CC BY
16
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 18 (199). История. Вып. 41. С. 55-61.
«.Я ЛЮБИЛА ЛЕЙТЕНАНТА, И РЕМЕНЬ ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО»: ОТРАЖЕНИЕ ГЕНДЕРНЫХ СТЕРЕОТИПОВ В ЧАСТУШКАХ ГОРНОЗАВОДСКОЙ ЗОНЫ ЮЖНОГО УРАЛА КОНЦА 1940-х - НАЧАЛА 1950-х ГОДОВ
Статья посвящена выявлению гендерных стереотипов в среде бывшего горнозаводского населения Южного Урала конца 1940-х - начала 1950-х гг., а также изучению их влияния на добрачное поведение молодежи в послевоенный период на основе анализа фольклорных материалов.
Ключевые слова: горнозаводское население, молодежь, фольклор, частушки, тендерные стереотипы, добрачное поведение, идеальные представления, ценности, Южный Урал, горнозаводская зона.
Схематизированные обобщенные образы женственности и мужественности - таково в упрощенном виде определение гендерных стереотипов. Им соответствует различное в зависимости от пола поведение, которое объясняется потребностью человека вести себя в социально одобряемой манере и ощущать свою целостность и непротиворечивость1. Перспективным материалом для их изучения являются частушки.
Наше исследование проведено на основе анализа около 2000 частушек, собранных в конце 1940-х - начале 1950-х гг. фольклорной экспедицией Челябинского государственного педагогического института под руководством В. Е. Гусева2. Территориальным объектом наблюдения выбрана северо-западная часть горнолесной зоны Южного Урала. Автор ставит задачу определить информационный потенциал фольклорных произведений середины ХХ в. с целью интерпретаций в системе гендерного анализа поведения бывшего горнозаводского населения, характеризуемого в качестве специфической этнографической субкультуры и социокультурного феномена традиционного типа3. Данная статья является попыткой выявить идеальные представления о девушке и парне в локально ограниченной провинциальной молодежной среде в 19401950-е гг.
В послевоенные годы сочинение и исполнение частушек являлось «живым» жанром народного творчества, им присущ ряд особенностей, которые необходимо учитывать при рассмотрении в качестве источника. В соответствии со спецификой репертуара фольклористами различаются группы населе-
ния, характеризуемые определенным полом, возрастом. «Частушки - песни молодежи, старое поколение деревни нередко относится к частушке отрицательно»4, - замечает Д. К. Зеленин; «Фольклор старшего поколения - деловые и плясовые песни можно считать умирающим. Репертуар молодежи состоит из частушек», - читаем в отчете фольклор-но - этнографической экспедиции за 1952 г.5 Молодежной средой бытования определяется яркая выраженнось в частушках гендерных стереотипов.
Оставаясь жанром молодых, частушки различаются по половой принадлежности6. Приблизительно в 90 % проанализированных частушек сюжет излагается от женского лица. В естественной среде бытования они никогда не исполнялись парнями и девушками вместе: либо по очереди, либо только девушками. В первоначальный период бытования (1860-е гг.), частушки пелись только молодыми парнями, во время пляски, на гулянии или в тесном кругу слушателей мужского пола7. Но по данным собирателей середины ХХ в. в большинстве мест горнозаводской зоны Урала частушки исполнялись только девушками, тогда как парни сопровождали пение игрой на музыкальных инструментах8. В текстах частушек упоминания о голосе или пении встречаются в приложении к девушкам: «Интересны песенки // Для милого пою», «Милый грал, // Злодейка пела». Отсутствие голоса, не желание петь ассоциируется с горестным душевным состоянием: «Что подруга не поешь, // В уголок прижалася? // Ушел милый на войну, // Сиротой осталася»; «Куда голос мой девался? // Милый пропил на вине. // С этой гади-
ной связался, // не стал думать обо мне» и т. п. Напротив, гармонь выступает в качестве мужского символа, игра на гармони - исключительно мужская прерогатива: «Из-за лесу, из-за темного // Тальяночка играт. // Не мой ли рассадовенький // В такую даль идет»; «Гармошка венская // Под лавочкой стояла. // Подружка плакала, // Милого провожала». Показателен отмеченный фольклористами в послевоенные годы этнографический факт: в случаях исполнения частушек группами гуляющих девушек в отсутствии гармониста, игру гармони одна из девушек имитировала голосом. Казалось бы, в условиях нехватки парней-гармонистов из-за массовой гибели на войне, можно было и девушкам научиться играть на гармони (пахали ведь на тракторе), но они предпочитали исполнять партию инструмента голосом.
