CC BY
66
Ю. В. Стракович (Москва)
ЦИФРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И БИТВА ЗА КОПИРАЙТ
Копирайт — этот частный, узкий аспект авторского права, стал сегодня едва ли не самой горячей точкой, настоящим полем битвы в культурном пространстве. Причина проста — цифровая революция, сделав неконтролируемое массовое копирование и интернет-распространение многих видов произведений повседневной нормой, подтолкнула едва ли не к краху экономику многих искусств. Укрепление и защита копирайта стала ассоциироваться с борьбой этих искусств за выживание, но при ближайшем рассмотрении проблема оказывается куда как сложней. В ней выделяется несколько важнейших моментов: самый очевидный — юридический, самый противоречивый — этический и самый глобальный — социальный. Попробуем рассмотреть отдельно каждый из трех1.
БИТВА ЗА КОПИРАЙТ НА ПРАВОВОМ ПОЛЕ
С началом цифровой революции и рождением практик свободного распространения творческого контента в Интернете, система копирайта в том виде, в котором она сложилась к концу XX века, оказалась очевидно устаревшей. Прежние правовые нормы стало необходимо адаптировать к новым реалиям, однако с самого начала процесс этот пошел довольно специфическим путем. Своего рода точкой отсчета в нем стало принятие американским Конгрессом в 1998 году Digital Millennium Copyright Act (DMCA). Изначально подразумевалось, что данный акт должен всего лишь немного скорректировать отдельные юридические моменты прежнего авторского законодательства, но на деле он произвел настоящий переворот. Так, если прежде человеку, купившему защищенный копирайтом продукт (музыкальный диск, фильм, книгу и пр.), разрешалось делать с ним практически все что угодно — смотреть/читать/слушать неограниченное число раз, одолжить другу, подарить, запрещалось же только одно — массово его тиражировать, то теперь под запретом оказались все формы использования, не предусмотренные лицензионным соглашением. Составление самого соглашения стало прерогативой правообладателя, который вправе закладывать в него любые, самые непредсказуемые ограничения. Лицензионное творчество сразу же раз-
1 Подробнее о проблематике, связанной с копирайтом и свободным распространением творческого контента в цифровую эпоху, см. [Стракович, 2014.].
вернулось в полную силу — одним из самых показательных его примеров может служить лицензия выпущенной фирмой Adobe электронной книги «Алиса в стране чудес», которая, среди прочего, содержала запрет копировать любые фрагменты текста, распечатывать его, давать его почитать кому-либо и даже зачитывать купленную книгу вслух1. Согласно положениям DMCA, нарушение лицензионных запретов являло собой уголовное преступление и могло караться тюремным заключением на срок до 10 лет. Сам DMCA при этом быстро перестал быть внутриамери-канским делом. В Европе вскоре был принят документ во многом аналогичный — EUCD (European Union Copyright Directive), и в целом создание подобных законов сегодня успешно лоббируется во всем мире, являясь, в частности, обязательным условием членства во Всемирной торговой организации.
Столь резкое и неожиданное начало борьбы за копирайт встретило в обществе довольно категоричное неприятие. Складывающаяся правовая ситуация, безусловно, несла в себе что-то тоталитарное и фантасмагоричное одновременно. Не удивительно, что критика реформы копирайта порой стала принимать художественную форму антиутопии — как, например, в зарисовке Ричарда Столлмана «Право читать». Вместо того чтобы вступать в дискуссии с законодателями и приводить многочисленные аргументы, в ней Столлман описывает мир будущего, в котором глобальный Центр Лицензирования следит за всеми процессами, происходящими в компьютерах людей; где с первого класса в школах внушают, что «поделиться книгой [вероятно, равно как музыкой или фильмом]— ужасное преступление, сравнимое с морским пиратством», за которое можно сесть в тюрьму на много лет; где люди испытывают шок, когда узнают, что когда-то «было время, когда каждый мог пойти в библиотеку и бесплатно получить журнальную статью и даже книгу», и «существовали независимые студенты, которые могли читать тысячи страниц, не прибегая к правительственным библиотечным грантам»2.
Мир Столлмана, как и положено антиутопическому пространству, конечно, утрирован. Однако нормы цифрового права в какой-то момент на самом деле стали стремиться регламентировать жизнь людей едва ли не во всех ее проявлениях. Сплошь и рядом незаконными начали признаваться самые привычные бытовые действия. Так, во многих странах противозаконным стало копировать себе на компьютер для личного ис-
1 С данной лицензией можно ознакомиться по ссылке: http://www.pigdogs.org/art/adobe.jpg.
2 Рассказ доступен по ссылке: http://www.gnu.org/philosophy/right-to-read.ru.html.
пользования журнальные статьи, смотреть вместе с тремя-четырьмя друзьями DVD-фильмы, дать послушать знакомому один из своих музыкальных CD. Там же, где начиналась Сеть, регламентированы оказались уже практически любые формы работы с защищенными авторским правом материалами — и не таким уж большим преувеличением начало выглядеть мнение, что в новой правовой реальности «стоит только включить компьютер с доступом в интернет — и вы не застрахованы от преступления закона» [Никитин, Скрипников, 2007. — C.66.].
Логичным следствием законодательных нововведений стала развернувшаяся в их поддержку судебная кампания. Первым громким процессом стало дело музыкальной файлообменной сети Napster, в результате которого в 2000 году деятельность этого ресурса была официально приостановлена. Далее последовали дела сетей Grookster, iMesh, Kazaa, после чего волна судов против сервисов, способствующих распространению произведений (тогда главным образом музыкальных), покатилась по всему миру— противозаконными были признаны японская MMO, корейская Soribada, испанская WebListen и многие другие. Порой судебные решения подразумевали лишь закрытие соответствующего ресурса, но нередко также обязывали его создателей выплатить компенсацию правообладателям — причем сумма ее чаще всего не поддавалась никакому логическому осмыслению. Весьма показателен в этом плане случай, когда Ассоциация американской звукозаписывающей индустрии (RIAA) подала иск к российской компании ЗАО «Медиасервисез», владеющей сайтом ALLofMp3.com, оценив нанесенный ею ущерб в $1,6 трлн — при том, что годовой доход всей музыкальной индустрии составлял на тот момент $20 млрд.
