CC BY
72
ФАКТЫ, СОБЫТИЯ, ЛЮДИ
Ю.В Мухачев
ТРИНАДЦАТЬ ЧАСОВ УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ (по воспоминаниям М. Вишняка)
Мухачев Юрий Владимирович - кандидат
исторических наук, руководитель Центра комплексных исследований российской эмиграции ИНИОН РАН.
95 лет назад, в начале января 1917г., большевистское правительство разогнало первое и последнее Учредительное собрание в истории России. Напряженная, полная драматизма и неподдельных страстей политическая атмосфера того холодного январского дня, когда в течение 13 часов проходило заседание Учредительного собрания, прекрасно передана его участником Марком Вениаминовичем Вишняком в книге «Дань прошлому», которая вышла в Нью-Йорке в 1954 г. в издательстве имени Чехова и не публиковалась у нас в стране.
М.В. Вишняк был убежденным сторонником Учредительного собрания. Уже после его разгона, летом-осенью 1918 г., этот активный деятель партии эсеров вместе с одним из лидеров этой партии М.В. Черновым, пытался, правда, безуспешно, реанимировать Учредительное собрание на Урале. После переворота, организованного адмиралом Колчаком, Вишняк был вынужден уехать за границу, где продолжал заниматься политической деятельностью, стал одним из редакторов известного эмигрантского журнала «Современные записки».
Публикации отрывка из книги М.В. Вишняка целесообразно предпослать краткий очерк ситуации в России в период выборов в УС.
Уже в годы первой русской революции лозунг Учредительного собрания провозглашался многими политическими партиями, от социал-демократов до либералов.
Осуществление этого лозунга представляло собой максимальное проявление буржуазной демократии, и, казалось бы, Февральская революция, сти-
хийный подъем народных масс, энтузиазм образованных слоев с их наивными надеждами на возможность единения всех слоев российского общества должны были привести к его незамедлительному созыву. И действительно, Временное правительство провозглашает задачу созыва Учредительного собрания, но не торопится реализовать ее. Откладывается в связи с этим и решение вопросов о земле, о мире, о конституции. По признанию самих членов Временного правительства (не только кадетов, но и эсеров), они считали созыв Учредительного собрания большим риском для себя в связи с быстро менявшейся расстановкой сил в стране.
А «риск» увеличивался с каждым днем. Росло нетерпение масс, требовавших решения коренных вопросов общественной жизни, возрастала политическая активность рабочего класса, обострялась политическая борьба. Народ уже не верил не только министрам-кадетам, но и министрам-эсерам. Борьба обострилась настолько, что во время июльских событий 1917 г. Таврический дворец, где заседал ЦИК Советов, чуть не был захвачен отрядами рабочих, солдат и матросов. Страсти накалились до того, что был арестован эсер В.М. Чернов (освобожденный лишь благодаря вмешательству Л.Д. Троцкого), искали Церетели и других министров-социалистов. Чем закончились эти события, известно: торжественными похоронами казаков, которые были убиты во время разгона июльских демонстраций в Петрограде. За гробами среди прочих шли вместе с А.Ф. Керенским и члены ЦИКа, министры В.М. Чернов и М.И. Скобелев. Был заложен венок: «Защитникам революции, павшим жертвами при исполнении революционного долга». Двоевластие в стране закончилось. Но вместе с ним закончилась и возможность развития буржуазной демократии. Саботаж министров-кадетов, правительственный кризис, корниловский мятеж - все это свидетельствовало о консолидации правых сил и их стремлении установить в стране военную диктатуру.
Лавируя между правыми и левыми, буржуазная демократия в лице части кадетов и социалистов-соглашателей пыталась не допустить в стране нового революционного подъема. В начале сентября 1917 г. Россия наконец была провозглашена республикой. Был создан Временный совет республики, или, как его еще называли неофициально, Предпарламент, который как бы являлся подготовительной формой Учредительного собрания. Его председателем был назначен видный эсер Н.Д. Авксентьев. А.Ф. Керенский неоднократно, возможно, оговариваясь, называл его «Советом временной республики», а в просторечии его презрительно именовали «предбанником». Известный кадет В.А. Оболенский в связи с этим писал: «Соображения, вызвавшие его (Предпарламент. - Ю. М.) к жизни, были следующие: Комиссия, вырабатывавшая закон о выборах в Учредительное собрание, тонула в бесконечном множестве поправок... Выборы задерживались. Между тем правительство чувствовало себя непрочно. Большевики заметно усиливались, и было ясно, что на пред-194
стоящих выборах Петербургского Совета они сделаются в нем, а затем и во Всероссийском Совете господами положения. При таких обстоятельствах в правительстве возникла мысль противопоставить Советам до созыва запоздалого Учредительного собрания какой-либо суррогат народного представительства». Этот суррогат и был создан в лице Предпарламента.
