CC BY
130
опасности дорожного движения, повысить эффективность управления в области обеспечения безопасности дорожного движения на федеральном, региональном и местном уровнях, взаимодействия и координации органов власти, а также дает возможность концентрировать ресурсы государства на реализации мероприятий, соответствующих приоритетным целям и задачам в сфере обеспечения безопасности дорожного движения, а также применять принципы бюджетного планирования, ориентированного на результат.
Из этого видно, что исполнительная власть в настоящее время предпочитает действовать прежними методами обеспечения безопасности дорожного движения. Попытки же предложить иные способы выхода из сложившейся ситуации Правительством РФ и органами исполнительной власти не поддерживаются и блокируются. Исходя из изложенного, полагаем, что без разработки новых комплексных подходов обеспечения безопасности дорожного движения России, и в частности, без переосмысления этой проблемы именно как права граждан на безопасность на дорогах, поставленная цель вряд ли может быть достигнута.
Д.А. Казанцев
ВЛАСТЬ И ПРАВО В ОБЩЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ ВИЗАНТИИ И ДРЕВНЕЙ РУСИ*
Вопрос о соотношении власти и права можно интерпретировать как проблему соотношения произвола и свободы. Именно этот аспект рассматривается в настоящей статье, поскольку ответ на вопрос о том, насколько развиты были представления о
* Статья рекомендована к печати доктором юридических наук Л.Е. Лаптевой.
Труды Института государства и права 8 \
Российской академии наук № 2/2013
свободе личности в Византийской империи и Киевской Руси, позволит судить о том, правомерно ли рассматривать крупнейшие средневековые державы Восточной Европы как неотъемлемую часть европейской цивилизации с ее политической культурой.
Свободу нередко определяют как «возможность поступать как хочется»1. То есть речь идет о максимальной степени «внешней» свободы, которая в русском языке называется «волей»2. Но свобода воли индивида в обществе не может не быть ограничена. Поэтому рано или поздно приходится формулировать ее юридическое понимание. В.С. Нерсесянц связывал понятия свободы и равенства: «Свобода и равенство неотделимы и взаимно дополняют друг друга», поскольку «люди свободны в меру их равенства и равны в меру их свободы»3. Само же равенство между людьми, живущими в обществе и по природе своей фактически не равными, может быть лишь равенством в правовых возможностях реализации свободы, т.е. «это всегда правовое равенство, формально правовое равенство»4.
Свобода индивида в государстве предполагает, что каждая личность автономна в реализации своих способностей в пределах, не нарушающих права других. Признание сферы деятельности индивида, в которую не вторгается государство, служит важным критерием существования в данном государстве идеологии свободы, с которой Византию обычно не связывают. Культуру, являющуюся непосредственной наследницей традиций античных Греции и Рима, принято рассматривать как европейский вариант восточной деспотии. Поскольку нередко говорят о влиянии византийской цивилизации на российскую, созда-
1 См.: Губский Е.Ф., Кораблева Г.В. Лутченко В.А. Философский энциклопедический словарь. М., 1999. С. 406.
2 В русской философии обращали внимание и на свободу «внутреннюю»: «Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и свобода моя есть творческая сила, не выбор между поставленным передо мной добром и злом, а мое созидание добра и зла». См.: Бердяев Н. Самопознание. М.; Харьков, 1998. С. 306.
3 Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М., 2001. С. 61-64.
4 Там же. С. 53-54. 82
ется впечатление, что несвобода как господствующая парадигма жизни российского общества на протяжении многих веков стала следствием далеко не только длительного золотоордынского влияния.
Такого рода суждения представляются не совсем верными. Ведь на протяжении десяти веков существования жестко централизованного и вертикально упорядоченного Византийского государства там сохранялись идеи свободы, в том числе в политической сфере. Это не удивительно: сама по себе централизация власти не исключает свободы индивида. Сочетание представлений о ценности свободной личности и необходимости централизации государственного аппарата обусловил исторический контекст существования Византийской империи. Государство, возглавляемое обладающим неограниченной властью императором, было естественным ответом империи на военные вызовы соседних государств и народов. Существование Византии без сильного централизованного аппарата государственной власти в таких условиях представляется невозможным. Но это было вызвано объективной необходимостью, не являлось выражением особенностей правосознания населения. Полиэтничное византийское общество оставалось носителем идеи ценности свободы личности, никогда, впрочем, так и не ставшей официальной идеологией.