Подобные судебные процессы с самого начала были встречены публикой скептически, но настоящий перелом в ситуации случился, когда иски стали предъявляться уже не только тем или иным сервисам, но и их отдельным пользователям. Массой людей по всему миру это было расценено по сути как прямое объявление войны. К такому восприятию подталкивал хотя бы сам масштаб развернутой судебной кампании: только в США разбирательства были начаты против более 20 тысяч человек, всего же в мире было подано более 130 тысяч исков. Поразительны оказались и первые приговоры. Так, американку Джемми Томас, признанную виновной в распространении через файлообменную сеть 24 музыкальных композиций, обязали выплатить правообладателям $220 тыс., то есть примерно по $9,2 тыс. за каждый файл. Все заявления адвокатов о несопоставимости компенсации и реально нанесенного ущерба имели специфические последствия — сумма выплат была увеличена до
$1,92 млн1. В общем — процесс явно задумывался показательным, и в чем-то своей цели он достиг: большая часть обвиняемых поспешила уладить дело миром, выплатив штрафы в несколько тысяч долларов и не доводя до суда. Но попадались и ответчики, настроенные более воинственно, не только добивавшиеся безоговорочного оправдания, но и подававшие встречные иски, обвиняя организации вроде RIAA в рэкете, мошенничестве и незаконном вторжении в частную жизнь [Кошкина,2008] .
Надо отметить, что судебная антипиратская кампания действительно не была безупречной ни этически, ни даже чисто юридически. Зачастую обвинительный приговор в ней выносился исключительно на основании наличия на компьютере обвиняемого тр3-файлов и программы, с помощью которой они могут быть доступны другим интернет-пользователям, даже если никаких конкретных фактов незаконного распространения этих файлов зафиксировано не было2. О доказательной базе и методах ведения расследований немало говорят и ставшие практически легендарными решительные отказы представителей RIAA проводить экспертизы компьютеров тех обвиняемых, которые утверждали, что скачивать файлы им попросту нечем. «Складывается ощущение, — заявляла в этой связи одна из подсудимых, — что им вообще безразлично, виновна я или нет»[Andersen]. Немалое возмущение правозащитников вызвал и обычай RIAA добиваться судов над IP-адресами и только постфактум сообщать приговор реальным людям, стоящим за ними. Подобная стратегия не только лишала обвиняемых возможности защищаться, но и нередко приводила к самым абсурдным результатам: широкий резонанс имели эпизоды, когда в нелегальном распространении защищенных авторским правом материалов была обвинена семья, не имеющая компьютера, никогда не слышавший о файлообмене старик с рассеянным склерозом, уже умерший человек, и прочие не менее нелепые случаи.
На каком-то этапе ситуация могла показаться даже комичной, если бы не тот факт, что со временем судебные решения все больше ужесточались. К астрономическим штрафам довольно быстро прибавились аресты
1 Позднее адвокатами Д. Томас была подана очередная апелляция, и сумма штрафа радикально снизилась — до $54 тыс., однако сторона обвинения потребовала пересмотра дела и увеличения штрафа вновь...
2 Собственно, ситуация здесь тупиковая: устройство многих р2р-сетей таково, что реально доказать факты скачивания конкретного файла практически невозможно, приговор же на основании одной лишь возможности скачивания мало мотивирован. Известен случай, когда даже сам судья, выносивший приговоры подобного рода, публично признал, что мог допустить «очевидную ошибку в праве». См. [Оакеэ 2008].
и тюремные сроки: уже в 2005 году жителя Гонконга — некоего Чан Най Миня — за распространение через Сеть нескольких фильмов, приговорили к трем месяцам лишения свободы; американский блогер, выложивший в 2008 году в своем онлайн-дневнике еще не выпущенные официально песни рок-группы Guns'N'Roses, был арестован ни много ни мало агентами ФБР, а в 2009 году шведский суд приговорил создателей одного из популярнейших файлообменных ресурсов The Pirate Bay к году тюрьмы.
Впрочем, никакие сроки, штрафы и запретительные меры к снижению масштабов самого файлообмена вовсе не вели. Так, если в 2004 году на пиринговые сети, по некоторым оценкам, приходилось около 30 % всего мирового интернет-трафика, то к 2010 (после всех судебных кампаний) они стали лишь популярней, перетянув на себя уже не менее половины общего объема передаваемых онлайн-данных[ОСЕй, 2004]1. Все юридические ужесточения оказались бессильны, и в результате законотворчество начало принимать все более радикальные формы, порой наводя на мысль о том, что фантазии Столлмана были не так уж далеки от реальности. К примеру, в какой-то момент стало известно о подготовке американским Сенатским комитетом по судопроизводству законопроекта, предписывающего снабжать в будущем все компьютеры «смертельными выключателями», которые можно активировать удаленно. Подразумевалось, что участник сетевого файлообмена будет получать два предупреждения, и если они не возымеют действия, его компьютер дистанционно выведут из строя. «Такие выключатели — последнее, на что нужно идти, но, если частный сектор не может сам остановить пиратство, это сделает за него правительство»,—заявлял по этому поводу председатель Комитета О. Хэтч. [Даркнет, 2006. — С. 359]. До смертельных выключателей дело, впрочем, так и не дошло, но в более мягкой форме идея все же нашла свое применение — например, во Франции, где в 2009 году было создано специальное агентство Hadopi, занимающееся рассылкой предупреждений сторонникам нелегальных закачек. Если получатель игнорирует два таких предупреждения и попадется на нарушении авторских прав в третий раз в течение года, ему грозит отключение интернета на месяц и штраф в €1500.
Еще один принципиальный шаг в направлении столлмановского мира — право досмотра, закрепленное Международным соглашением по борьбе с контрафактной продукцией (ACTA — The Anti-Counterfeiting Trade Agreement). Согласно ему, работники таможни в аэропортах и на государственных границах могут изучать содержимое ноутбуков, сотовых
1 См. http://os.colta.ru/news/details/1740.
телефонов, тр3-плееров на предмет наличия незаконно полученной музыки и фильмов. В случае их обнаружения владельцу выписывается штраф, а носитель конфискуется. На сегодняшний день под Соглашением подписались США, Канада, Япония, Австралия, Новая Зеландия, Южная Корея, большинство европейских стран — и по крайней мере в Америке подобные досмотры уже существуют как реальная практика. ACTA, между тем, закрепляет и другую важную правовую норму: в случае подозрения на нарушение копирайта он обязывает интернет-провайдеров раскрывать личную информацию своих пользователей по первому требованию и даже без предъявления ордера.
