CC BY
381917 год: Великая Российская революция
УДК 94(470.41-25)"1917"
1917 год в жизни университетского сообщества Казани
Л. А. Бушуева,
Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация
Year 1917 in the life of the University community of Kazan
Lyudmila A. Bushueva,
Sh. Mardzhani Institute of History of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, Kazan, the Republic of Tatarstan, the Russian Federation
Аннотация
В статье рассмотрена университетская корпорация Казани в год Великой революции 1917 г. Революционные события этого времени вызвали кардинальную перестройку многих сфер жизни страны; они привели к серьезным изменениям и в высшей школе. В данном исследовании предпринята попытка показать, каким образом новая политическая ситуация повлияла на различные группы корпорации Казанского университета, а именно: на преподавателей, студентов, университетскую администрацию. Практически сразу после прихода к власти Временное правительство приняло ряд мер, направленных на демократизацию высших учебных заведений. Так, среди первых шагов Министерства народного просвещения можно назвать передачу управления университетами профессорским советам, возвращение в вузы «политически неблагонадежных» профессоров и преподавателей, уволенных министром Л. А. Кассо, а также постановку вопроса о расширении социального состава поступающих в государственные университеты и институты. В статье прослеживается отношение профессорско-преподавательского состава и студенчества Казанского университета к новшествам. Автором отмечается различное восприятие преобразований. Если «учителя» считали демократизацию университетской жизни закономерным итогом борьбы не одного поколения ученых за внутреннюю самостоятельность университетов, то «ученики», как никогда ранее, также почувствовали свое право на активную роль в судьбе своей alma mater. В центре внимания исследования находится конфликт между профессорским советом и студенческими организациями, боровшимися за представительство в общеуниверситетском совете и советах факультетов. Автором также затронут вопрос о переменах в личном составе казанских преподавателей, инициированных министром народного просвещения А. А. Мануйловым. Отдельно рассмотрено состояние Казанского университета накануне октябрьских событий 1917 г., а также прослеживается реакция университетского сообщества на свершившийся октябрьский переворот 1917 г.
Abstract
The article considers the university corporation of Kazan in the year of the Great Revolution of 1917. The revolutionary events of that time caused radical reorganization of many spheres of the country's life and led to serious changes in higher schools as well. This research contains an effort to show how the new political situation influenced various groups of the corporation of Kazan University, namely: teachers, students and University administration. Almost immediately after coming to power the Provisional Government took a number of measures aimed at democratization of higher educational institutions. So, among the first steps of Ministry of Education there were the transfer of university managements to professorial councils, the return of "politically unreliable'' professors and teachers, having been dismissed by Minister L. A. Kasso, back to universities, and also raising the question of the social structure expansion for students entering universities and institutes. The article traces the attitude of professors, teachers and students of Kazan University towards those measures. Various visions of the transformations by teachers and students are noted by the author. The "teachers'' considered the democratization of university life a natural result of the struggle of several generations of scientists for the internal independence of universities, and students, like never before, felt their right for an active role in the fate of their Alma Mater. The study's focus of attention is the conflict between professorial council and the students' organizations struggling for their representation in all-university council and councils of faculties. The author touches upon the question of changes in the staff of Kazan lecturers initiated by Minister of Education A. A. Manuylov. The condition of Kazan University prior to the October events of 1917 has been separately considered, and the reaction of the university community to the October Revolution of 1917 has been traced.
Ключевые слова
Казанский университет, Казань, 1917 г., Временное правительство, Министерство народного просвещения, профессора, студенты, младшие преподаватели.
Keywords
Kazan University, Kazan, 1917, Provisional Government, Ministry of Education, professors, students, assistant lecturers.
К началу 1917 г. Казанский университет входил в число старейших учебных заведений страны и являлся одним из крупнейших провинциальных научных и образовательных центров. Университет состоял из четырех факультетов: историко-филологического, медицинского, физико-математического и юридического. В 1917 г. здесь числилось 79 профессоров и 74 приват-доцента. Как и другие аналогичные учебные заведения, он обладал определенной автономией в управлении, которая основывалась на Уставе 1884 г., Временных правилах от 27 августа 1905 г. и сенатском указе министру народного просвещения от 28 ноября 1908 г. Главным органом управления в корпорации был университетский совет во главе с ректором, состоящий исключительно из профессоров -ординарных и экстраординарных. Совет имел право свободного выбора членов коллегии: профессоров, приват-доцентов, а после выхода «Временных правил» и администрации университета: ректора, проректора, деканов факультета. В совете обсуждались и утверждались учебные планы, ученые степени и многие другие вопросы университетской жизни. Решение профессорского совета по
законодательству могло опровергнуть Министерство народного просвещения1. Важной частью университетского сообщества являлись приват-доценты. Они составляли почти половину преподавательского состава, несли существенную учебную и исследовательскую нагрузку; однако по-прежнему не входили в число штатных преподавателей и не имели права даже присутствовать на заседаниях факультетов.
Военное положение оказало влияние и на количественный состав студентов Казанского университета. Сложная обстановка во многих образовательных центрах, прежде всего в Петрограде и Юрьеве, вынудила министерских чиновников ввести территориальные ограничения на прием в университеты2. С 1916 г. в Казанский университет принимали выпускников средних учебных заведений только Казанского учебного округа, за исключением историко-филологического и физико-математического факультетов, куда могли попасть учащиеся гимназий, духовных семинарий Сибири и Туркестанского генерал-губернаторства3. Также отличительной чертой жизни казанских учащихся этого периода можно назвать рост влияния радикальных студенческих организаций. В Казанском университете они функционировали на базе таких легальных объединений, как землячества, научные кружки, студенческие кооперативы, столовые. Координировал деятельность подпольных кружков строго законспирированный Коалиционный комитет. Несмотря на свою малочисленность, представители радикального студенчества Казани отличались довольно высокой активностью. Именно в этой среде происходило становление таких будущих лидеров революционного движения края, как И. Н. Волков, Г. О. Олькеницкий, К. Ю. Шнуровский. Умело используя нараставшие антивоенные настроения, представители нелегальных организаций усиливали оппозиционный настрой студенчества.
Если в начале Первой мировой войны университетское сообщество демонстрировало патриотические настроения, то к 1917 г., вместе с неудачами российских войск на фронте и катастрофическим ухудшением экономического положения в стране, патриотическая эйфория сменилась тягостными тревожными ожиданиями. О них нелегко было открыто говорить даже в кругу «своих». Так, поздравляя с наступившим новым 1917 г. профессора Д. А. Корсакова, декан историко-филологического факультета С. П. Шестаков писал: «Спешу, в свою очередь, сердечно пожелать... в этом году здоровья и душевного спокойствия, столь необходимое в наше время. Что касается войны и политики, два раза принимался писать Вам на эти темы,.. взявшись за это письмо,.. Наверное, мудрее теперь: терпеть, ждать, молиться. Богу за Россию и Царя и гораздо больше молчать, чем говорить, если это слово не имеет практического применения, а есть только взрыв накопившегося чувства. Сию мудрую политику все более и более признаю. правильной»4.
1 марта 1917 г. в Казани стало известно о революционных событиях в Петрограде. 2 марта состоялось экстренное заседание совета Казанского университета, уже переставшего быть императорским, на котором университетские преподаватели, вслед за главами бывших императорских органов власти Казани и Казанской губернии, заявили о своей полной поддержке Временному комитету Государственной думы. Свою главную задачу в новой политической ситуации преподавательская корпорация видела в сохранении
порядка внутри университета. Ректор университета Г. Ф. Дормидонтов в своем обращении к коллегам отмечал: «Мы переживаем события столь чрезвычайные, находимся при обстоятельствах столь исключительных, что, считая себя ответственными за судьбу родного нам университета и фактически не имея в руках ни власти, ни достаточного авторитета для охраны нашей а1тае matris от могущих ныне угрожать ей опасностей, я позволил экстренно созвать вас сегодня, чтобы общими силами обсудить создавшееся положение и предусмотреть угрожающие университету опасности, а также изыскать средства избежать таковых»5.
Однако обращение профессорского совета к воспитанникам университета с призывом продолжать «с неослабной энергией свои научные занятия на пользу всем нам дорогого, обновленного отечества», естественно, оказалось тщетным. Как и в 1905 г., университетские стены стали местом многочисленных манифестаций. Помимо уже существовавшего Коалиционного комитета, в первых числах марта здесь был организован Совет студенческих представителей -выборный орган всего казанского студенчества. Кроме учащихся университета в него вошли слушательницы Высших женских курсов, Духовной академии, Ветеринарного института. В отличие от членов социалистического Коалиционного комитета, это были приверженцы самых различных политических партий -кадеты, «независимые социалисты», меньшевики и другие. Для взаимодействия с новоявленными студенческими организациями совет спешно создал специальный профессорский комитет в составе А. А. Симолина, Ф. Я. Чистовича, Е. А. Болотова,
A. Д. Гуляева, Н. М. Ноинского, Е. Ф. Будде, Н. В. Никольского, А. Е. Арбузова,
B. А. Ульянина, А. Я. Богородского, Н. Н. Парфентьева. Его председателем был избран профессор медицинского факультета Н. Д. Бушмакин. Несмотря на то, что данная организация не была предусмотрена университетским законодательством, именно она вплоть до своего роспуска в конце апреля 1917 г. выполняла функции по взаимодействию со студентами, в определенной степени оттеснив ректора и профессорский совет.
Уже в конце марта 1917 г. студенты, вдохновленные кардинальными изменениями государственного строя страны, потребовали переустройства университетской жизни, подняв вопрос о своем участии на факультетских заседаниях. Первыми эти требования озвучили студенты третьего курса медицинского факультета. Вскоре последовали ультиматумы студентов других факультетов, уже с требованием решающего голоса в профессорском совете. Президиум историко-филологического факультета при этом открыто пригрозил бойкотом своим товарищам, если те осмелятся «нарушить постановление» об ультиматуме6.
Администрация Казанского университета получила четкие указания от нового министра образования Временного правительства А. А. Мануйлова до проведения особых совещаний по реформированию высшей школы ни в коем случае не делать уступок студентам. Так, министерская телеграмма от 14 апреля 1917 г. гласила: «Объясните студентам, что отсрочка переходных испытаний на целый год неизбежно ставит вопрос об утрате ими льгот воинской повинности. Участие студентов с решающим голосом в университетских коллегиях недопустимо»7.
Большинство казанских профессоров были солидарны с Министерством народного просвещения. По их мнению, требования молодых людей разрешить
им выбирать преподавателей, присваивать ученые степени, утверждать учебные программы и т. д., являлись возмутительным легкомыслием и ребячеством. За участие студентов во всех университетских делах открыто высказывался только профессор физико-математического факультета В. В. Лепешкин. Призывая коллег быть более гибкими и следовать велению времени, он отмечал: «Жизнь не ждет, мы видим, что различные общественные учреждения, носящие временный характер, конструируются без какого-либо особого законопроекта (Комитет общественной безопасности в Казани, например). Поэтому, как временную меру, мне кажется, вполне целесообразно ввести представителей от студентов в факультетские и советские собрания»8. Однако коллегия отвергла это предложение, категорически не желая нарушать привычный порядок университетского управления. Привлекать учащихся казанские преподаватели намеревались только по студенческим вопросам.
Профессора тяжело переживали начавшийся конфликт с учениками. В это время в Петрограде уже полным ходом шла работа комиссий по расширению автономий университетов, на которых рассматривался вопрос об упразднении должности попечителей учебных округов, а решение всех студенческих вопросов полностью передавалось в ведение университетских советов и факультетов. Однако поначалу такой груз ответственности вызвал в преподавательской среде растерянность, что проявилось в начавшемся кадровом беспорядке. 14 апреля 1917 г., в самый разгар конфликта с учащимися, декан медицинского факультета, профессор Н. А. Миславский заявил, что «по причине болезни не может выходить из дома» и попросил передать обязанности декана кому-либо из коллег9. Просьба временно возглавить факультет была послана семи профессорам (А. Н. Казем-Беку, А. А. Панормову, Л. О. Даркшевичу, И. Г. Савченко, В. С. Груздеву, Д. А. Тимофееву, А. Г. Агабабову). Однако все они отказались, ссылаясь главным образом на нездоровье10.
26 апреля ректор университета Г. Ф. Дормидонтов «вследствие болезни» обратился с прошением к декану физико-математического факультета Д. А. Гольдгаммеру «вступить в исправление должности ректора», от которой ранее уже отказался декан историко-филологического факультета С. П. Шестаков. Таким образом, встать во главе университета в это непростое время вместо Г. Ф. Дормидонтова пришлось профессору Д. А. Гольдгаммеру11.
Не в силах самостоятельно справиться с обострившейся ситуацией, профессорский совет решил вынести разгоревшийся конфликт на обсуждение общественности и подготовить обращение в городские газеты с подробным описанием обстоятельств противостояния со студентами. Исполняющий обязанности ректора Д. А. Гольдгаммер объяснил этот шаг следующим образом: «Мы должны пытаться влиять на благоразумную массу студентов при помощи общества и прессы. Мы должны прессе сказать, как мы понимаем автономию высшей школы, а обществу мы должны рассказать всю историю конфликта и его подлинные причины. В такое время, какое мы переживаем, надо быть храбрым»12. Действительно, для казанской профессуры это было непростым решением, так как подготовленное воззвание предназначалось прежде всего для публикации в «Казанской рабочей газете» - официальном печатном органе Совета солдатских и рабочих депутатов Казани. Университет, в ситуации двоевластия подчинявшийся исключительно Временному правительству, пожалуй, впервые решился на сотрудничество с этим органом социалистического толка13.