3 октября было опубликовано положение о Временном совете республики. «Суррогат народного представительства» не обладал даже правами совещательного органа, поскольку правительство не было обязано передавать на его обсуждение свои законопроекты и решения. Как и призывали кадетские лидеры, в частности В.Д. Набоков, Предпарламент создавался с совершенно определенной целью - «укрепления Временного правительства в его борьбе с большевизмом». Эту же цель преследовали и мелкобуржуазные, соглашательские партии. Эсеровская газета «Воля народа» 24 сентября откровенно заявила, что к Совету республики должна немедленно перейти «та основная политическая роль, которую до сих пор играли центральные Советы». В соглашательском блоке с кадетами эсеры видели возможность «ввести классовую борьбу в русло широкого и организованного разрешения конфликтов». Заметим, что ранее, до февраля 1917 г., не будучи правительственной партией, а также позднее, после Октября 1917 г., уже перестав ею быть, партия эсеров подобной задачи себе не ставила.
И кадетов, и эсеров (как представителей правящих партий - партий коалиции буржуазной демократии) пугала и объединяла опасность усиления роли большевиков в Советах, в которых процесс большевизации, особенно с конца августа, нарастал с каждым днем. И их борьба против растущего влияния большевиков в Советах, как и вообще борьба против нового революционного подъема народных масс, все сильнее и резче выплескивалась из «русла широкого и организованного разрешения конфликтов». Что касается кадетов, официально именовавших себя «Партией Народной Свободы», то по сути своей политики они уже в августе 1917 г. стали партией Гражданской войны. 20 августа на закрытом заседании кадетского ЦК, на котором было принято решение о необходимости установления военной диктатуры в стране, министр Временного правительства, буржуазный демократ Ф.Ф. Кокош-кин, критикуя Керенского за «недоверчивость и нерешительность», поддержал мысль о том, что «власть возьмет тот, кто не побоится стать жестким и грубым». Другой демократ, один из руководителей партии кадетов А.И. Шингарев, закончил свое выступление просто: «Дело идет к расстрелу, так как слова бессильны». На закрытом заседании правительства, начавшемся вечером 26 августа и закончившемся в 5 утра 27 августа, министр-председатель Керенский объявил об измене генерала Л.Г. Корнилова и потребовал для себя диктаторских полномочий. Впоследствии В. А. Оболенский вспоминал: «Для нас было ясно, что никакая новая говорильня не может укрепить власть
в такой момент, когда не общественное мнение, а одна только физическая сила приобретала решающее значение».
В этой обстановке большевистская газета «Рабочий путь» 6 октября 1917 г. с полным основанием могла отметить, что «буржуазия ведет гражданскую войну против пролетариата». И как бы подтверждая это положение, спустя два дня, 8 октября, в кадетской газете «Речь» один из основных авторов «Положения» о Предпарламенте кадет М.С. Аджемов, писал: «Нельзя сомневаться в том, что Совет республики и Советы депутатов противопоставлены друг другу».
Чем это противостояние закончилось - известно. Революционный вулкан начал действовать еще до вооруженного восстания в Петрограде и Москве. Советы Кронштадта, Гельсингфорса, Царицына, Иваново-Вознесенска, Екатеринбурга, Ревеля, Владивостока, Одессы и многих других городов объявили решение о взятии ими власти на местах, устанавливали революционный порядок, вводили контроль над предприятиями и банками, над телеграфом и почтой.
