CC BY
121
© Л.А. Романова, 2009
УДК 81’27 ББК 81.001.2
ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНОГО КОНСТРУИРОВАНИЯ И КОМПОЗИТНЫЕ ПЕРФОРМАТИВЫ
Л.А. Романова
Использование композитных перформативных конструкций в социальной интеракции в виде особого криптокласса социального семиозиса обусловлено необходимостью и важностью создания новой реальности или коммуникативной метареальности между интерактантами. Функционирование композитных перформативных конструкций в социальной коммуникации раскрывает специфику действий коммуникативного субъекта по созданию коммуникативной метареальности, обозначая ее границы и «зоны приложимости» таких конструкций к ней и к системе социально-личностных отношений между интерактантами.
Ключевые слова: композитные перформативы, канонические перформативы, социальная интеракция, перформанс, конструкционизм, социальная роль, дискурс.
Перформативные композиты (или композитные перформативы, перформативные композитные конструкции/образования) представляют собой конструктивно осложненную наличием строевых вспомогательных элементов (модальных и любых других вспомогательных глаголов, придаточных предложений и т. д.) матричную формулу канонического перформатива с той разницей, что в ней перформативный глагол употреблен в форме инфинитива, инфинитивной группы или придаточного предложения с перформативным глаголом в инфинитивной форме без потери перформативных свойств самой перформативной лексемы, сохраняя при этом свои семантические и функциональные свойства для формирования регулятивных действий между собеседниками в условиях социально-коммуникативной интеракции. При этом строевые вспомогательные элементы композитной перформативной матрицы, в частности модальные и другие вспомогательные глаголы, теряют, в основном, свои лексические значения и отражают уровень регулятивных отношений между участниками социальной интеракции, по-
могая в организации кооперативного сотрудничества по реализации основной цели в согласованном общении [1; 2; 9].
В последнее время в современной гума-нитаристике, в частности в лингвистике, филологии, социологии, психологии, этнографии, явление перформативности рассматривается чаще всего как формально деятельностное проявление речевых/дискурсивных практик в виде исполнительской реализации определенных, реализуемых по сценарию интеракций, именуемых в научном гуманитарном дискурсе перформансом как форма разрыва с классической нормативной философской методологией и одновременно как способ выхода за традиционные дисциплинарные границы «сциентистской» или «когнитивистской» научной парадигмы (подробнее см.: [2, с. 82-84; 4, с. 98-99]).
Вместе с тем наблюдается устойчивое проявление тенденции рассматривать феномен перформативности любого порядка в качестве определенного модного символа новой гуманитарно-научной парадигмы, именуемой «социальным конструктивизмом/конструкци-онизмом», формирование (но не истоки) которой можно наблюдать в последние годы эпохи постмодернизма (об этом подробнее см.: [5-7]). Здесь нет особой необходимости вдаваться в терминологические дискуссии по
поводу того, что именуется конструктивизмом («constructivism») и конструкционизмом («constructionism») в социальных науках, социологии научного познания, философии и теории искусства, а просто в рамках предлагаемой работы эти два термина подводятся под одно рабочее понятие «конструктивизм/кон-струкционизм», которое в своей совокупности отражает комплексный (с учетом социальных, психологических, философских и лингвистических идей коммуникационного конструктивизма П. Вацлавика, конструктивистской психологии Ж. Пиаже, Дж. Келли, конструктивистской социологии П. Бергера и Т. Лукмана, феноменологической социологии А. Шюца, а также культурно-исторической психологии Л.С. Выготского) подход под общим названием «эпистемологический кон-струкционизм», представляющий «собой один из новейших подходов целого спектра социально-гуманитарных наук» [5-8], но далекий от «парадигмальной устойчивости и теоретико-методологической однозначности» [4, с. 99]. Правда, по мнению А.М. Улановс-кого, представляется, вслед за П. Вацлави-ком (одним из главных разработчиков эпистемологии конструктивизма), «опрометчиво искать аналогии между понятием конструкции конструктивистского искусства с его “машинной эстетикой”, с формализмом, механистичностью, абстрактностью и идеями конструктивистской эпистемологии, которая совсем в другом смысле говорит и о конструктивности, и о конструировании» ([5, с. 15]; см. также: [8]).
