CC BY
63
_189_
2000.02.037. СМАКОТИНА Н.Л. ОСНОВЫ
СОЦИОЛОГИИ НЕСТАБИЛЬНОСТИ И РИСКА: Философский, социологический и социально-психологический аспекты. - М.: МИЭМ, 1999. - 257 с.
Монография, посвящена разработке методологии комплексного анализа регионального поведения человека и социальной группы в условиях неопределенности и риска, состоит из пяти глав.
В главе 1 исследуется фактор неопределенности как элемент неклассической и постнеклассической рациональности, а также рассматривается проблема рациональности человеческих действий в условиях социального кризиса - ситуации "утраты социальной реальности". Отмечается, что в истории развития человеческой культуры проблема рациональности занимала одно из центральных мест, но классический тип рациональности был "сориентирован на естественнонаучное познание реальности, незатронутой трудом человека и потому не зависимой от его существования и деятельности" (с.13). Последующее развитие представлений о рациональности, обозначаемое как неклассическая и постнеклассическая формы, связано с включением в структуру рациональности образов различного рода человеческой практики. В этом смысле наиболее значимым для развития науки (прежде всего - социальной) стала разработанная М.Гебером модель рационального социального действия, но включение практики в сферу рационального предполагает "одновременное изменение как самой реальности, так и ее понимания. Речь идет в данном случае о созданной человеком или охваченной мыслью человека реальности" (с .14).
Анализируя различные трактовки понятия реальности и ссылаясь при этом на концепции М.Вебера, П.Сорокина, В.И.Вернадского, П.Тейяра де Шардена, Э.Гуссерля, А.Шюца, автор отмечает, что общим элементом, который
_190_
входит во все определения реальности и действия, является смысл. В контексте признания смысла исходным принципом любого человеческого действия "сама рациональность предстает как мера осознанности, мера понятности любого явления" (с.16). Последствием возникновения постнеклассического рационализма становится, по сути дела, отождествление философами экзистенциалистского и персоналистского толка бытия с человеческим существованием - экзистенцией. В современной социологии, а также естествознании "осознание факта "человекоразмерности" бытия... влечет за собой переход последнего в ранг реальности, чья структура определяется соотношением возможности и
действительности" (с.19). Вместе с образами бытия-становления, бытия-возможности в сферу научного исследования органично включается образ
неопределенности. В темпоральной перспективе видения реальности этот образ "фиксирует прежде всего будущее... в гносеологическом измерении символизирует неизвестное... в рамках же системного и информационного подходов он проявляется в образах хаоса, энтропии, случайности и т.п." (там же). Одним из способов преодоления и снятия неопределенности является интенциональное переживание. Это открытие постнеклассического рационализма "предполагает своеобразную реабилитацию чувственности, роль которой сильно принижалась в рамках классического, подчас и неклассического рационализма, и придание ей статуса органа восприятия реальности, существования, жизни как таковой" (с.20). Здесь важно зафиксировать одно: реальность как объект чувственного переживания всегда включает в себя возможность многих способов восприятия, понимания, изменения предмета, "неся на себе неизбывную печать релятивности, амбивалентности и, стало быть, неопределенности. Тогда мир оказывается "разомкнутым", "открытым" в неопределенность" (с.21). Именно анализ такого рода интенциональных переживаний реальности и
_191_
времени "обусловил возникновение
постнеклассической, или, как ее еще обозначают, постмодернистской парадигмы социологического мышления и познания" (там же).