На фоне таких — уже принятых — установлений, вполне естественно выглядят и новые развивающие их идеи законопроекты, подобные получившим скандальную славу американским начинаниям 2011 года PIPA (Protect Intellectual Property Act) и SOPA (Stop Online Piracy Act), требующим не только раскрытия информации, но и конфискации собственности попавших под подозрение ресурсов еще до проведения всестороннего расследования. Эти же акты предлагают считать соучастниками любые организации, предоставляющие услуги нелегальным сервисам: рекламодателей, размещающих у них свои объявления; провайдеров, предоставляющих им хостинг; банковские системы, проводящие любые их платежи; и даже поисковые сайты, находящие ссылки на неблагонадежный контент. Способ избежать обвинения в соучастии один — разорвать все отношения с подозреваемым ресурсом по первому же обращению правообладателей: заблокировать его счета, закрыть для посещения, исключить из поисковой выдачи — и все это еще до следствия, до суда. Подготовлены SOPA меры и для частных лиц — до 5 лет лишения свободы при установлении факта распространения хотя бы 10 музыкальных или видеозаписей за 6 месяцев.
Как бы вызывающе ни выглядели такие нормы, сегодня ими никого особенно не удивишь — перевод цифровой проблематики в русло уголовного права, похоже, становится общим местом. Например, в недавно утекшем в Сеть черновике Раздела о правах интеллектуальной собственности в составе Транстихоокеанского соглашения о партнерстве содержится пункт, признающий уголовно наказуемым даже простое снятие с файла программной защиты от копирования — включая и те случаи, когда это вообще не привело ни к какому ущербу для обладателей прав1.
1 «Утекшие» документы были опубликованы на сайте американской некоммерческой организации Knowledge Ecology International (KEI).
Стараются не отставать от мирового тренда и отечественные законодатели — согласно последней редакции Гражданского кодекса РФ, вступившей в силу с 2008 года, а также уже введенным до того поправкам в Уголовный кодекс, в России человеку, незаконно выложившему в свободный доступ любое произведение, может грозить тюремное заключение сроком до 6 лет. Имеются и первые разбирательства: так, в январе 2011 года стало известно об обвинении, выдвинутом против 26-летнего москвича, разместившего на своей личной странице социальной сети ВКонтакте 18 аудиозаписей некоей музыкальной группы. Дело было оформлено в лучших традициях: к примеру, ведущее расследование Управление «К» официально утверждало, что выложенные композиции были скопированы с сайта более 200 тысяч раз, — совершенно не смущаясь при этом заявлениями представителей ВКонтакте о том, что данные ни о загрузке, ни о копировании файлов в принципе невозможно получить извне — ими владеет только администрация ресурса, к которой за информацией никто не обращался1.
В процессе принятия (который без сомнения завершится успехом) и новый антипиратский закон, приносящий на отечественную почву самые жесткие мировые тренды — вроде немедленной блокировки попавших под подозрение ресурсов без всяких разбирательств и доказательств. В России, впрочем, как обычно своя специфика: градус правового абсурда здесь временами повышается до предела — не столько из-за стремления угнаться за западными стандартами, сколько в силу влияния отдельных заинтересованных лиц. Характерным примером в этом плане может служить нашумевшая история с «налогом на пиратство»—1 % сбором с продажи технических устройств, способных использоваться для нелегального копирования файлов, установленным в пользу Российского союза правообладателей под управлением Никиты Михалкова. Ничего революционного в самом подобном сборе нет, он существует во множестве стран — и везде подвергается критике: из-за нарушения презумпции невиновности, своей всеобщности, заставляющей платить даже тех, кто не намерен совершать никакого незаконного копирования, непрозрачности распределения полученных средств и т.д. Уникальность отечественной ситуации — в списке облагающихся налогом товаров: если на западе его составляют лишь пишущие дисководы и носители информации (чистые болванки, флешки, жесткие диски), то в России речь идет уже едва ли не о всей существующей технике: видеомагнитофонах,
1 См. об этом: http://www.rbcdaily.ru/2011/01/24/media/562949979589899.
фотоаппаратах, мобильных телефонах, компьютерах целиком и даже тех устройствах, с помощью которых копировать музыку или видео в принципе невозможно — магнитолах без функции записи, беспроводных телефонах DECT и т. д. Впрочем, российская специфика заключается в свою очередь еще и в том, что принятие закона вовсе не означает его исполнения — характерно, что в первый год после установления сбора РСП удалось собрать лишь около 1,3 % от полагающейся ему суммы. При этом реальные механизмы борьбы с неплательщиками фактически отсутствуют. Все это ведет к потрясающей и, по-видимому, чисто отечественной практике: Департамент РСП по работе с плательщиками ведет индивидуальные переговоры с каждым импортером техники, в частном порядке определяя, сколько и за какие товары он все-таки готов заплатить1.
Впрочем, ни абсурдные, ни вполне резонные действия законодателей все же почти никак не сказались на популярности всевозможных форм нелегального интернет-распространения произведений. К быстрой и безоговорочной победе военная кампания защитников копирайта явно не привела. Причины этого в общем ясны. Любые законодательные решения бессмысленны там, где не существует эффективных механизмов контроля их исполнения. Суды против сотен и даже тысяч человек мало что меняют в глобальных процессах, вовлекающих десятки и сотни миллионов пользователей.
В сущности, своей кампанией правообладателям не удалось добиться даже самой базовой вещи: убедить общество в том, что нелегально скачивать произведения если не плохо, то на худой конец хотя бы просто опасно. Ведь на деле и сами судебные преследования стали возможны во многом потому, что никто из обвиняемых не думал всерьез о неправомочности своих действий, а потому не считал нужным их скрывать, используя подмену IP-адресов или так называемые анонимайзеры. Довольно точно настроения публики по этому поводу отразили получившие в какой-то момент широкое хождение в Сети баннеры, визуально стилизованные под серию угрожающей антипиратской рекламы «You can click but you can't hide» («Ты можешь кликать, но не можешь спрятаться») и гласящие — «Вы можете судить, но вы не сможете поймать каждого». И действительно — как показывают расчеты, проведенные INQUIRER в 2003 году, чтобы привлечь к ответственности хотя бы только американских пользователей пиринговых сетей, RIAA потребовалось
1 См. об этом: http://marker.ru/news/507845.
