CC BY
67
История
2000.02.033. ВУД М. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ФАРАОНСКОГО ПРОШЛОГО В СОВРЕМЕННОМ ЕГИПЕТСКОМ НАЦИОНАЛИЗМЕ.
WOOD М. The use of the pharaonic past in modern Egyptian nationalism//—). of Amer. Research Center in Egypt. — NY 1998, —Vol. 35. P.17—196.
Естественно предположить, что Древний Египет с его внушительными памятниками может вдохновить современных египтян в работе по формированию нации. Но такую возможность дают также ислам и идеи пан-арабизма, чье влияние еще сильнее в формировании современной египетской идентичности.
Своими усилиями по модернизации Египта Мухаммад Али бросил вызов Осоманской империи, создал ощущение специфич. египетской идентичности, хотя тогда еще нельзя было говорить о египетском национализме. В атмосфере обновления страны стали появляться работы египтян по египетской истории и культуре, обострилась борьба за введение запрета на вывоз материальных носителей культуры из страны.
Такой интерес к истории Древнего Египта был отражен в течении египетского национализма, известном под названием 'фараонизм!', появившемся в начале XX в. и достигшм апогея в 1920-х гг. Фараонизм стал отличительной чертой Египта, отделявшей его от остальной части арабского и исламского мира. Один из моментов этого отличия - обилие символов доисламского прошлого, снимавший в какой-то степени актуальность использования исламских и арабских символов. Фараонизм рассматривал Египет как средиземноморскую нацию с историч. связями с Европой. В конечном счете Египет мог в большей степени быть идентифицирован как часть Европы, как западная, а не восточная, не исламская нация. Перед первой мировой войной два египетских политич. мыслителя - Мустафа Камал и Ахмад Луфти аль-Сайид - сделали упор на элементах фараонизма.
Древний Египет стал частью учебной программы средней школы в 1874г., но тем не менее даже образованные египтяне поражали европейцев слабым знанием своей истории. Первой солидной попыткой приобщить египтян к той истории Египта,
какую знали европейцы, было открытие в 1869 г. 'Школы Египетского языка', во главе которой встал немецкий египтолог Карл Генрих Бругш. Успехи студентов впечатляли, однако директор Каирского Музея О.Мариетт опасался, что знакомые с иероглификой египтяне могут представлять опасность для французского руководства египетской Службы древностей, и поэтому школу закрыли.
Новый всплеск интереса к египетской старине был связан с открытием в 1922 г. Г.Картером захоронения Тутанхамона. Египетский ун-т резко увеличил объем преподавания по теме Древний Египет; а первый выпуск дипломированных египтологов пришелся на 1928г. Уже в 1942 г. Каирский ун-т начал присуждать докторские степени.
Как тенденция в египетском нац. становлении фараонизм был отражен не только в искусстве, литературе и образовании, но также, хотя и в меньшей степени в политике. Гордость фараонским прошлым особо проявилась после февраля 1922 г. (представление Великобританией независимости Египту) и ноября 1922 г. (открытие захоронения Тутанхамона). Тогда Египет фараонов казался реальным предшественником Египта современного. Дух этого последнего должен был быть доисламским и дохристианским, в его культуре должны были сойтись исламская и христианская традиции, но в то же время эта культура должна быть совершенно самостоятельной.