Тем не менее целесообразно выделить плюсы и минусы данного подхода. Среди преимуществ позиции философского конструктивизма, по мнению Е.Н. Князевой [5, с. 8], можно выделить следующие: а) конструктивизм расширяет пространство возможного, что позволяет свободно играть с реальностью и со своим опытом, перестраивая мир по своему усмотрению и ожидая от него отклика; б) конструктивизм подчеркивает важность создания метареальности в процессе коммуникации, в которой отношение играет большую роль, чем содержание передаваемого; в) конструктивизм акцентирует внимание на возможности постоянного и активного создания реальности и самого себя, растворения Я
субъекта в окружающем его мире, в деятельности, в сетях коммуникации, которые он создает и которые создают, творят его самого. К существенным недостаткам позиции конструктивизма можно отнести, по ее мнению, то, что субъект деятельности, активно создавая реальность и строя самого себя во взаимодействии с ней, не встречает никакого сопротивления реальности, он не чувствует границ между собственным опытом и реальностью как таковой [5, с. 8].
И хотя, как выясняется, сегодня еще нет возможности предложить общую и четкую дефиницию данного подхода, тем не менее можно определить базисные посылки, лежащие в основе его феноменологического описания. В первую очередь к их числу можно отнести выделенные Кеннетом Джердженом [7, с. 40-53] пять базисных основоположений, приложимых к данному направлению, а именно: 1) понятия, посредством которых мы описываем мир и самих себя, не являются предписываемыми теми объектами, которые их обусловливают [там же, с. 49]; 2) понятия и формы, посредством которых мы достигаем понимания мира и самих себя, являются социальными артефактами, продуктами исторически и культурно определяемых взаимообменов между людьми; 3) степень, в которой данное описание мира или самих себя поддерживается во времени, не зависима от объективной валидности (истинности) описаний, а зависит от изменений социальных процессов; 4) язык порождает свои значения в человеческих отношениях способами, посредством которых он функционирует в паттернах отношений [там же, с. 52];
5) оценка существующих форм дискурса заключается в оценке паттернов культурной жизни; такие оценки предоставляют голос другим культурным анклавам.
Акцентируя внимание в большей степени на культуральном аспекте социальной кон-струируемости мира, К. Джерджен/Герген опирается на идеи Дж. Брунера и Л.С. Выготского. Солидаризируясь с Дж. Брунером относительно взаимоотношений психологии и культуры, он отмечает, что «научная психология... может достичь более эффективных позиций в отношении культуры, если придет к признанию того, что народная психология
обычных людей не является просто рядом самоуспокаивающих иллюзий, а культурными представлениями и рабочими гипотезами о том, что делает их возможными и способствующими совместной жизни людей... Именно с них начинается психология, неотделимая от антропологии» [7, с. 32]. Представляется также очевидным, что в основе базисных посылок социального конструкционизма К. Джер-джена находят отклик идеи Л.С. Выготского о том, что любой процесс в развитии высших мыслительных функций реализуется дважды - сперва на социальном уровне, а позже на индивидуальном. Причем вначале такая реализация осуществляется между людьми (интерпсихологический уровень), а затем - внутри ребенка (интрапсихологический уровень), что в своей основе существенно обогащает сегодня исследования культурной контекстуализа-ции психологических процессов.
И хотя переход от кросс-культурной к культуральной обусловленности принципов формирования социальной конструируемости мира (то есть культурных объектов) рассматривается в качестве интеллектуального стимула освобождения («свободы», «деколонизации») психологических установок, тем не менее остается еще немало проблем. Во-первых, абсолютизация культуральных установок обходит вопросы универсальной метатеории, допуская независимое существование ряда явлений (культуры, мышления, социализации), адекватность эмпирической или интерпретативной методологии в оценке и отражении характера этих явлений, возможность кумулятивного (или фальсифицируемого) знания о процессах социализации (см.: [4, с. 100-102]). Во-вторых, используемая в динамике культуральной обусловленности методология конст-рукционизма проистекает из эмпирицистской метатеории, методы которой проникают между исследователем и изучаемой культурой, ограничивая, транслируя и трансформируя «культуральную реальность» в собственных понятиях (категориях, переменных, стандартизированном языке, цифрах и т. п.). Но если в опоре на апробированные методы возможно провести разграничение между дисциплинарными границами, то в культуральных исследованиях социального конструкционизма кажется, что мало внимания уделяется спо-
собам, посредством которых понятия и методы репрезентации внедряются в культуру, хотя конструктивизм как раз и «характеризуется подходами и методами, развивающимися на границах разных наук, на стыке психологии и социологии, литературоведения и политологии, гендерных исследований и лингвистики» [4, с. 100]. Эти проблемные вопросы послужили основанием для возникновения культуральной обусловленности социального конструктивизма, хотя его контуры были обозначены в ряде каталитических диалогов на протяжении последних 20 лет в социально-гуманитарном знании, направленных на понимание значимости социокультурального конструктивизма.