350 НАУКА ТЕЛЕВИДЕНИЯ № 11
бы примерно 2192 года1. А ведь такие сети — это примерно половина нелегального распространения контента, другая и наиболее быстрорастущая его часть приходится на разного рода блоги, форумы, сайты потокового вещания. Что до файлообменных сервисов, то с ними связана и еще одна существенная проблема: после судебного закрытия им зачастую достаточно сменить хостинг-провайдера или доменное имя,— и закачки продолжаются в прежнем режиме. В случае с The Pirate Bay или крупнейшим российским файлообменником Torrents.ru, «закрытом» на основании постановления следственного отдела московской Прокуратуры в 2010 году, понадобилось меньше суток, чтобы восстановить работоспособность. Те же сети, которые не имеют центрального сервера, отключить невозможно и вовсе — они перестанут функционировать лишь тогда, когда будет заблокирована последняя пара из миллионов подключенных к ним компьютеров. В общем, сам масштаб и технический характер происходящих в цифровом мире процессов делает их необратимыми и, как точно замечает Алан МакГи, в нынешних условиях «пытаться бороться против новых веяний — это все равно, что пытаться закрыть ворота конюшни, когда лошадь уже вырвалась» (Цит. по: [Гарсайд, 2007]).
Именно понимание этой ситуации спровоцировало рождение в цифровую эпоху альтернативной правовой модели — копилефта, основанного на принципе противостоящего копирайту свободного лицензирования. Впрочем, это уже совсем другая история2.
БИТВА ЗА КОПИРАЙТ КАК ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Как бы ни складывалась юридическая история вокруг копирайта последнего времени, для того, чтоб оценить ее адекватно, необходимо рассмотреть происходящее с еще одной — этической — точки зрения. Взглянуть на ту риторику, которая окружает разворачивающуюся битву, и ту идеологию, что стоит за ней.
Безусловно, вопрос об интеллектуальной собственности сам по себе философский. Далеко не все авторы, права которых защищает закон, считают эту защиту справедливой и оправданной. Достаточно вспомнить Жан-Люка Годара, не только публично перечислявшего деньги на штрафы пострадавшим от антипиратской кампании, но и неоднократно заявлявшего: «Не существует такой вещи, как интеллектуальная собственность.
1 RIAA will take 2191.78 years to sue everyone // INQUIRER-online, 29.07.03. URL: http:// www.theinquirer.net/inquirer/news/511/1019511/riaa-will-take-219178-years-to-sue-everyone.
2 О копилефте и свободных лицензиях см., например, [Лессиг , 2007].
У автора нет прав. У меня нет прав. У меня есть только обязанности» [Godard]. Однако не будем пытаться разрешить именно этот непростой вопрос. В случае с битвой за копирайт интересней другое.
Характерно, что как российские, так и все прочие представители правообладателей, борясь за введение крайне спорных установлений и ужесточение законов, утверждают, что отстаивают они в первую очередь интересы автора-творца, а следовательно,—искусства как такового. Тео-ретически с заявлением этим сложно спорить: изначально копирайт действительно был мерой, призванной защитить авторов. Согласно отдельным концепциям авторского и смежных прав — например, прописанной в американской Конституции,— эксклюзивное право пользоваться своим произведением (и в частности его тиражировать) может предоставляться творцу на какое-то время исключительно для того, чтобы способствовать стимуляции наук и искусств и таким образом приносить пользу обществу [The Constitution USA, Article I. Section B. Clause B]. Это, однако, в теории. На практике на сегодняшний день все выглядит несколько иначе.
Основными лоббистами правовых ужесточений и инициаторами судебных процессов с самого начала являлись различные представители бизнеса — в особенности музыкального и кинематографического, крупнейшие игроки культурной индустрии — корпорации и их союзы. При этом хорошо известно, что само устройство деятельности подобных корпораций уже давно таково, что отказ от собственных прав в пользу компании — изначальное условие сотрудничества с ними практически любого творца [Стракович, 2014]. Апелляция культуриндустрии как к интересам автора, так и к интересам общества на этом фоне выглядит по меньшей мере лукавством. Вовсе не забота об авторе, не стремление к «стимуляции наук и искусств», а борьба за финансовые интересы гигантов культурной индустрии, являющихся подлинными обладателями прав на львиную долю создававшихся в течение последнего века произведений, — главная причина ужесточения копирайтного законодательства во всем мире. Наглядным доказательством этого может служить хотя бы пролоббированное под шумок начинающейся копирайтной войны продление в 199B году американскими, а вскоре и многими другими законодателями сроков действия авторского права с 50 до 70 лет после смерти автора. Как было верно замечено в этой связи Михаилом Вербицким, «ретроактивное продление срока копирайта очевидно неконституционно, поскольку даже поклонники спиритизма не будут утверждать, что креативность покойных Диснея или Гершвина увеличится от 20-летнего увеличения сроков» [Вербицкий]. Профессор-юрист Temple
University Дэвид Пост в свое время выразился по этому поводу еще жестче: «Я буквально не могу вообразить более вопиющего примера, когда Конгресс прогибается в угоду маленькой, целеустремленной и активной группе специальных интересов. Невозможно вообразить, какая может быть обществу польза от этих дополнительных 20 лет... Это была покупка законодателей в ее наиболее грубой форме» [Walker].
Впрочем, все отсылки культуриндустрии к заботе об интересах творцов разбиваются о банальные финансовые факты. Ассоциация звукозаписывающей индустрии инициирует суды и требует многомиллионных компенсаций от имени авторов— но известно, что авторам с этих компенсаций не выплачивается практически ничего. Российский союз правообладателей собирает свой сбор в пользу авторов, но предложенная им схема распределения доходов выглядит красноречиво: 15% — правообладателям, 25% — на содержание аппарата Союза, 60% — в специально созданный фонд на цели, прописанные весьма туманно. Существуют наглядные прецеденты: легендарный кантри-исполнитель Кенни Роджерс в какой-то момент попробовал судиться, требуя свою долю из компенсаций, выплаченных его звукозаписывающей компании по делам файлообменных сетей Napster, Kazaa, Audiogalaxy, Grokster, BearShare и других. Безрезультатно. При этом известно, например, что один только германский соратник RIAA — борющаяся «за интересы авторов» организация Buma/Stemra - в одном только 2010 на одну лишь зарплату для двух сменившихся за год директоров потратила 579 тыс. евро [Kolk].