Отчуждение «учеников» и «учителей» остро переживали не только казанские преподаватели. Драматизм этого эпизода университетской жизни хорошо передан в мемуарах профессора Киевского университета Е. В. Спекторского, который даже в эмиграции болезненно вспоминал о столкновениях в 1917 г. с радикальными студентами. «Первая встреча комиссии со (студенческим. - Л. Б.) коалиционным комитетом протекала очень драматично. Один студент, потрясая кулаками, кричал нам: «Мы вас никогда не уважали и не будем уважать». На (геолога профессора. - Л. Б.) Лучицкого это произвело такое впечатление, что он расплакался и отказался от участия в собрании. Вместо него председателем от профессоров был выбран я...
В нашей соединенной комиссии начались тягостные препирательства со студентами по поводу их требований. Они настаивали на включении в заседания факультетов и совета их представителей, хотя бы всего одного. Мы уже объясняли им, представитель, хотя и в единственном числе, всегда будет говорить от имени всей студенческой массы, что ему будет трудно участвовать в принятии педагогических мер против его неуспевающих в учебных занятиях товарищей и что ему придется признать свою полную некомпетентность при обсуждении ученых достоинств кандидатов на вакантные кафедры»14.
Окончательное решение о представительстве студентов в университетском управлении было вынесено в июне 1917 г. на совещании представителей высших учебных заведений России. Совещание постановило, что «студенты не могут быть допускаемы в качестве постоянных членов» в совет, факультеты и правление, а для взаимодействия с учащимися преподавателям было рекомендовано создать специальные комиссии15. Таким образом, студенты не добились расширения академических прав, что повлекло за собой разочарования в политике Временного правительства и спровоцировало «полевение» определенной части студенчества. В это время такие лидеры казанских учащихся, как И. Волков и Г. Олькеницкий, окончательно разорвали связи с университетской средой и посвятили себя профессиональной революционной деятельности в радикальных социалистических партиях, главным объектом пропаганды которых являлись рабочие, а не студенты.
Казанские преподаватели продолжали настойчиво отстаивать академические традиции и в других вопросах, касающихся своих воспитанников. В апреле 1917 г. Министерство народного просвещения, в рамках подготовки к будущим преобразованиям в высшей школе, начало обсуждение изменений условий приема учащихся16. Оно предлагало расширить их контингент, допустив в университеты не только выпускников классических гимназий, но и воспитанников коммерческих, сельскохозяйственных и земледельческих училищ, а также решить пресловутый «женский вопрос», открыв доступ в университет женщинам17.
Все факультеты Казанского университета, кроме физико-математического, формально согласившись с предложениями правительства, высказались за обязательное вступительное испытание по латинскому языку, обучали которому только в классических гимназиях18. Историко-филологический факультет вообще заявил о приоритетном принятии в число студентов исключительно юношей, ссылаясь на то, что в Казани функционируют Высшие женские курсы, где девушек обучают университетские преподаватели по программе историко-филологического факультета19. Эти правила приема студентов и были
узаконены на следующий 1917/1918 учебный год, позднее распространились на медицинский факультет и в дальнейшем строго соблюдались20.
Безоговорочно поддержали казанские ученые только ревизию Временного правительства кадрового состава вузов. Это одно из первых мероприятий Министерства народного просвещения Временного правительства восстанавливало в правах на преподавательскую деятельность «лиц, уволенных за политическую деятельность при прежнем режиме». Преподаватели, назначенные в учебные заведения после 27 августа 1905 г. без представления факультетов и совета, напротив, подвергались увольнению21.
Инициатором этого шага являлся министр народного просвещения
A. А. Мануйлов. Будучи ректором Московского университета, он сам был уволен по указу министра народного просвещения Л. А. Кассо в 1911 г. в числе других профессоров22. Нужно отметить, если Московский университет в 1911 г. покинуло 130 преподавателей, а в Петербургском университете в результате перемещений по замыслу Л. А. Кассо значительно поменялся состав юридического факультета, в Казанском университете было уволено всего три профессора - Д. А. Зейлингер, К. Мейер и Н. Н. Фирсов. Однако благодаря настойчивости коллег, последний вернулся на историко-филологический факультет в 1916 г. Если Л. А. Кассо активно практиковал назначение преподавателей в столичные университеты помимо воли факультетов и совета, то провинциальным вузам в целом удалось этого избежать. В Казанском университете министерскими назначенцами были исполняющий должность профессора философии И. И. Ягодинский, профессор Д. П. Шестаков и профессор К. В. Харлампович, при этом последние были выбраны историко-филологическим факультетом, но не прошли выборов в совете23.
Не дожидаясь предложения администрации, И. И. Ягодинский поспешил подать прошение об отставке. К. В. Харлампович и Д. П. Шестаков остались в университете, так как были переизбраны на свои же кафедры. На заседании совета 10 мая вместо И. И. Ягодинского на кафедру философии историко-филологический факультет избрал приват-доцента Московского университета
B. Н. Ивановского. В 1903-1914 гг. В. Н. Ивановский уже преподавал в Казанском университете и имел репутацию приверженца политических убеждений «левее кадетских». В 1914 г. он покинул Казань, переехав в Москву, где начал преподавать на Высших женских курсах и вел небольшое количество часов в Московском университете. Профессор А. Н. Савин называл В. Н. Ивановского в числе лидеров младших преподавателей Московского университета24. Однако все эти годы он не порывал связей с казанскими коллегами. Например, из писем Ивановских семья профессора Д. А. Корсакова получала известия об обстановке в Москве. Так, в апреле 1917 г. супруга В. Н. Ивановского Екатерина Александровна рассказывала в письме Варваре Дмитриевне Корсаковой о беспорядках, вызванных «Нотой Милюкова» и дефиците продуктов в Москве. В апреле 1917 г. она писала: «Как пережили Вы переход от старого порядка к новому? У нас проходило все сначала тихо и мирно, но теперь, при всем сочувствии перевороту приходится с глубокой тревогой смотреть на ближайшее будущее. Впрочем, признаки анархии заметны были уже с самого начала. А если большевикам удастся свергнуть Временное правительство, то должно быть совсем полетим в бездну.»25.
Кризисное положение, в котором оказалась столица после Февральской революции, страх перед разгулом анархии, беспокойство за жизнь и здоровье семьи заставили бывшего казанского преподавателя принять предложение коллег и вернуться обратно в Казань, в надежде, что жизнь в провинции окажется безопаснее. 16 августа 1917 г. он писал профессору Д. А. Корсакову: «Пока я держусь такого плана, что я поеду в Казань один и поищу себе где-нибудь комнату. У нас в Москве зимой предвидится голод. И вот, если дело дойдет до крайности, мы хотим умолять Вас вот о чем: разрешите нам в течение голодного времени пользоваться продуктами вашего хозяйства. Екатерина Александровна приедет тогда с детьми в Казань. А то голодная смерть!»26.
Жизнь казанцев, по-видимому, действительно была более защищенной в связи с тем, что Казань находилась вдали от военных действий и градус накала революционных событий здесь был ниже, чем в столицах. Однако мало кто из казанских преподавателей отличался оптимистичным взглядом на будущее. О критичной оценке ученых в определенной степени говорит и их довольно слабая активность в органах новой власти. Так, в числе членов Комитета общественной безопасности было всего четыре профессора: Н. Д. Бушмакин, В. А. Ульянин и Д. А. Гольдгаммер, членом юридической комиссии Казанского комитета общественной безопасности являлся А. А. Симолин. При этом все они неоднократно отказывались от участия в работе этого органа27. Среди профессоров вне университета политическую активность проявлял профессор А. А. Симолин, являвшийся одним из лидеров казанских кадетов28.
Новый 1917/1918 учебный год начинался для высших учебных заведений в обстановке тяжелейшего кризиса. В связи с непростой ситуацией во многих университетских центрах, в особенности в Петрограде и Юрьеве, Министерство народного просвещения перенесло его начало на 2 октября 1917 г. Студенты, растерявшие революционный пыл, разъехавшиеся на летние каникулы, не спешили возвращаться в Казань, зная о нехватке жилья в городе и опасаясь голода. Осенью 1917 г. в связи со стремительным наступлением германских войск началась частичная эвакуация учебных заведений Юрьева и Петрограда. Юрьевский университет переправил свое имущество в Пермь, Нижний Новгород и Воронеж. В Перми же началась организация отделения Петроградского университета29. Министерство народного просвещения срочно пыталось решить вопрос о продолжении обучения студентов Петрограда и Юрьева в других российских вузах. В телеграмме от 20 сентября 1917 г. товарищ министра народного просвещения В. И. Вернадский просил администрацию Казанского университета в «пределах фактической возможности» допустить таких лиц к занятиям и зачетным работам и экзаменам в качестве вольнослушателей, а также срочно сообщить о числе вакансий для студентов Петрограда и Юрьева30. Казанский университет готовился принять 100 человек на первый и второй курсы физико-математического факультета, на четвертый и пятый курсы медицинского факультета, и до 100 слушателей на историко-филологический и юридический факультеты31.
Осенью на факультетские заседания и в совет университетов были допущены доценты. Однако эта перемена в университетской жизни, которую младшие преподаватели ждали долгие годы, в условиях нараставшего кризиса осталась практически незамеченной.
Реакция Казанского университета на свершившийся Октябрьский переворот последовала далеко не сразу. В первые месяцы Казанский университет игнорировал новую власть. В это время он практически жил самостоятельной жизнью. Профессорский совет и факультетские собрания продолжали обсуждать планы приема студентов на следующий год и кандидатов на вакантные кафедры, распределяли учебную нагрузку, фиксируя свои решения на бланках уже не существующего Министерства народного просвещения Временного правительства. С другой стороны, как отмечает А. А. Сальникова, самим больше-викам «не было никакого дела до высшей школы. Они были слишком озабочены решением политически более важных, более неотложных. проблем»32. 9 декабря 1917 г. появилась известная резолюция преподавателей Казанского университета в поддержку харьковских коллег, которая осуждала «группу фанатиков и темных дельцов», захвативших власть «с помощью обманутой ими вооруженной толпы»33.
Первые контакты Казанского университета и новой власти начались только в начале 1918 г. Большое влияние на их дальнейшие взаимоотношения оказала Гражданская война, одним из драматичных эпизодов которой являлось бегство профессоров и преподавателей вместе со сторонниками Комитета Учредительного собрания в сентябре 1918 г.34 Эти события и приблизили «красногвардейскую атаку» на Казанский университет, итогом которой стала его кардинальная перестройка35.
Таким образом, университетское сообщество Казани положительно восприняло перемены в стране, наступившие после Февральской революции, в том числе и такие мероприятия в высшей школе, как передачу профессорским советам управленческих функций в университетах, возвращение в вузы преподавателей, уволенных министром народного просвещения Л. А. Кассо. Однако различие в понимании демократических преобразований в высшей школе повлекли за собой конфликты в университетской корпорации, в первую очередь между преподавателями и студенчеством. Казанские студенты с революционным задором развернули борьбу за право вхождения в профессорский совет в качестве постоянных членов и накалили обстановку в университете до такой степени, что учебный процесс с марта и до мая 1917 г. здесь практически остановился. Со своей стороны, профессорско-преподавательская коллегия проявила удивительную стойкость в отстаивании давно сложившихся академических традиций, отклонив все притязания воспитанников на участие в университетском управлении. Отсутствие поддержки со стороны Министерства народного просвещения привели к разочарованию учащихся в образовательной политике Временного правительства. Это, в свою очередь, повлекло за собой отход от общественно-политической деятельности одной части студентов и резкое «полевение» другой. В это время произошел разрыв со студенческой средой таких лидеров радикально настроенных учащихся, как И. Волков и Г. Олькеницкий.
Сложившуюся непростую обстановку в Казанском университете обостряла общая кризисная ситуация в стране, сводившая на нет все положительные начинания Временного правительства. В этот период в среде ученых начинают доминировать пессимистические настроения. Об этом отчасти свидетельствует довольно слабая активность ученых Казанского университета, еще недавно считавшихся лидерами либеральной оппозиции губернии, в
деятельности городских и губернских органов новой власти. Октябрьский переворот университетским сообществом Казани был проигнорирован. Тесные взаимодействия Казанского университета с властью большевиков начнутся только после 1918 г., когда в стране развернется болезненный процесс «советизации» высшей школы.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Ростовцев, Е. А., Баринов, Д. А. Столичный университет и мировая война: теория и практика «академического патриотизма» // Былые годы. - 2014. - № 34 (4). - С. 592. ROSTOVTSEV, E. A., BARINOV, D. A. Stolichniy universitet i mirovaya voyna: teoriya i praktika "akademicheskogo patriotizma" [The Metropolitan University and the World War: the theory and practice of "the academic patriotism". In Russ.]. IN: Biliye godi, 2014, no. 34 (4), p. 592.