Начиная с 25 октября в течение трех месяцев происходило триумфальное шествие Советской власти. Но свершалось оно уже в условиях Гражданской войны в стране. Из 90 крупных городов России в 73-х власть к Советам перешла мирным путем; в 17 - в результате многодневных вооруженных боев: среди них Петроград, Москва, Ташкент, Иркутск и др. На Южном Урале, на Украине, на Дону вооруженная борьба продолжалась вообще несколько месяцев.
Такова историческая цепь событий, одним из звеньев которой стали выборы и созыв Учредительного собрания в России.
Что показали выборы? То, что народные массы, по мнению В.М. Чернова, высказанного им при открытии Учредительного собрания 5 января 1918 г., за социалистический путь: 23,9% участвовавших в выборах отдали голоса за большевиков, 40 - за эсеров, 4,7 - за кадетов, 2,3% - за меньшевиков и т.д. При этом нужно учитывать, что голосование шло по старым кандидатским партийным спискам, а не по отдельным лицам. Из этого следовало, к примеру, что голоса, отданные эсерам, уже не отражали истинного положения дел, так как их партия к моменту выборов разделялась на правых и левых, а последние шли в блоке с большевиками. Большинство же мест, полученное мелкобуржуазными партиями, в частности эсерами, связано во многом с тем, что значительная часть крестьянства, особенно в отдаленных губерниях, не сумела к моменту выборов в Учредительное собрание разобраться в революционных преобразованиях, проводившихся Советской властью. Общее разделение голосов не отражало конкретного процесса борьбы, который и определял все развитие российского общества на тот исторический момент. Известно, что РСДРП(б) получила наибольшее число голосов в политически 196
активных центрах - столицах, значительной части губернских городов, а также на фронтах и почти во всех гарнизонах.
Что касается самого проведения Учредительного собрания 5 января 1918 г., то не следует забывать: оно являлось актом политической борьбы, который стал отражением накала колоссальных страстей, порожденных уже развернувшейся в стране Гражданской войной. Люди, пришедшие в Таврический дворец 5 января «создавать» Республику и новое гражданское общество, уже давно выясняли свои отношения с оружием в руках. А лозунг Учредительного собрания как штандарт был поднят временно всеми контрреволюционными силами страны. И в то время, когда В.М. Чернов заверял депутатов, что «если Учредительное собрание разойдется с волей народа, то оно распустится», так называемый Комитет спасения Учредительного собрания, созданный партией эсеров, готов был в любое время выступить с оружием в руках, а к Москве пытались прорваться воинские части, посланные атаманом Калединым с Дона.
В этих условиях Учредительное собрание было обречено. Обречено и тем, что самая многочисленная его фракция - эсеры продолжала рассматривать его как орган, противостоящий Советам.
Характерно в связи с этим высказывание лидера кадетов, историка П.Н. Милюкова, который в статье «Споры о русской революции» объяснял конечное поражение социалистов, выступавших «от имени народа» («тогда как сам народ пошел за Лениным») тем, что они «говорили» в сущности «кадетские речи».
И Милюков, этот признанный руководитель основной партии российской буржуазии, был прав. Как это ни странно может показаться при оценке возможностей буржуазной демократии в форме Учредительного собрания в России, он был единодушен со своим политическим противником -В.И. Лениным: оба считали, что при том состоянии, в котором находилась Россия, в ней «возможны только два правительства: царское или советское».
Марк Вишняк
Дань прошлому [отрывок]
Открытие Учредительного Собрания было назначено на полдень, 5 января (1918 года). Но проходил час за часом, и ничто не предвещало готовности открыть заседание. Из официальных большевистских кругов заверяли, что отсрочка случайна и кратковременна, какие-нибудь полчаса, несколько затянувшиеся и только. Не желая вызвать конфликта по внешне малозначительному поводу, большинство терпеливо выжидало все положенные и переотложенные сроки. Но и нашему долготерпению пришел конец. После новой
отсрочки постановлено было во что бы то ни стало открыть Собрание в 4 часа. Не откроют, откроем его мы.
