный вес природного, стихийного начала в человеке. Культура стремится ввести свои правила и нормы даже в те сферы, которые с трудом поддаются регуляции, в том числе — в область эмоций. Для этого существуют два основных механизма регуляции поведения: ритуал и этикет, которые являются средством борьбы с социальным хаосом. К хаосу может привести нерегламентированное проявление эмоций, но при этом ритуал выступает как узаконенный традицией «клапан» для выхода чувств, а этикет — как механизм их сдерживания в повседневной жизни.
Причиной возникновения первичных актов эротического воображения стали жесткие сексуальные ограничения в первобытноро-довой общине, отказ от половых связей внутри сообщества. Два древних табу, призванных подавить внутри этой общины зоологические половые побуждения и агрессивность, гласят: 1) не убивай своих род-
ных — мать, братьев; 2) не вступай в половую связь со своей матерью и сестрами.
Эротическое обнажение было обычным способом вызывания смеха. Разгадка этого кроется не в специфическом юморе наших предков: смех выражал не столько радость и веселье, сколько освобождение от эмоционального напряжения. Языческие празднества характеризовались отменой на некоторый срок практически всех запретов. У многих народов существовал ежегодный период распущенности, во время которого отбрасывались обычные ограничения нравственности. В такой период люди предавались непомерному веселью, и на поверхность вырывались темные страсти, которые в обычной жизни держали в узде.
Авторы призывают не абсолютизировать сексуальные и эротические побуждения и действия человека, характеризуя их, как это делал З.Фрейд, в качестве движущих импульсов исторического развития человечества. Вместе с тем эротический компонент неизменно присутствует в культуре микро- и макросообществ (рода, общины, этноса, нации) в образно завуалированной форме. Эротическое начало имеет не только психофизиологические основания, но и нравственно-эстетическое и обрядово-магическое значение в культуре этносов.
Д.Е.Фролов пишет (023), что в современном российском обществе происходит процесс смены парадигмы ценностного мышления. Он предполагает новое понимание предназначения человека в мире, признание его самоценности и творческой свободы, признание приоритета общечеловеческих ценностей, принятие императива глобальных проблем.
В рамках новой системы социальных ценностей формируются четыре иерархически организованные подсистемы: высшие интегра-тивные ценности человечества, государственно-идеологические, высшие альтернативно-личностные и общезначимые. Фундаментом всей ценностной системы, связанным с многообразными сферами повседневной жизни общества, выступают общезначимые ценности. Эти ценности ограничивают человека, т.е. требуют своего обязательного соблюдения каждым членом современного цивилизованного общества. Автор выделяет первичные и вторичные социальные ценности. К первичным относятся нравственные и гражданские ценно-
сти, к вторичным — политикоправовые, социально-экономические и экологические.
В отличие от общезначимых, высшие альтернативно -личностные ценности показывают конечную целевую устремленность всей жизни и деятельности конкретного человека: их можно назвать ценностями «смысла жизни». Автор выделяет типологические группы этого вида ценностей в современном российском обществе: 1) гуманистические светские ценности (истина, добро, справедливость и др.); 2) религиозные (Бог, соборность); 3) социально-групповые (благо семьи); 4) абстрактные общечеловеческие (свобода, равенство, братство); 5) консервативные (традиции повседневной жизни); 6) национальные; 7) творческого труда; 8) индивидуальные (личное благо, независимость).
И.В.Загороднова, Н.А.Белова и Е.Н.Маркина отмечают (024), что нравственное воспитание играет большую роль в системе формирования личности, поскольку оно является критерием, определяющим ее духовность, а духовность есть основание бытия человека. В России традиции подлинного воспитания и образования изначально связывались с духовностью: цели отечественной педагогике указывала этика, образование имело духовно-нравственную основу и гуманитарную направленность.
Хотя в последнее время в области психологии и педагогики стали появляться публикации, в которых назначение воспитания видится в развитии у детей «приспособительных» механизмов, авторы подчеркивают важность именно нравственных ценностей, способствующих духовному совершенствованию человека. «Таким образом, нравственное воспитание и развитие в нестабильном, противоречивом пространстве культуры становится неизбежным для нашего общества» (024, с.91). Преодолению этого состояния может способствовать гуманизация науки, гуманитарная подготовленность общества.
Авторы указывают на парадокс, который заключается в том, что чем цивилизованней становится общество, тем большее место в нем занимают пороки. Например, обман считается практически неотъемлемым феноменом человеческого общества. Ложь проникла практически во все сферы человеческой деятельности.