2. НА РТ, ф. 977, оп. Совет, д. 13406, л. 10 об. NA RT, fond 977, Soviet series, file 13406, p. 10 verso.
3. Корбут, М. К. Казанский государственный университет имени В. И. Ульянова-Ленина за 125 лет. 1804/05-1929/30: в 2 т. - Т. 2. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 1930. - С. 292. KORBUT, M. K. Kazanskiy gosudarstvenniy universitet imeni V. I. Ul'yanova-Lenina za 125 let. 1804/05-1929/30: v 2 t. T. 2. [V. I. Ulyanov-Lenin Kazan State University in 125 years. 1804/05-1929/30. In Russ.]. Kazan: Izd-vo Kazansk. un-ta publ., 1930, vol. 2, p. 292.
4. Национальный музей Республики Татарстан (НМ РТ), ед. хр. кппи-123666/2784, л. 2 об. Natsional'niy muzey Respubliki Tatarstan [The National Museum of the Republic of Tatarstan] (NM RT), series kppi-123666/2784, p. 2 verso.
5. Корбут, М. К. Указ. соч. - С. 292. KORBUT, M. K., 1930, p. 292.
6. НА РТ, ф. 977, оп. Совет, д. 13407, л. 17. NA RT, fond 977, Soviet series, file 13406, p. 10 verso.
7. Там же, л. 13. Ibid., p. 13.
8. Там же, д. 13409, л. 14. Ibid., file 13409, p. 14.
9. Там же, д. 13499, л. 4. Ibid., file 13499, p. 4.
10. Там же, л. 5-12. Ibid., p. 5-12.
11. Там же, л. 31. Ibid., p. 31.
12. Там же, д. 13409, л. 14. Ibid., file 13409, p. 14.
13. Там же, д. 13407, л. 27. Ibid., file 13407, p. 27.
14. Дмитриев, А. Н. Статусы знания (о социальных маркерах эволюции российского университета первой трети XX века) // Новое литературное обозрение. - 2013. -№ 4 (122). - С. 108-133. DMITRIEV, A. N. Statusi znaniya (o sotsial'nih markerah evolyutsii rossiyskogo universiteta pervoy treti 20 veka) [Statuses of knowledge (on social markers of evolution of the Russian University in the first third of the 20th century). In Russ.]. IN: Novoe literaturnoye obozreniye, 2013, no. 4 (122), pp. 108-133.
15. Корбут, М. К. Указ. соч. - С. 295. KORBUT, M. K., 1930, p. 295.
16. НА РТ, ф. 977, оп. Совет, д. 13415, л. 1. NA RT, fond 977, Soviet series, file 13415, p. 1.
17. Там же, л. 1-2. Ibid., pp. 1-2.
18. Там же, д. 13499, л. 2 об, 6, 7, 19. Ibid., file 13499, pp. 2 verso, 6, 7, 19.
19. Там же, д. 13415, л. 1. Ibid., file 13415, p. 1.
20. Сальникова, А. А. Революционные потрясения: 1917-1922 гг. // Очерки истории Казанского университета. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2002. - С. 149. SAL'NIKOVA, A. A. Revolyutsionniye potryaseniya: 1917-1922 gg. [Revolutionary
shocks: 1917-1922. In Russ.]. IN: Ocherki istorii Kazanskogo universiteta [Essays on the history of Kazan University. In Russ.]. Kazan, Izd-vo Kazansk. un-ta publ., 2002, p. 149.
21. Циркуляр попечителям учебных округов // Дело народа. - 1917. - 17 марта. - С. 3. Tsirkulyar popechitelyam uchebnih okrugov [Circular letter to the curators of educational districts. In Russ.]. IN: Delo naroda, 1917, 17 marta, p. 3.
22. История Московского университета: в 2 т. - Т. 1 - М., 1955. - С. 540. Istoriya Moskovskogo universiteta: v 2 t. T. 1. [History of Moscow University: v 2 t. In Russ.]. Moscow, 1955, vol. 1, p. 540.
23. Корбут, М. К. Указ. соч. - С. 298. KORBUT, M. K., 1930, p. 298.
24. Савин, А. Н. Университетские дела. Дневник 1908-1917. - М.-СПб., 2015. -С. 438. SAVIN, A. N. Universitetskiye dela. Dnevnik 1908-1917 [University affairs. Diary of 1908-1917. In Russ.]. Moscow, St. Petersburg, 2015, p. 438.
25. НМ РТ, ед. хр. 123666, л. 1-1 об. NM RT, file 123666, p. 1-1 verso.
26. Там же, л. 3 об. - 4. Ibid., p. 3 verso - 4.
27. Корбут, М. К. Указ. соч. - С. 296. KORBUT, M. K., 1930, p. 296.
28. Ионенко, С. И. А. А. Симолин и деятельность Казанского комитета партии народной свободы // Интеллигенция Татарстана в период реформ и революций первой трети XX века. Материалы Республиканской научной конференции, посвященной 100-летию Г. Шарафа, 3-4 декабря 1996 г. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 1997. -С. 62. IONENKO, S. I. A. A. Simolin i deyatel'nost'Kazanskogo komitetapartii narodnoy svobodi [A. A. Simolin and the activities of the Kazan Committee of the People's Freedom Party. In Russ.]. IN: Intelligentsiya Tatarstana v period reform i revolyutsii pervoy treti 20 veka. Materiali Respublikanskoy nauchnoy konferentsii, posvyashchennoy 100-letiyu G. Sharafa, 3-4 dekabrya 1996 g. [The intelligentsia of Tatarstan in the period of reforms and revolutions of the first third of the 20th century. The materials of the Republican scientific conference dedicated to the centenary of G. Sharafs birth, December 3-4, 1996. In Russ.]. Kazan, Izd-vo Kazansk. un-ta publ., 1997, p. 62.
29. Иванов, А. Е. Указ. соч. - С. 152. IVANOV, A. E., 2014, p. 152.
30. НА РТ, ф. 977, оп. Совет, д. 13415, л. 30-32. NA RT, fond 977, Soviet series, file 13415, pp. 30-32.
31. Там же, л. 33 об. - 34. Ibid., pp. 33 verso - 34.
32. Сальникова, А. А. Революционные потрясения: 1917-1922 гг. // Очерки истории Казанского университета. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2002. - С. 152. SAL'NIKOVA, A. A. Revolyutsionniye potryaseniya: 1917-1922 gg. [Revolutionary shocks: 1917-1922. In Russ.]. IN: Ocherki istorii Kazanskogo universiteta [Essays on the history of Kazan University. In Russ.]. Kazan, Izd-vo Kazansk. un-ta publ., 2002, p. 152.
33. Там же. - С. 150. Ibid., p. 150.
34. Малышева, С. Ю. «Великий исход» казанских университариев в сентябре 1918 г. // Гасырлар авазы - Эхо веков. - 2003. - №№ 1/2. - С. 87-92. MALYSHEVA, S. YU. "Veliki ishod" kazanskih universitariyev v sentyabre 1918 g. [The "Great Outcome" of Kazan Universities in September 1918. In Russ.]. IN: Gasyrlar avazy-Eho vekov, 2003, no. 1/2, p. 87-92.
35. Малышева, С. Ю., Сальникова, А. А. Старый мир при новой власти: Казанский университет в советском политическом пространстве // Мир клио: сборник статей в честь Л. П. Репиной. - М., 2007. - Т. 2. - С. 97-114. MALYSHEVA, S. YU., SAL'NIKOVA, A. A. Stariy mir pri novoy vlasti: Kazanskiy universitet v sovetskom politicheskom prostranstve [The Old World under the New Power: Kazan University in the Soviet Political Space. In Russ.]. IN: Mir klio: sbornik statey v chest' L. P. Repinoi [The world of the Clio: a collection of articles in honor of LP Repina. In Russ.]. Moscow, 2007, vol. 2, pp. 97-114.
Список литературы
Дмитриев, А. Н. Статусы знания (о социальных маркерах эволюции российского университета первой трети XX века) // Новое литературное обозрение. - 2013. -№ 4 (122). - С. 108-133.
Корбут, М. К. Казанский государственный университет имени В. И. Ульянова-Ленина за 125 лет. 1804/05-1929/30: в 2 т. - Т. 2. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 1930. - 386 с.
Ростовцев, Е. А., Баринов, Д. А. Столичный университет и мировая война: теория и практика «академического патриотизма» // Былые годы. - 2014. - № 34 (4). -С. 592-604.
Сальникова, А. А. Революционные потрясения: 1917-1922 гг. // Очерки истории Казанского университета. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2002. - С. 149-165.
References
DMITRIYEV, A. N. Statusi znaniya (o sotsial'nih markerah evolyutsii rossiyskogo universiteta pervoy treti 20 veka) [Statuses of knowledge (on social markers of the evolution of the Russian University in the first third of the 20th century). In Russ.]. IN: Novoye literaturnoye obozreniye, 2013, no. 4 (122), pp. 108-133.
KORBUT, M. K. Kazanskiy gosudarstvenniy universitet imeni V. I. Ul'yanova-Lenina za 125 let. 1804/05-1929/30: v 21. T. 2. [V. I. Ulyanov-Lenin Kazan State University in 125 years. 1804/05-1929/30. In Russ.]. Kazan, Izd-vo Kazansk. un-ta publ., 1930, vol. 2, 386 p.
ROSTOVTSEV, E. A., BARINOV, D. A. Stolichniy universitet i mirovaya voyna: teoriya ipraktika ''akademicheskogopatriotizma". [The Metropolitan University and the World War: the theory and practice of "the academic patriotism''. In Russ.]. IN: Biliye godi, 2014, no. 34 (4), pp. 592-604.
SAL'NIKOVA, A. A. Revolyutsionniye potryaseniya: 1917-1922 gg. [Revolutionary shocks: 1917-1922. In Russ.]. IN: Ocherki istorii Kazanskogo universiteta [Essays on the history of Kazan University. In Russ.]. Kazan, Izd-vo Kazansk. un-ta publ., 2002, pp.149-165.
Сведения об авторе
Бушуева Людмила Александровна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация, bushueva9@mail.ru
About the author
Liudmila A. Bushueva, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher at Sh. Mardzhani Institute of History of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, Kazan, the Republic of Tatarstan, the Russian Federation, bushueva9@mail.ru
В редакцию статья поступила 13.01.2017 г., опубликована:
Бушуева, Л. A. 1917 год в жизни университетского сообщества Казани // Гасырлар авазы -Эхо веков. - 2017. - № 1/2. - С. 6-17.
Submitted on 13.01.2017, published:
BUSHUEVA, L. A. 1917god v zhizni universitetskogo soobshchestva Kazani [Year 1917 in the life of the university community of Kazan. In Russ.]. IN: Gasyrlar avazy - Eho vekov, 2017, no. 1/2, pp. 6-17.
УДК 94(47)"1917"
«Мы никак не могли понять, почему вдруг сбежали наши хозяева...» (военнопленные на территории Казанской губернии в 1917 г.)
Л. Р. Габдрафикова,
Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация
''We could not understand why our masters had suddenly escaped...'' (prisoners of war in the territory of Kazan province in 1917)
Liliya R. Gabdrafikova,
Mardzhani Institute of History of Tatarstan Academy of Sciences, Kazan, the Republic of Tatarstan, the Russian Federation
Аннотация
В статье рассматривается положение военнопленных на территории Казанской губернии в 1914-1918 гг. История регионов России в условиях Первой мировой войны до сих пор остается недостаточно изученной. Новый импульс эти исследования получили в связи с проведением памятных мероприятий к 100-летию начала Первой мировой войны. Логическим продолжением Великой войны являются революции 1917 г., поэтому новое осмысление этого эпохального явления на региональных материалах представляется актуальной научной задачей. Постановка новых научных проблем и расширение источниковой базы открывает сложную картину жизни населения Казанской губернии в годы Первой мировой войны и революций. Изменилась демографическая ситуация в регионе, появились новые социальные группы населения. Этот период истории сыграл определяющую роль в развитии региона. В годы войны и революций население губернии вплотную столкнулось с вопросами межэтнического и межконфессионального взаимодействия. Одной из новых социальных групп военного времени являлись пленные офицеры и солдаты, содержащиеся в Казанской губернии. Новизна исследования состоит в том, что впервые представлен комплексный анализ повседневной жизни военнопленных. В представленной статье рассматриваются условия проживания, состояние здоровья, трудовая занятость, взаимодействие военнопленных с местным населением. Исследование проводилось на базе архивных документов Национального архива Республики Татарстан и Центрального государственного архива историко-политической документации Республики Татарстан. Впервые в научный оборот вводятся воспоминания бывших пленных солдат. Основное внимание уделяется революционному периоду 1917 г. Автор приходит к выводу, что военнопленные оказались заложниками сложившейся ситуации: они столкнулись с ростом цен и дефицитом, ухудшением отношения населения, оказались в центре аграрных беспорядков и рабочих забастовок. Поэтому массовым явлением стало бегство военнопленных, особенно после октября 1917 г. До создания Казанской губернской коллегии о пленных и беженцах положение военнопленных оставалось нестабильным.
