CC BY
21
М.К. Наенко
«ТЕНЬ» ДОСТОЕВСКОГО В УКРАИНСКОЙ ПРОЗЕ «РАССТРЕЛЯННОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ» (1920-е годы)
Аннотация
Автор анализирует художественные связи украинской прозы 1920-х годов с мотивами и идейными поисками Ф.М. Достоевского. Речь идет преимущественно о модернистском творчестве писателей украинского «расстрелянного возрождения» В. Пидмогильного и Н. Хвылевого, в которых мотивы раннего модернизма Достоевского проступали наиболее очевидно.
Ключевые слова: «расстрелянное возрождение», высокий модернизм, тенденциозная критика, затаенный психологизм, духовные истины, неоромантизм, «романтика витаизма».
Naenko M.K. The «shadow» of Dostoyevsky in the prose of Ukrainian autors of «Executed Renaissance»
Summary. The article deals with the reflection of the motives of early modernistic Dostoyevsky's ideas in the prose of Ukrainian autors of 1920-1930-th.
20-е годы ХХ в. - пик высокого модернизма в украинской литературе. Вдохновленная украинской революцией 1917-1920 гг., а затем формально «приспособленная» к идеям октябрьского переворота в Петербурге (1917), она актуализировала в художественном мышлении национальную идею, с одной стороны, а с другой -активно приобщилась к модернистским поискам в европейских литературах. Этот процесс осуществляли писатели, самая талантливая часть которых в 30-х годах была репрессирована. О масштабах репрессий могут свидетельствовать такие цифры: критиков-литературоведов, которые печатались в 1930 г., было в Украине 280; репрессировано - 103, эмигрировали - 25, 74 ушли из критики
в связи с экстерминационной ситуацией и уже в 1940 г. осталось из них только 15 человек (5). С «чистыми» писателями та же ситуация: в 1930 г. печатали свои произведения 259 человек. После 1938 г. из них живыми осталось в литературе 36. Куда девались остальные 223? Эти данные приводятся в телеграмме, которую в 1954 г. руководству Второго Всесоюзного съезда писателей прислало «Слово» - объединение диаспорных украинских писателей в Нью-Йорке. Эта телеграмма помещена в антологии Ю. Лав-риненко «Расстрелянное возрождение», опубликованной в 1959 г. (6, 18). После выхода в свет этой книги вошло в литературоведческий обиход и определение «расстрелянное возрождение».
Писатели с этим определением принадлежали в 20-30-х годах к разным литературным организациям и были привержены в своем творчестве к разным стилевым направлениям. Была у них и определенная ориентация как на общие (культурно-исторические) классические традиции творчества, так и на индивидуальные, в которых уже намечалось рождение модернистских тенденций. Тип творчества Ф. Достоевского в этом процессе занимал особое место, хотя пребывал в Украине как будто бы «в тени». Первым обратил внимание на его присутствие в украинской литературе начала 20-х годов один из крупнейших литературоведов того времени Сергей Ефремов (осужден в 1930 г. по так называемому «Делу СВУ» к «вышке», замененной 10-летней каторгой, на которой и погиб). В четвертом издании своей «1стори украшського письменства» (Киев-Лейпциг, 1923) С. Ефремов, анализируя творчество тогда еще молодого прозаика Валерьяна Пидмогильного, подчеркнул: «Талант его напоминает немного Достоевского (своим пристрастием к психологическим экспериментам), но "жестокий талант" российского писателя у него смягчен нежным украинским лиризмом, напоминающим, с другой стороны, Чехова» (3, 666). Речь шла о рассказах и повестях молодого писателя, который издал тогда лишь первый сборник своей прозы с претенциозным названием «Твори. - Т. 1» («Сочинения», Т. 1, 1920). В последующих произведениях, особенно в романе «Мюто» («Город», 1928), «тень» Достоевского с его пристальным вниманием к тайнам в человеческой психике проявилась у В. Пидмогильного с еще большей очевидностью, хотя «своего» художественного лица он при этом не терял. Главный герой романа «Город» Степан Рад-
ченко отдельными чертами напоминает Дмитрия Карамазова из популярного в Украине 20-х годов романа «Братья Карамазовы». У Степана, как и у Дмитрия, чувства как таковые атрофированы; в его холодной душе практически ничего не было, кроме расчета. О нем его амурные женщины (почти как женщины Дмитрия Карамазова) говорят почти одно и то же. Мусинька: «У тебя душа - грифельная доска: достаточно пальцем провести, и написанное стирается»; Зоська: «Душа у тебя поганая... Поганая какая-то душа». Третья амурность Степана - актриса Рита - появилась у него в результате желания поиграться в любовь (тоже в духе некоторых героев Достоевского) с уличной проституткой. Но финальный итог всех этих любовных перипетий Степана - чисто авторская находка. Писатель использовал в изображении его параболический эффект эпистрофы (поворота): этот герой пытается вернуться на места всех своих любовных преступлений: издалека осматривает предмет первого разврата - Мусиньку; посещает место изнасилования им Наденьки, перебирает в памяти причины суицида Зоськи и т.д. Это, говорю, чисто авторские находки в романе «Город», хотя в конечном итоге вспоминаешь и характеристику Дмитрия Карамазова, данную ему мировым судьей («ума отрывистого и неправильного», 2, 88) и медицинскими экспертами во время суда над этим персонажем: очевидная или затаенная ненормальность умственного состояния (1, 180-181).