В условиях кризисного этапа развития общества происходит "утрата социальной реальности", т.е. рациональных оснований понимания и управления социальными процессами. В современных работах по социальной теории определение понятия социальной реальности двойственно, т. е. обусловлено со сторон социальной организации и мира культуры. "Но эта двойственность снимается в контексте проблемы рациональности, поскольку и социальная организация, и мир культуры представляют собой процессуальные и функциональные формы рациональности и рационализации человеческих действий" (с.28). В большинстве современных работ, посвященных анализу проблемы рациональности, последняя традиционно выступает в связке с иррациональностью, но "в пределах исследуемой проблемы "утраты социальной реальности" категория
неопределенности... обладает большей широтой и глубиной охвата социальных явлений, большим эвристическим потенциалом, нежели понятие иррациональности" (с.29). Понятие иррациональности, вольно или невольно, выступает производным от понятия рациональности, его отрицанием и "непромысленным остатком" (там же). По А.С.Панарину, категория неопределенности непосредственно связана с феноменом "открытости" социальной реальности. Открытой является и история как форма социального времени, как развитие во времени социальной реальности. Но "открытость" истории - это открытость неопределенному будущему, содержащая множество еще неизвестных возможностей. "Открытость" социальной реальности, обнаруживающая себя в социальном времени и пространстве, не исчерпывается этими формами и предлагает ввести еще одно измерение этого феномена. Это измерение
_192_
автор обозначает как измерение "открытой
философии" и "открытого рационализма", ссылаясь на работы Г.Башляра "Новый рационализм'' и В.Гейзенберга "Физика и философия". Анализируя трактовку принципа неопределенности Г.Башляром и В.Гейзенбергом, автор приходит к выводу, что "по мере выявления эвристического и методологического потенциала принципа
неопределенности, первоначально сформулированного для объяснения особенностей квантовомеханического описания физической реальности, он превращается в общенаучный принцип, позволяющий осуществить теоретическое моделирование реальности любого типа..." (с.35-36). Неопределенность фигурирует как в неклассической, так и в постнеклассической картинах мира в качестве онтологического принципа, согласно которому реальность всегда рассматривается "подлежащей определению или, точнее, доопределению и интерпретации и, следовательно, неопределенной по своему статусу..." (с.37). Наряду с множественностью типов реальности существует множественность типов неопределенности. "Таким образом, вместе с принципом неопределенности в область современной науки и культуры входят новые образы разума и рациональности, которые призваны отобразить сложность и противоречивость нашего мира" (с.41).
В главе 2 исследуются механизмы формирования социального порядка в контексте синергетического подхода. В социологическом анализе нестабильность - "гибкая категория, которая в равной степени характеризует как состояние системы, так и состояние смятения, постигшее исследователя системы" (с.45-46). Как для экономистов, так и для социологов кризисные, нестабильные состояния общества являются труднопонимаемыми и
труднообъяснимыми в силу необходимости согласовывать множество разноплановых факторов, т.е. в силу действия принципа неопределенности. В этой связи неоценим опыт марксистского анализа кризисных и нестабильных состояний
_193_
развития общества, хотя марксизм и полагал возможным полное преодоление такого рода ситуаций, обуздание стихийного хода истории и создание предельно рационального социального порядка: ".все попытки практиков марксизма реализовать представления о возможности полной рационализации исторического действия, об обществе как абсолютно пластичной и податливой для управляющих воздействий социальной реальности окончились неудачей в силу "нелинейного" развития истории и общества, как, впрочем, и "нелинейности" самого человека" (с.49). Нелинейное мышление, вводимое синергетикой, - это готовность к появлению нового, к выбору из альтернатив, к неожиданному разрастанию незначительных флуктуаций в макроструктуру, отмечает автор, ссылаясь на статью Е.Князевой и С.Курдюмова. Исследование роли синергетической модели реальности в рамках социологии нестабильности осуществляется в монографии с учетом концепций таких ученых, как П.Сорокин, А.Чижевский, Н.Кондратьев и др. При этом подчеркивается, что эвристический потенциал теории волнообразных, циклических колебаний в жизни социума "играет особо важную роль и раскрывается во всей своей полноте при анализе переходных политических и социально-экономических процессов, скажем, при анализе перехода России в новую фазу цивилизационного развития" (с.52).
