CC BY
6
2002.01.007. ФА-ТИ ФАН. ТЕКСТУАЛЬНАЯ МЕТОДОЛОГИЯ ИЗУЧЕНИЯ ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ КИТАЯ: СИНОЛОГИЯ ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА.
FA-TI FAN. Hybrid discourse and textual practice: Sinology and natural history in the nineteenth century // History of science. - Chalfont St. Giles, 2000. - Vol.38, pt 1. - P.26-56.
Автор из Института Макса Планка (Берлин, Германия) рассматривает оформление в Европе XIX в. синологической науки (в качестве части востоковедения) как наглядную иллюстрацию специфической методологии иностранного исследования естественной истории страны -через анализ соответствующих туземных текстов.
Институционализация синологии, пишет автор, свершилась в континентальной Европе в первой половине XIX в., а позже в Британии. Европейская синология стала частью европейского востоковедения. Однако интересно, что это синологическое развитие осуществлялось как изучение европейцами естественной истории страны, которое началось с миссионерского появления, с конца XVI в., в Китае иезуитов. И интересно именно то, что эти естественно-исторические исследования -физико-географические, флоры, фауны и т.д. - проводились европейцами не столько по классической естествоиспытательской методологии прямого наблюдения, сколько путем изучения китайской естественно-исторической литературы. Собственно, данное обстоятельство и сыграло в развитии европейской синологии весьма позитивную роль, поместив иностранный интерес к естественной истории Китая в основной контекст этнографического интереса, что и оправдывало само определение иностранного исследовательского интереса к Китаю как "синологию".
Действительно, синология, опирающаяся только на прямое наблюдение естественного мира страны или даже на соответствующие исторические хроники, - не более чем естественная история конкретной территории, а вовсе не "знание" в смысле "понимания" этой страны. Точно так же, если бы европейцы для своего "проникновения" в Китай использовали иные местные тексты, нежели естественно-исторические, они бы столкнулись с практически непреодолимым препятствием перевода чужих смыслов на свои собственные, и "синология" бы попросту не состоялась, не было бы достигнуто именно "понимания" страны. Скажем, изучение чужестранных гуманитарных текстов ставит перед их читателем совершенно тупиковую задачу: такие тексты несут в
себе прямые культурные коды, и, чтобы понять их, иностранцу отнюдь не достаточно даже более или менее сносного знания языка -"построчный перевод" здесь ничего не даст. Правда, есть надежный способ понять чужестранную культуру - непосредственно (физически) жить в ней. Однако такой способ рассчитан на буквально "штучных" исполнителей и на долгие годы исполнения, прежде чем подобные "штучные" эксперты могли бы выступать квалифицированными переводчиками в диалоге разных культур. Ясно, что на таком пути не может возникнуть ни одна "странология" - по определению научная область, развиваемая многими и многими экспертами.
Оформление европейской синологии в XIX в. как раз и представляет крайне поучительный прецедент "странологии" - именно по использованию страноведческой методологии, предопределившей эффективный результат. Так, первые европейские синологи, в частности известный иезуит-исследователь XVII в. Афанасий Кирхер, сделали скорее всего интуитивный, но очень точный методологический выбор, заложив соответствующую синологическую традицию. Выбор этот, собственно, и состоял в том, что они в качестве инструмента "проникновения" в чужестранную культуру остановились именно на туземных текстах по естественной истории страны. Может возникнуть недоумение - при чем тут естественная история? Но выбор именно такой предметности как раз и позволил уйти читателям чужестранных текстов от прямых культурных кодов, поскольку в текстах указанного рода культурные коды оказались опосредованными естественно-исторической предметностью, понятной в любой культуре и потому способной играть роль подсказки в расшифровке чужестранных культурных кодов.
Не случайно первые европейские синологи специально подчеркивали языковое препятствие в своих усилиях, как, в частности, это сделал итальянец Маттео Риччи, пожаловавшись, что "нет для иностранца более трудного языка, чем китайский6". Поскольку они нашли эффективный путь минимизировать это препятствие, заставив чужестранный язык раскрывать тайны соответствующей культуры в текстах по кросскультурной предметности. Характерная деталь, наглядно свидетельствующая о логике такой методологии европейской синологии: европейские синологи не удовлетворялись только естественно-истори-
6 Ricci M. China in the 16th Century: The journals of Matthew Ricci, 1583-1610. - N.Y., 1953. - Р. 28. - ^t. no: c.27 h 49.