Подобные герои в советской литературе (как и образ Нестора Махно в повести В. Пидмогильного «Третья революция») официальной критикой не поощрялись, конечно, и автор романа «Город» в 1937 г. был расстрелян. Расстрелян, тем не менее, не за творчество, а под предлогом, что принадлежал якобы к террористической организации, которых, после убийства Кирова, во всем СССР тогдашнее КГБ сфабриковало десятки, если не сотни.
К середине 20-х годов «достоевская» затаенность в психологии характеров литературных персонажей (в акцентах Достоевского на таких человеческих чертах именно и просматриваются элементы раннемодернистского типа мышления) стала «общим местом» в творчестве другого украинского прозаика 20-х годов -Николая Хвылевого. Настоящая фамилия - Фитилёв; отец у него -россиянин, мать - украинка. В повести «Санаторшна зона» («Санаторная зона», 1924) он сознательно «эксплуатирует» характер-
ные для героев Ф. Достоевского «сдвиги» в их психике. Героев этой повести - вчерашних романтиков революции - писатель поселил в санатории для неврастеников, психопатов и просто одуревших отшельников. Как говорит медработница Майя, «санаторная зона - это театр марионеток», здесь были «партийные, безпартийные, анархы, слесаря, токаря, метранпажи... совбуры, комбуры, комфутуры, пролетуры "в последней стадии " и от маникюрш... Здесь свален весь союзный винегрет» (12, 389. Последующие цитаты - по этому изданию). Все они страдали от затемнения их рассудка большевистской идеологией, а затем - от разочарования в ней. Но жизнь у них окрашена теми же красками, что и в реальной советской жизни, протекавшей по ту сторону санаторной зоны: доносчики, агенты ЧК и прочая накипь советско-полицейского образца. Верная овчарка чекистской охранки Майя свою профессию (выслеживать и доносить!) не просто полюбила, а жить без нее не может; замаскированный агент ЧК метранпаж Карно не просто выслеживает всех и вся (даже читает их личные письма), но персонально бдит и саму чекистку Майю: охранка, так сказать, с двойным дном. Потому-то в санатории процветает недоверие друг к другу, часты случаи исчезновения пациентов, попыток покончить жизнь самоубийством и т. п. Не будет натяжкой, когда в таких героях и ситуациях не усмотреть будущее героев типа «бесов» из одноименного романа Ф. Достоевского.