Тщетные усилия
К четырем часам физический победитель на улице уже определился. Но мы еще не знали о предрешенности нашей судьбы и тщете наших усилий. Всей эсеровской фракцией двинулись в зал (Таврического дворца). В дверях расписались на листах. Зал чисто убран и декорирован. Кресла заново обиты, а на покрытых коричневой материей щитах литеры «У. С.». Наша фракция заняла весь центр и правый от председателя сектор. Правее эсеров заняли места трое народных социалистов и несколько депутатов «национально-буржуазных» групп, левее - наши недавние злополучные товарищи, левые эсеры, из которых многие прошли в Учредительное Собрание по общим кандидатским спискам с нами. И, наконец, главные «герои дня», они же и главные враги Учредительного Собрания Всея России - большевики. Среди них, как и в нашей среде, несколько женщин: среди эсеров - В.Н. Фигнер, А.Н. Слетова, О. А. Матвеевская. У них - А.М. Коллонтай, будущий следователь по политическим делам Б.Ф. Розмирович, будущая чекистка В.Н. Яковлева, левая эсерка М.А. Спиридонова. На эстраде - командующая верхушка и служилые советские люди. Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань «жгучий брюнет» Дыбенко, Стеклов, Козловский. В левой от председателя ложе Ленин, сначала прислушивавшийся, а потом безучастно развалившийся то на кресле, то на ступеньках помоста и вскоре совсем исчезнувший. Ровно в четыре часа из эсеровских рядов поднялся Лордкипанидзе и предложил, чтобы старейший из членов Учредительного Собрания открыл Собрание, не дожидаясь появления отсутствующих большевиков. «Старейшим» фактически был Е.Е. Лазарев. Но, по предварительному соглашению, он уступил свое первенство С.П. Швецову. Последний не спеша поднялся на трибуну, сопровождаемый звериным аккомпанементом, который, раз начавшись, уже продолжался непрерывно - с промежутками только на секунды - в течение всех последующих 12 с лишним часов.
Стенографический отчет отмечает кратко и сдержанно: «Шум слева. Голоса: "Долой". "Самозванец". Продолжительный шум и свист слева». Особо выделялись своим неистовством Крыленко, Луначарский, Степанов-Скворцов, Спиридонова, Камков.
Старейший не перестает орудовать председательским звонком и сквозь шум и неистовство объявляет Учредительное Собрание открытым. В тот же момент появляются на трибуне, сзади Швецова и рядом с ним, несколько фигур. Секретарь ЦИК и будущий чекист Аванесов вырывает звонок из рук Швецова. Борьба за звонок как бы предвосхищает и символизирует после-
дующую борьбу. Из рук Аванесова звонок переходит к Свердлову и тот вторично объявляет заседание открытым.
Ленин посылает со своего места за председательским креслом записку во фракцию большевиков. И точно по команде поднимается Степанов-Скворцов и предлагает пропеть Интернационал. Все встают и поют. У левых и правых свои дирижеры. У эсеров - Чернов, сидящий в первом ряду. Время от времени он оборачивается лицом к членам фракции и широкой жестикуляцией силится ее вдохновить и увлечь. Поют однако немногие. На обоих флангах нестерпимо фальшивят. Не только поющие вразброд, по фракциям, фальшивят - самый Интернационал в создавшейся обстановке отдает фальшью.
Устами Свердлова большевики предъявили категорическое требование -признать «в корне неправильным, даже с формальной точки зрения, противопоставление себя советской власти. Власть должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам и их полномочному правительству - Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Задачи же Учредительного Собрания «исчерпываются общей разработкой коренных оснований социалистического переустройства общества».
Позиции определились
Яснее нельзя было сказать. Обманувшись в расчете: если выборы в Учредительное Собрание будут «делать» они, то и большинство в Учредительном Собрании будет «ихнее», большевистское, большевики уже приняли решение осуществлять власть, не считаясь с волей Учредительного Собрания, без него и, в случае нужды, против него. Но прежде, чем насильственно упразднить Учредительное Собрание, советская власть решила его унизить -предложить добровольно капитулировать, согласиться на превращение в учено-исследовательское учреждение по вопросам социалистического строительства при Совнаркоме.
Позиции определились. Обстоятельства заставили фракцию с.-р. играть первенствующую и руководящую роль. Это вызывалось численным превосходством фракции. Это вызывалось и тем, что члены Учредительного Собрания более умеренного толка, избранные в числе 64, не рискнули, за единичными исключениями, явиться на заседание. Кадеты были официально признаны «врагами народа», а некоторые из них были заключены в тюрьму.