Abstract
The article considers the status of prisoners of war in Kazan province in 1914-1918. The history of Russia's regions under the conditions of the World War I has not been sufficiently studied yet. The studies gained a new impetus in connection with the commemoration of the 100th anniversary of the outbreak of the World War I. The logical continuation of the Great War was the revolutions of 1917. So, a new interpretation of this epoch-making occurrence based on regional materials is a relevant research task. Setting of new scientific problems and expansion of the source base reveals a complex picture of the life of the population in Kazan province during the First World War and the revolutions. The demographic situation in the region changed and new social groups appeared. This period of history played a decisive role in the development of the region. During the years of war and revolutions the population of the province faced the problems of interethnic and inter-confessional interaction. One of the new social groups during the war period was the prisoner officers and soldiers kept in Kazan province. The novelty of the research is in the fact that the comprehensive analysis of the daily life of prisoners of war has been represented for the first time. The article considers their living conditions, health status, employment and interaction of prisoners with the local population. The research has been carried out on the basis of the documents of National Archive of the Republic of Tatarstan and the Central State Archive of Historical and Political Documentation of the Republic of Tatarstan. The reminiscences of prisoner soldiers have been introduced for scientific use for the first time. The author focuses on the revolutionary period of 1917. The author comes to the conclusion that prisoners of war were the hostages of the situation: they faced rising prices and a deficit, worsening of the population's attitude towards them and were at the center of agrarian riots and workers' strikes. The escape of prisoners of war was a mass occasion, especially after October 1917. Until May 1918, before the creation of the Kazan provincial collegium on prisoners and refugees, the status of prisoners of war had remained unstable.
Ключевые слова
Казанская губерния, Казанский военный округ, февральская революция, революции 1917 года, история повседневности, Австро-Венгрия, Германия, Османская империя.
Keywords
Kazan province, Kazan military district, the February revolution, the revolutions of 1917, everyday life history, Austro-Hungary, Germany, the Ottoman Empire.
Первую мировую войну от всех предыдущих военных кампаний отличали невероятные масштабы пленения. За все годы военных действий в плену оказалось восемь миллионов военнослужащих и более 200 тысяч гражданских лиц. Из рядов российской армии попали в неволю 2 млн 417 тысяч солдат и офицеров1. В свою очередь, во всех тыловых регионах России проживали военнопленные офицеры и солдаты. По данным на 1 января 1916 г. в Казанском военном округе содержалось 95 213 военнопленных2.
В Казанской губернии находились в основном бывшие военнослужащие австро-венгерской и германской армий. Военнопленных-турок на территории Казанской губернии практически не было. Очевидно, опасаясь так называемого «панисламизма», власти старались селить бывших солдат османского султана подальше от российских мусульман. Много турецких военнопленных, как из числа
офицеров, так и солдат, находилось в Иркутском военном округе. В Казанской губернии они находились, в основном, временно, в местных госпиталях.
Военнопленные в Казанской губернии появились уже в первые недели войны. 10 августа 1914 г. в губернский центр были доставлены 908 пленных солдат германской армии. В 1916 г. на территории губернии насчитывалось 8 855 военнопленных, из них 2 725 человек были заняты на сельскохозяйственных работах. Особенно много бывших солдат из лагеря противника проживали в Чистополе (2 403) и на Паратском заводе близ Свияжска (2 708), далее шли города Казань (754), Лаишев (679), Спасск (646). Меньше всего военнопленных было в таких уездных центрах как Царевококшайск (43) и Козмодемьянск (15)3. Большая группа военнопленных прибыла в Казанскую губернию в конце 1916 г. из Средней Азии. В Троицком лагере недалеко от Ташкента началась эпидемия малярии и по рекомендации Международной комиссии Красного Креста военнопленных отправили в Поволжье и Сибирь. При распределении пленных солдат по другим лагерям их старались делить по этнической принадлежности. Например, славян направляли в Поволжье. «Многие венгры и австрийцы знали чешский, словацкий и кроатский (хорватский. - Л. Г.) языки, таким образом попали в эвакуацию в Поволжье в первую очередь. Характерно, что никто из славян не выдавали венгров и австрийцев, приписавшихся к славянам. Это удавалось потому, что у чехов много фамилий немецких, а у словаков венгерских», - вспоминал бывший военнопленный Жебровский Эдмунд Станиславович, поляк из Австро-Венгрии4. Судя по всему, после прибытия большой группы военнопленных славянского происхождения в начале января 1917 г. последовали указания казанского губернатора П. М. Боярского земским и городским управам о необходимости замены пленных «эльзас-лотарингцев» на пленных других национальностей. Хозяева должны были освободить от работ военнопленных-немцев и вернуть их в местное военное ведомство. Циркуляр губернатора был основан на распоряжении Главного управления Генерального штаба5. Но планы по созданию этнических лагерей военнопленных не были реализованы из-за новой политической ситуации в стране.
Военнопленные подразделялись на офицеров и солдат. Условия содержания нижних чинов были значительно хуже. Для солдат всегда находились трудовые задания, вроде сельскохозяйственных, фабрично-заводских и строительных работ, а также ремесленных занятий. Поэтому они трудились на самых разных предприятиях и в учреждениях. Так, в конце 1916 г. штаб Казанского военного округа разрешил военнопленному Фрацису Немец работать в Казанской художественной школе в должности формовщика. Школа предлагала пленному и жилье, но власти запретили ему пользование служебной квартирой6.
В Казани военнопленных привлекали к работе крупные промышленные предприятия. Например, в Торгово-промышленном обществе Алафузовских фабрик и заводов в 1916 г. трудился 501 бывший солдат австро-венгерской и германской армий. Всех их перевели в губернский центр из г. Тетюши, именно туда они были вначале определены местными властями7.
Также военнопленные трудились на заводе Крестовниковых и на различных кожевенных предприятиях Четвергова, Шабанова и Готлицера. Жебровский вспоминал, как его будущий работодатель Илья Готлицер, владелец кожевенного завода в Адмиралтейской слободе, пришел к ним в сопровождении
солдат-конвоиров. «Видимо, ему было разрешено выбирать себе людей по своему усмотрению. Этот пожилой юркий человек с места в карьер приступил к подбору людей, начал присматриваться к людям и приступил к допросу на немецком языке, - писал он. - Готлицер отобрал 40 человек самых сильных, плечистых. Четыре конвойных солдата нас привели во двор кожевенного завода Готлицера. Дело было к вечеру, нас поместили в бараке с грязными, никогда не мытыми полами. В бараке было уже около сорока пленных и 10 человек русских рабочих-сезонников»8. Неудовлетворительные условия содержания пленных военных признавались всеми, в том числе и сторонними наблюдателями. Например, «у некоторых офицеров и интеллигентных нижних чинов - военнопленных, живущих на заводе Петцольда, ведутся дневники для того, чтобы по возвращении на родину опубликовать, как плохо жилось в плену», - сообщал тайный агент представителям Казанской губернской жандармерии 31 августа 1915 г.9 Но такие заявления побуждали не к улучшению условий содержания рабочих-военнопленных, а являлись причиной усиления надзора за ними.
Жизнь военнопленных из нижних чинов была немного другой. Они постоянно работали, да и условия их проживания порой были антисанитарными. «Несмотря на сильные морозы, двери нашего погреба никогда не запирались, ибо это был источник свежего воздуха и света», - писал Э. Жебровский о лагере в Адмиралтейской слободе10.
В уездных городах, за неимением крупных промышленных объектов, военнопленных направляли чаще всего на работы, организованные земскими и городскими управами, а также находились в распоряжении местного военного ведомства. Например, в Мамадыше пленные солдаты участвовали в строительстве водопровода11. Кроме того, военнопленные раз в неделю, по четвергам убирали площадь после базара. Занимались благоустройством дорог. 232 человека были направлены на строительство железной дороги Казань - Екатеринбург. Всего же, по данным на 15 февраля 1917 г. в Мамадыше проживало 398 военнопленных12.
Занятия в уездах не отличались большим разнообразием. Например, по данным на январь 1917 г. в Козмодемьянском, Цивильском, Ядринском уездах пленные солдаты в основном были заняты на лесных работах. В местных лесничествах уездов трудились по 400-500 человек. В Лаишевском, Свияжском и Тетюшском уездах военнопленных чаще всего привлекали в помещичьи хозяйства13. В целом, в Казанском военном округе 70% военнопленных были заняты на сельскохозяйственных и лесных работах14.
Среди солдат много было больных. У большинства военнопленных, содержавшихся в госпиталях, имелись огнестрельные и сквозные пулевые ранения разной степени тяжести15. Нередко они давали дополнительные осложнения. Инвалидов, например, после ампутации ног, отправляли в Москву16, оттуда они могли быть направлены домой. Пленные тяжело переносили непривычные для них климатические условия, инфекционные заболевания. Среди военнопленных очень высокой была смертность17. «Больных и совершенно к труду неспособных военнопленных нередко оказывается около 15% и даже до 50%», - говорилось в циркуляре казанского губернатора П. М. Боярского земским и городским управам Казанской губернии от 24 января 1917 г. По требованию Военного министерства планировалось установление обязательного порядка приема и сдачи командируемых на работы военнопленных. Лицо, принимавшее на работу, должно
было произвести медицинский осмотр и при обнаружении неудовлетворительного состояния здоровья, составить акт на больных военнопленных, «с указанием причины отказа в принятии таких военнопленных»18.
В маленьких населенных пунктах, где содержались пленные офицеры, не было трудовых занятий, соответствующих их гражданской профессиональной квалификации. Например, в уездном Царевококшайске на конец 1915 г. проживало 27 офицеров и 16 нижних чинов австрийской армии, последние часто являлись денщиками при офицерах. В феврале 1918 г. в городе было уже 90 офицеров и 28 солдат. Из-за отсутствия работы они постоянно гуляли по городу. В конце концов, местные власти решили, если военнопленный «праздно шатается без конвоя», то его необходимо задерживать19.
Свободная жизнь пленных офицеров порой вызывала раздражение местных жителей. «Прибывшие в Казань военнопленные австрийские офицеры из Перемышля чувствуют себя очень хорошо; денег у них очень много, так как за непродолжительностью пребывания в Казани (2-3 дня) они разменяли на русские деньги свыше 40 тысяч крон, - докладывал один из тайных агентов казанской жандармерии 31 марта 1915 г. - Очень многие из них приобрели фотографические аппараты и пленки к ним, имея в виду сделать в России много снимков»20.
Между местным населением и бывшими военнослужащими вражеского лагеря возникали контакты различного характера. Так, к немецким и австрийским солдатам местные жители обращались при необходимости получения знаний немецкого языка. Иногда они помогали подписывать адреса на письмах и посылках, предназначенных российским военнопленным в Германии и Австро-Венгрии21. Хотя такое взаимодействие не приветствовалось. В октябре 1916 г. была уволена с работы телефонистка Чистопольской телефонной станции, 16-летняя Варвара Гаврилова. Причиной увольнения были ее «письменные сношения с военнопленным офицером австрийской армии Гродзицким». У телефонистки нашли почтовую карточку, полученную от офицера с надписью «на память»22. Тем не менее, некоторые контакты приводили даже к семейным союзам23. Например, Жебровский называл своей женой Щербакову Александру Васильевну, работницу Алафузовских заводов. К слову, она жила недалеко от завода Готлицера, где трудился военнопленный поляк24.
Отношение местного населения к плену в целом и вражескому лагерю пытались регулировать с помощью инструментов пропаганды. Издавались специальные приказы, где описывалось зверское обращение германцев или австро-венгров с русскими военнопленными25. Эти документы часто создавались на основе рассказов бывших военнопленных. В апреле 1916 г. уездные исправники Казанской губернии занимались сбором такой информации, где отмечались плохие условия содержания военнопленных, побои, тяжелая работа26. Выходили брошюры о положении российских военнопленных в Австро-Венгрии и Германии, в том числе на языках народов России. Например, в 1917 г. в Казани была издана брошюра «О жизни русских пленных в Германии и Австрии» на марийском языке. О положении российских военнопленных гражданское население узнавало и из листовок благотворительных организаций.
С самого начала войны наблюдалось особое отношение к пленным славянского происхождения. 30 октября 1914 г. было создано Всероссийское попечительство о пленных славянах27. Однако заботы попечительства коснулись, главным образом,
свободного времяпрепровождения славян. На территории Казанской губернии действовало Общество чешско-славянского единения. Еще до революции, в феврале 1917 г. они получили разрешение на распространение среди пленных славян издаваемой обществом еженедельной газеты «Славянский вестник»28. 30 июня 1917 г. Всероссийским попечительством о пленных славянах были приняты «Правила, устанавливающие особые льготы для военнопленных чехов и словаков на территории Европейской части России». Но изменения охватывали, в основном, культурно-образовательную сферу жизни пленных. Им разрешали читать газеты, посещать курсы русского языка, участвовать в богослужениях военнопленных29. Неизвестно, насколько были популярны эти мероприятия среди пленных солдат Казанской губернии. Но надо отметить, что большинство бежавших военнопленных хорошо владели русским языком.