Подобно другим фольклорным жанрам, частушки, отражают общепринятые представления. П. Г. Богатырев замечает, что существование фольклора всегда предполагает усваивающую его и санкционирующую его группу9, в отношении частушек верно то, что весь молодежный коллектив является как их производителем, так потребителем и цензором. Факт многократного исполнения частушки можно расценивать как результат успешного прохождения предварительной цензуры коллектива.
При обращении к фольклору, следует пом-нить,что мы встречаемся «с ве сьмаразнообраз-ным соотношением традиционных, уходящих своими корнями в более ранние исторические эпохи элементов и элементов, возникших на почве социальной действительности»10 того исторического периода, когда зафиксировано его бытование. Чтобы понять, насколько мы можем доверять частушке в качестве источника, обратимся к специфике ее сочинительства. Приведем рассуждения М. Жуса о процессе создания фольклорного произведения: «Представим себе язык с двумя - тремястами рифмованных предложений, с четырьмя - пятьюстами типов ритмических схем, которые точно зафиксированы и передаются без нарушения устной традиции: личное изобретение состояло бы только в том, что бы применяя эти ритмические схемы и фразовые клише в качестве образца создавать по их аналогии другие ритмические схемы по возможности схожего содержания»11. Частушкам, как и другим произведениям фольклора, прису-
ще использование старых смысловых и образных формул для заполнения их новыми оттенками содержания. Благодаря этой способности они легко обновляются, варьируются в зависимости от актуализируемого события. В силу вышеотмеченного, к примеру, частушки, появившиеся в русско-японскую войну, исполнялись в Первую мировую, а затем в Великую Отечественную12. В подобных случаях сохранялся зачин, но изменялись исторические приметы, иной оказывалась и психологическая оценка, появлялись новые герои. Приведем примеры: «У меня миленка два, // два и полагается: // Один по воду идет, // а другой стирается»; «У меня миленка два, // Два и полагается: // Один в армию уйдет, // а другой останется»; «У меня миленка два, // Оба Николаи. // Одного я продала // За два каравая»; «У меня миленка два, // Оба инвалиды. // Одного заели вши, // А другого гниды»13. Т. о., сам по себе факт бытования частушки в известной степени означает актуальность ее сюжета.
Традиционные поэтические формулы, в которых «живет» частушечное событие, заключают отношение к событию, его оценку. Обратимся к частушке: «Оставайся, моя ягода, // На ягодной горе. // Оставайся, мой садо-венький, // В окопах на войне». Событием в данном случае можно считать то, что «садо-венький», т. е. из сада, красивый, цветущий, молодой, остался в окопах на войне. Первые две строки четверостишия помогают нам понять отношение девушек к этому событию. Сравнение с не собранной, не съеденной, оставленной на горе ягодой (ее подразумеваемые спелость, сладкий вкус выступают в качестве дополнительных характеристик «са-довенького») подсказывает нам, что он погиб, не выполнив своего предназначения в жизни. Слова «моя», «мой» означают, что факт гибели воспринимается девушкой как личная утрата, погибший оставил ее одну. Ничего не изменить, поэтому - «оставайся». Приведем еще один сюжет: «На горе алый цветочек, // Я думала пожар.//А кому какое дело, // Меня милый провожал». В русской народной поэзии алый цвет символизирует любовь. В данном случае об алом цветочке упоминается, чтобы подчеркнуть: милый потому и провожал, что любит, в его любви состоит главный смысл частушки.
Частушки сочинялись «на злобу дня», мгновенно реагировали на изменение соци-
альной обстановки, фиксировали ее каждое новое качество. В их содержании мы найдем собственно событие и его оценку с точки зрения массовых представлений народа, либо обобщение совокупности аналогичных событий и их оценку. Содержание второго рода частушек явилось результатом анализа общественных явлений носителями фольклора. Сравним: «Ты, война, ты, война, // Ты меня обидела, // Ты заставила любить, // Кого я ненавидела» и: «Ты, германец, черный ворон, // всю Россию победил, // Много девушек оставил // и детей осиротил». В первой частушке речь идет о единичном событии и его оценке, во второй - об оценке совокупности событий.