Наша фракция тоже была в известном смысле «обезглавлена». Авксентьев (один из лидеров партии эсеров, представитель ее правого крыла. - Ред.) находился по-прежнему в Петропавловской крепости. Отсутствовал и Керенский, на котором по преимуществу сосредоточилась большевистская клевета и ярость. Его искали везде и повсюду, ночью и днем. Он находился в Петрограде, и немало усилий потребовалось, чтобы убедить его отказаться от бе-
зумной мысли явиться в Таврический дворец для заявления, что он слагает власть пред законно избранным и полномочным Собранием. До безрассудства отважный Гоц (член ЦК партии эсеров. - Ред.) все же явился на заседание, несмотря на приказ об аресте за участие в юнкерском восстании. Охраняемый близкими друзьями, он был стеснен даже в передвижении и не мог быть активным. Таково же было положение Руднева, возглавлявшего сломленное сопротивление Москвы большевистскому захвату власти. И В.М. Чернов, намеченный в председатели Собрания, тем самым тоже выбывал из числа возможных руководителей фракцией. Не было ни одного лица, которому можно было бы доверить руководство. И фракция доверила свою политическую судьбу и честь коллективу - пятерке: В.В. Рудневу, М.Я. Гендельману, Е.М. Тимофееву, И.Н. Коварскому и А.Б. Ельяшевичу.
Зарекшись не поддаваться никаким провокационным выходкам и сохранять хладнокровие, чего бы это ни стоило, члены фракции связали друг друга торжественным обязательством воздержаться от индивидуальных импровизаций, следовать установленному плану, а в случае непредвиденном и неожиданном положиться на находчивость, интуицию и такт «пятерки».
Спиридонова против Чернова
Кандидатуре Чернова в председатели была противопоставлена кандидатура Спиридоновой. При баллотировке Чернов получил 244 белых шара против 151 «черняка». По объявлению результатов, Чернов занял монументальное кресло председателя на эстраде, возвышавшееся над ораторской трибуной. Между ним и залом образовалось большое расстояние. И приветственная, основоположная речь председателя не только не преодолела образовавшегося «мертвого пространства» - она даже увеличила расстояние, отделявшее его от Собрания. В наиболее «ударных» местах речи Чернова по правому сектору пробегал явный холодок. Речь вызвала неудовлетворенность у руководителей фракции и простодушное непонимание этой неудовлетворенности со стороны самого оратора.
Конечно, большевики и левые эсеры всячески «срывали» Чернова, заглушали его речь свистом, оскорбительным улюлюканьем и угрожающими выкриками. В этом активно участвовали и подвыпившие матросы, и красногвардейцы, и прочая публика, заполнившая по пропускам власти все ходы и выходы на хорах и даже в зале заседания.
Председатель не раз, во время своей речи и речей других ораторов, призывал аудиторию «уважать достоинство Собрания»; увещевал и просил публику «не вмешиваться в дела Собрания и соблюдать спокойствие»; предлагал «удалиться гражданам, не могущим сохранять спокойствие»; грозил «поставить вопрос о том, в состоянии ли здесь некоторые вести себя так, как это
подобает членам Учредительного Собрания»; и на самом деле ставил вопрос: «угодно ли Учредительному Собранию, чтобы его председатель принял меры к соблюдению тишины и достоинства Собрания?» Голос Чернова, его увещевания, призывы и просьбы терялись в гаме и выкриках. Многие его не слышали. Мало кто слушал.
Кроме беспомощно звеневшего колокольчика, в распоряжении председателя не было никаких других средств воздействия против неистовствовавших и буянивших. При совмещении в такой аудитории функций оратора с обязанностями председателя невозможно было выполнить удовлетворительно ни то, ни другое. В этом была объективная трудность положения. В том же положении очутился и я, избранный секретарем Собрания. Я на опыте познал и ощутил, что значит занимать ответственную должность, не обладая даже минимумом реальных возможностей для осуществления связанных с должностью обязанностей. Ни Чернов, ни я не имели в своем распоряжении не только «приставов» для поддержания элементарного порядка в зале, - мы не имели никакого аппарата для обслуживания заседания и ведения записи.