Любое общество предполагает наличие порядка, в основе которого лежит уважение норм закона, нравственности. Достижение этого
порядка возможно при условии наличия системы ценностей, разделяемых людьми.
Ж.В.Чашина пишет (025), что справедливость как этическая категория относится к одной из жизненно важных ценностей и включает в себя как нравственный, так и правовой аспекты. Человек, будучи нравственным в душе, должен совершать поступки, суть которых в равном отношении ко всем, иначе общественная нравственность останется лицемерием.
Учитывая в понятии «справедливость» критерий равенства, в котором кроется вся сложность осознания справедливости, автор обращается к аристотелевскому правилу пропорциональности: равные должны рассматриваться равно, а неравные должны рассматриваться неравно. Русский философ И.А.Ильин существенными признаками справедливости считал беспристрастность и неравенство. Неравенство справедливо в следующих случаях. Во-первых, если оно является жизненным последствием беспристрастного применения равных мерил к оценке конкурирующих между собой в обществе индивидов с неравными способностями, т.е. возникающее в результате честной конкуренции неравенство справедливо. Во-вторых, если неравенство признается самим устойчивым мерилом как существенное человеческое различие. В любом обществе выделяются особые группы людей, которые не способны конкурировать на равных с другими вследствие не зависящих от них обстоятельств, — дети, старики, инвалиды.
Наличие спорящих друг с другом теоретических построений по проблеме справедливости (утилитаризм И.Бентама, «справедливость как честность» Дж.Роулса, справедливость как лояльность Р.Рорти и др.) не предполагает господство в обществе цинизма, морального безразличия или отказа от попыток этически осмыслить происходящее. «Различные теоретические интерпретации проблемы справедливости, рассматривая ситуации с разных точек зрения и исходя из разных предпосылок, должны дополнять друг друга» (025, с.100).
Е.В.Тихонова отмечает (026), что страдание может быть негативно, когда порождает злобу и вражду. Без страдания невозможно высшее сознание, для которого оно выполняет функцию катарсиса: тогда глубина страдания определяется глубиной внутреннего мира.
Вопрос о возможности избежать страдания является основным как в гедонистической, так и в эвдемонистической этике. Эпикур
противопоставлял страданию невозмутимость духа, достигающуюся умеренностью в потребностях. Представление о жизни как страдании свойственно буддизму: в полном зла мире можно существовать, лишь отрешившись от действительности, погрузившись в нирвану. Христианство, напротив, полагает страдание единственным путем продвижения к Богу; именно страдающий обретает блаженство в загробном мире. В позднем христианстве доминирует идея личного страдания, посредством которого возможно снискать любовь и прощение Бога и его земных представителей. Таким образом, религии, как и философии, вменялась функция избавления от страданий, или компенсация за то, что человек претерпевает в жизни.
Страдания современного человека связаны с увеличением знаний, которые часто оборачиваются против него. Это обособляет человека, делает его объектом собственной рефлексии. Установка «никто не может вынести столько горя» приводит его к одиночеству.
Чувство вины в религиозной экзистенциальной мысли тождественно сознанию греховности человеческой природы. Вина, прежде всего, — нравственное чувство, являющееся отправной точкой движения к Богу. Чтобы чувствовать вину, необязательно совершать проступок или преступление, достаточно уклониться от своего нравственного долга, состоящего в совершенствовании своей души.
Осмысление человеческой экзистенции как свободы, характерное для философии ХХ века, было предложено С.Киркегором. В его работах прослеживается взаимосвязь вины, свободы и раскаяния. Вина состоит в самом акте свободы, посредством которого человек объявляет себя равным Богу, в чем и должен раскаяться. Экзистенциальная свобода антиномична, она одновременно «царственный дар» и «великое бремя». Выбирая свободу, выбираешь одиночество. Свободе экзистенциалисты противопоставляют произвол — порождение злоупотреблений собственной властью в ущерб свободе другого.
Согласно Э.Фромму, свобода рождается вместе с осознанием своей отдельности. Обретение свободы сопровождается усилением чувства одиночества, поэтому далеко не каждый способен следовать по пути личностного становления: тогда появляются «механизмы бегства» от себя, от своей свободы. К ним люди будут прибегать до тех пор, пока не научатся отвечать на вопросы, кто я, для чего существую.