Впрочем, представители корпораций в пылу борьбы за копирайт порой и просто откровенно проговариваются, заявляя в своих обращениях к законодателям совершенно открыто: «Борьба творческих индустрий против цифрового пиратства — это не вопрос морали, а экономическая необходимость. Нелегальный файлообмен и другие онлайн-преступления создают для легальной коммерции условия неравной конкуренции» [IFPI]. При этом меняя аудиторию своих воззваний с законодателей на слушателей и зрителей, корпорации разворачиваются на 180 градусов тут же, внезапно начиная утверждать, что дело все-таки в морали, и переводя обсуждение вопроса «Почему за искусство надо платить?» целиком и полностью в нравственное русло.
Мораль стала для индустрии крайне удобным манипулятивным инструментом, которым вовсе не обязательно пользоваться в реальности, но который всегда можно предъявить в нужный момент и тем самым получить возможность скромно умолчать о своих собственных интере-
сах, подав сложившуюся ситуацию как противостояние исключительно артистов и аудитории. Формирование этого противостояния стало на каком-то этапе одной из центральных целей корпораций, развернувших уже не только судебную, но и идеологическую войну против публики. В рамках запущенной ими пропагандистской кампании зрителей и слушателей обвиняли в потребительском отношении, безответственном обворовывании исполнителей и авторов, выставляли их циничными преступниками, уничтожающими всякое будущее искусства. Но самое главное — они убеждали в этом, и зачастую вполне успешно, артистов.
Обвинения, которыми осыпали творцы своих же собственных поклонников, на каком-то этапе превратились в настоящий вал. Что же касается публики, то и она в ответ доверяла артистам все меньше и на проявляемую с их стороны агрессию все чаще отвечала неприязнью. Немалую роль сыграло здесь то, что в самом начале антипиратской медийной кампании с наиболее гневными и жесткими заявлениями в адрес «обворовывающей» их аудитории в основном выступали артисты, которые никак не могли пожаловаться на бедность, — группа Metallica, прославленный рэпер Dr.Dre, Элтон Джон. Подобная реакция в их исполнении выглядела совершенно нелепо — и первым делом была поднята на смех. Показательна, например, вышедшая примерно в это время серия популярного мультфильма «Южный парк», в которой в весьма комичном облике был выведен один из музыкантов Metallica, пытающийся объяснять детишкам, что скачивать музыку плохо, потому что тогда таким мультимиллионерам, как он, не достанется денег. Дело тут, надо сказать, состояло не столько в высмеивании как таковом, сколько в том, что подобное ведение диалога с самого начала принесло в него изрядную долю цинизма. Раздраженная враждебность артистов-миллионеров каким-то печальным образом бросила тень на всех остальных связанных с корпорациями авторов, в целом лишь укрепив представление публики о том, что слишком многие творцы помешаны не на искусстве, а на деньгах, и их цели мало чем отличаются от целей дельцов индустрии. «Да, возможно, из-за того что в интернете можно бесплатно скачать альбомы 50cent, авторские отчисления с продаж имеют меньшую величину, чем могли бы, а сам рэпер из-за этого не сможет купить еще один остров в Тихом океане в этом месяце (может быть, в следующем)...» [Шадрин, 2008. С. 109],— реакция публики на призывы задуматься о нравственной стороне вопроса очень часто стала выглядеть именно так. В конечном итоге все это способствовало нарастанию отторжения: каждая сторона считала другую эгоистичной, озабоченной исключительно собственными интересами и
в общем враждебной. Так, постепенно была выстроена целая баррикада, по разные стороны которой оказались создатель искусства и его потребитель — те, кто, согласно даже просто здравому смыслу, должны быть не врагами, а союзниками.
Нагнетанию обстановки немало способствовал характер используемой индустрией риторики: не замышляя ничего злонамеренного, просто интересуясь искусством и получая его способом, естественным для новых культурных условий,— так, как это делают все вокруг— люди вдруг оказались в статусе негодяев и преступников — и испытали отнюдь не чувство вины. Главной реакцией публики на развернутую против них идеологическую и судебную кампанию стало раздражение. Вот что, например, писал один из пользователей по поводу закрытия культовой музыкальной файлообменной сети Oink: «<...> больше всего меня злит даже не то, что Oink закрыли, а отвратительная пропагандистская шумиха, сопровождавшая его закрытие. Если бы они изобразили хоть грамм сочувствия! Если бы сказали: "Мы понимаем, что вы просто любите музыку и находите ее всеми доступными способами. Но и мы должны думать о собственных интересах. И мы уже работаем над широкомасштабной реформой, призванной приспособить индустрию к меняющимся потребностям людей". Конечно, время для такой реформы ушло, но и одно только упоминание о ней из их уст воодушевило бы. Они же представили дело так, словно в их сети попался ни много, ни мало колумбийский наркокартель» [Шадрин, 2008. С. 109]. Примечательно, что сравнение с наркокартелем здесь вовсе не преувеличение — отношение индустрии к любому приобщившемуся к нелегальному контенту действительно не многим лучше. Достаточно вспомнить яркого отечественного представителя медиакорпораций — члена Совета директоров Гильдии продюсеров России Александра Акопова и его скандально известные заявления о пользователях социальной сети ВКонтакте: «Это 30 миллионов уголовников, эти соучастники известны, но 30 миллионов посадить в тюрьму нельзя, а 10 тысяч — можно» [«Амедиа»].
Нет ничего удивительного в том, что столь явная агрессия отталкивает от индустрии все новых и новых потребителей — выставление слушателей и зрителей циничными преступниками провоцирует все большее число людей ими стать. При этом на фоне волны судебных разбирательств в обществе растет напряжение. И дело тут главным образом в том, что преступниками сходу объявлены многие миллионы людей, которые, по мнению большинства, абсолютно ни в чем не виноваты. Характерные цифры: 60% американцев не видят ничего дурного в том, чтобы
скачивать контент из пиринговых сетей, при этом 67 % утверждают, что вообще не интересуются авторскими правами. Со ссылкой на исследование Pew Internet & American Life Project, их приводит Дж.Д. Ласика в книге «Даркнет: Война Голливуда против цифровой революции» в одной из глав, остроумно названной им «Нация цифровых преступников». Под этим заголовком собрано и много других любопытных данных: к примеру, факт, примечательный в контексте попыток индустрии позиционировать файлообмен как акт беззастенчивого воровства. Исследование, проведенное в 2004 году Barna Group по заказу Ассоциации торговли христианской музыкой, показало, что 80 % подростков хотя бы раз за последние шесть месяцев выкладывали в Сеть музыку, защищенную копирайтом, и человек, исправно посещающий церковь, ничем не отличается в этом от остальных. В целом же, если верить NPD Group, уже к 2003 году около 2/3 музыки, хранящейся на компьютерах американцев, было получено в результате незаконного обмена файлами [Ласика, 2005. С. 269-270]. Жители США при этом отнюдь не уникальны: например, схожие отечественные исследования показали, что в РФ и СНГ бесплатно музыку скачивает не меньше 63% опрошенных [Кряквина, 2005], а согласно недавнему исследованию Фонда общественного мнения 62 % людей вообще не отличает легальный контент от нелегального1.