В монографии рассматривается принцип "порядка через хаос" (или "порядка из хаоса") в качестве одного из принципов социологии нестабильности. Этот принцип конкретизирует постнеклассическое понимание
рациональности, предполагающее выявление механизма самоорганизации внешне случайных, хаотических действий отдельных элементов. Ссылаясь на концепцию, автор подчеркивает, что Принцип "порядка через хаос" - это обозначение способа работы с неопределенностью, которая открывается как раз в образах "динамического хаоса" или
_194_
"совокупности альтернативных
возможностей социального действия" (Н.Луман). Выбор из всех возможных альтернатив осуществляется благодаря социальной норме, которая "фиксирует не только и не столько многообразие вариантов действия и взаимодействия людей, сколько предельные возможности таких взаимодействий" (с.55). Разумеется, в этом случае образ социальной нормы отличается от традиционного ее толкования как запрета, разрешения или побуждения. Необходимость корректировки традиционного понимания нормы диктуется, как отмечается в монографии, изменением самого представления о "нормальности". "...Первый, чисто формальный признак нормы в рамках синергетического видения реальности состоит в легитимации разнообразия культурных образцов, достойных быть признанными в качестве нормальных" (с.56-57). Это формальное определение нормы имплицитно содержит в себе предельно широкое понимание свободы, воплощающееся в праве каждой возможной или реально существующей формы социальной или природной жизни на существование, точнее, достойное существование. Поскольку свобода, по мнению автора, является имманентной формой воплощения неопределенности, то обнаружение возможности обоснования нормы через свободу знаменует собой открытие источника социального нормирования и рационализации в самоорганизации человеческой личности. "Сущность свободы раскрывается здесь в акте выбора, который служит пусковым механизмом самоорганизации. Именно в акте экзистенциального выбора неопределенность
проблематизируется, т.е. становится фактом сознания и обретает статус реальности, которая в этом случае оказывается для человека "реальнее" всех остальных реальностей" (с.58). Принцип самоорганизации "через свободу" открывает перспективу для обозначения еще одного принципа этой социологической концепции -принципа "превращенной формы", фиксирующего
_195_
различные формы рационализации в контексте
"бегства от свободы", в контексте превращения средств в цели, "экзистенциальных и ментальных состояний человека и коллектива... в особого рода институализации и "тела" социальной реальности" (с.60). Понимание "нелинейного социального анализа", основные принципы которого развертываются в рамках социологии нестабильности, позволяет осмыслить различные феномены рационализации "ложного сознания" и социального отчуждения, которые фиксируются в данной работе в образе понятия "утраты социальной реальности". Эти принципы дают также возможность обнаружения механизмов социокультурного нормирования социальной реальности не только в ее "здоровых", но также и в патологических формах. В этой связи в монографии анализируются процессы формирования социального порядка и нормотворческой деятельности в фокусе социологии нестабильности. При этом автор вводит в свое исследование такое понятие как чувствительность социального организма, которое обозначает способность реагировать на социальные и технологические изменения и инновации, на изменения экономической конъюнктуры, на социально-психологические настроения и общественное мнение, на исторические вызовы будущего, на социальные болезни и патологии. Введение такого параметра существования и деятельности как чувствительность позволяет, с точки зрения автора, применить аппарат социологии нестабильности (т.е. социологии неравновесных, нелинейных процессов) для анализа общества как развивающегося организма, как динамической, т.е. текучей, изменчивой системы и реальности. В своем анализе автор опирается на исследования концепций таких мыслителей как Т.Парсонс, М.Вебер, Н.Бурдье, Э.Дюркгейм, К.Г.Юнг, З.Фрейд и др.
Глава 3 посвящена исследованию понятия "этос" как системы синергийных механизмов социальной деятельности. В монографии рассматриваются этос экономики как
_196_
порождающая форма экономического мышления
и поведения, а также этос политики как модель оперативного социального действия. Признание этоса в качестве порождающей формы ("машины преобразования") дает возможность рассмотрения самой экономики как важнейшей подсистемы общества, в рамках которой этос осуществляет преобразование внеэкономических, социальных духовных и экзистенциальных факторов в способы экономического мышления и поведения. Опираясь на концепцию Н.Лумана, автор дает интерпретацию понятия "этос" в контексте социологии нестабильности, представив этос в качестве своеобразного "колебательного контура", "осциллятора" общества, который регулирует темпоральные отношения социальной деятельности.