Фараонизм также четко просматривался в идеологии движения Миср аль-фатах (Молодой Египет). Это движение, основанное Ахмадом Хуссейном и др. студентами-правоведами в 1933 г., делало акцент на возрождении славы Египта путем милитаризации молодежи. Движение стало политич. партией к 1938 г. с платформой, объединяющей крайний египетский национализм с религиозным фанатизмом и ксенофобией; движение обладало внушительным военизированным молодежным крылом. Сторонники Молодого Египта состояли главным образом из учащихся средних школы в городах. Партия издавала собственную газету, "Миср аль-фатах'. В январе 1939 г. там была опубликована программа партии, в соответствии с которой молодежь должна была стать военизированным авангардом возрождения Египта, а Египетская империя должна была стать во
главе исламского мира. В ее состав должны были войти Египет, Судан и союзнические арабские государства. Партия призвала к увеличению с.-х. произ-ва; в пром-сти она стремилась превзойти достижения Мухаммеда Али и фараонов. Египет должен был одарить мир достижениями своей науки; египетские ученые распространили бы "египетский менталитет' по всему арабскому миру. "Молодой Египет' придавал большое значение вопросам религиозной веры и этики, подвергал острой критике потребление спиртных напитков, проституцию и коррупцию. Партия требовала от своих членов жертвенности во имя новой Египетской империи и не скрывала своего восхищения методами, достижениями и символами немецких нацистов
Основатель движения, Ахмад Хуссейн, проявил глубокий интерес к Египту времен фараонов и пропагандировал его как основу для возобновления величия страны. Но реальное признание Хуссейном важности фараоновского прошлого для современного Египта получило новый импульс после посещения им в 1928 г. Верхнего Египта: после осмотра памятников Долины Царей, Карнака и Асуана, он утверждал, что, если когда-то Египет был таким великим, то таким же великим он может стать снова.
В 1939 г. Хуссейн призывал к очищению египетского общества на основе ислама. В 1940 г. партия Молодой Египет была переименована в Национальную Исламскую партию. Новый акцент был сделан на возрождении традиционного исламского права. Движение утверждало, что оно выходит "за узкие рамки египетского национализма', и стало также исламским движением, борющимся против империализма во всех исламских странах. После войны партия призывала к борьбе против "феодалов и капиталистов'; Хуссейн требовал ниспровержения монархии и учреждения ' Объединенного пан-арабского государства' (с. 185). От старой фараоновской идеологии движения практически ничего не осталось.
Против фараонизма выступил и Хасан аль-Банна, основатель движения Братьев-мусульман. Он критиковал концепцию, согласно которой Египет был специфической территориальной нацией. Он считал, что понятие нации входит в глубокое противоречие с концепцией всемирной исламской уммы. В 1937 аль-Банна описывает фараонизм как "возрождение
языческого обычая джахили"; целью этой "гальванизации трупа' должно было стать "уничтожение характерных черт ислама и арабизма' (с. 185). Фараонизм произвольно отнес начало египетской нации и золотого века в отдаленное фараоновское прошлое, к "реакционным языческим' фараонам, Тутанхамону, Рамзесу и Эхнатону, возвеличив их вместо Мухаммада и его сподвижников.
Очередное обращение к фараонизму, к его символам произошло при Насере: портрет Фарука на монете пиастра был заменен изображением сфинкса, а огромная статуя Рамзеса II была доставлена из Мемфиса и установлена на площади перед Каирским вокзалом, много внимания было уделено спасению памятников Нубии при стр-ве Высотной Асуанской плотины.
Использовать фараоновское наследие стремился и Садат. Он настаивал, чтобы мумия Рамзеса II, доставленная во Францию для реставрации, приветствовалась в парижском аэропорту залпом из 21 орудия, как приличествует встречать прибытие главы государства. Чтобы облегчить отношения с США, он разрешил послать в Америку, на выставку, отдельные предметы из гробницы Тутанхамона. Садат также подражал Насеру в одаривании иностранных сановников предметами египетской старины.
Однако внутри страны Садат снижал тон призывов к фараонскому прошлому и, чтобы не оскорблять религиозные чувства, закрыл зал Каирского музея, где выставлялись мумии фараонов. Несмотря на эту сдержанность, стремление дистанцироваться от фараонского прошлого, убийцы Садата все-таки считали его тираном-немусульманином, воскликнув на суде: 'Мы убили фараона"'. Со смертью Садата интерес к прославлению фараонского прошлого упал и свелся к получению доходов от туристов.