Если культурные права пленных славян опекались отдельно, то немного сложнее обстояло дело с их религиозными потребностями. Особенно, когда они принадлежали к католической или протестантской церкви. Например, в феврале 1916 г. курат казанского костёла В. Францкевич писал о том, что уездные ксёндзы не могут вести пастырскую деятельность среди военнопленных и интернированных из-за ограничений со стороны местных властей. В ходе проверки выяснилось, что препятствия исходили в первую очередь от военных, охранявших пленных солдат30.
На промышленных и сельскохозяйственных работах военнопленные проявляли себя по-разному. Безусловно, в 1917 г. они видели разложение системы управления и реагировали на это по-своему: в этот период значительно ослабла дисциплина среди них. Еще до революции некоторые военнопленные проявляли недовольство и устраивали саботаж31. В 1917 г. протестные настроения среди них усилились. Они высказывали недовольство надзирателям. Например, в 1917 г. администрация Алафузовских предприятий просила у городских властей специальной охраны для пленных солдат32. Летом 1917 г. на имя казанского губернского комиссара В. Чернышева поступила жалоба от владельца ассенизационного обоза г. Казани Богаткина. Его поддержали и другие предприниматели, жаловавшиеся на «незакономерные действия и несообразные требования» работавших на городских предприятиях
33
военнопленных33.
Поведение военнопленных отражало общий кризис в стране, наступившая революция усилила их протестные настроения. После февраля 1917 г. работавшие военнопленные включились в профсоюзное движение, что отразилось на их взаимоотношениях с работодателями. В 1917 г. военнопленный Э. С. Жебровский стал секретарем фабрично-заводского комитета кожевенного завода И. Готлицера. Таким образом, бывшие солдаты вражеских стран начали представлять альтернативную администрацию завода.
В это время в Казани образовался комитет военнопленных социал-демократов интернационалистов. Его председателем стал венгр Арнольд Гофман, членами комитета были Жебровский, Гандшух, Бонди, Апати, Динда и другие34.Со временем в составе комитета стали появляться военнопленные из других городов. Советы вместе с интернациональными подразделениями отстаивали собственные интересы, порой сильно отличавшиеся от основной линии внутренней политики государства. В то время как официальные органы власти пытались разграничить граждан России и подданных других государств, в том числе военнопленных,
Советы требовали одинаковых условий, прежде всего оплаты труда для рабочих и военнопленных. Например, согласно циркуляру Военного министерства Временного правительства от 4 августа 1917 г., пленные рабочие могли получать от 20 до 50 копеек за рабочий день. Остальная часть дохода должна была направляться в казну. Это решение очень возмутило рабочие секции Советов35.
В 1917 г. условия содержания и материальное положение военнопленных на территории России оставляли желать лучшего. Поэтому в этот период активизировалась деятельность различных международных благотворительных организаций, в первую очередь миссий Красного Креста. Например, в феврале 1917 г. Казанскую губернию посетил американец Горло-Александр Мак-Канногей. 16 февраля они посетили военнопленных офицеров в Тетюшах и Спасске36. С марта по сентябрь 1917 г. в Казанской губернии побывали делегаты шведской миссии Красного Креста Майя Ветерлинг, граф Карл Фонде, граф Густав Гамильтон и полковник Аксель Генберг, представитель шведского генерального консульства в Москве, доктор Людвик Бакман, особый делегат комитета Красного Креста Тормейстр Бланш, профессор Львовского университета Станислав Грабовский, уполномоченные датского посольства в Петрограде - капитан Даннскиольд и доктор Эрнст-Виктор Рендторф, представитель датской миссии граф Самсе37. Целью визитов была благотворительная помощь военнопленным. В ходе бесед они старались получить информацию о материальном положении пленных, осматривали условия их содержания. Представителей международных миссий не допускали на предприятия, «изготавливающие предметы государственной обороны».
Вскоре на фоне саботажа и бегства военнопленных активность некоторых благотворительных миссий была расценена как представляющая опасность для государственной безопасности. В июле 1917 г. появилось сообщение Главного управления генштаба о создании «германскими агентами» особой организации, которая собиралась переправлять в Германию через Финляндию германских военнопленных и интернированных граждан Германии для привлечения их к службе в рядах германской армии. По этой версии, организация, базирующаяся в Стокгольме, снабжала таких лиц подложными паспортами и помогала пресечь границу. В Казанской губернии сообщение об этом было распространено по различным инстанциям власти 25 июля 1917 г.38 Уже через два дня, 27 июля, в канцелярию казанского губернского комиссара поступило распоряжение из штаба Казанского военного округа о немедленном прекращении допуска к посещению военнопленных всеми представителями Союза христианской молодежи, организованного в США. Никаких дополнительных разъяснений о причинах такого запрета в документе не было39. Но, судя по всему, это решение было связано с предыдущим сообщением Генштаба о «германских агентах».
Тем временем в уездах военнопленные оказались в центре аграрных беспорядков. Частой практикой стало снятие пленных с сельскохозяйственных работ. Иногда, наоборот, крестьяне заставляли их работать на себя. Например, помещик А. П. Горталов из Чистопольского уезда 26 апреля 1917 г. направил жалобу на имя казанского губернского комиссара о том, что крестьяне деревень Александровка, Малый Красный Яр, Кутлушкино и Степная Шентала «заставили пахать на экономических лошадях, живущих в экономии пленных австрийцев, отнятую в пользу крестьян землю.»40.
Военнопленные являлись дешевой рабочей силой, поэтому их услугами пользовались не только в богатых имениях, но и в крепких крестьянских хозяйствах. Особенно в тех семьях, где основные работники ушли на фронт41. Это вызывало раздражение у широких масс крестьянства, которые видели в военнопленных конкурентов на трудовом рынке. Тем более, многие из пленных солдат зарекомендовали себя как хороших работников42.
Безусловно, среди военнопленных были и те, кто, наоборот, отказывался работать. Весной 1917 г. были отмечены массовые случаи побега пленных из поместий43. Особенно часто военнопленные оставляли работу в лесных хозяйствах Цивильского, Козьмодемьянского, Царевококшайского уездов44. Циркуляром губернского комиссара от 25 мая 1917 г. за уклонение от сельскохозяйственных работ была разрешена отправка военнопленных на рудничные работы45. Причиной бегства могло быть как ухудшение материального положения военнопленных, так и ослабление режима охраны, агрессия со стороны населения. Крестьяне, увлеченные идеями общественного владения землей, весной-осенью 1917 г. активно вырубали леса. Солдаты, охранявшие военнопленных, требовались для разгона аграрных беспорядков, при реализации мероприятий по реквизиции хлеба. Некоторые военнопленные старались воспользоваться этой ситуацией. Аналогичные случаи имели место и на промышленных предприятиях. Но, в отличие от аграриев, военнопленные, работавшие на промышленных объектах, предпочитали действовать отдельно46.
Беглецов чаще всего задерживали вблизи железнодорожных линий. Например, в апреле 1917 г. на территории Казанской губернии были задержаны два военнопленных австрийца, переодетые в формы российских солдат. Они самовольно оставили работу в поместьях. После их допроса представители правоохранительных органов выяснили, что беглых военнопленных «должно собраться в Казани весьма много». Казанский губернский комиссар опасался, что есть между ними предварительный сговор и могут быть «какие-либо злонамеренные покушения, как на железнодорожные сообщения, так и на предприятия, работающие на государственную оборону и прочее». Сообщение об этом было распространено 21 мая 1917 г. начальникам милиции и председателям губернской и уездных земских управ47.
Это опасение комиссара не получило никакого подтверждения. Однако после взрывов и пожара на Казанском пороховом заводе распространились слухи о специальных действиях неизвестных лиц, которыми могли быть и иностранные агенты. Поэтому подозрения вызвали, прежде всего, военнопленные. 15 августа 1917 г. в Казани было объявлено военное положение и военнопленным запретили «всякие отлучки в город». Их отпускали только на работу, но при этом за ними должны были постоянно следить. Милиционеров обязали задерживать всех военнопленных, замеченных в городе и «препровождать в распоряжение коменданта города»48.
Впрочем, ограничения были связаны не только с подозрениями в шпионаже и вредительстве, но и с ухудшением продовольственной ситуации. Военнопленные из офицерского звания выделялись среди основной массы населения своим материальным достатком. Помимо помощи различных миссий, они получали жалованье. Эти средства передавались им через местных воинских начальников. В условиях постоянного дефицита продовольствия пленные офицеры делали
запасы продуктов. Поэтому их поведение стало вызывать раздражение у местного населения. В результате появились специальные распоряжения, по которым военнопленные могли посещать базар только в определенное время49.
Октябрьские события не изменили положения военнопленных. Наоборот, некоторые группы оказались забытыми в этой ситуации. «Ноябрь 1917 года застал меня и моих товарищей в местечке Ядрин бывшей Казанской губернии. Вначале мы никак не могли понять, почему вдруг сбежали наши хозяева, почему чуваши стали ходить по улице с красными флагами и называть друг друга новыми словами "товарищи", почему с фронта возвращаются воинские эшелоны?» -вспоминал бывший солдат австро-венгерской армии Притта. Через какое-то время к ним явился представитель советов («незнакомый человек с красной повязкой на рукаве») и объявил о переменах в стране50. В период нестабильности еще больше участились побеги. Бежали не только пленные солдаты, но и офицеры51.
В конце декабря 1917 г. в приказе по Казанскому военному округу были обнародованы правила, устанавливающие льготы для военнопленных славянского происхождения: более свободное содержание, большую свободу передвижения, разрешение объединений и т. д. На основании этих правил военнопленные всех национальностей через своих представителей начали добиваться большей свободы52.
Побеги продолжались и в 1918 г. Обращает на себя внимание то, что среди беглецов особенно много было немцев, австрийцев и мадьяр53. Судя по всему, особые правила по поводу содержания военнопленных-славян они восприняли как ущемление собственных прав и предпочли нарушение всех правовых норм.
Сами работодатели в этот период, на фоне разговоров о заключении мира, ожидали скорого освобождения военнопленных. В этот период закрывались предприятия, выполнявшие ранее военные заказы54. В Казани и уездных городах военнопленные, в ожидании репатриации, терпели все тяготы революционного времени: недоедание, тяжелые жилищные условия, нехватку топлива и одежды. Описывая Свияжск летом 1918 г., атташе датской дипломатической миссии Хеннинг Кейлер отмечал большое количество бедствующих пленных солдат австро-венгерской армии, голодных и в лохмотьях55. В условиях хаоса порой просто забывали о пленниках войны или закрывали глаза на их проблемы. В случае побега военнопленного властей интересовала не столько судьба человека, а его казенная одежда и обувь. Во время тотального дефицита это казалось большей утратой.
В безвременье, когда одни учреждения упразднялись, а другие только создавались, служащие различных иностранных организаций, а также самоорганизации (например, летом 1918 г. существовал Свияжский комитет помощи австрийским пленным) иногда выступали в качестве представителей власти, давали распоряжения о переводе больных военнопленных в госпитали (например, из уездов в Казань), а также выдавали «удостоверения» с правом на передвижение. В Казанской губернии в июле 1918 г. на этом были уличены представители датского консульства и шведской благотворительной миссии, а также Свияжского комитета помощи австрийским пленным. По этим «документам» пленные солдаты и офицеры, а также гражданские лица пытались выехать на родину56. Многих из них задерживали. В Казани таких «дезертирующих военнопленных» собралось немалое количество. Часть из них была помещена в здание 15-го
городского начального училища на 3-й Поперечно-Большой улице57. Для беглых военнопленных власти собирались освободить бывшие военные строения в той же Суконной слободе58.
В мае i9iS г. была создана Казанская губернская коллегия о пленных и беженцах, в уездах начали работать ее филиалы. Эта организация до начала 1920-х гг. занималась возвращением пленных на родину. Впрочем, не все дождались репатриации, немало бывших солдат австро-венгерской армии приняли участие в Гражданской войне59. Военнопленные, поддержавшие советскую власть и «пролетарское движение», могли претендовать на «красноармейский паек», остальные находились на положении арестованных60.
Некоторые из этих бывших солдат Первой мировой войны оказались лишними у себя на родине. Их социалистические убеждения, сформированные в нелегальных кружках военнопленных интернационалистов, вызвали сильные подозрения, вплоть до ареста. Поэтому они возвращались обратно в страну Советов61. Кто-то из участников Гражданской войны остался в СССР. Например, преподавателем факультета физвоспитания и спорта Казанского государственного педагогического института долгие годы работал бывший военнопленный из Венгрии Юлий Адамович Вашш. Еще до начала войны он окончил педагогический институт и преподавал физкультуру и гигиену в гимназии Будапешта. В 1915 г. в 23-летнем возрасте он попал в Россию как военнопленный и прожил в этой стране оставшиеся пятьдесят два года своей жизни62. Но большинство бывших пленных не представляло жизни без родины. Очевидно, что жизнь в кругу родных людей была для них самой большой наградой после долгих скитаний на чужбине и испытаний военным пленом.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Мировые войны ХХ века. В 4 кн. Кн. i: Первая мировая война. Исторический очерк. М.: Наука, 2005. - С. 629. Mirovie voyniXXveka. V4 kn. Kn. 1: Pervaya mirovaya voyna. Istoricheskiy ocherk [The World Wars of the 20th century. In 4 Books. Book 1: The First World War. In Russ.]. Moscow, Nauka publ., 2005, p. 629.