Как уже отмечалось, на сегодняшний день нет какой-либо одной «теории социального конструирования», как нет и сформировавшегося ряда предписывающих «конструктивистских практик», хотя, по мнению К. Джерджена [7, с. 32-66], и можно говорить о ряде обобщений, характеризующих такую теорию: а) не существует трансцендентально привилегированных описаний того, что мы принимаем как существующее. Не существует конфигурации слов или фраз, которые позволяют определить мир на «не здесь» и «здесь». Мы можем надеяться на согласие в том, что «что-то существует», но что «есть» не может быть описано посредством конфигурации фонем или фраз, используемых людьми в коммуникации об этом;
б) описание, даваемое нами миру или самости, находит свое происхождение во взаимоотношениях. Язык обретает способность к значению из тех способов, которые люди используют для координации самих себя и мира для них. Любой дискурс произрастает из сообщества пользователей языка, и каждый конструкт, который мы принимаем, является сингулярным объектом в разных аспектах. Сообщество физиков может определять объект как «конфигурацию атомов», реклам-щики описывают его как «легкий и прочный», историки искусства - как «модернистский». Именно благодаря такого рода взаимоотношениям наши миры создаются: через то, что мы воспринимаем как полезное, ценное, заслуживающее внимания, конституируются наши обязательства. Благодаря взаимоотношениям мы можем в любое время начинать процесс ре-
конструирования мира; в) язык в первую очередь функционирует как социальное действие, конституирующее одну или несколько традиций. Так как то, «что есть» не предъявляет внутренне присущих требований к нашему языку, слова обретают свои значения через их использование в человеческих взаимоотношениях. В этом смысле фрагменты речи связываются с улыбкой, рукопожатием, объятиями; являются формой действий, обретающих значение через координацию людей. Участие в языке является, таким образом, участием в жизни, традиции; г) дискурсивно конституируемые традиции являются и существенными, и опасными. Как только мы включаемся в координацию, мир становится «значимым» для нас. Мы обретаем идентичность как конкретные люди со своими интересами, целями, идеалами и пристрастиями. Оценка ценностей появляется именно в процессе наших взаимоотношений, мы планируем их, определяем свой выбор, обособляем себя от других; д) через коммуникативные взаимоотношения мы можем генерировать новую упорядоченность значений, из которых появляются новые формы действий. Так как значение является продуктом мыслительной деятельности человека, в случае возникновения сомнений в отношении пригодности к существующим условиям координации действий они всегда открыты для трансформации; е) конструктивизм является антифундаментализмом. Не существует фундаментальной реальности или очевидных оснований, направляющих любую форму интеллектуальной активности в области исследований социальных наук. Возможны различные теории, методы и практики, каждая из которых отражает те или иные традиции, те или иные формы жизни.
Из приведенных обобщений можно заключить, что эпистемологический конструкци-онизм/конструктивизм придает большое значение «контингентности» (зависимости от обстоятельств, условности) сознания (то есть сознания «условного», «зависящего от обстоятельств»), и деятельности (в нашем случае вербальной в виде перформативных и перфор-мансных практик или действий) по отношению к специфическим формам культуры. При этом сознание трактуется как «то, что не име-
ет фиксированной сущности» [4, с. 100], но строится из культурно-символических ресурсов в виде подобия набора речевых (дискурсивных), в том числе и перформативных действий или перформативных практик общения. Дискурсивная практика, как ее понимает Ром Харре, представляет собой все возможные (в том числе и невербальные) символические способы продуцирования психологических и социальных реальностей. Следовательно, для конструкционистов дискурс - это институализированная (политическая, культурная, дисциплинарная или существующая на уровне малых групп) форма применения языка или подобных ему знаковых систем. С помощью дискурсов создаются версии реальности, ибо знать что-либо означает знать в терминах одного или нескольких дискурсов. В определенной мере социально-теоретические функции дискурса сопоставимы с ролью концептуальных схем в философии науки: это то, благодаря чему некоторое явление получает свою определенность. Вместе с тем концептуальная схема представляет собой набор статичных интерпретационных репертуаров, которыми владеет индивид (исследователь или теоретик). Дискурс же может быть описан как «многогранный публичный процесс, посредством которого осуществляется динамичное, постепенное достижение значения» [6, с. 46]. Дискурс не только конституирует реальность для своих носителей, он одновременно продуцирует и их собственную субъективность как единство тождества личности и динамики ее множественных «Я». Продуцирование множественных Я - этой «быстротечной панорамы мидовских «те» - происходит в ходе конвер-сационного взаимодействия» [7, с. 48-52]. Отсюда и стремление конструктивистов рассматривать дискурс как основной принцип социального конструирования.