Как и любой другой фольклорный жанр, частушки не отражают всего многообразия жизненных проявлений, они бытовали на почве одной из сторон жизни, а именно, добрачных отношений молодежи. Средой воспроизводства частушки объясняются многие присущие ей характерные черты. В частности, набор тем и сюжетов. События и явления получают отражение за счет конкретно-личностного преломления в частных судьбах, они важны для частушки лишь в качестве фактора, влияющего на отношения милой и миленка. Способность реагировать на событие превратила частушку за годы жанрового существования в устную газету, в летопись русской жизни14. Характерной чертой жанра является взгляд на мир со строго определенной точки зрения, парня или девушки, занятых выбором брачного партнера. Наиболее ярко представлены в частушках реалии девичьей жизни. Это было замечено еще дореволюционными исследователями. В. И. Симаков на частушечном материале смог дать довольно полное представление о жизни девушки-северянки15. В них предстает весь комплекс отношений, в которые вступала девушка дома (с родителями, братьями, сестрами), на работе (с бригадирами, управляющими), на гуляньях (с парнями, подругами, соперницами). Встречающиеся в частушках суждения об ухажерах, о девичьих достоинствах, замужней жизни, будущей свекрови, любви, мечтах и т. п. выстраиваются в систему, позволяющую судить о том, что замужество, по-прежнему, представлялось приоритетной целью девушки.
Известный филолог, языковед, один из первых исследователей частушек Н. С.
Трубецкой отметил в частушке «стремление к максимально краткому и максимально яркому выражению мысли, и притом к ритмическому расчленению мысли согласно строфической схеме четверостишия, что порождает громадное разнообразие троп, фигур, затейливых смысловых вывертов. Иной раз получается с виду бессмыслица, значение которой можно понять лишь зная реальный факт, по поводу которого частушка была сложена»16. В связи с этим большое значение имеет использование дополнительных материалов, проясняющих сюжеты частушек. Основными из них выступают документы, содержащие описания повседневной жизни населения в период бытования фольклора. К их числу относятся материалы фольклорных, этнографических экспедиций, содержащих информацию об историческом контексте бытования частушек.
Традиционно девичеством называли период жизни «девушки в поре», во время которого она должна была определиться с выбором брачного партнера17. В послевоенные годы достижение возраста, когда девушке присваивался статус невесты, совпадало с окончанием школы. По окончании 7-летней школы, они считались вполне зрелыми и готовыми к замужеству. Период девичества длился несколько лет и заканчивался либо замужеством, которое могло произойти довольно рано: «Приезжали меня сватать, я играла в куклы», либо выбыванием девушки из категории невест по возрасту, что в среднем приходилось на 25 лет: «На столе стоят цветы - // Туды-сюды гнутся. // Мне не 25 годов, // Женихи найдутся».
Специфическое восприятие девушки-невесты окружающими, и особый тип поведения, принятый в девичьей среде, диктовались представлениями о назначении девичества. К девушкам на выданье сохранялось особое отношение в семье. Им разрешались вольности, не позволяемые другим членам семьи: «Посылала меня мама // В огород за редькой, // А я редьки не нарвала, // Простояла с Петькой». С девушек снимали часть домашней работы для того, чтобы они могли больше времени уделить досугу, им можно было гулять допоздна в будние дни (за исключением субботы) и до утра - в воскресные и праздничные дни. Приведем воспоминания жительницы деревни Муратовка: «Мама сама на улицу отправляла. На улицу пойдем, поужинаем. С улицы идем, какое-нибудь окошко приоткры-
то. Тихонько открыли, разобрались, тихонько поели, постель готова. На койку ложились, не шумели - родители спят»18. С поздними возвращениями домой связаны, выражаемые в частушках, просьбы к «миленькому» купить «ботиночки на резиновом ходу, //чтобы маменька не чуяла, // когда я с улицы приду».