Почитание фараонского прошлого не стало, т. обр., главным компонентом в искусстве, литературе или политике египетского национализма; пан-арабизм и пан-исламизм продемонстрировали больше силы в мобилизации египтян на построение нации. Существуют по крайней мере 3 причины провала фараонизма: 1) ислам слишком долго враждебно относился к фараонам; 2) Запад вообще, и западные египтологи в частности, систематически отчуждали прошлое Египта от египтян
и мешали усилиям самих египтян изучать и интерпретировать свою собственную историю; 3) ряд особенностей Египта эпохи фараонов делали проблематичным фараоновское прошлое для египетского национализма: оно было просто "неправильным прошлым}'.
Коран описывает фараонов в исключительно отрицательных терминах. В средние века враждебность к фараонскому прошлому иногда принимала форму нападений на древние памятники, хотя это не всегда встречало одобрение народа, потому что простым египтянам всегда было присуще если не уважение к далекому прошлому, то во всяком случае мистич. страх перед его памятниками. Преднамеренное религиозное разрушение физич. наследия фараонов было редкостью (скорее имело место деловое использование храмов в качестве стройматериала). В Египте простолюдины всегда уважали древние памятники страны; делались даже попытки ' 'исламизировать' и эти памятники и древнюю историю вообще. Так, мастаба Дебени возле пирамид Гизы, относящаяся ко времени IV династии, в средние века стало ассоциироваться с местным мусульманским святым Сиди Хамад Сампаном, и до сих пор набожные женщины и дети стекаются к ней для приобщения к благодати.
В средние века памятники Египта считались диковинками, достойными внимания. Диковины (аджаиб), вроде пирамид, стали символами Египта, обладавшими волшебной и даже религиозной силой Так, Джамаль ад-Дин аль-Идриси, писавший в XIII в., уговаривает магрибинского паломника посетить пирамиды на его пути в Мекку, поскольку талаб аль-аджаиб (ищущий или изучающий диковины) приравнивается к талаб аль-ильм (искателю религиозного знания). Идриси делает попытку исламизировать развалины страны фараонов, особенно пирамиды. Он считает, что они не были упомянуты в Коране только потому, что не имели прямого отношения к арабам, к тем, к кому послание Мухаммеда было адресовано первоначально. Эти памятники позже набирали святость благодаря тому месту, которое они занимали в жизни соратников пророка.
Те из египетских националистов, кто желает видеть источник вдохновения в древней истории своей страны, рискуют отсечь себя от от одного из самых важных элементов египетской
души — от ислама. Кроме того, им придется противостоять иностранцам, монополизировавшим реконструкцию
древнеегипетской истории.
Начиная со времени Наполеона, европейцы (и американцы) систематически отчуждали египетское прошлое не только на конкретно-вещном уровне, но и на уровне идеологии. Вплоть до 1922 г., когда, возникли споры о дальнейшей судьбе найденных сокровищ Тутанхамона, европейцы, ведущие раскопки в Египте, получили до половины найденного материала. Они аргументировали свою позициюнеобходимостью финансировать археологич. исследования. Прекращение такой практики привело к приостановлению археологич. раскопок в Египте. Иностранные археологи начали возвращаться в Египет лишь в конце 1950-х гг., в рамках проекта ЮНЕСКО по спасению памятников Нубии от затопления нильскими водами, вызванного стр-вом Высотной Асуанской плотины.
Присвоение европейцами право проводить раскопки, изучать и вывозить предметы египетской древности имеет под собой основу: она в устойчивом ощущении, что прошлое Египта не принадлежит сегодняшним египтянам (с. 190). Иностранные археологи систематически обрывали все связи между современностью и египетским прошлым. Даже сам термин 'египтология" относился исключительно к изучению фараонского и эллинистич. периодов египетской истории, подразумевая отделенность древнеегипетской истории от последующих достижений коптского и исламского периодов. Зап. цивилизация фигурировала в качестве итога тенденций, возникших в древности на Ближнем Востоке; европейцы т. обр. становились духовными потомками первой всемирной цивилизации. На самом грубом уровне сходство зап. человека с древними египтянами было рассмотрено в отношении расы; считалось, что европейцы и египтяне принадлежат к общей "хамитской!' или
'Средиземноморской' расе; что представителей этой расы можно определить по некоторым физическим и культурным чертам, в частности — по предрасположенности к централизованному деспотичному правлению.
