CC BY
570
ЭТНОЛОГИЯ И АНТРОПОЛОГИЯ
2002.02.032. ДУГЛАС М. ЧИСТОТА И ОПАСНОСТЬ: АНАЛИЗ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОБ ОСКВЕРНЕНИИ И ТАБУ: Пер.с англ./ Ин-т социологии РАН и др.; Вступ. ст., коммент.: Баньковская С.П.- М.: КАНОН-пресс-Ц: Кучково поле, 2000. - 286 с. - (Conditio humana). -Библиогр.: с.262-268.
Представленная работа известной британской исследовательницы, антрополога М.Дуглас, как и большая часть других ее книг, посвящена теоретическому осмыслению взаимосвязи форм социальной жизни с когнитивными и нормативными ее компонентами. Во введении автор анализирует два основных заблуждения ученых XIX в., категорически противопоставлявших первобытные и современные религии. Первое устоявшееся заблуждение состоит в том, что основой первобытной религии был страх, второе - что первобытные религии были неотделимы от представлений об осквернении и гигиене.
В первой главе «Ритуальное нечистое» автор рассматривает вопрос о представлениях о грязи, чистоте и святости, свойственных своему времени и культуре. Для современника святость предполагает физическую и духовную чистоту, и нуждается в защите от осквернения. Для первобытных людей представления о святости были иногда противоположными. «Характерной чертой любой первобытной религии оказывается отсутствие четкого различения священного и нечистого», в примитивных религиях и в некоторых первобытных культурах «мир делится на вещи, на которых лежит запрет, и на все остальные, на которых запрета нет. Из этих запретов одни предназначены для того, чтобы оградить божественное от профанации, другие - чтобы оградить мирское от опасного вторжения божественного» (с.30). Контакт со святым является двунаправленно опасным: он чреват осквернением святого, но и опасностью заражения себя.
Существенный вклад в развитие идеи священных запретов внесли шотландский теолог и семитолог У. Робертсон-Смит и английский эволюционист Э.Б.Тайлор. Идеи Робертсона-Смита оказали влияние на последующие поколения ученых, в частности Э. Дюркгейма, и Дюркгейм взял целиком у Робертсона-Смита определение примитивной религии как установленного культа, выражающего ценности общества, отказавшись от изучения магических ритуалов, которым отвел малозначительную роль.
Магические ритуалы, с точки зрения этих ученых, отражали только предписания первобытной гигиены, в то время как отличительной чертой истинно религиозного ритуала является отделение священного от мирского. М.Дуглас не согласна с Дюркгеймом в вопросе о принципиальном различии магии и религии. Если рассматривать социальную жизнь как более сложный опыт, чем представлялось во времена Дюркгейма, то магические и религиозные ритуалы можно объединить, считает она.
Во второй главе «Мирское загрязнение» М.Дуглас рассмат-ривает природу магических ритуалов. Автор доказывает, что наши представления о грязном, как и первобытные, отражают символи-ческие структуры. Если вернуться назад, в то время, когда бактерии и микроорганизмы еще не были открыты, а представления о грязи уже существовали, то «мы получим старое определение грязи как того, что не на своем месте. Грязь - это побочный продукт систематического упорядочивания и классификации материи, - в той мере, в какой это упорядочивание включает отвержение неподходящих элементов. Такое понимание грязи приводит нас непосредственно в область символизма и предполагает возможность увязки с более очевидной символической структурой чистоты» (с.65).
Третью главу «Скверное в книге Левит» автор посвящает представлениям об осквернении как действии «по отношению к системному упорядочиванию идей». Невозможно понять категорию осквернения в чужой культуре, рассматривая ее фрагментарно, необходим только целостный подход. Одна из самых запутанных проблем, связанных с книгой Левит, - это диетарные предписания. Понять их можно, только выйдя за рамки попыток как-то классифицировать запреты на ту или иную пищу.
Автор рассматривает круг понятий, связанных со святостью в иудаизме, отталкиваясь от значения корней слов, связанных со святостью. Это - «разделение», «целостность» и «завершенность». Идеи физического совершенства как формы святости имели большое значение в социальной и особенно военной жизни израильтян. «Для благословения и военного успеха от человека требовалось иметь неповрежденное тело, цельное искреннее сердце и не быть вовлеченным ни в какие незавершенные начинания» (с.87).
К области запретного смешения и отклонения от священного порядка относились кровосмешение и прелюбодеяние, неискренность и
воровство, ложь, обвес, обмер и любые формы лицемерия. Таким образом, диетарные предписания только продолжают и развивают эти понятия святости. «Быть святым - значит быть цельным, быть единым; святость - это единство, совершенство индивида и вида» (с.88). Возможно, не каждый верующий до конца понимал всю глубину этих идей, но, в целом, диетарные предписания наводили на размышления о единстве, совершенстве и чистоте.