Свое суверенное существование Византийская империя начала уже при наличии вполне сформировавшегося общества, имевшего к тому же давнюю культурную историю. Первые византийцы - это граждане Римской империи, предками которых были греки и эллинизированные народы Балкан и Малой Азии. Между тем идеология древнеримского общества, основанная на праве, включала понятие свободы в систему ценностей.
В сознании общества сильная государственная власть и свобода личности не входили в конфликт, оба феномена воспринимались как часть разумной организации общества. Определенная личностная свобода виделась не как помеха, а как залог эффективного функционирования общества. Подобный подход особенно характерен для XI в., когда в общественном сознании особую значимость приобретают вопросы эффективности и от-
ветственности власти. Именно тогда в Киевской Руси начинают изучать образцы византийской политико-правовой мысли.
Среди памятников византийской публицистики особый интерес представляют «Советы и рассказы» Кекавмена, «среднего византийца»5, достаточно, но не блестяще образованного; занимающего место в обществе, но не принадлежащего к его элитам; патриота своей страны, но армянина по происхождению. Срединное положение занимает Кекавмен и во временном контексте - он, человек XI в., опирается в своих рассуждениях на опыт предыдущих двух столетий, т.е. на время, когда не только оформились, но и достаточно проявились черты собственно византийской цивилизации. «Нет ни одного памятника византийской литературы, -пишет Г.Г. Литаврин, - который бы так же глубоко вводил читателя во внутренний мир византийца той эпохи. «Советы и рассказы» - своего рода исповедь. Автор раскрывает свое отношение к различным сторонам византийской действительности того времени... Все привлекает внимание Кекавмена, и на все у него
есть определенный взгляд, подкрепленный примерами из обще-~ 6 ственной и частной практики» .
Наибольший интерес представляют фрагменты, касающиеся общественно-политической жизни империи, где идеи византийца Кекавмена сходны с теми, что высказывались в литературных памятниках Древней Руси. Особое внимание необходимо здесь уделить «Слову о Законе и Благодати» киевского митрополита Иллариона, «Поучению» Владимира Мономаха и «Молению» Даниила Заточника.
Выбор именно этих авторов обусловлен известной схожестью их политико-правовых взглядов. Митрополит Илларион был современником великого князя Ярослава Мудрого и занимал киевскую кафедру в последние годы его жизни. На примере его «Слова», созданного на базе достижений византийской го-
5 Г.Г. Литаврин по: Lemerle P. Prolegomenes a une edition critique et commentee des "Conseils et récits" de Kekaumenos. Bruxelles, 1960. С. 95-100.
6 Цит. по: Кекавмен. Советы и рассказы: Поучение византийского полководца XI века / Подготовка текста, введение, пер. с греч., комментарий Г.Г. Литаврина. СПб., 2003. С. 7.
84
милетики, можно увидеть, как в умах жителей Древней Руси середины XI в. интерпретируются политико-правовые идеи Византийской империи и создаются собственные философские концепции в этой сфере. Владимир Всеволодович Мономах (1053-1125 гг.) в течение 12 лет занимал великокняжеский престол и прославился как выдающийся политик и полководец. В основе его политических взглядов помимо опыта личного осмысления уже лежат как традиции византийских политических элит (мать Владимира Мономаха была дочерью императора Константна IX Мономаха, фамилию которого и унаследовал князь), так и формирующаяся традиция политических элит Древней Руси (отец Владимира Мономаха был сыном «книголюба» и покровителя митрополита Иллариона великого князя Ярослава Мудрого). «Моление», написанное примерно одновременно с «Поучением» или несколько позже, Д.С. Лихачев относит «к числу наиболее интересных и вместе с тем наиболее загадочных литературных произведений Древней Руси»7. Споры вызывают и адресат «Моления», и социальная принадлежность его автора.