Фальшивости внешнего положения - председателя суверенного учреждения, располагавшего лишь звонком для осуществления верховной власти, -соответствовало внутреннее содержание речи Чернова. Она была выдержана в социалистических и интернационалистических тонах и как бы пыталась быть созвучной и левому крылу Собрания. Точно оратор стремился в чем-то заверить или переубедить противников, вместо того, чтобы возможно резче отмежеваться от них и противопоставить им себя, как символ всероссийского народовластия. Это было не то, что могло хоть сколько-нибудь импонировать, задать тон, удовлетворить требованиям и ожиданиям исторического момента. Это была одна из многих ординарных речей Чернова - далеко не из лучших.
Он утверждал, что «страна показала небывалое в истории желание социализма»; что «все усталые, которые должны вернуться к своим очагам, которые не могут быть без этого, как голодные не могут быть без пищи», должны быть немедленно заменены «добровольно шествующей под знаменем социализма армией»; что «уже самым фактом открытия первого заседания Учредительного Собрания провозглашается конец гражданской войны между народами, населяющими Россию». Он счел нужным подчеркнуть, что «важнейший пункт социалистической программы - проверочное всенародное голосование», и что «как только Учредительное Собрание постигнет несчастье разойтись с волей народа, оно должно будет сложить с себя полномочия и немедленно назначить перевыборы».
Во время этой речи выкрики слева, злобные и кровожадные - «без пули вам не обойтись!» - стали перемежаться с издевками лично над оратором и содержанием его речи. И на противоположном секторе речь эта не вызвала
энтузиазма. Она не повысила, а, наоборот, понизила настроение. Она вызвала и раздражение против лидера, с которым в общей форме условились о содержании речи и который без предупреждения и не импровизируя, а справляясь с заготовленной записью, сказал не то. Мужество и выдержку Чернов проявил огромные, как мужественным и достойным было поведение всей фракции. Но мужества и выдержки было недостаточно.
Вокруг «паршивенькой буржуазно-парламентской республики»
Что не удалось отчетливо сказать в речи председателя, пришлось кропотливо и частично досказывать в последующих речах. Немало душевной энергии ушло на то, чтобы, наверстывая утерянное, пробиться сквозь большевистскую провокацию и левоэсеровский шантаж, подстерегавшие на каждом шагу. Нашей задачей по-прежнему оставалось - выйти из борьбы, не предрешив дальнейших ее путей, с постановлениями, исходящими не от партийных комитетов и профессиональных съездов, не от частных совещаний и общественных учреждений, а от Всероссийского Учредительного Собрания.
То, от чего пытался уклониться председатель, поставили ребром представители партии, захватившей власть. В вызывающей по форме речи Бухарин наметил «водораздел, который сейчас делит все собрание на два непримиримых лагеря»: у нас - «воля к диктатуре трудящихся классов», к «диктаторскому завоеванию власти», которая «сейчас закладывает фундамент жизни человечества на тысячелетия»; у них же все сводится к воле защищать «паршивенькую буржуазно-парламентарную республику». «Мы с этой кафедры провозглашаем смертельную войну буржуазно-парламентарной республике!»
Ту же мысль развивали два других большевистских оратора - если не считать бессвязной речи Дыбенки. «Как это можно, - удивлялся Скворцов-Степанов, - апеллировать к такому понятию, как общенародная воля... Народ немыслим для марксиста, народ не действует в целом, народ в целом - это фикция, и эта фикция нужна господствующим классам». Другой оратор, Раскольников, оглашая заключительное заявление большевиков об их уходе из Учредительного Собрания, назвал партию Керенского, Авксентьева, Чернова «вчерашним днем революции», а их самих - «врагами народа», отвергшими «в согласии с притязаниями буржуазии» предложение «признать для себя обязательной волю громадного большинства трудящихся», воплощенную в декларации Советов.