В главе «Чудеса и магия» М.Дуглас считает глубоко ошибочным мнение европейских антропологов о том, что ритуальные обряды и действия в сознании первобытного человека связаны с верой в способность повлиять на природу и объективную реальность. Заблуждение это было подхвачено Фрезером и Малиновским и вошло в сравнительное религиоведение. Робертсон-Смит первым провел параллель между католическими ритуалами и первобытной магией, подчеркнув отсутствие принципиального различия между примитивными и современными религиями. Кроме того, ритуал связан с еще более древней верой человека в чудо. Поскольку внутреннее переживание неизбежно должно иметь внешнее выражение, ритуал присущ любой религии. «Так же, как и для общества, для религии внешняя форма является условием ее существования» (с.99).
Если вернуться к религиозным ритуалам, то уже Дюркгейм понимал, что они создают и контролируют социальный и религиозный опыт. Продолжателем идей Дюркгейма стал Радклиф-Браун, который отказался от деления ритуалов на религиозные и секулярные, а вопросы табу стали рассматриваться с научной точки зрения. Однако он не смог ответить на вопрос, какой логике следует выбор табуированных предметов, и поэтому считал, что этот выбор произволен.
Другой британский антрополог Р.Линхарт развивал эти идеи, анализируя социальный опыт африканского народа динка. Он подчеркивал, что племя динка, исполняющее ритуалы, не пытается вмешиваться в окружающий мир, а подчиняет ритм своих церемоний ритму природы. «Цель ритуала... в том, чтобы переформулировать прошлый опыт. С помощью ритуала и речи прошлое получает новую жизнь, так, что то, что должно было быть, преобладает над тем, что в действительности было, неизменно добрые намерения преобладают над временными ошибками» (с.106). Кроме того, ритуал являет собой сложное сочетание художественного воздействия и психоанализа.
Главу «Первобытный мир» автор посвящает поиску ответа на вопрос, «почему первобытная культура предрасположена идее осквернения, а наша - нет» (с.115). Впервые попытку сформулировать проблему специфического типа мышления перво-бытного человека поставил Леви-Брюль. Он собрал доказательства высокого интеллектуального уровня первобытного человека и определил его специфические особенности как «непреодолимо безразличное отношение ко всему, что очевидным образом не связано с тем, что его интересует» (с.118). Если бы Леви-Брюль не занялся психологическими аспектами этой проблемы, а рассмотрел бы связь социальной структуры с категориями мышления, он бы ближе подошел к ответу на свой вопрос, считает автор.
Первобытную культуру можно определить как культуру, где персонифицированный мир вращается вокруг наблюдателя, пытающегося интерпретировать свой опыт. Антропоцентричность подхода неизбежно искажает объективную картину мира, объяснения событий укладываются в категории удачи и неудачи, которые сами по себе совершенно субъективны и имеют эгоцентричный характер. «Обобщая все это, можно сказать, что первобытные представления о мире рисуют картину Вселенной, которая персонифицирована в нескольких смыслах. Действия физических сил оказываются переплетенными с человеческими жизнями. Вещи и личности не вполне различаются, и не вполне различаются личности и их внешняя среда. Вселенная отзывается на слова и жесты. Она понимает социальный порядок и поддерживает его своим вмешательством» (с. 135).
Глава «Силы и опасности» посвящена идеям порядка и беспорядка, которые чрезвычайно важны для понимания ритуального нечистого. Чтобы представить себе карту опасностей первобытного мира, нужно понять, откуда происходят все беды по представлениям этих культур. Духовные силы, которыми люди влияют друг на друга, делятся на внутренние и внешние, которые чаще всего связываются с идеями управляемости и неуправляемости. Кроме того, люди могут влиять друг на друга от лица социальной структуры: одни представляют собой угрозу для общества, другие его защищают. Автор предполагает взаимосвязь между этими классификациями. «В тех социальных системах, где безусловно признается власть авторитета, те, кто наделен этой властью, обладают совершенно определенной духовной силой, управляемой, осознанной, внешней и одобряемой - способностью благословлять или
проклинать. В социальных системах, отводящих людям опасно неопределенные роли, люди наделяются неуправляемой, осознанной, опасной и не одобряемой силой - колдовскими способностями или дурным глазом» (с. 151).
Развивая эти идеи Дюркгейма, М.Дуглас идет дальше. Она предполагает, что силы, подвластные тем, кто находится на властных позициях, будут силами сознательного контроля, а силы тех, кто находится в межструктурных позициях, противостоят им. Колдовство будет, таким образом, в первую очередь связано с неструктурированностью, социально слабым или неоднозначным статусом (положение жен в патрилинейных племенах, евреев в христианском мире и т.д.).