Предметом особой заботы девушки была ее одежда. Красивый и модный костюм оставался одним из основных способов привлечь к себе внимание, служил своеобразным добрачным «оперением», его качество напрямую связывалось с успехом у мужской половины молодежного сообщества: «Сошью кофточку по моде, // На груди два бантика, // Никого любить не буду, // Кроме лейтенантика». Одежда для девушки-невесты являлась одной из главных статей расходов семей. В частушках мы встречаем обращения девушек к отцу или матери с просьбами о приобретении предметов костюма: «Я у тятеньки просила все суконного плата», «сколь у тятеньки просила я резиновых калош». Материалы частушек позволяют нам выявить набор престижной девичьей одежды. Это нарядная кофточка, юбка, ленточка в косе, шаль, калоши или ботинки «на резиновом ходу». Девичья одежда в будни и праздники различалась по цвету, качеству материала. В будни носили одежду из неброских тканей или домоткани, во время работы на голову повязывали косынку19. Ткань для праздничной одежды выбиралась из того, что привозилось в магазины. Ее могли шить «из ситцу» или сатина, но предпочиталась шелковая и шерстяная материи. Основу костюма составляли платье либо юбка с кофтой. Кофты шили из тонких тканей, юбки - из шерсти или шелка поплотнее20. Так, героиня одной из частушек, в числе компонентов праздничного наряда - «получше», упоминает «юбку шелкову». Этнографы-фольклористы, побывавшие в начале 1950-х гг. в описываемых местах, подчеркивали необычайную яркость девичьих одежд21. Они отмечали преобладание в расцветках костюмов «желтого, красного, розового, бордового, голубого» цветов22, считавшихся особенно подходящими для девушек -красивыми и привлекающими внимание: «Я надену все бордово // И пройдусь мимо двора. // Милый взглянет и вспомянет, // Скажет: «Милочка моя».
Начиная с 9-10 лет девушки носили косу. Волосы в косу убирали при помощи ярких
лент - предмета гордости и неотъемлемой составляющей девичьего образа: «В белой кофточке страдаю, ала ленточка в косе». Ленточки являлись настоящим девичьим сокровищем. Приведем воспоминания В. В. Тюниной из деревни Муратовка: «Я каждый вечер меняла атласную ленточку в косе. У меня были красная, розовая, синяя, голубая. Ленточки очень берегли. Мама не разрешала их часто стирать. Расплетешь косу, свернешь аккуратно ленточку и положишь в сундук»23. Универсальным видом обуви являлись калоши, надеваемые на шерстяной носок. Об их престижности свидетельствует то, что в 1950-е гг. выходные лапти красили «кузбаслаком» для имитации внешнего вида калош. В гардеробе девушки черные блестящие калоши являлись обязательным предметом: «Мама, дожь, // Не пойду без калош. // Хоть корову продавай, // А калоши добывай». По частоте упоминаний в частушках калоши занимают одно из первых мест.
Костюм дополнялся украшениями. Как вспоминает современница, «девушки носили бисер и крупные бусы - пронизки и балаболки. Бисер носили в три ряда: к примеру, синий, голубой и смешанный, а пронизки и балаболки надевали по очереди через день»24. В осенние дни к костюму добавлялись чулки, темный мужского кроя пиджак, платок с кистями на голову. Обязательным атрибутом праздничной девичьей одежды была шаль или полушалок. Так, согласно сюжету одной частушки, героиня «подвязала» полушалок в праздничный день «8 марта». Шаль - часто упоминаемый компонент девичьего костюма, что позволяет считать ее престижным предметом одежды: «Перед зеркалом стояла, обвязала белу шаль»; «у подружки шали три, у меня четыре» и т. п. В 1950-е гг. в гардеробе девушек наблюдалось появление вещей, ношение которых не одобрялось представителями старшего поколения женщин, что, можно объяснять уменьшением влияния родителей на брачных выбор сыновей. Так, предметом осуждения старших было ношение носков ярких цветов25, а так же более коротких, чем раньше, костюмов: «Пущай меня осудят // Девушку молоденьку. // Я нарочно надеваю // Юбочку коротеньку».