2. Суржикова, H. В. Военный плен в российской провинции (1914-1922). - М.: Политическая энциклопедия, 2014. - С. 415. SURZHIKOVA, N. V. Voenniy plen v rossiyskoy provintsii (1914-1922) [Military captivity in Russian provinces (1914-1922). In Russ.]. Moscow, Politicheskaya entsiklopediya publ., 2014, p. 415.
3. Там же. - С. 9S, 412-415. Ibid., pp. 9S, 412-415.
4. Центральный государственный архив историко-политической документации Республики Татарстан (ЦГА ИПД РТ), ф. 30, оп. 3, д. 1147, л. 7. Tsentral'niy go sudarstvenniy arhiv istoriko-politicheskoy dokumentatsii Respubliki Tatarstan [Central State Archive of Historical and Political Documentation of the Republic of Tatarstan] (TsGA IPD RT), fond 30, series 3, file 1147, p. 7.
5. Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ), ф. i246, оп. i, д. S2, л. 2. Natsionalniy arhiv Respubliki Tatarstan [National Archive of the Republic of Tatarstan] (NA RT), fond 1246, series 1, file S2, p. 2.
6. Там же, ф. Р-1431, оп. 1, д. 12, л. 1-3. Ibid., fond Р-1431, series 1, file 12, pp. 1-3.
7. Там же, ф. 94, оп. 2, д. 396, л. 1-33; ф. 4S2, оп. 1, д. 3S, л. 41. Ibid., fond 94, series 2, file 396, p. 1-33; fond 4S2, series 1, file 3S, p. 41.
S. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 1147, л. S. TsGA IPD RT, fond 30, series 3, file 1147, p. S.
9. НА РТ, ф. 199, оп. 2, д. 1517, л. 56. NA RT, fond 199, series 2, file 1517, p. 56.
10. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 1147, л. 7. TsGA IPD RT, fond 30, series 3, file 1147, p. 7.
11. НА РТ, ф. 1, оп. 4, д. 6063, л. 116, 127. NA RT, fond 1, series 4, file 6063, pp. 116, 127.
12. Там же, л. 147. Ibid., p. 147.
13. Там же, ф. 1246, оп. 1, д. 117, л. 1-16. Ibid., fond 1246, series 1, file 117, pp. 1-16.
14. Ниманов, Б. И. Особенности и основные факторы содержания и хозяйственной деятельности военнопленных в 1914-1917 гг. в Поволжье. Автореф. дисс... канд. ист. наук. - М., 2009. - С. 17. NIMANOV, B. I. Osobennosti i osnovniye faktori soderzhaniya i hozyaystvennoy deyatel'nosti voennoplennih v 1914-1917gg. v Povolzhye. Avtoref. diss... kand. ist. nauk [Peculiarities and main factors of the keeping and economic activities of prisoners of war in 1914-1917 ss. in the Volga region: Cand. hist. sci. diss. In Russ.]. Moscow, 2009, p. 17.
15. НА РТ, ф. Р-1113, оп. 1, д. 2, л. 1-78. NA RT, fond Р-1113, series 1, file 2, pp. 1-78.
16. Там же, л. 84, 86. Ibid., pp. 84, 86
17. Уфимский вестник. - 1915. - 11 февраля. - № 32. Ufimskiy vestnik [The Ufa Herald. In Russ.]. 1915, 11 February, no. 32.
18. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 82, л. 26. NA RT, fond 1246, series 1, file 82, p. 26.
19. Рокина, Г. В. Иностранные пленные Первой мировой войны в Марийском крае // Гуманитарные и юридические исследования. - 2015. - № 1. - С. 74-75. ROKINA, G. V. Inostranniye plenniye Pervoy mirovoy voyni v Mariyskom kraye [Foreign prisoners of the World War I in the Mari region. In Russ.]. IN: Gumanitarniye iyuridicheskiye issledovaniya [Humanitarian and legal research. In Russ.]. 2015, no. 1, pp. 74-75.
20. НА РТ, ф. 199, оп. 2, д. 1517, л. 8. NA RT, fond 199, series 2, file 1517, p. 8.
21. Там же, ф. 1154, оп. 1, д. 335, л. 43. Ibid., fond 1154, series 1, file 335, p. 43.
22. Там же, ф. 1246, оп. 1, д. 167, л. 156-157. Ibid., fond 1246, series 1, file 167, pp.156-157.
23. Комелина, Л. Н. Первая мировая война и город Царевококшайск (по материалам Музея истории города Йошкар-Олы) // Запад - Восток. - 2014. - № 7. - С. 133. KOMELINA, L. N. Pervaya mirovaya voyna i gorod Tsarevokokshaysk (po materialam Muzeya istorii goroda Yoshkar-Oly) [The First World War and Tsarevokokshaysk town (based on the materials of Yoshkar-Ola Museum of History). In Russ.]. IN: Zapad- Vostok [West - East]. 2014, no. 7, p. 133.
24. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 1147, л. 12-13. TsGA IPD RT, fond 30, series 3, file 1147, pp. 12-13.
25. Зверев, С. Э. Военная риторика Нового времени. - СПб.: Алетейя, 2012. - С. 335. ZVEREV, S. E. Voennaya ritorika Novogo vremeni [Military rhetoric of modern times. In Russ.]. St. Petersburg, Aleteyya publ., 2012, p. 335.
26. НА РТ, ф. 1, оп. 4, д. 6650, л. 9-23. NA RT, fond 1, series 4, file 6650, pp. 9-23.
27. Устав Всероссийского попечительства о пленных славянах. - Петроград: тип. И. Шурухт, 1914. - 16 с. Ustav Vserossiyskogo popechitel'stva o plennih slavyanah [The Charter of the All-Russian Guardianship of the Prisoner Slavs. In Russ.]. Petrograd, I. Shurukht publ., 1914, 16 p.
28. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 82, л. 168. NA RT, fond 1246, series 1, file 82, p. 168.
29. Остроухое, А. И. Военнопленные чехи и словаки в России периода Первой мировой войны. Автореф. дисс. канд. ист. наук. - М., 2011. - С. 24-25. OSTROUKHOV, A. I. Voennoplenniye chehi i slovaki v Rossii perioda Pervoy mirovoy voyni. Avtoref. diss... kand. ist. nauk [Czech and Slovak prisoners of war in Russia in the period of World War I: Cand. hist. sci. diss. In Russ.]. Moscow, 2011, pp. 24-25.
30. Машковцев, А. А. Католики Казанской и Вятской губернии в годы Первой мировой войны // Татарский народ и народы Поволжья в годы Первой мировой войны. Сборник материалов. - Казань, 2014. - С. 431. MASHKOVTSEV, A. A. Katoliki Kazanskoy i Vyatskoy gubernii v godi Pervoy mirovoy voyni [Catholics of Kazan and Vyatka provinces during the First World War. In Russ.]. IN: Tatarskiy narodi narodi Povolzhya v godi Pervoy mirovoy voyny. Sbornik materialov [Tatar people and nations of the Volga region during the First World War. Collection of materials. In Russ.]. Kazan, 2014, p. 431.
31. НА РТ, ф. 199, оп. 1, д. 1121, л. 10. NA RT, fond 199, series 1, file 1121, p. 10.
32. Там же, ф. Р-571, оп. 1, д. 4, л. 8. Ibid., fond Р-571, series 1, file 4, p. 8.
33. Там же, ф. 1246, оп. 1, д. 26, л. 188. Ibid., fond 1246, series 1, file 26, p. 188.
34. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 1147, л. 11. TsGA IPD RT, fond 30, series 3, file 1147, p. 11.
35. Суржикова, Н. В. Указ. соч. - С. 183. SURZHIKOVA, N. V., 2014, p. 183.
36. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 113, л. 1-1 об. NA RT, fond 1246, series 1, file 113, pp. 1-1 verso.
37. Там же, л. 3, 7, 9, 19, 32, 39, 58, 66, 67. Ibid., pp. 3, 7, 9, 19, 32, 39, 58, 66, 67.
38. Там же, ф. 1, оп. 6, д. 913, л. 171. Ibid., fond 1, series 6, file 913, p. 171.
39. Там же, ф. 1246, оп. 1, д. 113, л. 37. Ibid., fond 1246, series 1, file 113, p. 37.
40. Татария в борьбе за победу пролетарской революции (февраль - октябрь 1917 г.). Сборник документов. - Казань: Таткнигоиздат, 1957. - С. 279. Tatariya v bor'be za pobedu proletarskoy revolyutsii (fevral' - oktyabr' 1917 g.). Sbornik dokumentov [Tataria in the struggle for the victory of the proletarian revolution (February - October, 1917.). Collection of documents. In Russ.]. Kazan, Tatknigoizdat publ., 1957, p. 279.
41. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 55, л. 179-179 об. NA RT, fond 1246, series 1, file 55, pp. 179-179 verso.
42. Крестьянское движение в Казанской губернии накануне Великой октябрьской социалистической революции. Сборник документов. - Казань: Татгосиздат, 1950. -Т. 1. - С. 193. Krest'yanskoe dvizheniye v Kazanskoy gubernii nakanune Velikoy oktyabr'skoy sotsialisticheskoy revolyutsii. Sbornik dokumentov [The peasant movement in Kazan province on the eve of the Great October Socialist Revolution. Collection of documents. In Russ.]. Kazan, Tatgosizdat publ., 1950, vol. 1, p. 193.
43. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 283, л. 68, 76. NA RT, fond 1246, series 1, file 283, pp. 68, 76.
44. Там же, л. 68, 76, 102. Ibid., pp. 68, 76, 102.
45. Козлов, Ф. Н. Австро-венгерские и германские военнопленные в Чувашии // Первая мировая война в истории народов Поволжья: материалы конференции. - Чебоксары, 2015. - С. 106. KOZLOV, F. N. Avstro-vengerskiye i germanskiye voennoplenniye v Chuvashii [Austro-Hungarian and German prisoners of war in Chuvashia. In Russ.]. IN: Pervaya mirovaya voyna v istorii narodov Povolzh'ya: materiali konferentsii [The First World War in the history of the hations of the Volga Region: conference materials. In Russ.]. Cheboksary, 2015, p. 106.
46. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 283, л. 63. NA RT, fond 1246, series 1, file 283, p. 63.
47. Там же, л. 125. Ibid., p. 125.
48. История Казани в документах и материалах. XX век. - Казань, 2004. - С. 369. Istoriya Kazani v dokumentah i materialah. XX vek [History of Kazan in documents and materials. 20th century. In Russ.]. Kazan, 2004, p. 369.
49. Козлов, Ф. Н. Указ. соч. - С. 102. KOZLOV, F. N., 2015, p. 102.
50. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 2281, л. 4. TsGA IPD RT, fond 30, series 3, file 2281, p. 4.
51. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 8, л. 64. NA RT, fond 1246, series 1, file 8, p. 64.
52. Рокина, Г. В. Указ. соч. - С. 76. ROKINA, G. V., 2015, p. 76.
53. НА РТ, ф. 1246, оп. 1, д. 8, л. 14-17, 25, 26, 103, 157. NA RT, fond 1246, series 1, file 8, pp. 14-17, 25, 26, 103, 157.
54. Там же, ф. 1153, оп. 1, д. 509, л. 2-3, 6-8. Ibid., fond 1153, series 1, file 509, pp. 2-3, 6-8.
55. KENLER, H. The Red Garden. New York: Alfred A. Knopf, 1922, pp. 147-148.
56. НА РТ, ф. Р-638, оп. 1, д. 20, л. 30-32. NA RT, fond Р-638, series 1, file 20, pp. 30-32.
57. Там же, д. 22, л. 39. Ibid., file 22, p. 39.
58. Там же, л. 7. Ibid., p. 7.
59. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 2281, л. 4. TsGA IPD RT, fond 30, series 3, file 2281, p. 4.
60. НА РТ, ф. Р-3009, оп. 1, д. 1, л. 51. NA RT, fond P-3009, series 1, file 1, p. 51.
61. ЦГА ИПД РТ, ф. 30, оп. 3, д. 1147, л. 22; д. 206, л. 3. TsGA IPD RT, fond 30, series 3, file 1147, p. 22; file 206, p. 3.
62. Там же, д. 694, л. 1. Ibid., file 694, p. 1.
Список литературы
Зверев, С. Э. Военная риторика Нового времени. - СПб.: Алетейя, 2012. - 400 с. История Казани в документах и материалах. XX век. - Казань, 2004. - 711 с. Козлов, Ф. Н. Австро-венгерские и германские военнопленные в Чувашии // Первая мировая война в истории народов Поволжья: материалы конференции. -Чебоксары, 2015. - С. 99-109.
Комелина, Л. Н. Первая мировая война и город Царевококшайск (по материалам Музея истории города Йошкар-Олы) // Запад - Восток. - 2014. - № 7. - С. 126-135.
Крестьянское движение в Казанской губернии накануне Великой октябрьской социалистической революции. Сборник документов. - Казань: Татгосиздат, 1950. -Т. 1. - 242 с.
Машковцев, А. А. Католики Казанской и Вятской губернии в годы Первой мировой войны // Татарский народ и народы Поволжья в годы Первой мировой войны. Сборник материалов. - Казань, 2014. - С. 424-432.