Все упомянутые памятники содержат размышления об идеальном правителе, который воплощает верховную государственную власть. «Пока во всех своих действиях и законоположениях он поступает хорошо, - пишет Кекавмен об императоре, - мы повинуемся ему. А если он сказал бы: «Пей яд!» - ты, конечно, не сделал бы этого. Или хотя бы он сказал: «Войди в море и пересеки его вплавь», - но ты и этого не можешь исполнить. Поэтому знай, что василевс как человек подвластен законам благо-честия»8. Таким образом, воля самодержца не всегда предстает императивом для подданных. Юснатуралистическая категория «законов благочестия» ставит право подданного на жизнь выше приказа василевса.
Казалось бы, та же мысль о ценности жизни ясно сформулирована и у Владимира Мономаха: «Ни правого, ни виновного
7 Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси) / Сост. и общ. ред. Л.А. Дмитриева и Д.С. Лихачева. М., 1969. С. 728.
8 Кекавмен. Указ. соч. С. 291.
не убивайте и не повелевайте убить его; если и будет повинен смерти, то не губите никакой христианской души»9. И для древнерусского великого князя законы благочестия, возводящие жизнь подданных на высшую ступень иерархии ценностей, стоят выше воли самодержца. Однако заметна разница: если Кекав-мен адресует свои слова подданному, констатируя его естественное право на жизнь, то Мономах рассуждает о моральном долге князя «не губить христианскую душу».
Заметим, что идеи о «подвластности» императора законам благочестия не являются для византийцев чистой теорией. Формулировки о «нарушении законов Божеских и человеческих» часто применялись при обосновании свержения того или иного императора. Так свергнут был Фока (602-610 гг. правления), потопивший страну в терроре. Так свергались императоры накануне воцарения Македонской династии (862 год). Кекавмен констатирует сложившуюся в империи практику своеобразной «ответственности» монарха, который, «преступая закон», отстранялся от власти - совсем не обязательно с помощью цареубийства, зачастую его просто ссылали «на покой» в монастырь. Заметим, что в истории Древней Руси также признавалось право вече смещать князей, которые не исполняют свой долг перед подданными.
Идея ответственности императора возводится к шестой новелле Юстиниана I от 535 г., в которой легитимность императорской власти обусловливалась соблюдением императором за-конов10. «Кекавмен находит возможным напомнить императору и о [...] принципе официального византийского права, идущем от «Исагоги» и включенном в «Василики»: божественные законы превыше светских, земных; целью императора является творить благо, быть нелицеприятным со всеми, в наказаниях и наградах; власть императора находит предел в религиозных и
9 Изборник. С. 151.
10 См.: Протопр. Иоанн Мейендорф. Рим-Константинополь-Москва. М., 2006.
нравственных установлениях, иначе извращается сама ее природа»11.
Вопрос об ответственности правителя поднимается и у митрополита Иллариона. «С богатством добрых дел» должен, по мысли Иллариона, управлять князь своими подданными, ибо и сам он несет перед Богом ответственность «за труд пастьбы людей Его»12. Здесь митрополит Илларион акцентирует тезис о том, что в христианском государстве подданные не являются некой «собственностью» государя, но принадлежат лишь Богу, а потому и сам князь ответствен перед Ним за свое управление. В «Слове» не упоминаются «законы благочестия» или «божественные законы» в качестве критерия оценки княжеской власти, но смысл поучений князю весьма близок к рассуждениям Кекавмена. Понятие «правды» у Иллариона приближается к византийским «божественным законам».
Для византийца очевидно, что уже в силу природы человеку присущи определенные «неотъемлемые» права. Как и юснатура-листы, выводящие естественные права из самой природы человека и видящие в них ориентиры для любого законодательства13, византийские авторы «законы благочестия» рассматривали как ориентир для устройства общественной жизни в соответствии с «естеством» человека.