Другая сила - чародейство, которое сознательно и преднамеренно использует вредоносные силы через заклинания, слова, действия или предметы. Оно встречается как во властных позициях, так и в структурных промежутках, оно действует одинаково эффективно вне зависимости от праведности или неправедности целей. Автор делает вывод, что оно характерно для обществ, где властные позиции открыты для конкуренции и их нелегко удержать.
Седьмая и восьмая главы, «Внешние границы» и «Внутренние контуры», рассматривают человеческое тело как модель любой ограниченной системы: оно универсально, глубоко эмоционально и имеет интимно-личный характер, подходящий для ритуальной символики. «Мы, возможно, не сумеем интерпретировать ритуалы, касающиеся телесных выделений... если не будем готовы рассматривать тело как символ общества и различать силы и опасности, которыми наделяется социальная структура, воспроизво-дящаяся в теле человека в меньшем масштабе» (с.173).
М.Дуглас опровергает заблуждение, что первобытные представления о заразе не имеют никакого отношения к этике, и доказывает, что осквернение имеет прямое отношение к морали, хотя здесь нельзя говорить о полном соответствии. Если правила морали носят общий и зачастую туманный характер, то правила, касающиеся осквернения, не допускают разногласий. «Когда моральное порица-ние не подкреплено практическими санкциями, представления об осквернении могут служить сдерживающим фактором для нарушителей» (с.199).
В главе «Система в состоянии войны с самой собой» Мери Дуглас рассматривает конфликты, заложенные в самой системе. Различия полов -это первичные социальные различия, и во всех обществах с ними связаны какие-то важные социальные институты. Но каждое общество по-своему определяет степень жесткости, с которой социальные структуры навязывают правила поведения представителям разных полов, и есть культуры, построенные на неразрешимых противоречиях. По их представлениям, женщины и секс опасны, но существует целая система особых опасностей, исходящих от женщин и угрожающих только мужчинам. В действительности, общество, построенное на антагонизме полов, неизбежно имеет представления о взаимной опасности полов друг для друга.
Социальные системы, находящиеся в постоянном противоречии и борьбе полов, поддерживают интенсивные представления о сексуальном осквернении. Почему именно сексуальные отношения, а не какие-либо другие были выбраны для поддержания напряженности в обществе? «Ответ может заключаться в том, что никакой другой вид социального давления не носит такого взрывного характера, как ограничения, налагаемые на сексуальные отношения» (с.232). Но причину таких представлений нужно искать прежде всего в социальной системе, считает автор.
Последняя глава книги подводит нас к тому, что при всех различиях первобытной и современной культур сходства в них все-таки сильнее. Книга заканчивается выводом о том, что все люди нуждаются в системе верований и поэтому необходим новый холистский подход к единой теории опасности.
В главе «Система распавшаяся и обновленная» автор возвращается к вопросу, с которого книга начиналась: определению природы грязи. «Грязь возникла как следствие дифференцирующей деятельности сознания, она является побочным продуктом выстраивания порядка. Бесформенность, следовательно, - это подходящий символ для начала и для роста, так же, как и для упадка» (с.236). Грязь, по определению автора, креативна. Отношение к ней трансформируется от наделения опасностью к символическому выражению единства вещей.
С другой стороны, рассматривается символическая чистота. Чистота достигается через отречение и ассоциируется с мертвенно-холодной, бесплодной формой. «Чистота - противник перемен, двусмысленности и компромиссов» (с.238). Сексуальная чистота - это отказ от секса и бесплодие, чреватое вымиранием. Поэтому жесткая
модель чистоты будет связана с противоречиями, лицемерием и большими неудобствами. Единственно правильной может быть лишь целостная философия, которая сможет утвердить все формы жизни, поэтому можно говорить о существовании «грязеотвергающих» и «грязеутверждающих» систем, при этом только последние, с их развитой сетью пессимистических элементов, будут по-настоящему целостными (с.240).
М.Дуглас находит много общего между первобытными религиями и обыденным восприятием религиозных философий: из ритуалов, так же, как и из практического соблюдения моральных предписаний, можно желать извлекать материальную выгоду: излечить болезнь, повысить плодородие, привлечь успех и т.д. Но это чревато разочарованием и потерей веры.
Автор предполагает, что «сосредоточенность религии на материальном счастье и благополучии делает религию уязвимой для неверия» (с.257). Поэтому в самых материалистических культах в центре стоит загадка жизни и смерти. А любой ритуал - это явление, сочетающее в себе темы очищения и осквернения.
Книга «Чистота и опасность» реабилитирует первобытного человека: он наделен рациональным мышлением, все модели классификационных схем в первобытных религиях строятся по модели общества, а табу, по сути, защищают общество от разрушительного поведения индивидов. На практике человек современный и человек первобытный не обладают фундаментально различным типом мышления, а имеют много общего в классифи-кации и упорядочивании опыта.
М.Маркова