Более прямую причастность к творческим идеям Ф. Достоевского Н. Хвылевой продемонстрировал в неоконченном романе «Вальдшнепы» (1927). В нем действуют герои с именами упоминаемого уже романа «Братья Карамазовы» (Дмитрий Карамазов) и его же «Идиота» (Аглая). Дмитрий у Н. Хвылевого символизирует в определенном смысле так называемую «карамазовщину», но внедренную в новые, советские условия. Сущность ее - не только в крайней степени нравственного падения человека, но и в извечном поиске человечеством духовной истины. Дмитрий и Аглая, оказавшись в санатории какого-то заштатного городка (действие романа Ф. Достоевского развивается, как известно, тоже не в столицах, а на окраине российской глубинки), пытаются решить в романе «Вальдшнепы» важнейший для Украины 20-х годов вопрос создания не этнографической, а политической украинской нации. Аглая говорит Дмитрию Карамазову: ни он, «ни все Карамазовы»
стать на путь строительства новой нации не смогут; «. им недостает доброго пастыря. Они... не способны быть оформителями и творцами новых идеологий... Это очень общие Дицгены, которых используют Марксы и Энгельсы, но это - не Марксы и Энгельсы». Как люди-человеки, сами герои романа Н. Хвылевого тоже далеко не Марксы и Энгельсы; о какой-то завершенности и положительности их говорить не приходится: они крутят в санатории «пуговки», т.е. курортные романы, и у них какое-то затемненное личное прошлое, особенно когда речь идет об убийстве Дмитрием кого-то из самых близких. В романе «Братья Карамазовы», как помним, много места занимает мотив отцеубийства. Но если у Ф. Достоевского оно продиктовано будто бы падшей психикой героев и их жаждой мести (роман, кстати, не дает ответа на вопрос, кто же убил отца трех сыновей Фёдора Карамазова: его сын Дмитрий, его лакей Смердяков или - в определенном смысле -тоже сын, Иван, который пытается взять эту вину на себя, потому что он учил, мол, Смердякова, как надо убивать), то убийство близких у Н. Хвылевого окрашено чисто политическими красками. Аглая (почти такая же «избалованная своевольная» нигилистка, как и в «Идиоте» Ф. Достоевского, 11, 730) говорит Дмитрию: «Ты рассказывал мне, как когда-то, во времена гражданской войны, расстрелял кого-то из своих близких возле какого-то монастыря.
- Так это же, - вырвалось неожиданно у Карамазова, - во имя великой идеи...
- А разве теперь ты без идеи остался? Разве тебя не захватывает сегодня хотя бы идея возрождения твоей нации?
- Конечно, захватывает, - нерешительным голосом промолвил он. - Но...
- Без всяких "но ", - решительно рубанула Аглая. - Что-то одно: или идея, или новая мара. Она должна тебя также захватить, как и та, во имя которой ты расстреливал своих близких» (замечу в скобках, что в этой связи в романе Н. Хвылевого упоминается также Алёша Карамазов: он, говорит Дмитрий, «ставил как-то ударение на любви к дальним. А я вот думаю, что это ударение следует перенести на ненависть к ближним»). Тут явно речь идет о ненависти к вчера еще любимым и верным революционерам-коммунистам.
В приведенном выше диалоге Аглаи и Дмитрия сошлись все нити романа Н. Хвылевого: бывшая «великая идея» для его (Хвы-левого) Дмитрия Карамазова - это идея сумасшедшей октябрьской революции, от которой он нынче пытается избавиться, как от чесотки (Дмитрий у Достоевского, между прочим, тоже пытался осудить свою непутевую прошлую жизнь, говоря Алеше: «Но за то себя осужу и там буду замаливать грех вовеки» (1-81). Для героя Хвылевого послереволюционная жизнь - «раковина с калом, куда... смыло революцию», а убедил его в этом ход социалистического строительства, в котором «коммунистическая партия потихоньку да помаленьку превращается в обыкновенного "собирателя русских земель " и скатывается на тормозах к интересам мещанина-середнячка».
Это последнее суждение принадлежит той же Аглае, у которой будто бы есть в роду старые запорожские корни. Она нынче предвидит их кризис («идиотское разпутье») и доказывает, что переход из него на путь новой идеологии, т.е. на путь строительства коммунистической украинской нации, ни он (Дмитрий), ни все Карамазовы не смогут. Потому что (см. выше) нет в Украине надежного и умного пастыря. Герои «Вальдшнепов» отрицают всех предыдущих «пастырей» Украины как нации, не щадят даже Тараса Шевченко, который якобы своим творчеством «кастрировал нашу интеллигенцию... воспитал этого тупорылого раба-просветителя... задержал культурное развитие нашей нации и не дал ей своевременно оформиться в державную единицу».
Как должны были развиваться события дальше - никому не известно: вторая часть романа «Вальдшнепы» вместе с журналом «ВАПЛИТЕ», где он печатался, была пущена цензурой под нож. Поиски этого журнала продолжаются до сих пор, а самого автора романа власти вынудили писать несколько покаянных объяснений, втянули его в разные козни вплоть до сотрудничества с тогдашними гепеушными органами, и он, истерзанный травлей тенденциозной критики да принудительным написанием лживого романа о процветании села во время голодоморной коллективизации, пустил себе пулю в висок. Свой лживый роман он сжег перед самим суицидом, пополнив литературоведение не меньшими загадками, чем загадки сожжения Гоголем второго тома его «Мертвых душ».