Ниманов, Б. И. Особенности и основные факторы содержания и хозяйственной деятельности военнопленных в 1914-1917 гг. в Поволжье. Автореф. дисс... канд. ист. наук. - М., 2009. - 24 с.
Остроухов, А. И. Военнопленные чехи и словаки в России периода Первой мировой войны. Автореф. дисс. канд. ист. наук. - М., 2011. - С. 24-25.
Рокина, Г. В. Иностранные пленные Первой мировой войны в Марийском крае // Гуманитарные и юридические исследования. - 2015. - № 1. - С. 72-77.
Суржикова, Н. В. Военный плен в российской провинции (1914-1922). - М.: Политическая энциклопедия, 2014. - 423 с.
References
ZVEREV, S. E. Voennaya ritorika Novogo vremeni [Military rhetoric of modern times. In Russ.]. St. Petersburg, Aleteyya publ., 2012, 400 p.
Istoriya Kazani v dokumentah i materialah. XXvek [History of Kazan in documents and materials. 20th century. In Russ.]. Kazan, 2004, 711 p.
KOZLOV, F. N. Avstro-vengerskiye i germanskiye voennoplenniye v Chuvashii [Austro-Hungarian and German prisoners of war in Chuvashia. In Russ.]. IN: Pervaya mirovaya voyna v istorii narodov Povolzh'ya: materiali konferentsii [The First World War in the history of the nations of the Volga Region: conference materials. In Russ.]. Cheboksary, 2015,pp. 99-109.
KOMELINA, L. N. Pervaya mirovaya voyna i gorod Tsarevokokshaysk (po materialam Muzeya istorii goroda Yoshkar-Oly) [The First World War and Tsarevokokshaysk town (based on the materials of Yoshkar-Ola Museum of History). In Russ.]. IN: Zapad- Vostok [West - East]. 2014, no. 7, pp. 126-135.
Krest'yanskoye dvizheniye v Kazanskoy gubernii nakanune Velikoy oktyabr'skoy sotsialisticheskoy revolyutsii. Sbornik dokumentov [The peasant movement in Kazan province on the eve of the Great October Socialist Revolution. Collection of documents. In Russ.]. Kazan, Tatgosizdat publ., 1950, vol. 1, 242 p.
MASHKOVTSEV, A. A. Katoliki Kazanskoy i Vyatskoy gubernii v godi Pervoy mirovoy voyny [Catholics of Kazan and Vyatka provinces during the First World War. In Russ.]. IN: Tatarskiy narod i narodi Povolzh'ya v godi Pervoy mirovoy voyni. Sbornik materialov [Tatar people and nations of the Volga region during the First World War. Collection of materials. In Russ.]. Kazan, 2014, pp. 424-432.
NIMANOV, B. I. Osobennosti i osnovniye faktori soderzhaniya i hozyaystvennoy deyatel'nosti voennoplennih v 1914-1917 gg. v Povolzhye. Avtoref. diss... kand. ist. nauk. [Peculiarities and main factors of the keeping and economic activities of prisoners of war in 1914-1917 ss. in the Volga region: Cand. hist. sci. diss. In Russ.]. Moscow, 2009, 24 p.
OSTROUKHOV, A. I. Voennoplenniye chehi i slovaki v Rossii perioda Pervoy mirovoy voyni. Avtoref. diss... kand. ist. nauk. [Czech and Slovak prisoners of war in Russia in the period of World War I. Cand. hist. sci. diss. In Russ.]. Moscow, 2011, pp. 24-25.
ROKINA, G. V. Inostranniyeplenniye Pervoy mirovoy voyni v Mariyskom kraye [Foreign prisoners of the World War I in Mari region. In Russ.]. IN: Gumanitarniye i yuridicheskiye issledovaniya [Humanitarian and legal research. In Russ.]. 2015, no. 1, pp. 72-77.
SURZHIKOVA, N. V. Voenniy plen v rossiyskoy provintsii (1914-1922) [Military captivity in Russian provinces (1914-1922). In Russ.]. Moscow, Politicheskaya entsiklopediya publ., 2014, 423 p.
KENLER, H. The Red Garden. New York: Alfred A. Knopf, 1922, 204 p.
Сведения об авторе
Габдрафикова Лилия Рамилевна, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань, Республика Татарстан, bahetem@mail.ru
About the author
Liliya R. Gabdrafikova, Doctor of Historical Sciences, Chief Researcher of Mardzhani Institute of History of Tatarstan Academy of Sciences, bahetem@mail.ru
В редакцию статья поступила 10.12.2016 г., опубликована:
Габдрафикова, Л. Р. «Мы никак не могли понять, почему вдруг сбежали наши хозяева.» (военнопленные на территории Казанской губернии в 1917 г.) // Гасырлар авазы - Эхо веков. - 2017. - № 1/2. - С. 18-31.
Submitted on 10.12.2016, published:
GABDRAFIKOVA, L. R. "Mi nikak ne mogli ponyat', pochemu vdrug sbezhali nashi hozyaeva..." (voennoplenniye na territorii Kazanskoy gubernii v 1917 g.) ["We could not understand why our masters had suddenly escaped..." (prisoners of war in the territory of Kazan province in 1917). In Russ.]. IN: Gasyrlar avazy- Eho vekov, 2017, no. 1/2, pp. 18-31
УДК 94(470.41)"1917"
Казанское дворянство и революции 1917 г.:
женский взгляд
Е. В. Миронова,
Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация
Kazan nobility and the revolutions of 1917:
women's view
Yelena V. Mironova,
Sh. Mardzhani Institute of History of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, Kazan, the Republic of Tatarstan, the Russian Federation
Аннотация
В статье изучается взгляд женщин-дворянок Казанской губернии на события революции 1917 г. На основе воспоминаний и материалов Центрального государственного архива историко-политической документации Республики Татарстан проанализированы особенности их жизни в исследуемый период. Если до февраля 1917 г. материальное положение дворянок оставалось благополучным, и они могли посвятить себя благотворительности, помощи больным и раненым, либо взяться за управление поместьем, пока главы семейств находились на фронте, то после свержения самодержавной власти ситуация стала меняться. Автор рассматривает несколько типов поведения дворянок в революционный год, для чего обращается к источникам личного происхождения, позволяющим увидеть все проблемы «изнутри». Младшая представительница рода Боратынских - Ольга Ильина -была типичной «светской барышней», рассуждавшей о высоком предназначении дворянства и необходимости сохранения его имущественных позиций, поэтому после февральских событий она не остается сторонним наблюдателем перемен, а пытается стать активным участником общественной жизни. В царившем хаосе, в период всеобщей неразберихи столь же стремительно, как и политическая ситуация в стране, менялись и личные планы дворянки. Более приближенной к проблемам быта была другая представительница семьи Боратынских - родная тетя Ольги Ильиной -Ксения. Благодаря ее воспоминаниям, мы узнаем о материальных трудностях, с которыми столкнулось и дворянство в условиях продовольственного кризиса и роста инфляции. Как и племянница, она предпринимала попытки проявить политическую активность, но, в отличие от Ольги, приветствовала смену режима. Были примеры и нестандартного для дворянской среды поведения, когда женщины не просто активно участвовали в общественно-политической жизни губернии, но даже находились в открытой оппозиции по отношению к царской власти. В заключении автор делает вывод, что дворянки во время революций 1917 г. являлись одним из наименее защищенных слоев населения, но стойко принимали все невзгоды.
Abstract
The article studies the view of noblewomen of Kazan province on the events of the Russian Revolution of 1917. Based on the reminiscences and materials of Central State Archive
of Historical and Political Documentation of the Republic of Tatarstan, peculiarities of their lives within the period under study have been analyzed. Prior to February 1917 their material status remained the same and women were able to devote themselves to charity, assistance to the sick and wounded, or take on management of the estates while the heads of the families were serving at the front, but after the overthrow of the autocratic power the situation with the noblewomen started changing. The author considers several types of behavior of noblewomen during the year of the Revolution, for that reason she refers to the sources of personal origin and archival materials to see all the problems from "inside". The youngest member of the Boratynsky dynasty, Olga Ilyina, was a typical "secular young lady'', discoursing upon the highest destiny of the nobility and necessity of preserving their property positions, therefore after the events of February she did not keep on being a stander by but was trying to become an active participant in public life. Within the reigning chaos and general mess personal plans of the noblewoman were changing as quickly as the political situation in the country. Another member of the Boratynsky family, Olga Ilyina's aunt Ksenia, was closer to daily life problems. Thanks to her reminiscences we become aware of the financial difficulties faced by the nobility under the conditions of the food crisis and rise in inflation. Like her niece, she attempted to display an active political activity, but, unlike Olga, she embraced the regime change. There were examples of the nobility's behavior being non-standard, when women not only took an active part in the political and social life of the province, but also openly opposed the throne. In summary the author draws the conclusion that during the revolutions of 1917 noblewomen were one of the least protected social groups but they bore their misfortunes bravely.
Ключевые слова
История, Казанская губерния, Февральская революция, Октябрьская революция, 1917 год, дворянство, повседневность, гендерная история.
Keywords
History, Kazan Province, the February Revolution, the October Revolution, 1917, nobility, daily routine, gender history.
К 1917 г. дворяне хотя и перестали пользоваться налоговыми и правовыми преимуществами, как это было в XVIII-XIX вв., и практически сравнялись в правах с другими сословиями, но на деле многие из них продолжали оставаться привилегированной прослойкой общества. Они имели значительное представительство во власти как в Петербурге, так и в провинции. В земских органах самоуправления должности председателей, как правило, так же занимали именно дворяне.
С началом Первой мировой войны большинство мужчин ушли на фронт; дворяне не стали исключением и обычно занимали офицерские должности. Оставшимся дома женам и дочерям по-прежнему шел доход с поместья, но им пришлось взять ведение хозяйства на себя. Кроме того, они занимались благотворительностью, оказывая помощь фронту и раненым.
Однако после Февральской революции положение дворян стало меняться. Носить офицерскую форму с погонами стало опасно, участились случаи нападений крестьян на имения, а иногда местная власть вставала на их сторону и вопреки постановлениям Временного правительства одобряла отъем помещичьей земли и имущества в пользу сельских обществ. Такое внезапное
изменение положения стало для дворян большой неожиданностью. Особенно тяжело пришлось женщинам, большинство которых в такой кризисный момент оказалось без поддержки мужей.
Историки дворянства обычно исследовали быт и экономические отношения в дворянской среде в мирное время, а поведение представителей сословия в критических ситуациях практически не рассматривалось. Между тем, такой подход позволяет по-новому взглянуть на дворянскую самоидентификацию, поскольку в пограничных ситуациях она проявляется более ярко. Тем более это заметно среди женщин, которые являлись хранительницами традиций.
Хотя большинство опубликованных воспоминаний о событиях 1917 г. составляют мемуары рабочих, большевиков, которые были востребованы в советское время, до нас дошли описания того периода и казанских дворянок. Прежде всего это автобиографический роман Ольги Ильиной (в девичестве Боратынской) «Канун восьмого дня»1. Написанный много позже, он наполнен авторской рефлексией мыслей и чувств, которые она тогда переживала, и является очень ценным источником. Также остались воспоминания ее тети, Ксении Николаевны Боратынской2. В них больше бытовых вопросов, чем философских, и в совокупности с книгой Ильиной позволяют нам увидеть, как жилось дворянкам в Казани в тот непростой период.
Семья Боратынских даже в период войны не осталась без главы семейства. Александру Николаевичу Боратынскому в 1914 г. было 47 лет и он уже не подлежал призыву. Поэтому его дочери Ольге и сестре Ксении, муж которой также остался рядом, не приходилось волноваться о хозяйственных делах. По-прежнему продолжали поступать доходы с имений, которые позволяли им не бедствовать и вести сытую жизнь. Однако затяжной характер войны неизбежно вел к разрухе в экономической жизни - наблюдался дефицит и рост цен на предметы первой необходимости. Даже обеспеченные слои населения начинали испытывать на себе тяготы военного времени. Ксения Николаевна приводит цены до войны, к марту 1917 г. и к октябрю того же года на продукты, которые, очевидно, имели для нее важное значение. К ним относятся масло, молоко, курица, ржаной и белый хлеб, мясо, яйца, ржаная мука, нитки, штопальная бумага, чулки и ситец. Так, стоимость фунта ржаного хлеба взлетела с 2,5 копеек в предвоенный период до 18 копеек перед Октябрьской революцией. Белый хлеб исчезает с прилавков еще весной 1917 г., то же происходит с постным маслом, яйцами, ситцем и штопальной бумагой к октябрю. Но надо отметить, что такой сравнительно небольшой набор необходимых товаров может объясняться образом жизни Ксении Николаевны. Она по собственной инициативе организовала школу для крестьянских детей в деревне, где сама вела уроки и занималась их воспитанием, вышла замуж за крестьянина (хотя и с высшим образованием) и вела простой образ жизни. Другим требовались многочисленные наряды для выездов в свет, более богатый продовольственный набор, что в условиях отсутствия даже белого хлеба, несомненно, порождало некоторые неудобства.