Процесс рационализации экзистенциальных составляющих этоса предполагает осуществление различных рефлексивных процедур, совершаемых посредством изменения социального пространства и времени. И одну из этих процедур можно назвать "обратной петлей темпоральной связи". Она возникает в контексте нелинейного представления течения времени. Эта процедура предполагает особого рода бифуркацию временного потока, который, не изменяя своей направленности к будущему, совершает, тем не менее, своеобразную петлю, и тогда "будущее становится на место прошлого, обусловливая настоящее или заменяя его" (с.96). Возможна, как показывает опыт построения З.Фрейдом психоаналитической концепции сознания, так и бифуркация прошлого, которое "не только не исчезает и не стирается, но постоянно возвращается, замещая будущее и разрушая настоящее" (с.97).
В результате исследования данного понятия автор приходит к выводу, что выявление и теоретическая проработка различного рода схем нелинейных потоков социального пространства и времени, организационной и преобразующей формой которых выступает этос, играет значительную роль в системе социологии нестабильности,
внося в нее ряд проясняющих моментов. "Таким образом, дискурс этоса экономики оказывается не только весьма ценной эвристической и объяснительной понятийной схемой, связывающей воедино социальные, психологические, гносеологические, экономические элементы и структуры в контексте экономического сознания" (с.103). Важное значение имеет разработка теории этоса, в частности этоса экономики для российской экономики, "вступившей на путь глубочайших социально-экономических и социокультурных преобразований" (с.104). В результате исследования автор приходит к определению этоса экономики как "концепта, онтологизирующего и институализирующего субъективность, точнее, "живую коллективность" - социальность - и задающего различного рода механизмы превращения экзистенциальных компонентов в мотивационные и функциональные структуры экономического действия..." (с.106-107). Однако само действие в его ситуативно-активистском и оперативном измерениях уходит в данном случае на задний план (на первом плане оказываются условия совершения социального действия). Вот здесь и вступает в свои права этос политики, который как раз и "актуализирует эти, ушедшие на задний план измерения социального действия, фокусируя свое внимание на актах выбора, принятия решения и поступка как важнейших элементах действия как такового" (с.107). Рассматривая особенности понятия "этос политики" в его связи с понятиями решимости и риска, автор обращается к трудам М.Хайдеггера, Х.Ортега-и-Гассета,
М.Мамардашвили, А.Панарина и др. Понятие "решимости" характеризует способность человека "быть", и эта способность "включает в себя знание неопределенности экзистирующего сущего, т.е. человека, а также "конкретную фактическую возможность", раскрывающую данную бытийную способность как "возможность быть. Стало быть, осознание человеком неопределенности существования порождает представление о бытии как возможности, мысли и
_;198_
понимания как возможности" (с.108). Но
вместе с неопределенностью в жизнь и деятельность человека вторгается и риск, который фиксирует возможность измерения неопределенности, точнее, "измерения возникающего в контексте осознанной неопределенности ожидания" (с.109). В монографии уделяется внимание исследованию концепции "этоса власти" М.Фуко, а также анализируется книга П.Бурдье "Социология политики". В частности, понятие "габитус", определяемое прежде всего как "социальная перцепция" места, занимаемого социальным агентом в различных полях социального пространства. "Габитус" трактуется здесь также как социальное бессознательное.
Подводя итог исследованию этоса политики, автор подчеркивает, что "все эти теоретические выкладки относительно этоса политики и власти имеют чрезвычайно важное значение для понимания первоочередных задач, возникающих при проведении политики реформ в России" (с.123).