По сути дела все эти цифры означают лишь одно: едва ли в охваченном Сетью мире найдется сегодня человек, среди родственников, друзей, коллег которого не обнаружилось бы десятка-другого цифровых «уголовников». Сложно представить, что при таких раскладах у кампании под лозунгом «посадить 10 тысяч» окажется так уж много сторонников. В конечном итоге, если доводить подобные кампании до конца, то через какое-то время поколение с 15 до 25 и вовсе придется отправить в тюрьму целиком.
В общем, вполне естественно, что чувство протеста, а вовсе не лояльности культуриндустрии рождается в обществе в ответ на войну, объявленную корпорациями новой реальности. Не случайно еще во время процесса по делу Napster американские сенаторы получили тысячи писем в поддержку файлообмена, а некоторые правительственные интернет-страницы подверглись протестной хакерской атаке. Позднее против индустрии по всему миру широким фронтом выступило огромное количество самых разных организаций, отстаивающих интересы цифровой культуры: студенческое движение за сохранение цифровых свобод
1 См. http://www.ferra.ru/ru/techlife/news/2013/07/19/fom-copyright/
356 НАУКА ТЕЛЕВИДЕНИЯ № 11
FreecuLture.org, Фонд электронного фронтира, Американская библиотечная ассоциация, Центр за демократию и технологии, Альянс за цифровой прогресс, Коалиция за право на домашнюю запись, «Ньюйоркцы за добросовестное использование», британская «Кампания за цифровые права», проекты «Цифровая речь», «Доступ к медиа», DigitaLConsumer.org, Protect_fairuse.org, AntiDMCA.org и нескончаемое множество других — не говоря уже о радикально настроенных группах, таких как легендарное движение Anonymous. В 2003 году под давлением общественности Американским сенатским следственным комитетом было инициировано расследование деятельности RIAA, ставшей чрезмерно агрессивной и порой противоправной. В то же время организация Free Software Foundation создала специальный благотворительный фонд, средства которого направлялись на защиту и поддержку пострадавших от антипиратской кампании людей, и тем самым доказала, что многие, не желающие платить индустрии, в то же время охотно отдают свои деньги на борьбу с ней. Возмущение же, поднявшееся в обществе после тюремного срока для создателей The Pirate Bay, оказалось и вовсе мощнейшим — на его волне в Европарламент даже прошли представители Шведской пиратской партии, довольно радикально настроенной по отношению к современной системе копирайта. Успех Piratpartiet был воспринят многими как политический казус, но в действительности за ним стоял крайне симптоматичный процесс, точно уловленный лишь некоторыми аналитиками: «В этот момент 226 тысяч законопослушных шведских избирателей осознали, что суд признал их соучастниками преступного сообщества, и отдали свои голоса партии, обещавшей (в качестве, по сути дела, единственного пункта своей программы) вернуть файлообмену легальность» [Носик]. Когда же в 2011 году Пираты получили уже 9 % мест в парламенте Берлина, разговоров о казусах поубавилось вообще.
В то же время последние годы показали, что для того чтобы усомниться в повсеместно лоббируемых индустрией законах, в Пиратскую партию вступать вовсе не обязательно — представители политических структур самого разного рода и без того начинают восставать против них тут и там. Так, в январе 2011 года Кадер Ариф — докладчик Европейского парламента по The Anti-Counterfeiting Trade Agreement — тому самому соглашению, которое утвердило право досмотра и выдачу провайдерами личных данных, осудил документ как категорически неприемлемый и подал в отставку со своего поста. Год спустя группа польских политиков надела во время парламентских слушаний по ACTA главный символ антикорпоративного протеста — маски Гая Фокса, и через месяц
ратификация договора в Польше была приостановлена. Елена Дрнов-цек-Зорко, подписавшая в свое время ACTA от имени Словении, позже заявила, что сделала это «из гражданской беспечности». «Проще говоря,— утверждала она, — я не ясно понимала, что мне было поручено подписать документ, который, по моим собственным гражданским убеждениям, сдерживает свободу участия в самой крупной и значительной сети в человеческой истории и, следовательно, ограничивает, в частности, будущее наших детей»1.
Бунты политиков пока что все же остаются точечными, но вот общественное недовольство постепенно все громче заявляет о себе — хороший случай оценить его представился, к примеру, 18 января 2012 года, когда по миру прокатилась целая серия акций протеста, приуроченных к обсуждению в Конгрессе США законопроектов SOPA и PIPA, упоминавшихся выше. В этих акциях — как в он-, так и в офлайне — приняли участие тысячи людей, считающих, что подобные законы радикально ограничивают свободу, фактически вводят цензуру и к тому же ставят под вопрос дальнейшее развитие интернета как такового. Характерно, что среди них при этом были далеко не только энтузиасты-одиночки или традиционные активисты антикопирайтной борьбы, такие как Free Software Foundation или Electronic Frontier Foundation — под общим лозунгом «Защитим интернет!» объединилось множество знаковых организаций, по сути определяющих лицо не только сегодняшней Сети, но и сегодняшнего мира вообще: Google, Twitter, Facebook, Wikipedia, eBay, Mozilla, Wordpress, Flickr и др. Сотни популярнейших сайтов в этот день полностью прекратили свою работу, оставив на главных страницах лишь протестные баннеры. «Представьте мир без свободных знаний»,— вот все, что сообщала англоязычная Википедия в течение суток. На месте логотипа Google красовался черный прямоугольник цензуры...
Цензура и открытость, контроль и свобода — вот те темы, которая все отчетливей проступают на фоне околокопирайтной борьбы.