Состояние в девичестве определяло, какой следовало быть девушке, как должно себя вести. Общепризнанным было мнение о том, что для девушки желательно обладание красивой наружностью. «Кабы я была девчоноч-
ка красивая», - мечтает героиня частушки. Красота, по мнению девушек, прежде всего, вызывала симпатии парней: «хорошеньких любят». Составляющими идеала красоты были черные брови («Не зато ли меня любишь, что я чернобровая»), выразительные глаза («За мои веселы глазки все ребята маются»), красивая походка («Тебя любят за походку»). Идеальной для девушки считалась манера поведения, сочетавшая в меру скромность, в меру раскованность, смелость - то, что в частушках выражается словом «боевая». «Боевых-то пуще любят за веселый разговор». Эта особенность характера наиболее упоминаема в частушках. Веселый нрав, умение петь считались достоинствами девушки: «Люблю я песни петь, // Люблю повеселиться. // Не люблю в углу стоять,// На людей коситься». Упоминание о пляске в приложении к девушке очень характерно для частушечных сюжетов: «Пошла плясать, // Одна доска хрустит, // Мое дело молодое // Меня бог простит». Она позволяла продемонстрировать красоту движений, грацию, темперамент, обратить на себя внимание ухажеров: «Я плясала, топала. Искала себе сокола».
К числу собственных достоинств девушки относили грамотность: «Пиши миленький письмо, я теперь ученая». В девичьей среде высоко ценились трудолюбие, сноровистость в работе. Так, этнограф описывает разговор двух девушек 17-ти лет о работе: одна из них - Маня «очень рассердилась, когда другая стала подшучивать, будто за Маню кто-то работал, но ссора быстро уладилась шутками. Девушки заговорили о том, как трудно приходится на сенокосе, особенно на граблях»26. Старание и умения девушек не оставались не замеченным парнями: «А я вышила платочек, меня милый похвалил». Самооценки девушек и оценки парней не всегда совпадали. Девушки надеялись, что добрый нрав, другие положительные качества стоят того, чтобы за них полюбили, резонно замечая: «умный любит за характер, а дурак за красоту».
В целом, представления девушек о собственных достоинствах или недостатках формировались с оглядкой на мужскую точку зрения по этому поводу, что оказывало влияние на девичью самооценку и формирование эталонного образа девушки. Девушек мало интересовали их роли за пределами отношений девушка-парень. В частушках они называют себя «я», «мы», «девчоночка», и по
разу встречаем: «звеньевая», «трактористка», «колхозница».
Пересудам об ухажерах посвящена масса частушек. Девушкам нравились красивые парни. Внешняя непривлекательность высмеивалась: «косолапый милый мой», «у милого кривы ноги, если б серые глаза - настоящая коза» и т. п. Стереотип мужской красоты - «белый, высокий», «вьются кудри по фуражке». Однако в представлении девушек мужская красота сама по себе мало стоила: «Что ты, милый, задаешься красотой и высотой», «на лицо-то мил красивый, а характером дурак». В большинстве случаев о мужской красоте упоминается в связи с другими качествами. Их можно разделить на две категории: личные качества и социальная роль ухажера.
К числу ценных черт характера ухажера девушки относили умение вести веселую беседу - «миленок, красивый, разговористый». Гармонисты пользовались особым успехом в девичьей среде, что подчеркивается во многих частушках. «Милка» гармониста должна была соответствовать высокому статусу ухажера: «Гармониста любить - // Надо чисто ходить. // Надо пудриться, румяниться // И брови наводить». Мужскими считались такие свойства характера, как серьезность, самостоятельность. Отсутствие их - «чужим умом живет» - высмеивалось: «У залеточки в дому // Была конференция, // Ему милку выбирала // Вся интеллигенция». Не советовали девушки подругам любить лодыря - «с ним одна заботушка», пьянство считалось большим изъяном: «Все ребята как ребята, // Мой миленок пузырек. // Как завалится в канаве, // Ноги кверху задерет». Справедливости ради заметим, что частушек о пьянстве ухажеров не много27, на основании чего можно сделать предположение о слабой распространенности этого явления среди молодых парней послевоенного поколения. Девушек в ухажерах всегда привлекали мужская сила, удаль, храбрость -свойства, приписываемые после войны вернувшимся фронтовикам. Они были у девушек в особом почете: «Как увижу с орденами, сердце остановится», «я любила лейтенанта и ремень через плечо». Не воевавшие парни не считались престижными кавалерами. В частушках с насмешкою поется о «летчике», который «вылетает» из конюшни, о лысом писаре, которому «некогда писать, надо лысину чесать», о «командире в поле над овечками», о пекаре, у которого «руки в тесте, нос в муке
- лезет целоваться». Для сравнения, о лейтенанте: «служит в армии он гордо и целует горячо». У кавалеров из «лейтенантиков», военных был, пожалуй, самый высокий статус, даже не смотря на то, что они принадлежали к категории «боля был, да на часок, прилетел как ясный сокол, улетел как голубок». Об их неверности сложено большое число частушек: «Я стояла с лейтенантом. // Мимо нас прошел майор. // Пока майором любовалась, // Лейтенанта кто-то спер».