В главе 4 рассматриваются социально-психологические факторы рационального поведения в условиях неопределенности. Фактор неопределенности в структурах мотивации вошел в круг важнейших интересов науки вместе с постнеклассическим этапом развития рационализма, "вместе с естественнонаучными идеями эйнштейновской теории относительности и гейзенберговским принципом неопределенности, вместе с интенсификацией исследований проблем стихийно творческого, волевого и бессознательного начал человеческого действия, различного рода пограничных и кризисных ситуаций..." (с.130). В своем исследовании автор опирается на работы Ф.Ницше, К.Г.Юнга, И.Канта, М.Вебера, Л.Виттгенштейна, отмечая, что "в противоположность классическому толкованию разума как "бесстрастного", логического или математического разума, очищаемого с помощью особого рода процедур от
неопределенности и ценностных установок
(предрассудков), постнеклассическое его понимание накрепко привязывает разум к ценностям и чувствам... превращая разум, как это сделал, например, К.Г.Юнг, в некое подобие ценностной установки. Ближайшим следствием трактовки разума как установки становится неявное введение в рамках концепции Юнга образа открытой системы. В открытых системах нерациональные (неявные или неосознанные) установки ожидания, доверия, страха, свободы и т. д. "служат условиями реализации рациональных программ деятельности (или программ рациональной деятельности)" (с.137). Если интерпретировать понятие установки в духе концепции М.Хайдеггера, то оно будет означать "некое первичное, экзистенциальное понимание или даже предпонимание, которое раскрывает человеку мир, делая его вместе с тем открытым миру, или, что то же самое, раскрывает мир как возможность, сообщая тем самым человеку способность "мочь" (с.138). Состояние "открытости-неопределенности" человеческого
существования, фиксируемое и удерживаемое установкой, является основным условием возникновения свободы -"свободу мы определяем как осознанную "открытость" и неопределенность..." (с.139). При рассмотрении нелинейной схемы мотивационного процесса кажется естественным предположение, что она представляет собой чрезвычайно гибкую структуру с множеством степеней свободы и множеством "точек интенсивности" бифуркации. Свободное действие человека существенно осложняется "не только явными фобиями (страх высоты, закрытого пространства, неудачи и т.д.) или фоновым страхом - тревожностью как нерефлектированным ожиданием скрытых опасностей, угроз, агрессивных намерений, но и косвенными экзистенциальными производными страха - чувствами вины, стыда и даже уважения, ибо в каждом из таких чувств имплицитно содержится страх наказания" (с.152-153).
_ш_
Итак, в зависимости от выбора точки
зрения на организацию мотивационного процесса, на способ вычленения в нем доминирующих компонентов он представляется либо процессом целерациональной деятельности с ориентацией на рациональную цель и расчет, либо процессом ценностно-ориентированного действия, где на первый план выходят экзистенциалы "свободы" и "страха".
Развивая и углубляя тему соотношения рационального и внерационального (неопределенного) факторов в структурах человеческой деятельности, автор выходит на исследование проблемы адаптивного поведения человека и фактора неопределенности как одного из важнейших его условий. Неопределенность играет в процессе адаптации двоякую роль: 1) "служит онтологическим основанием самоорганизации,
разворачивающейся в форме творческой эволюции"; 2) "в процессе адаптации, рассматриваемом в качестве самоорганизующейся творческой эволюции человека, неопределенность проявляется в формах особого рода рассогласований между объективными требованиями окружающего мира, "сопротивлением" изменяемой жизненной среды и социальной среды и претензиями человека (в частности, претензиями на свободы), в рамках которых с неизбежностью выделяются точки неопределенности-перелома (точки бифуркации) процесса самоорганизации-адаптации..." (с.157). Необходимо разрабатывать новую (синергетическую) модель адаптации, учитывающую как стабилизационные механизмы самоорганизации, так и механизмы саморазвития живых систем.
Глава 5 посвящена исследованию проблемы безопасности как основы рационального поведения в условиях неопределенности. Необходимость данной темы в рамках социологии нестабильности объясняется рядом обстоятельств. Здесь прежде всего выделяются тесная связь и
_201_
взаимообусловленность "проблем обеспечения
стабильного развития, социальных порядков общества и сохранения безопасности России" (с.189), а также исследуется проблема этоса безопасного поведения как совокупности механизмов социально-психологической защиты личности.
И.И.Ремезова