С этих позиций композитные перформативы как специфический класс (не явно выраженный в системе языка, а специально или функционально предназначенный для особых форм социальной интеракции, то есть криптокласс) языковых единиц играют особую роль в системе знаковых средств социальной коммуникации, в конструировании новых социальнокоммуникативных отношений между участниками определенных интеракций жизненных
сценариев, непосредственно определяя специфику формата отношений и координации между собеседниками. В первую очередь следует отметить роль композитных перформативных конструкций быть способными и пригодными расширять в специфической форме, то есть в форме социально обусловленных конвенций, например в условиях правомочности произнесения тех или иных перформативных конструкций как Я-высказываний, коммуникативное пространство возможных отношений между участниками социальной интеракции. Например, высказывания: (1) Я объявляю вам выговор! (2) Я должен (вынужден) объявить вам выговор! (3) Обстоятельства требуют (вынуждают) объявить вам выговор! - обладают перформативным свойством одномоментно и вербально, и социально совершать акт вынесения определенной степени наказания. Однако в этом плане канонический перформатив (1) отличается от композитных перформативов (2 и 3) тем, что его произнесение влечет за собой установление вновь сложившихся (или складывающихся в момент акта речи) отношений между коммуникантами, а именно: высказывание (1) устанавливает факт нарушения одним из собеседников какой-либо социальнокоммуникативной конвенции, и этот факт определяет, что с этого момента их социальноличностные отношения изменились, так как один из них уже является (становится) нарушителем, например, трудовой дисциплины в рабочем коллективе, а другой, который по условию трудовых взаимоотношений обязан следить за поддержанием трудовой дисциплины, выступает одновременно в ролях «обвинителя» и «исполнителя приговора» по факту данного нарушения.
Система межличностных отношений приобретает следующий вид: новая реальность ^ новые обстоятельства ^ новые отношения ^ ± (плюс или минус) субъективность ^ (+) личная заинтересованность ^ (негативный/нейтральный) отклик адресата. Иная картина наблюдается с композитными перформативами (2 и 3), где помимо названного свойства (то есть расширение конструируемой коммуникативно-социальной действительности или реальности) эти высказывания прагматически нацелены (используются) на
координацию отношений между участниками социально-коммуникативной интеракции. Так, в случае (2) говорящий не только обвиняет и исполняет «приговор» по поводу нарушения социальной конвенции, устанавливая место личностно-социальных отношений с адресатом в системе социальной институционально-сти, но он еще и координирует специфику таких (сложившихся, установленных) отношений в этой системе. На первый план выдвигается непреложность реальной необходимости [Я вынужден (должен)...] создания новых условий исполнения своей роли в цепочке взаимосвязанных и взаимообусловленных событий: новая реальность ^ новые обстоятельства ^ новые отношения ^ - (минус) субъективность ^ - (минус) личная заинтересованность ^ (положительный/нейтральный) отклик адресата.
Как показывает языковой материал, использование композитных перформативов в такой форме (высказывание - 2) прагматически обусловлено объективной необходимостью поддерживать конвенционально принятые социально-личностные отношения между собеседниками для амортизации или полного снятия напряжения межличностных отношений в социальной коммуникации. Кроме того, очевидна и функциональная способность композитных перформативов выступать в роли регуляторов (не путать с регулятивами) с целью координации сложившихся в новой реальности личностно-социальных отношений между собеседниками и экспликации условий контроля говорящего над собеседником, отражая прагматическую особенность динамического аспекта (усиления или ослабления контроля) социально-личностных отношений между участниками интеракции. Достаточно показателен в этом плане пример (3), когда перформа-тивность высказывания маскируется под действия «неотвратимых обстоятельств», которые, с одной стороны, формально ослабляют перформативное воздействие (степень или уровень перформативности) высказывания, но, с другой стороны, и сохраняют в то же время его прагматическую предназначенность для установления новых социально-личностных отношений между участниками интеракции. Особенно такой эффект маскировки перформативного воздействия (перформативности)
проявляется при использовании в конструкции композитных перформативов модальных или близких к ним глаголов, когда перформатив-ность прячется за содержанием наличия или сомнения знания/незнания высказанного действия. Тем самым говорящий демонстративно эксплицирует ослабление личностного взаимодействия (уровень контроля) на собеседника, ср.: (4) Я намерен (должен/обязан/вынужден) вызвать вас на дуэль! ^ Я вызываю вас на дуэль (5) Я хочу (не могу не) признаться вам в любви! ^ Я люблю вас!