В.Н.Прокаев полагает (027), что слабое развитие общих понятий, но метафоричность и эмоциональность, присущие мифологическому
сознанию, делают его достаточно гибким, но все же не способным вместить в себя достаточно большие абстракции, коими являются понятия «добро» и «зло». Первобытный человек имеет эмоционально окрашенное представление о добре и зле, но эти категории только тогда приобретают самостоятельное существование, когда выражены в общих понятиях, с которыми, как с некими идеальными образцами, соотносятся все частные их проявления. Без этих идеальных образцов добра и зла никакое добро и зло не может считаться таковым. Еще большей абстракцией для первобытного мышления являются понятия «мораль» и «моральное поведение», которые суть неизбежные производные от общих понятий «добро» и «зло».
Архаичный человек связывает с понятием добра весь комплекс положительных эмоций, а с понятием зла — всю совокупность отрицательных, вредных явлений (болезнь, смерть, страх и т.п.). Свои представления о добре и зле мифологическое сознание выражает не в виде абстрактных понятий, а в форме конкретно -чувственных образов — символов. По форме здесь уже наличествует определенное обобщение, и эти образы-символы вмещают в собственное смысловое поле совокупность добра и зла.
Мораль всегда требует от человека самоконтроля и самоограничения. Индивид сознательно ограничивается определенным вариантом поведения: изначально исходит из имеющейся у него свободы выбора как в целом (модель поведения), так и в частностях (конкретных практических ситуациях). Что касается первобытного человека, то он, как носитель «коллективного сознания», не свободен в собственном сознательном выборе личной модели поведения, он всецело подчинен коллективной модели поведения. Самосознание, тем более нравственное самосознание, находится у него на примитивном уровне, Он не способен к нравственной рефлексии, к сознательному выбору добра и зла. Первобытный человек есть существо социальное, и как таковое он обязан обладать самоограничением и самоконтролем, т.е. подчиняться определенному социальному механизму, благодаря которому возможно существование общества.
Одним из элементов, регламентирующих практическую деятельность первобытного человека, была система табуации. Табу — это система запретов на совершение определенных действий, нарушение которых, по суеверным представлениям, карается сверхъестественными силами. Табу по своей сути амбивалентно. С одной стороны,
оно означает — святой, освященный, с другой — жуткий, опасный, запретный.
В практическом значении табу представляет собой определенные религиозные запрещения, лишенные всякого сознательного обоснования и обусловленные скорее коллективноподсознательно. Первобытный человек мог нарушать и нарушал табу: они не имеют абсолютного значения, тем более — морального. Нарушитель испытывал при этом не столько чувство морального дискомфорта, сколько обостренное чувство страха перед неизбежным наказанием. Для того чтобы наказания не последовало, первобытное общество имело на каждое нарушение табу средство для избежания наказания в виде различных очистительных обрядов.
Механизм долженствования в первобытном обществе всецело базируется на чувстве страха. Для нравственного человека такое чувство излишне, поскольку имеется внутреннее ограничение. Когда человек ограничивает себя под воздействием страха, ни о каком моральном самосознании говорить нельзя. Нарушением табу не являются по своему значению некие невозможность или нежелательность. Охота, рыбная ловля, военные действия, половые отношения — все эти практические стороны первобытного общества имели составляющей частью намеренные нарушения религиозно-магических запретов, ибо эти нарушения являются насущной необходимостью общества для его существования. Нельзя утверждать, что сила табу и нарушение его имеют какой-либо моральный оттенок, связанный с понятием о добре и зле и свободном сознательном выборе первобытного человека.
Специфика мифологического сознания состоит в том, что оно не способно оперировать общими понятиями. Понятия «добро», «зло», «мораль» есть слишком большие абстракции для первобытного человека. Все образы окружающего мира в первобытном обществе нравственно амбивалентны, но они включают в собственное смысловое и эмоциональное поле как «доброе», так и «злое». И человек руководствуется в своем поведении эмоционально окрашенными представлениями о пользе и вреде.
Страх извне — главный стержень модели поведения, не освещенного в первобытном обществе ни моралью, ни правом, ни религиозным чувством. Первобытный человек, как и все первобытное общество, находится «по ту сторону морали». «Мораль в обществе
возможна только тогда, когда объединение людей базируется на политическом единстве, основанном на единой территории и частной собственности, когда происходит индивидуализация человека как в духовном, так и в материальном плане» (027, с.112).
О.В.Летов
