CC BY
22
ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ЛИТЕРАТУРА СРЕДНИХ ВЕКОВ И ВОЗРОЖДЕНИЯ
2003.02.015. ЛОЙЕР Дж. ТРИ КЕЛЬТСКИХ СТРАНСТВИЯ: БРЕН-ДАН, ЛЬЮИС И БЮХНЕР.
LAWYER J. Three Celtic voyages: Brendan, Lewis and Buechner // Anglican Theological Review. — Toronto, 2002. — Vol. 84, № 2. — P. 319-343.
Джон Лойер (профессор колледжа Бетеля в Сент-Поле, шт. Миннесота, США) анализирует кельтско-ирландский вариант одного из древнейших жанров мировой литературы — жанра странствия. Повествование о странничестве, одновременно физическом и духовном, образец которого представлен уже в древнейшем эпосе человечества — “Сказании о Гильгамеше”, был известен в кельтской литературе под названием immram (рассказ о путешествии). Классический пример такого рассказа — латинское “Плавание святого Брендана” (Navigatio Sancti Brendani), созданное неизвестным ирландским монахом в конце VII в. и завоевавшее в Средние века широчайшую популярность (известны около 120 списков этого сочинения, область распространения которых простирается от Скандинавии до Испании).
Сам св. Брендан — историческое лицо: он родился около 490 г. близ Трали (день его памяти — 16 мая), на западном побережье Ирландии; в 561 г. он основал монастырь в Клонферте. Умер св. Брендан в глубокой старости, около 580 г. Свое знаменитое путешествие он предпринял между 515 и 525 гг. Два литературных памятника доносят до нас историю этого странствия: “Житие св. Брендана” на ирландском языке, довольно краткое и фрагментарное (создано в VII или VIII вв.), и упомянутое выше развернутое латинское повествование, которое описывает не весь жизненный путь Брендана, но лишь его семилетнее странствование. Согласно ирландскому житию, Брендан совершил два путешествия, потратив по пять лет на каждое.
Морское плавание представлено в “Плавании св. Брендана” как аллегория спасения: направляясь к дальним странам, Брендан, по сути дела, устремляется к Христу, и все его путешествие, сколь реалистичными бы ни были порой его детали, — это символическое реге-grinatio pro Christo. Вот почему путешествие, с точки зрения кельтского христианского монаха, сродни монашескому подвигу и даже мученичеству. Кельтская традиция различала три вида мучеников: “красных” (тех, кто проливал кровь во времена языческих гонений на христиан), “белых” (отшельников, искавших Бога в пустынях Сирии и Египта) и, наконец, “зеленых”. “Зеленые мученики” оправлялись на маленьких лодках в море (цвет которого воспринимался как зеленый), чтобы найти там “место своего воскресения”.
Рассказ о плавании Брендана начинается с предчувствия близости земли обетованной: аббат Барринд, только что посетивший Землю Святых, рассказывает Брендану и братии о том, что они живут почти что у ворот рая, ибо до этой земли — не более часа пути. В ходе плавания, однако, выясняется, что в ином мире, откуда вернулся Барринд, время течет иначе, и обещанный час превращается — почти как в “Волшебной Горе” Томаса Манна — в семь лет.
Несмотря на кажущуюся хаотичность и случайность приключений, выпадающих на долю Брендана и его спутников, странствие в целом обнаруживает достаточно жесткую “литургическую” структуру. Так, каждый его день как бы обрамлен часами монастырской службы (которую монахи совершают регулярно, невзирая на внешние обстоятельства), а каждый год — днями церковных праздников. При этом монахи оказываются в своеобразной западне, семикратно — и каждый раз в четверг Страстной недели! — попадая на один и тот же остров — Остров Овцы; морское путешествие оказывается в чем-то подобным лабиринту. Существа, с которыми встречаются монахи, — герои не реального, но скорее литургически-библейского пространства: Иуда, которого моряки навещают в редкий день отдыха от адских мучений, огромная рыба Ясконтий, которую монахи принимают за остров, пытаясь разжечь на ее спине огонь, — несомненная парафраза библейского Левиафана и т. п. Специфически кельтский образ мышления Дж.Лойер усматривает в описании Острова Овцы: монахи находят на нем огромное дерево, усеянное белыми птицами. “Одна из птиц объясняет монахам, что перед ними — ангелы, которые при восстании Люцифера не приняли ничьей стороны. Они не испытывают мучений, но при этом навеки
отлучены от праведных ангелов, вставших на сторону Бога” (с. 324). По мнению автора (вероятно, забывшего, что подобные ангелы упоминаются и в “Божественной комедии” Данте: Ад, 3, 40-42), в образе
“нейтральных” ангелов проявилась характерная особенность кельтского мировосприятия: “В отличие от более прямолинейных романских народов, кельты воспринимали реальность как нечто двусмысленное и полное нюансов; вещи рисовались им не в черно-белом цвете, как либо плохие, либо хорошие, но распадались на три категории — хорошего, плохого и нейтрального: да, нет и возможно. Сам физический мир делился на три области: земли, моря и неба, которые имели свою структуру и своих обитателей, но в целом составляли единый мир, — вот, возможно, одна из причин, почему кельты не испытали особых трудностей при восприятии идеи Троицы” (с. 324-325).
Морское странствование монашеской братии — в то же время и подвиг аскетического подвижничества; однако и в описании тягот страннической аскезы проявляется, по мнению автора статьи, кельтское своеобразие: “С точки зрения ирландца аскеза была не столько путем очищения от грехов, как в позднейших континентальных аскетических практиках, сколько способом отбросить все, что не есть Бог, дабы увидеть с наибольшей ясностью работу Божьих рук в окружающем мире” (с. 327).