Попутно заметим, что ослабление личностного взаимодействия характерно для пер-формансных (постановочных, сценарных, специально прописанных и специально созданных) действий и интеракций, несмотря на их близость к композитным перформативам, так как при перформансе говорящий одновременно выступает и как актор (деятель, автор действия, говорящий), и как актер, исполняющий свое действие для адресата, который представлен условно (в зале, он не выбран говорящим) в виде множества, публики, неконкре-тизированного адресата. Именно отсутствие конкретизации адресата для установления новых условий социально-личностных отношений ведет к ослаблению перформативности и замене (трансформации) ее, даже при схожести формальных показателей, на перформанс. И тогда перформативность становится лишь градуальным признаком перформанса. Следует отметить, что подобная маскировка уровня перформативности за экспликацией наличия незнания наблюдается в вопросительных конструкциях с частицей ли/ бы и служит фактором активного побуждения адресата к отклику [9, с. 94-96], ср.: (6) Не можешь ли/ мог бы ты открыть окно? ^ Я прошу тебя открыть окно!
Итак, использование композитных перформативных конструкций в социальной интеракции в виде особого криптокласса социального семи-озиса обусловлено необходимостью и важностью создания новой реальности (или коммуникативной метареальности) в процессе интерактивного обмена, в которой отношения между интерактантами приобретают (получают) большее значение, чем содержание передаваемого в пефромативном высказывании. Использование композитных перформативных конструкций
в социальной коммуникации предоставляет возможность «играть» с реальностью и с опытом (когнитивной базой, «запасом знания», по А. Шютцу) собеседника, перестраивая ее в соответствии с личностными установками, ожидаемыми откликами (в противовес утверждению Ф.И. Тютчева: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется») и социальными потребностями. Функционирование композитных перформативных конструкций в социальной коммуникации раскрывает специфику действий коммуникативного субъекта по созданию новой реальности (коммуникативной метареальности), обозначая ее границы и «зоны приложимости» таких конструкций к ней и к системе социальноличностных отношений интерактантов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Романова, Л. А. О трактовке перформатив-ности и перформанса в социальной коммуникации / Л. А. Романова // Языковой дискурс в социальной практике. - Тверь : Изд-во ТвГУ 2008. - С. 336-340.
2. Романов, А. А. Перформативный дискурс в парадигме социального конструкционизма / А. А. Романов, Л. А. Романова // Культура как текст : сб. науч. ст. - Вып. VII. - М. : ИРЯ РАН ; Смоленск : СГУ 2007. - С. 81-96.
3. Романов, А. А. Тело, телесность, габитус: корпоральная семантика в парадигме конструктивизма как фактор риска и безопасности / А. А. Романов // Краеведческая психология : рос. науч.-метод. журн. - 2007.- Вып. 6. - С. 41- 66.
4. Касавин, И. Т. Дискурс-анализ и его применение в психологии / И. Т. Касавин // Вопросы психологии. - 2007. - № 6. - С. 97-119.
5. Конструктивизм в эпистемологии и науках о человеке (материалы круглого стола) // Вопросы философии. - 2008. - № 3. - С. 3-37.
6. Харре, Р. Союз дискурсивной психологии с нейронаукой / Р. Харре// Эпистемология & философия науки. - 2005. - Т. VI, № 4. - С. 38-63.
7. Джерджен/Герген, К. Дж. Социальный кон-струкционизм: знание и практика : пер. с англ. / К. Дж. Джерджмен/Герген. - Минск : Изд-во БГУ, 2003. - 218 с.
8. Улановский, А. М. Конструктивистская парадигма в гуманитарных науках / А. М. Улановский // Эпистемология & философия науки. - 2006. -№4.- С. 129-141.
9. Романов, А. А. О соотношении перформативного значения и перформативной функции / А. А. Романов // Проблемы семантических исследований. - Барнаул : Изд-во БГПИ, 1981. - С. 94-96.
COMPOSITE PERFORMATIVES IN THE THEORY OF SOCIAL CONSTRUCTION
L.A. Romanova
The use of composite performative constructions as social semiosis of a special cryptoclass is stipulated by the necessity and relevance of creating new reality or communicative meta-reality. Composite performative constructions, functioning in social communication, reveal some specificity of communicative individual actions to create communicative meta-reality, circumscribing it and defining «spheres of applicability» of such constructions to it and to the whole system of socio-individual relations between members of interaction.
Key words: composite performatives, canonical performatives, social interaction, performance, social role, discourse.