Человек в византийской культуре отнюдь не винтик в государственной машине, а личность. Из «законов благочестия» вытекает и концепция автономии личности14. Эта идея, лежащая в основе христианского мировоззрения, остается неизменной в византийском общественном правосознании на протяжении всей истории Византии. «Не с бессовестными тварями ты имеешь дело, а с разумными людьми, - пишет Кекавмен, как бы обращаясь к императору, - размышляющими и понимающими, благо ли они получают или зло. Поэтому нужно, чтобы власть твоя по-
11 Кекавмен. Указ. соч. С. 533. Здесь Г.Г. Литаврин ссылается на: Сокольский В. О характере и значении Эпанагоги // ВВ. I. 1994. С. 17-54.
12 Памятники литературы Древней Руси. М., 1994. С. 605.
13 См.: Трубецкой Е.Н. Лекции по энциклопедии права. М., 1909.
14 См.: Хвостова К.В. Особенности византийской цивилизации. М., 2005. С. 87.
ступала и действовала со страхом Божиим»15. Интересно отметить, что Даниил Заточник прямо указывает на свободу подданных, противопоставленную их «рабскому» состоянию, как на критерий эффективного правителя16.
Император не рассматривается византийцами как сакральная личность. «Все люди: и василевсы, и архонты, и просящие хлеба - дети одного человека, Адама»17. Сакральна лишь императорская власть - как символ стабильности государства и эффективности государственного управления. В условиях, когда стабильность и способность к быстрой регенерации являлись основой существования, иначе и быть не могло. Но даже в этих условиях общественное правосознание не опускалось до мысли об отрицании исконного равенства всех без исключения жителей империи.
Как на верховного судью на императора возложена обязанность следовать в судопроизводстве процессуальным нормам, истоки которых нетрудно усмотреть еще в принципах римского права: «На лжеобвинителей не обращай внимания. Исследуй показания обеих сторон. Расследуй тщательно. Пусть открытым будет обвинение»18. Император был обязан сам следовать этим правилам и выстраивать систему судопроизводства в государстве на их основе: «Остереги судей, чтобы они судили со страхом Божиим и справедливостью»19.
Осуществление правосудия упоминается в числе важнейших задач князя и у митрополита Иллариона20. На обязанности государя как верховного судьи обращает внимание Владимир Мономах: «Вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека»21; и, приводя в пример собственное правление, пишет: «Также и бедного смерда, и убогую вдовицу не давал в обиду сильным и за церковным порядком и за службой сам
15 Кекавмен. Указ. соч. С. 301.
16 См.: Изборник. С. 231.
17 Кекавмен. Указ. соч. С. 303.
18 Там же. С. 291-293.
19 Там же. С. 301.
20 См.: Памятники литературы Древней Руси. С. 614-616.
21 Изборник. С. 160. 88
наблюдал»22. Здесь даже делается акцент на обязанности государя по осуществлению надзора и контроля за осуществлением государственного управления.
Конечно, по степени развитости государственных институтов Киевская Русь отставала от Византии. Владимир Мономах описывает в «Поучении» патриархальный порядок управления: «На посадников не полагаясь, ни на биричей23, сам делал, что было надо; весь распорядок. сам устанавливал»24. Кекавмен же говорит о необходимости профессионализма государственных чиновников на всех уровнях.
Некоторое понимание необходимости личного профессионализма государя и его слуг в деле государственного управления звучит в «Слове» Иллариона. Говоря об идеальном правителе, он замечает, что тот должен управлять, «с епископами сходясь часто и с глубоким смирением совещаясь» о том, как «законы устанавливать»25. Таким образом, митрополит Илларион подчеркивает, с одной стороны, важность управленческого опыта клира, а с другой стороны, особую роль княжеского Совета как органа государственного управления, способного ограничить княжеское самовластие.
Еще в прологе своих «Поучений» Кекавмен формулирует главную обязанность как княжьего, так и любого преуспевающего человека: «Вступись за обиженного, протяни руку помо-щи»26. Эта идея социальной взаимопомощи была одним из главных мотивов и в византийской общественной мысли. Там эта обязанность распространяется на неопределенный круг лиц, тогда как в произведениях мыслителей Древней Руси возлагается прежде всего на князя. Восхваляемый Илларионом государь должен править «просящим подавая, нищих одевая, жаждущих и плачущих насыщая, всякое утешение посылая, должников выку-
22 Изборник. С. 171.