Зап. археология конца XIX— начала ХХ вв. восстановила историю Ближнего Востока, представив ее бесконечной чередой
этнич. вторжений. Викторианский египтолог Уильям Флиндерс Петри выделил определенные археологич. культуры, которые были инспирированы последовательными завоеваниями со стороны однородных и генетически превосходящих друг друга групп. Такие группы подстегивали культурное развитие в краткой перспективе, не будь их, нации грозила бы дальнейшая деградация, которая собственно и сделала возможным вторжение чужаков. Империалистич. подход, согласно которому "отсталый!' и 'опустошенный!' Восток был спасен передовым Западом, европейским современникам Петри казалсяестественным.
Древним египтянам, наряду с жителями Древнего Междуречья, давался статус "почетных представителей западной цивилизации}' и их достижения преподносились как часть зап. цивилизации, идущей по магистральному пути историч. развития. Распространение культуры шло из области высокой культуры (Древнего Египта через Микенскую Грецию) к отсталым областям (напр., в Англию). Теперь же, считали сторонники империализма, бывшая культурная окраина (Англия), достигшая культурного апогея, может "вернуть' технические и культурные преимущества первоисточнику своего развития—Востоку.
Пресловутая зап. "опека', установленная над египетской историей, оправдывала охрану историч. памятников и древнеегипетской истории от коренного населения Египта. Европейское знание египетского прошлого послужило оправданием для установления европейской монополии на изучение и воссоздание египетской истории. По мере развития местной египтологии и перемещения фондов, подлежащих реставрации, в руки египтян, знание, вероятно, больше не будет давать Западу идеологич. власти над египетским прошлым.
Прошлое может и должно служить настоящему, однако не все прошлое одинаково хорошо подходит для этой цели: одни эпизоды прощлого нация акцентирует, другие предпочитает стушевать или вовсе проигнорировать. И современный Египет, если он проявит подобно др. нациям, достаточную маневренность в выборе прошлого, может просто объявить период фараонов 'неправильным прошлым!'.
Древний Египет был, конечно, слишком далек и по времени и по характеру от современного арабского Египта,
особенно если его сравнивать с другими возможными общими для нации моментами, типа ислама или арабизма. Сложный код египетского мышления и религиозных верований был потерян. Памятники и изображения потеряли смысл для стороннего наблюдателя, а древний египетский язык - мертвый язык, фактически не имеющий никакого влияния на современных египтян. Возможные ассоциации между фараонским прошлым и коптским меньшинством Египта также делают этот период проблематичным для египетских националистов, особенно тогда, когда они пытаются представить египетскую нацию как единую. Копты-христиане всегда выступали против язычества, традиционно противопоставляя себя фараонскому прошлому, и точно так же, как и их мусульманские собратья, смели много храмов, превратив некоторых из них в церкви. Лишь в XIX в., в сгущавшейся атмосфере национализма, они начали признавать фараонов своими предками. Литургический коптский язык был связан с заключительными стадиями египетского языка, и копты доминировали на заре местной египтологии. Благодаря своему языку и тому факту, что они населяли Египет еще до арабского завоевания, копты могли бы рассматривать себя в как настоящих потомков фараонов, чистой египетской аристократии, в любом случае стоящей выше их мусульманских собратьев. Однако такая концепция не способствовала бы развитию межконфессиональных связей и конечно создала бы проблемы для тех египтян, кто рассматривает Египет как исламскую нацию.
Правительство Египта и др. силы, призванные формировать нац. идентичность, могут счесть, что фараонское прошлое, оказывая мало положительного влияния на мобилизацию египтян, будет по крайней мере полезным для пополнения казны. В этом случае можно будет говорить об окончательном отказе от фараонского наследия при поисках египетской нац. идентичности.
Ю.В .Чайников