Один оратор сменял другого. Центральным было появление на трибуне И.Г. Церетели (один из лидеров меньшевиков. - Ред.). Встреченный необычным даже для этого собрания ревом и воем: «Изменник! Палач! Предатель! Смертная казнь!» - Церетели сумел к концу речи заставить себя слушать да-
же большевиков. Церетели сменил Зензинов; украинец Северов-Одоевский; «живописный» крестьянин на костылях Сорокин; меньшевик Скобелев, недавний министр и будущий сменовеховец, внес предложение избрать комиссию для расследования обстоятельств расстрела «без всякого предупреждения» «прямо в толпу», которая мирно демонстрировала в честь Учредительного Собрания и молитвенно пела революционные гимны: агенты власти выхватывали красные знамена, бешено рвали их на куски и швыряли в огонь уличных костров... Официально большевики зарегистрировали по Петрограду за 5 января убитых 9 и раненых 22.
Выступил и другой социал-демократ, Трояновский, впоследствии занявший пост большевистского посла сначала в Токио, а потом в Вашингтоне; мусульманин Цаликов; эстонец Сельяма; латыш Гольдман; еврей Львович-Давидович; от эсеров Тимофеев с несколько затянувшейся речью о мире; простецкая речь крестьянина-втородумца Ефремова о груди говорящего под угрозой браунинга: «грудь каждого из вас, народные избранники, открыта... Если здесь в стенах этого высокого собрания решено кому-нибудь из нас пасть жертвою злодейства, это послужит правде, истине, священной обязанности народного избранника...» Все говорили о разном, каждый о своем, но общий смысл был один и тот же.
Старый большевик Н.Л. Мещеряков, позднее ликвидированный Сталиным, описал, как происходившее преломлялось в сознании господ положения: «Вспоминается, как живая, фигура Ильича, сидящего на приступках трибуны председателя. На вылощенные речи Чернова и Церетели он не обращал никакого внимания. Сперва он что-то писал, а потом просто полулежал на ступеньках, то со скучающим видом, то весело смеясь. Около 11 часов вечера большевистская фракция потребовала перерыва для совещания. Перед нами стал вопрос, что делать дальше? Выступил Владимир Ильич: "Центральный Комитет предлагает уйти с Учредительного Собрания".
После некоторого колебания было решено последовать совету Ильича. Для прочтения резолюции был намечен тов. Раскольников. Мы все стали собираться к возвращению в залу заседания.
- Как, товарищи? Вы хотите вернуться в залу и уйти оттуда после прочтения нашей резолюции? - спросил нас Владимир Ильич.
- Да.
- Да разве вы не понимаете, что наша резолюция об уходе, сопровождаемая уходом всех нас, так подействует на держащих караул солдат и матросов, что они тут же перестреляют всех оставшихся эсеров и меньшевиков? - был ответ Ленина.
Многие с ним согласились не сразу. После второй энергичной речи Ленина его предложение было принято. Одни разошлись по домам, другие наблюдали сцену с хора, из дверей и т.п. На заседание вернулся один
тов. Раскольников, который прочитал декларацию и ушел. На солдат караула она произвела громадное впечатление. Многие из них взяли винтовки на изготовку. Товарищ, бывший на хорах, рассказывал мне, что один из солдат даже прицелился в толпу делегатов эсеров. Еще момент, и могла бы разыграться ужасная сцена. Знают ли, подозревают ли бывшие депутаты эсеры, что только Ленину они обязаны своим спасением от смерти?»
«Брат, опомнись!»
Долгие и томительные часы прошли прежде, чем Собрание освободилось от тормозивших его работу враждебных фракций. Давно уже зажглось электричество. Напряженная атмосфера военного лагеря нарастала и точно искала для себя выхода. Со своего кресла секретаря на трибуне я видел, как вооруженные люди после ухода большевиков все чаще стали вскидывать винтовки и брать «на мушку» находящихся на трибуне или сидящих в зале. Отсвечивавшая лысина О.С. Минора представляла собой привлекательную мишень для коротавших время солдат и матросов. Ружья и револьверы грозили ежеминутно «сами» разрядиться, ручные бомбы и гранаты «сами» взорваться.
Друзья уводят Гоца, самим фактом своего присутствия вызывавшего непреодолимую ярость толпившихся на хорах и в самом зале. Заставляют уйти и Руднева. Какой-то матрос, признав в Бунакове-Фондаминском былого комиссара Черноморского флота, без долгих размышлений, тут же у трибуны, взял на изготовку ружье и нацелился на него, стоявшего на трибуне. Только исступленный окрик случайного соседа, эсера из сектантов - позднее обернувшегося большевистским сексотом - Бакуты: «Брат, опомнись!» - сопровождаемый энергичным ударом по плечу, остановил шалого матроса.