Большее значение для девушек имел социальный статус ухажера, что отражало традиционное преставление о значимости для мужчин деятельности вне дома, в обществе. Девушки отмечали кавалеров с «положением». В почете были: городской начальник, «образованный», шофер, тракторист, стахановец, комбайнер, герой труда. Зачастую характеристика, обозначающая профессиональную принадлежность миленка, становится преобладающей над его личными качествами: «Тракториста любить, // Не стоит заниматься. // Лучше шофера любить, // В кабиночке кататься». Добросовестная работа на производстве считалась достоинством мужчины. Сравним два сюжета: «Трактор пашет, трактор пашет, // Тракторист платочком машет. // Я сказала: не маши, // Сядь на трактор, допаши», и: «Бригадир, бригадир // Я наработалась // Отпусти меня домой // По милке соскучалась». Мы видим, что приветствие милого девушка не принимает, т. к. он не доделал работу. В отношении себя у девушки иные приоритеты, ей важнее свидание, чем работа «за кило картошки» (как следует из другой частушки). Девушки предпочитали парней, обладающих мужскими профессиями. Исполнение ими работы, считавшейся женской, вызывало насмешку: «Милый мой хорош собою, // Он в колхозе птицевод. // Погулять пошел со мною, // А за ним индюшек взвод». Термин «взвод», примененный по отношению к индюшкам, намекает на занятие, действительно достойное мужчины. Сомнительной популярностью пользовались колхозные бригадиры. Они характеризуются негативно, любовь с ними возможна исключительно в корыстных целях: «Я любила бригадира, // Бригадир любил меня. // Он за каждое свиданье // Ставил мне пол трудодня». Или: «Я любила бригадира // На работу не ходила, // Каждый день водку пила // И ударницей была».
Наличие большого числа инвалидов -«раненых, бракованных» - среди неженатых мужчин являлось приметой послевоенного времени. Проблема отношений с этой категорией женихов стояла перед девушками -невестами очень остро, ей посвящено более 30 % частушек, касающихся качественных характеристик девичьих избранников: «Я на станции стояла, // Санитарный поезд шел. // С деревянною рукою // Ко мне милый подошел». Моральная сторона проблемы была очень болезненной. Девушки с жалостью относились к раненым ребятам, уговаривали подруг: «Любите раненых ребят, // Они не виноватые», «До войны его любила // И сейчас обязана». С другой стороны, предпочитали здоровых парней: «Не пойду я, мама, замуж // За бракованного. // Я из армии дождусь // Образованного». Частушек с выражением пренебрежительного отношения к раненым, как потенциальным женихам не много, но встречаются.
Массовая гибель мужчин привела к диспропорции мужского и женского населения. В соответствии с официальной статистикой наибольшие потери понесло поколение, родившееся в 1914-1923 гг., которому в год начала войны исполнилось от 18 до 27 лет. По переписи 1959 г. мужчин этого возраста в среднем по СССР насчитывалось 62 на 100 женщин. Значительные потери произошли в группе 1924-1928 гг. р., в ней осталось 83 чел. на 100 женщин28. При недостатке холостых парней первые браки для женщин зачастую становились повторными для мужчин. Мужской неверностью в те годы было трудно удивить. «Некоторые фронтовики уже сменили по две-три жены», - читаем в полевом дневнике студента-практиканта29. В ряде частушек слово «женатый» употребляется в том же смысле, что и «милый», «дроля», «ягодина» - в качестве объекта возможной девичьей «любви».
Частушки, представляя собой одну из форм народного творчества, помогают выявить систему реальных ценностей, которыми руководствовался советский человек в провинции. Девушки ценили в себе качества, привлекающие мужчин: красивый внешний облик, что включало физическую красоту и соответствующую девичьему возрасту одежду, а так же особое поведение: бойкость, умение петь, плясать, трудолюбие, грамотность. В мужчинах их привлекали красота, работо-
способность, трезвость, самостоятельность в принятии решений, высокий социальный статус.