1 Гай Фокс — английский дворянин, один из ключевых участников Порохового заговора 1605 году. Соответствующая маска получила популярность благодаря комиксу Алана Мура и Дэвида Ллойда, а впоследствии и фильму «V — значит вендетта», где ее постоянно носит главный герой — своего рода городской партизан, борющийся с диктатурой в антиутопическом мире. Впоследствии ношение маски стало распространенной практикой на акциях антиглобалистов, в рамках кампании «Захвати Уолл-стрит» и т.д. Сегодня маска Гая Фокса превратилась в универсальный символ радикального политического и антикорпоративного протеста, и в частности — в непременного спутника борьбы за цифровую свободу, являясь, помимо прочего, фирменным знаком знаменитого движения Anonymous.
БИТВА ЗА КОПИРАЙТ И СВОБОДА СЕТИ
Сегодня становится очевидным, что битва за копирайт растянулась на годы и даже десятилетия. При этом сказать, кто берет в ней верх, по-прежнему крайне сложно. Во всяком случае, ни одна из сторон сдавать позиции, кажется, отнюдь не спешит. Законодатели раз за разом пытаются принять скандальный Stop Online Piracy Act или ратифицировать The Anti-Counterfeiting Trade Agreement — и натыкаются на непробиваемый общественный протест. Французы организовывают антипиратское агентство Hadopi — а через несколько лет официально признают его напрасной тратой денег, съедающей 12 млн бюджетных евро в год, но не справляющейся со своими задачами. Британский Digital Economy Act назначает злостным нарушителям копирайта наказание в виде пожизненного отключения от интернета, но в итоге — не применяется на практике. В Японии за нелегальное скачивание контента грозятся двумя годами тюрьмы и штрафом до 2 млн иен за файл, а парламент Голландии отклоняет антипиратский законопроект как нарушающий свободу распространения информации вовсе. США требует ареста создателя ресурса Megaupload, а Новая Зеландия отказывается его экстрадировать. Давление на файлообменные сети становится все активней — и оборачивается созданием все сложнее поддающихся контролю технологических стандартов, вроде Magnet.
Любая атака отбивается и закачивается контрнаступлением. Любое действие встречает противодействие и отпор. В конце концов вся эта схватка начинает принимать по-настоящему эпический масштаб: The Pirate Bay, отнюдь не шутя заявляет, что готовится размещать свои сервера на контролируемых с помощью GPS беспилотных летательных аппаратах, запущенных над нейтральными водами — и весь мир начинает на полном серьезе обсуждать, удастся защитникам копирайта добиться права сбивать их или нет. Казалось бы — всего лишь музыка, всего лишь кино и книги, для многих— всего лишь досуг, невинное развлечение. Кто еще недавно мог представить, что дело так быстро дойдет до боевых ракет, до настоящих военных действий?
Все это симптоматично и отнюдь не случайно. Искусство искусством, но в действительности антипиратская кампания апеллирует к куда как более масштабным социальным смыслам. Ровно поэтому инициативы вроде SOPA и PIPA пожинают такую бурю протестов. Ее эпицентр — отнюдь не посыл «мы хотим бесплатно качать песни и фильмы», она — реальное выражение тревоги за будущее Интернета и, как следствие, мира вообще, за то, какое место предстоит занять в завтрашнем дне свободе и прозрачности, а какое — подавлению и цензуре.
Цифровая революция с ее Интернетом и разнообразием возможностей для взаимодействия спровоцировала процессы, значение которых для общества как такового стало очень серьезным и, в сущности, куда как большим, чем для отдельных культурных областей. Сетевая вовлеченность в совместное онлайн-обсуждение актуальных противоречий и проблем начала менять представления множества людей и даже саму социальную систему. Поначалу, правда, было принято считать, что все эти изменения, все интернет-бури — пространство чистой виртуальности, не имеющее отношения к реальному миру [С1ас^е1, 2010]. Вот только выросшие из волнений в Сети революции на Ближнем Востоке, многотысячные митинги в Москве, события в Киеве, масса других примеров того же порядка заставили даже скептиков начать воспринимать происходящее всерьез.
При этом интернет-самоорганизация начала все чаще срабатывать там, куда приходила общая беда, где возникали точки мощного социального напряжения. Где-то такое напряжение переросло и в настоящий социальный протест, противостояние горизонтали встретившихся в Сети людей с не выполняющими свои функции вертикалями. Борьба с злоупотреблениями, разоблачение лгущих чиновников, акции против принятия несправедливых законов — иногда такие инициативы приводили к успеху, иногда — нет. Но даже самые скромные достижения на этом поприще сопровождала настоящая эйфория, восторг перед открытой мощью объединяющего и неподконтрольного иерархиям киберпространства.
Между тем ответ иерархий оказался жестким. Атаки на страницы активистов, блокировка неугодных сайтов, давление силовых структур на провайдеров и даже поисковые ресурсы — во многих уголках Сети развернулась настоящая кибервойна. До поры она велась за пределами какого бы то ни было правового поля, но постепенно властные вертикали стали обращаться к своим естественным рычагам, стремясь сделать Интернет полностью подконтрольным уже официально. Сказать, что подобной задачей озаботились только авторитарные режимы, при этом нельзя. Вопрос о том, стоит ли действительно жестко регулировать онлайн-процессы, сегодня остро стоит во всем мире. Сторонников и пропагандистов идеи регуляции достаточно повсюду — они отстаивают необходимость государственного надзора, запрета на анонимность, введения интернет-паспортов. Среди декларируемых ими целей, разумеется, нет борьбы с инакомыслием — все аргументы апеллируют скорее к сетевой преступности, защите жизненно важных технологических узлов от виртуальных атак и т. д. В этой позиции есть свой резон — ведь даже
лучшие достижения цифровой кооперации могут использоваться очень по-разному: известны, к примеру, случаи, когда с их помощью неофашисты обозначают этнические анклавы — и согласовывают сценарии погромов. Пресечение такой «солидарности» — благородная цель, проблема только в том, что как только рычаги для пресечения станут надежны и легитимны, что именно нужно пресекать, каждая получившая их структура будет решать по своему усмотрению.
Такая моральная неоднозначность всех предпосылок делает сегодня проблему сетевой свободы крайне зыбкой. Она порождает настоящую шизофрению целых идеологических систем, государств. Так, например, американская администрация выдвигает программу «свободы подключения», декларирует намерение выступать на стороне сетевых диссидентов, защищая право на доступ к информации повсеместно — от Ближнего Востока до Китая, и почти сразу же — начинает ожесточенное преследование создателя WikiLeaks, обеспечившего доступ к информации — секретной дипломатической информации США — интернет-пользователям по всему миру.