Лишь после седьмой Пятидесятницы, когда Брендан уже собирался возвращаться в Ирландию, странникам было и в самом деле дано увидеть с полной ясностью “Божью руку”: проплыв через некий таинственный туман, они попадают в Обетованную Землю Святых. Ангельский юноша объясняет им, что Богу было угодно показать им “свои тайны в великом океане”, и потому их путешествие так затянулось. В стране, куда они теперь попали, нет ночи, “потому что ее свет — Христос”.
Исследователи ирландской литературы не раз пытались восстановить реальную географию плавания Брендана; высказывалось даже предположение, что ирландские моряки достигли Северной Америки. Подобный экстенсивно-географический подход противоречит, однако, внутреннему христианскому смыслу рассказа. Как отмечает Дж. Лойер, сами реалии текста говорят не в пользу наивно-географической трактовки: “География требовала от Брендана плыть на запад, чтобы найти Обетованную Землю Святых, в то время как текст недвусмысленно утверждает, что он плыл главным образом на восток, назад в Ирландию” (с. 329). Задача автора была не в том, чтобы показать исключительную удаленность Обетованной Земли, а совсем в обратном: всем ходом своего
повествования он показывает, что цель, несмотря на многочисленные трудности, приключения и длительность пути, на самом деле была все время рядом.
Древняя кельтская традиция шшгаш оживает в XX столетии в двух произведениях ирландских писателей: книге-сказке Клайва Льюиса
“Рассветный путник” (1949-1950, опубликована в 1952) и романе Фредерика Бюхнера “Брендан” (1987). “Рассветный путник”, как и древнее “Navigatio 8апей Brendam”, представляет собой откровенно аллегорическое повествование, в котором морское странствие служит метафорой паломничества к Богу. Льюис вводит в текст сказочно-фантастические моменты, заимствованные из кельтской средневековой литературы: птицы, говорящие человеческим голосом, островные святые отшельники (“зеленые мученики”), выполняющие функцию “волшебных помощников”, источники, наделенные магической силой и т.п. Есть, однако, и существенные различия между современным и древним тшгат: “Аскетический и литургический элементы практически полностью отсутствуют в “Рассветном путнике”” (с. 330). Плавание Льюиса не измеряется церковно-литургическим временем и не подчиняется ему; комфортные условия, в которых живут путешественники, ничего общего не имеют с раннехристианской аскезой. Географические и спиритуальное измерения путешествия, которые в “Плавании Брендана” разделены (духовно “далекое” географически оказывается очень близким), у Льюиса сливаются воедино: путешественники переживают пограничные, “крайние” духовные состояния, но при этом они и в самом деле плывут к самому “краю мира”. Сакральные образы подвергнуты некоторой инфантилизации (что отчасти объясняется жанром полудетской сказки): так, Агнец Божий приглашает путешественников позавтракать. При этом некоторые моменты монашеского мироощущения, присущие жанру шшгаш в его исходном виде, все-таки сохранены, хотя и в видоизмененной форме. Традиционные элементы монастырской аскезы, такие как молчание, молитва и пост, фигурируют в повествовании — “но не как средства достижения цели, а скорее как его следствия” (с. 334): попав в волшебную страну, дети сами погружаются в молчание и перестают испытывать потребность в еде, питье и сне. Наследие раннесредневековых кельтских аскетов и визионеров, хотя порой и измененное до неузнаваемости, продолжает жить в сказке К. Льюиса, сохраняющей верность важнейшему, по мнению ДжЛойера, принципу кельтской культуры: “Воображение — путь к знанию” (с. 336).
Другой современный образец жанра іттгат, роман Фредерика Бюхнера “Брендан”, в отличие от сказки К.Льюиса, довольно строго следует повествовательной канве двух упомянутых выше древних памятников, посвященных жизни и путешествию св. Брендана. Бюх-нер, однако, стремится ввести в эту канву психологическое измерение, реконструировать внутреннюю мотивацию поступков Брендана и его спутников. Моряки-монахи пускаются в плавание, вдохновленные великой надеждой увидеть Христа, держащего у себя на руках их потерянных родных и близких; они ищут землю, “где все потерянное найдется” (с. 338). Но в ходе странствия эта фантастическая цель становится все более далекой и призрачной — на первый же план выходят внутренние отношения Брендана с Христом, которые для самого монаха обретают ясность в парадоксальном сравнении Христа с шахматным королем: обучаясь игре в шахматы, Брендан вдруг осознает, что подобно тому как в шахматах самое главное — всегда держать в безопасности короля, в жизни нужно точно так же всегда сохранять Спасителя — “сохранять прежде всего от нас самих, от самих себя” (с. 339).
Монахи у Бюхнера в конце концов достигают страны обетованной, но эта страна разочаровывает их: она не похожа на рай, а люди здесь умирают точно так же, как и на их родине. Брендан возвращается на родину, поняв две вещи: во-первых, в своем странствовании он не искал Бога, но бежал от него, страшась его гнева; и во-вторых, “единственная настоящая пристань — это Небеса” (с. 340).
Три кельтско-ирландских странствования представляют, по мнению Дж.Лойера, три модуса или, вернее, три “места” христианской встречи с Богом: в аскезе, в воображении и, наконец, в познании собственной человеческой слабости. Героев “Плавания св. Брендана” привели к Богу монашеская дисциплина, неуклонное следование ритуально-литургическим нормам; в мире Льюиса, пронизанном “духовным гедонизмом” (с. 342), путем к Богу становится не знающая пределов игра воображения. Однако и в романе Бюхнера, где герой, казалось бы, терпит полный крах, намечен свой путь к Богу: Спаситель открывает себя тому, кто испил до конца чашу разочарования и поражения.
А.Е.Махов