ческими текстами интересующей их страны, но обязательно сочетали их с китайскими текстами по гражданской истории, филологии, этнографии. И это лучше всего доказывает, что они использовали естественно-исторические тексты скорее в качестве средства лучшего понимания гуманитарных текстов, в то время как последние и выступали для синологов истинным предметом исследовательского интереса.
В этой связи показательно особое внимание европейской синологии к китайской медицине, едва ли продиктованное чисто медицинским интересом. Дело в том, что медицина - это в равной мере и гуманитарно-научная, и естественно-научная область, предметность которой, следовательно, перенесенная в текстовую форму, становится очень действенным инструментом расшифровки чужестранных культурных кодов. И уже в этом контексте, по закону бумеранга, происходило более детальное, более специальное "открытие Китая", например, той же китайской естественно-исторической науки, которую, в частности в разделе географической ботаники, изучали соответствующие европейские специалисты, саму по себе, в убеждении, что идеи китайских натуралистов, возможно, помогут взглянуть на ту же дарвиновскую теорию эволюции с какой-то неожиданной стороны. Поэтому было бы правильно выделить в европейской общей синологии синологию как "экзотическую" методологию, в частности, естественно-научного исследования и, допустим, называть ученого-естественника, исповедующего такую методологию, синологом-натуралистом.
Хорошей иллюстрацией того, как синологи-натуралисты XIX в. фактически использовали в своих исследованиях местные китайские тексты, служит небольшая научная статья (1878) английского зоолога А.Фаувела об аллигаторах в Китае. "Статья была столь же синологическим, сколь и собственно зоологическим исследованием" (с.43-44). А.Фаувел начинал в статье с филологической части, пытаясь донести до европейского читателя характерно китайское представление об аллигаторах, коррелируя это представление со сходным представлением европейца в отношении не обязательно аллигатора, но некоего другого животного. Так эта специальная работа решала более широкую задачу кросскультурной коммуникации. Возникает закономерный вопрос: для чего ученому-естественнику понадобилось такое "отвлечение" от предмета исследования? Но в том-то и дело, что это "отвлечение" носило не просветительский (для читательской аудитории), а научно-методологический (важный для самого исследователя) характер.
Обращаясь в том числе даже и к китайской мифологии, А.Фаувел заручался максимально широким - кросскультурным - основанием собственных таксономических идей по вполне конкретному поводу: описания определенного вида аллигаторов, обитающего в Китае. Исследователь, для себя "открывая Китай", тем самым открывал не просто чужестранные культурные коды, но через них возможный эвристический канал в решении узко специальной задачи. Ведь все мы едва ли даже и осознаем, что замкнуты в собственных культурно-кодовых контекстах, которые незаметно для нас не дают нам посмотреть на мир иначе. И мы, убежденные в объективной истинности наших суждений, в том числе и в науке, уже сознательно не хотим их менять, не пытаемся войти из культурно-кодового в кросскультурно-кодовое пространство, понять, что любые культурные коды - будь они "европейскими", "китайскими" или какими угодно - обязательно ограничивают наше мышление, в том числе научное. А ограниченное мышление, по прозрению Сократа, - верный путь к ущербности или вовсе отсутствию морального сознания.
Поэтому, пишет автор в заключение, прецедент европейской синологии XIX в. - это прецедент методологии научного исследования, выходящий далеко за рамки любой специальной области, будь то страноведение и даже в целом гуманитарные, общественные или естественные науки. Этот научно-методологический прецедент демонстрирует, как реально можно понять чужестранную культуру и именно на таком понимании открыть путь любой специальной познавательной эвристики - страноведческой, гуманитарно-, общественно- и естественно-научной, - выстраивающейся на предельно широкой методологической базе кросскультурных кодов. В конце концов, подобная научная методология призвана вернуть современному научному развитию его истинного субъекта - реально транснацио-нализованное (т.е. неполитизированное) мировое научное сообщество.
А.А.Али-заде