Анализ частушек показывает, что в послевоенные годы основное предназначение женщины виделось в том, чтобы быть женой и матерью, а мужчины - кормильцем семьи. Ограниченность контингента мужчин и невозможность в силу этого для многих женщин выполнить свое жизненное предназначение привели к возникновению жесткой конкуренции, обусловившей кратковременность многих браков, а так же попадание женатых мужчин в категорию возможных женихов.
Примечания
1 См.: Рябова, Т. Б. Гендерные стереотипы и гендерная стереотипизация : к постановке проблемы // Женщина в Российском обществе. 2001. № 3/4; Рябов, О. В. Человек ли женщина? : русская антропология в контексте историософских поисков национальной идентичности // Гендер : Язык. Культура. Ко-муникация. М., 2001.
2 Челябинский областной краеведческий музей (ЧОКМ). Ф. документов. Оп. 4. Ед. хр. 239, 490, 404, 406, 407, 408, 411, 412, 505, 526, 529, 531, 540, 571, 593, 599; Областной государственный архив Челябинской области (ОГАЧО). Р-627. Оп. 3. Д. 38. Фрагменты частушек в статье цитируются по материалам указанных дел.
3 См.: Алеврас, Н. «Заперты мы на заводе» : локальный мир горнозаводской культуры дореволюционного Урала // Горизонты локальной истории Восточной Европы в Х1Х-ХХ веках. Челябинск, 2003; Голикова, С. В. : 1) Был ли «человек, привыкший с малолетства к работам на заводе», пахарем? (О сельскохозяйственных занятиях горнозаводского населения дореволюционного Урала) // Горнозаводской Урал в XIX - начале XX века. Екатеринбург, 2006; 2) Семья горнозаводского населения Урала 18-19 веков. Екатеринбург, 2001.
4 Зеленин, Д. К. Новые веяния в народной поэзии // Избранные труды. М., 1994. С. 36.
5 ЧОКМ. Ф. документов. Оп. 4. Ед. хр. 412. Л. 47.
6 За исключением тех частушек, которые сочинялись агитбригадами.
7 Астафьева, Л. А. Русская частушка // Русские частушки. М. : Современник, 1987. С. 5.
8 ЧОКМ. Ф. документов. Оп. 4. Ед. хр. 490. Л. 3.
9 Цит. по: Богатырев, П. Г. Вопросы теории народного искусства. М. : Наука, 1971. С. 372.
10 Чистов, К. В. Севернорусские причитания как источник для изучения крестьянской семьи XIX века // Чистов, К. В. Народные традиции в фольклоре. Л., 1986. С. 132.
11 Богатырев, П. Г. Вопросы теории... С. 380-381.
12 См.: Астафьева, Л. А. Русская частушка // Русские частушки. М. : Современник, 1987. С. 17.
13 ЧОКМ. Ф. документов. Оп. 4. Ед. хр. 412. Л. 29. Л. 25.
14 См.: Астафьева, Л. А. Русская частушка. С. 14.
15 См.: Новоселова, Е. Н. Указ соч. С. 3.
16 Трубецкой, Н. С. О метрике частушки // Избранные труды по филологии. М., 1987. С. 388.
17 См.: Шангина, И. И. Русские девушки. СПб. : Азбука - классика, 2007.
18 Воспоминания Тюниной В. В., 1930 г. р, деревня Муратовка Ашинского района. Записаны автором в 2004 г.
19 ЧОКМ. Ф. документов. оп 4. Ед. хр. 310.
20 Там же. Ед. хр. 310, 410.
21 Там же. Ед. хр. 404. Л. 20.
22 Там же. Ед. хр. 300.
23 Воспоминания Тюниной В. В.
24 Воспоминания Тюниной В. В.
25 ЧОКМ. Ф. документов. Оп. 4. Ед. хр. 300, 277.
26 ОГАЧО. Р-627. Оп. 4. Д. 48. Л. 23.
27 В разных населенных пунктах по-разному, но не более 4 % частушек, посвященных качественным характеристикам девичьих избранников.
28 Кваша, А. Я. Демографическое эхо войны // Проблемы исторической демографии СССР. Киев, 1988. С. 22.
29 ЧОКМ. Ф. документов. Оп. 4. Ед. хр. 289. Л. 27.