Непосредственно перед революцией многие уже чувствовали ее дыхание. Даже абсолютно равнодушные к войне дворянки ощущали, что над страной сгущаются тучи: «В политике все плохо.», «Кругом бушует океан», «На фронте сильное дезертирство. Что-то будет!»3. Еще в конце 1916 г. Ксения Николаевна Боратынская, с восторгом прославляя дворянство, словно чувствовала окончание
его эпохи: «Я ощутила самую душу нашей общественности, ее преданности России, с ее идей служения народу без всякой фанфары, без самопрасловленья, без всякого афиширования своей работы и часто жертвенности. Все, что в нас, как в классе русского земски настроенного дворянства, есть лучшего, встало передо мной так рельефно, так живо! Потрясающе живо, как жив для вас становится дорогой друг, которому, вы знаете, суждено завтра умереть. Вы помните все его ошибки и грехи, но они становятся только тенями!»4
И все же свержение монархии и установление власти Временного правительства стало неожиданностью. Ольга Ильина готовилась выйти замуж за офицера Кирилла Ильина и в конце февраля отправилась в Москву, чтобы повидаться с женихом, получившим кратковременный отпуск. Здесь ее и застала революция. Видя массы народа, приходившие в восторг от революционных лозунгов, офицеров, еще вчера носивших погоны императорской армии, а сегодня сменивших их на красные банты, девушка испытала негодование от такой разительной перемены. «Пусть время для революции созрело, пусть необходим был сильный толчок, чтобы поставить Россию на правильный путь. Но они все играли!.. Все эти радующиеся люди ничего не знали, ничего не думали, не понимали о своем отечестве. Они были за революцию. Не за Россию, не с ней. И я была не с ними»5. Но в целом Ильина не стремится осмыслить революцию, выработать к ней беспристрастное отношение; она воспринимает ее как данность, обстоятельство, которое уже невозможно изменить, но приходится принимать его в расчет. В Москве она пытается найти жениха, боясь, что он не снимет офицерские погоны и с ним может что-то случиться. Узнав, что Кирилл (в романе она называет его Игорь) остался на фронте и с ним все в порядке, она возвращается в Казань. Здесь, кипя энергией, Ольга погружается в общественную жизнь, противодействует красным студентам сорвать экзаменационную сессию, посещает какие-то собрания, но эти события описывает вскользь, как нечто маловажное. В мае она выходит замуж, что открывает новую страницу в ее жизни; теперь все мысли будут посвящены мужу, и вместе с ним она покинет сначала Казань, а потом Россию6.
Ольга Ильина относилась к типу «столичных» дворянок. Хорошо образованная, энергичная, размышляющая, она вела активную светскую жизнь и была наиболее близка к тому образу, который представляют, когда говорят о «высшем сословии». Между тем казанское дворянство представляло значительное разнообразие в стиле жизни, имущественном положении и мировоззрении.
Даже тетка Ольги - Ксения Боратынская - разительно отличалась от племянницы. Также получившая хорошее образование, она направила его не в творческое русло, как Ольга, которая тяготела к поэзии и прозе, а на помощь крестьянам. Эта тяга к крестьянам проявлялась также у ее брата, Александра Николаевича. Он не раз выручал жителей сел и деревень по соседству с его имением в Шушарах, но в тоже время держал дистанцию с ними, считая, что крестьяне еще не готовы к самостоятельной жизни, без попечения со стороны дворянства из-за низкого уровня образованности. Боратынский организовывал сельские школы, чтобы исправить этот недостаток, а его сестра решила непосредственно учить деревенских детей. Постоянное общение с простым народом и саму ее приучило к простоте. Имевшая обширные теоретические знания, Ксения слабо разбиралась в политике. Так, она говорила, что склоняется к конституционной монархии, но 20 июля 1917 г. в ее дневнике появляется запись «у власти Керенский, Кропоткин и Плеханов»7. Если Кропоткин хотя бы участвовал в работе Государственного
совещания и ему предлагали войти в состав Временного правительства, то Плеханов к органам власти никакого отношения не имел.
Ксения Николаевна ходила и на митинги, где ее охватывал азарт; она хотела выступать, но боялась своего волнения8. Этим ее участие в политической жизни того периода и ограничилось. На лето с мужем и детьми она уехала в деревню Крутояр: «сажаем, сеем, как будто и нет на свете революции и войны»9. И действительно, в этот период в дневнике Боратынской основное место занимают описание природы и мысли о детях, лишь иногда перемежаемые чрезвычайными происшествиями, такими, как слухи об отнятии имения. Но все они оканчивались благополучно; лишь в декабре, уже после Октябрьской революции Крутояр перешел в ведение государства. В октябре во время большевистского переворота Ксении Николаевне пришлось пережить несколько неприятных дней, но все обошлось. В сентябре 1918 г. ее брата, Александра Николаевича расстреляют, а муж уйдет вместе с белыми, и больше она его не увидит. Несмотря на дворянское происхождение, Ксения Боратынская и в советские годы продолжит работу в школе, благополучно переживет сталинские репрессии и умрет в 1958 г. Возможно, именно ее увлечение педагогической деятельностью и семьей помогло ей в трудное время после двух революций. Она смиренно принимала удары судьбы, не заостряла внимание на бытовых неудобствах и вопреки принадлежности к дворянскому сословию, приняла даже большевистский переворот10.
Хотя большинство дворянок были настроены против революции, или, в крайнем случае, нейтрально, находились и такие, для которых выступление против правительства являлось одним из немногих способов донести свою позицию и утвердиться в качестве полноправной фигуры в обществе. Известная по событиям первой русской революции 1905-1907 гг., революционерка Вера Булич (по мужу Брауде) показала свой характер еще в детстве, отказавшись посещать уроки закона божьего, за что и была изгнана из гимназии. В последующем она включилась в революционную деятельность и сблизилась с большевиками, в итоге неоднократно бывала в ссылках и лишилась дворянских привилегий, став мещанкой. Хотя формально к 1917 г. она и не была дворянкой, но родилась и воспитывалась Вера в дворянской среде.
Если для Ольги Ильиной одним из главных событий революционного времени стало замужество, которому она посвятила свою дальнейшую жизнь, то Вере Петровне Брауде, которая в феврале 1917 г. родила дочь, было не до семейных дел. Оставив ребенка родителям, она немедленно включилась в революционную жизнь и взялась за организационную работу на партийном поприще11.
Кроме Брауде, известна еще одна «бунтарка» - Лидия Николаевна Коротнева-Закржевская, еще в 1906 г. сосланная в Вологодскую губернию за хранение брошюры издания Казанского комитета партии социалистов-революционеров. В дальнейшем она переменила свои политические взгляды, и в 1917 г., вернувшись из ссылки, организовала в Казани группу анархистов-коммунистов12.
Точно неизвестно, что стало причиной такого нестандартного поведения. Возможно, это был бунт против неравноправного положения женщин или же обостренное чувство справедливости заставило их выступить против своего окружения. Однако подобные случаи были редкостью и таких дворянок можно считать маргинальными персонами, но в тоже время показывающими неоднородность сословия.
№ все же большинство дворянок были жертвами революции. Газеты и архивные материалы того времени пестрят случаями, когда женщинам приходилось отстаивать свои имения от посягательств со стороны новых органов власти. Так произошло с женой полковника Константина Владимировича Молоствова, который находился в действующей армии. Она проживала в имении при с. Три Озера Спасского уезда Казанской губернии, заведуя устроенным ею лазаретом для раненых и занимаясь сельским хозяйством. В начале апреля i9i7 г. Молоствов был вызван женой в Спасск по причине аграрных беспорядков. 5 апреля в молоствовское имение приехала уездная продовольственная комиссия; совместно с волостным комитетом и под руководством трехозерского комиссара Вдовина она сняла в имении управляющего и всех служащих. Вскоре крестьяне самовольно стали обрабатывать землю и забрали хранившиеся в имении i5 тысяч пудов семян. Когда же супруга Молоствова отказалась явиться в Трехозерский волостной комитет, прибывший милиционер и один крестьянин схватили ее, чтобы потащить в комитет, но раненые солдаты из лазарета отстояли ее силой. В последующем беспорядки в имении Молоствовых продолжились.
Для защиты своих земель приезжали даже дворянки из других губерний. Hапример, товарищ министра внутренних дел Урусов направил казанскому губернскому комиссару А. H. Плотникову рекомендательное письмо, в котором просил помочь Любови Владимировне Хитрово, которая отправилась в Казанскую губернию защищать свои права, так как по слухам крестьяне самовольно реквизировали принадлежащий ей живой инвентарь, захватывали луга и требовали удаления с работ военнопленных.
Хотя восприятие революций i9i7 г. у дворянок было неоднозначным, варьируясь от полного неприятия до абсолютной поддержки и вступления в ряды революционеров, есть нечто объединяющее их в это тревожное время. Они оказались одним из наименее защищенных слоев общества. Имения, доходы, положение в обществе - все это было утрачено в течение короткого периода. Уже после февраля стали происходить инциденты с попытками завладения землями и имуществом дворян, а с наступлением октября бывшее высшее сословие и вовсе стало изгоем, и многие его представители потеряли родину и даже жизнь. Если мужчины могли сражаться за свои интересы и убеждения, то у женщин практически не было для этого возможностей. Законы не исполнялись, мужья были на фронте, а толпы крестьян хотели земли. В результате дворянки либо бежали со своими супругами, либо принимали новую власть с надеждой на лучшее. несмотря на обстоятельства, многие из них с честью выдерживали многочисленные испытания, не уступая мужчинам, а порой даже превосходя их в силе воли и смелости.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Ильина, О. А. Канун Восьмого дня. - Казань: Заман, 2003. - 400 с. ILYINA, O. A. Kanun Vos'mogo dnya [The eighth day eve. In Russ.]. Kazan, Zaman publ., 2003, 400 p.
2. Боратынская, К. H. Мои воспоминания. - М.: Зебра Е: Альта-Принт, 2007. - 538 с. BORATYNSKAYA, K. N. Moi vospominaniya [My reminiscences. In Russ.]. Moscow, Zebra E: Al'ta-Print publ., 2007, 538 p.
3. Там же. - С. 390, 398. Ibid., pp. 390, 398.
4. Ильина, О. А. Указ. соч. - С. 227. ILYINA, O. A., 2003, p. 227.
5. Там же. - С. 240. Ibid., p. 240.
6. Там же. - С. 235-252. Ibid., pp. 235-252.
7. Боратынская, К. Н. Указ. соч. - С. 400. BORATYNSKAYA, K. N., 2007, p. 400.
8. Там же. - С. 398. Ibid., p. 398.
9. Там же. - С. 399. Ibid., p. 399.
10. Там же. - С. 407. Ibid., p. 407.
11. Центральный государственный архив историко-политической документации Республики Татарстан, ф. 30, оп. 3, д. 518, л. 5. Tsentrafniy gosudarstvenniy arhiv istoriko-politicheskoy dokumentatsii Respubliki Tatarstan [The Central State Archive of Historical and Political Documentation of the Republic of Tatarstan], fond 30, series 3, file 518, p. 5.
12. Там же, д. 519, л. 52, 53. Ibid., file 519, pp. 52, 53.
Список литературы
Боратынская, К. Н. Мои воспоминания. - М.: Зебра Е: Альта-Принт, 2007. - 538 с. Ильина, О. А. Канун Восьмого дня. - Казань: Заман, 2003. - 400 с. Миронова, Е. В. Казанское дворянство и Первая мировая война: опыт благотворительности // Татарский народ и народы Поволжья в годы Первой мировой войны. - Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2014. - С. 297-298.
References
BORATYNSKAYA, K. N. Moi vospominaniya [My reminiscences. In Russ.]. Moscow, Zebra E: Al'ta-Print publ., 2007, 538 p.
ILYINA, O. A. Kanun Vos'mogo dnya [The eighth day eve. In Russ.]. Kazan, Zaman publ., 2003, 400 p.
MIRONOVA, Ye. V. Kazanskoye dvoryanstvo i Pervaya mirovaya voyna: opit blagotvoritel'nosti [Kazan nobility and the First World War: the experience of charity. In Russ.]. IN: Tatarskiy narod i narodi Povolzhya v godi Pervoy mirovoy voyni [Tatar people and the nations of the Volga region during the First World War. In Russ.]. Kazan, Institut istorii im. Sh. Mardzhani AN RT publ., 2014, pp. 297-298.
Сведения об авторе:
Миронова Елена Валерьевна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация, Yelena.Mironova@yandex.ru
About the author
Yelena V. Mironova, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher at Sh.Mardzhani Institute of History of Academy of Science of the Republic of Tatarstan, Kazan, the Republic of Tatarstan, the Russian Federation, Yelena.Mironova@yandex.ru
В редакцию статья поступила 09.09.2016 г., опубликована:
Миронова, Е. В. Казанское дворянство и революции 1917 г.: женский взгляд // Гасырлар авазы - Эхо веков. - 2017. - № 1/2. - С. 32-38.
Submitted on 09.09.2016, published:
MIRONOVA, Ye. V Kazanskoye dvoryanstvo i revolyutsii 1917 g.: zhenskiy vzglyad [Kazan nobility and the revolutions of 1917: women's view. In Russ.]. IN: Gasyrlar avazy- Eho vekov, 2017, no. 1/2, pp. 32-38.