Спустившись с помоста, я пошел взглянуть, что делается на хорах. В полукруглом зале по углам сложены гранаты и патронные сумки, составлены ружья. Не зал, а становище. Учредительное Собрание не окружено врагами, оно во вражеском лагере, в самом логовище зверя. Отдельные группы продолжают «митинговать», спорить. Кое-кто из депутатов пытается убедить солдат в правоте Собрания и преступности большевиков. Проносится:
- И Ленину пуля, если обманет!
Комната, отведенная для нашей фракции, уже захвачена матросами. Из комендатуры услужливо сообщают, что она не гарантирует неприкосновенности депутатов, - их могут расстрелять и в самом заседании. Тоска и скорбь отягчаются от сознания полного бессилия. Жертвенная готовность не находит для себя выхода. Что делают, пусть бы делали скорей!
В зале заседания матросы и красноармейцы уже окончательно перестали стесняться. Прыгают через барьеры лож, щелкают на ходу затворами винто-
вок, вихрем проносятся на хоры. Из фракции большевиков покинули Таврический дворец лишь более видные. Менее известные лишь переместились с делегатских кресел на хоры и в проходы зала и оттуда наблюдают и подают реплики. Публика на хорах в тревоге, почти в панике. Депутаты на местах неподвижны, трагически безмолвны. Мы изолированы от мира, как изолирован Таврический дворец от Петрограда и Петроград от России. Кругом шумят, а мы точно в пустыне отданы на волю торжествующего врага, чтобы за народ и за Россию испить горькую чашу.
Передают, что к Таврическому дворцу высланы кареты и автомобили для увоза арестуемых. В этом было даже нечто успокоительное - все-таки некоторая определенность. Кое-кто начинает спешно уничтожать компрометирующие документы. Кое-что передаем нашим близким - в публике и в ложе журналистов. Среди документов передали и «Отчет Всероссийскому Учредительному Собранию членов Временного Правительства», находившихся на свободе. Тюремные кареты, однако, не приезжают. Новый слух - будет выключено электричество. Через несколько минут А.Н. Слетова добыла уже десятки свечей.
Наутро
...Был пятый час утра. Оглашали и вотировали заготовленный закон о земле. На трибуну поднялся неизвестный матрос - один из многих, слонявшихся весь день и ночь в кулуарах и проходах. Приблизившись к креслу председателя, занятого процедурой голосования, матрос постоял некоторое время как бы в раздумье и, видя, что на него не обращают внимания, решил, что настал час «войти в историю». Обладатель прославленного отныне имени, Железняков, тронул председателя за рукав и заявил, что, согласно полученной им от комиссара (Дыбенки) инструкции, присутствующие должны покинуть зал.
Началось препирательство между В.М. Черновым, настаивавшим на том, что «Учредительное Собрание может разойтись лишь в том случае, если будет употреблена сила», и «гражданином матросом», требовавшим, чтобы «немедленно покинули зал заседания». Реальная сила, увы, была на стороне анархиста-коммуниста, и верх одержал не Виктор Чернов, а Анатолий Железняков.
Быстро заслушиваем ряд внеочередных заявлений и, в порядке спешности, принимаем десять первых статей основного закона о земле, обращение к союзным державам, отвергающее сепаратные переговоры с центральными державами, и постановление о федеративном устройстве российской демократической республики. В 4 часа 40 мин. утра первое заседание Все-
российского Учредительного Собрания закрывается. Следующее назначено на 5 час. того же дня.
Медленный поток выносит взволнованную толпу из зала. Спускается с помоста и В.М. Чернов, свертывая на ходу бумажки в трубочку. Вместе проходим к вешалкам с платьем. Караул никого не останавливает. Только слышу по адресу Чернова:
- Вот этого бы в бок штыком!
Не чувствуется усталости. Грызет тоска и возмущение. На душе сумрачно и тревожно. Что готовит грядущий день России? Учредительному Собранию? Его членам?