В конечном итоге никто так и не знает наверняка, нужно ли действительно контролировать Сеть — и можно ли делать это эффективно. Само представление о полной независимости, автономности Интернета с каждым днем, конечно, все больше похоже на миф. Когда Китай осуществляет масштабную киберцензуру, пытаясь официально обязать даже производителей компьютерной техники интегрировать соответствующие надстройки во все продающиеся на территории страны устройства; когда блокирует внешний доступ и переходит исключительно на внутреннюю сеть Иран; когда Индия организует National Cyber Coordination Centre, занимающийся мониторингом всего местного трафика, включая не только сообщения в социальных сетях, чатах и микро-блогах, но и частную электронную переписку, в том числе — черновики еще не отправленных посланий, говорить о неподчиняемости онлайн-пространства никаким внешним силам уже не приходится.
Цифровая реальность, однако, пластична — и против многих запретительных средств в ней очень быстро появляется противоядие. Шифрование, подмена ip-адресов, сервисы вроде Feed over E-mail, способные доставлять пользователям из стран с действующей интернет-цензурой информацию сайтов, заблокированных в их регионе. Вот только технологии противоречивы — они способны помочь не только ослабить контроль, но и усилить его. Вся с каждым днем совершенствующаяся система сбора персональных данных рождена электронной коммерцией, но, по сути, являет собой мечту Большого Брата. Любое современное мобильное
устройство может сообщить заинтересованным лицам о своем владельце больше, чем он способен представить,— раскрыть все его интересы, образ жизни, местонахождение во всякий момент времени. Не менее прозрачны социальные сети — к примеру, в свое время именно в них иранские власти опознавали засветившихся на акциях протеста диссидентов, которых дальше ждали вполне традиционные меры воздействия. В общем-то, такие истории как нельзя лучше иллюстрируют неудобный, но трезвый тезис Мануэля Кастельса: «Глобальные сети нельзя контролировать, но людей, которые их используют, — можно» [Кастельс, 2004. С. 216.]
И в этом тезисе, и в самих процессах, разворачивающихся сегодня, впрочем, явно прослеживается важное «но»: сетевой контроль, кажется, исключает полумеры. Ограничение свободы в цифровой реальности не срабатывает, способ обойти его находится тут же — эффективен лишь полный отказ от свободы вообще. Сделать Интернет по-настоящему регулируемым можно — но для этого нужно пойти чуть дальше отдельных запретительных мер, став Ираном или Северной Кореей целиком и полностью. Не каждое общество позволит это, да и не каждое государство готово ставить перед собой такую цель.
Вот почему противостояние сторонников и противников сетевого либерализма так затянулось. Нельзя установить надежную власть над Интернетом, не подорвав базовых гражданских основ демократического мира. Но и идея о существовании зоны, в принципе недоступной для какого-либо властного вмешательства, оказывается для этого же самого мира чересчур смелой и даже подрывной. То же с ситуацией вокруг копирайта: нельзя победить файлообмен, не отправив в тюрьмы хотя бы пару тысяч самых обычных людей. Но на пути того, чтобы сделать массовым стандартом копилефт и полностью разрушить традиционную систему, стоит слишком много препятствий, как надуманных, обеспеченных инерцией сознания, так и выросших из вполне резонных причин. Как разрешится дилемма, кто победит в этой битве, и возможна ли тут вообще победа — покажет время. Возможно, самым существенным для нас является сегодня вопрос, на каком из полюсов окажется в этой истории Россия — и это вопрос далеко не об одной лишь интеллектуальной собственности и праве копирования в цифровой среде.
Список литературы:
«Амедиа» подаст в суд на пользователей и руководство сети «ВКон-такте» // РИА Новости. URL: http://ria.ru/culture/20100603/242114901.html
Вербицкий М. Антикопирайт. URL: http://www.erlib.com/Миша_ Вербицкий/Антикопирайт/0/
Гарсайд Д. Конец платной музыки // ГАЗЕТА. 2007. № 191 от 12.10. URL: http://www.vedomosti.info/music/internet-music.htm
КастельсМ. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе. — Екатеринбург, 2004
Кошкина Э. RIAA отрицает все обвинения, предъявленные Таней Андерсен // Compulenta.ru, 23.05.2008. URL: http://net.compulenta.ru/357964/ Кряквина Ю. Перспективы рынка музыкального цифрового контента в России // ixbt.com, 14.12. 2005. URL: http://www.ixbt.com/cm/ iriver-digitalaudio.shtml
Ласика Дж. Д. Даркнет: Война Голливуда против цифровой революции. Екатеринбург, 2006.
ЛессигЛ. Свободная культура. М: Прагматика Культуры, 2007. Никитин Л., Скрипников С. Копируй с миром! // Эксперт. 2007. № 4 (545).
Носик А. Файлообмен без адреса // Snob.ru URL: http://www.snob. ru/selected/entry/24348
Стракович Ю. Цифролюция. Что случилось с музыкой в XXI веке.— М., 2014.
Шадрин И. Закон на страже копирайта / / Upgrade special. 2008. № 04. С.109.
Andersen Tanya. RIAA complaint dismissed. URL: http://www.p2pnet. net/story/15037
The Constitution of the United States of America. IFPI Digital Music Report 2011. URL: http://www.ifpi.org/content/ library/dmr2011.pdf.
Gladwell M. Small Change. Why the revolution will not be tweeted // New Yorker. 04.10. 2010.
GodardJ.L. Un Interview Les Inrockuptibles. — Цит. по http://os.colta. ru/news/details/17941/
Kolk van der Th. 'Corrupt', 'krankzinnig' en 'zakkenvullers': een zwaar jaar voor Buma/Stemra // deVolkskrant URL: http://www.volkskrant.nl/vk/ nl/3380/muziek/article/detail/3059600/2011/12/01/Corrupt-krankzinnig-en-zakkenvullers-een-zwaar-jaar-voor-Buma-Stemra.dhtml
Oakes L. Judge in Internet music sharing case may grant new trial // Star Tribune, 2008, May 15. URL: http://www.startribune.com/entertainment/ music/18971729.html?location_refer=Homepage)
OCED Information Technology Outlook 2004: Peer-to-Peer Networks in OECD Countries, ch.5, OECD.- Paris, 2004. URL: http://www.oecd.org/ dataoecd/55/57/32927686.pdf
Walker J. Copy Catfight. How intellectual property laws stifle popular culture // Reason. March. 2000. URL: http://www.reason.com/news/ show/27635.html