23 Бирич - глашатай, вызывавший к суду ответчиков, а также сборщик податей и штрафов, блюститель порядка.
24 Изборник. С. 172.
25 Памятники литературы Древней Руси. С. 610.
26 Кекавмен. Указ. соч. С. 135.
пая, рабам свободу даруя»27. «Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите и подавайте си-роте»28, - пишет Владимир Мономах и в другом месте продолжает: «Куда же пойдете и где остановитесь, напоите и накормите нищего»29. То же повторяет и Даниил Заточник: «Да не будет сжата рука твоя, княже мой, господине, на подаяние бедным»30.
Государство в византийском правосознании управляет обществом, но критерием эффективности его управления служит общественное благосостояние. Общественная стабильность и благополучие ведут к укреплению и величию государства, угнетение общества - к упадку. А потому «не вздумай наживаться ни за счет своей столицы, ни за счет лежащих за стенами подвластных тебе земель», - категорически предостерегает Кекавмен. «Земли, подвластные тебе, пусть не знают ежедневных налоговых надбавок и ревизий, непривычных и невиданных измышлений, и они не отложатся от тебя. Напротив, всей душой они будут служить тебе, если ты будешь вносить в казну ежегодно посильные налоги»31. Митрополит Илларион обеспечение благополучия и изобилия в стране ставит в обязанности князю. Правитель, по его мысли, должен защищать подданных от голода, способствовать развитию городов и развитию культуры и искусства в стране - «глады угобзи», «грады рассели», «церковь взрасти», «соблюди достояние свое»32. Мысль Кекавмена и Иллариона развивается у Владимира Мономаха: «Куда бы вы ни держали путь по своим землям, не давайте отрокам причинять вред ни своим, ни чужим, ни селам, ни посевам, чтобы не стали проклинать вас»33, т.е. центральная власть обязана пресекать злоупотребления служащих на местах.
Нельзя, разумеется, утверждать, что сформировавшиеся в византийском общественном правосознании и воспринятые в
27 Памятники литературы Древней Руси. С. 609.
28 Изборник. С. 155.
29 Там же. С. 158.
30 Там же. С. 245.
31 Кекавмен. Указ. соч. С. 301.
32 Памятники литературы Древней Руси. С. 608-614.
33 Изборник. С. 157. 90
Древней Руси идеи личности, общества, государства, свободы приобрели законченный вид. Однако многие основополагающие позиции в их первоначальном выражении сформировались уже тысячелетие назад в Византийской империи как результат синтеза римской правовой культуры и христианского гуманизма.
Соответствующие принципы не только были сформулированы отдельными мыслителями, но и реализовывались в общественной жизни византийцев, что отмечается отечественными и зарубежными византинистами. К.В. Хвостова напоминает о сакрализации в общественном сознании личных и имущественных прав подданных империи34, а Андре Гийу справедливо указывает в разговоре о византийском обществе на то, что «индивидуализм его членов был неустраним», а «принципы всеобщего равенства, которые позволяли доступ в привилегированный класс выходцам из средних слоев»35, были одним из залогов поразительной жизнеспособности Византийской империи.
Мыслители Древней Руси восприняли византийское осмысление власти и права с точки зрения свободы и ценности прав личности, однако в Московском царстве эти идеи оказались надолго забытыми. Соблюдение государственных законов не только является священной обязанностью личности, но и защищает ее от произвола, наделяет возможностью требовать от государства осуществления управления в интересах общества. Именно на этих принципах строится дальнейшее осмысление в западноевропейской культуре феноменов власти и права, а также их взаимоотношений с личностью и обществом.
34 См.: Хвостова К.В. Указ. соч. С. 87.
35 Гийу Андре. Византийская цивилизация. Екатеринбург, 2005. С. 249.
91