В чисто художественном понимании Н. Хвылевой со своими «Вальдшнепами» в тяготении к «Братьям Карамазовым» Ф. Достоевского как будто прямо не уличен. Это, как представляется, писатели разных литературных эпох. Но все же, все же, все же, - как говаривал А. Твардовский в стихотворении «Я знаю, никакой моей вины.». В литературе возможны самые неожиданные вины и ауканья. И в «Братьях Карамазовых», и в «Вальдшнепах» присутствует, например, особый тип наратора. Это не просто «первое лицо», как в фольклоре или в староромантических произведениях; это повествователь как движущая сила нарации, сила, которая как бы советуется с читателем и пытается удержать его «при себе». Даже «великий инквизитор» в романе Ф. Достоевского действует не от свого имени, а так, как представлялся он Ивану в сотворенной им якобы поэме. Такого типа наратор есть и в «Вальдшнепах» Н. Хвылевого. Что это за форма художественного мышления -нынче уже не загадка. Лев Николаевич, как известно, не любил «Братьев Карамазовых» за то, что их автор «разшвыривает как попало самые серьезные вопросы, перемешивая их с романтическими» (10, 712). Иначе говоря, Л. Толстому не нравился у Достоевского романтизм. В. Кожинов считал, что творчество Ф. Достоевского -прежде всего романтическое творчество (4, 117). По мнению Д. Лихачёва, произведения Ф. Достоевского могут быть прочитаны и как реалистические, и как романтические (8, 29). Как говаривал Шариков из «Собачьего сердца» М. Булгакова, я не согласен с обеими. В художественном письме Ф. Достоевского наличествуют элементы не романтизма, а неоромантизма. А это уже стиль раннего модернизма. Н. Хвылевого, как представителя высокого модернизма, именно модернистский неоромантизм Ф. Достоевского и привораживал. Так называемые «неправильные» герои Ф. Достоевского - это тоже сигналы модернизма. Сигналы с усиленным вниманием к индивидуальности героев и к более крупным обобщениям, нежели в реализме или романтизме. Чего стоит мысль Мити Карамазова о том, что дьявол с Богом борется, а поле битвы -сердца людей. Н. Хвылевой именно потому так яростно протестовал против «старых» литературных стилей, что увлечен был новым, модернистским стилем, который он для себя называл «романтикой витаизма». По его мнению, витаизм - это жизнь во всех проявлениях, даже с самыми отвратительными ее сторонами. Чер-
ты такого романтического (нео-)витаизма он усматривал и в художественном мышлении Ф. Достоевского, что и побудило писателя взять у него даже имена его героев. Отсюда, кстати, противоречивость публицистических высказываний Н. Хвылевого, что украинской литературе, мол, следует уйти от стилей российской литературы и целиком сориентироваться на литературу психологической Европы. Этот тезис его был предметом самой острой дискуссии, которая длилась на Украине в течение трех лет -1925-1928-й годы. Из литературной плоскости она перешагнула в политическую и в нее вмешался было даже сам Сталин: он осудил некоторые публицистические высказывания Н. Хвылевого (9, 485489), что стало в конечном итоге причиной «изгнания» писателя из литературного процесса Украины. Хоронили писателя-самоубийцу с почестями, но вскоре осудили за... «хвылевизм». Не последнюю роль в этом «хвылевизме» играла и связь его творчества с творчеством «архискверного Достоевского» (по известному высказыванию Ленина, 7, 434-435). «Достоевщиной», под которой вульгарно понималось проповедование буржуазного индивидуализма, в советском литературоведении «ругались», как помним, до известной «хрущёвской оттепели». Что же касается самого Н. Хвылевого, то им «ругались» еще дольше: в литературный процесс Украины он возвращен только во времена «горбачёвской перестройки». Валерьян Пидмогильный, автор романа «Город», реабилитирован чуть раньше, в 1957 г. Только вследствие этого все репрессированные и осужденные в 30-х годах писатели вышли из «тени» идеологической блокировки, а заодно - и из «тени» Достоевского как движущей художественной силы в творчестве некоторых представителей поколения, именуемого «расстрелянным возрождением».
1. Достоевский Ф. Собр. соч.: В 15 т. - М. 1991.
2. Достоевский Ф. Собр. соч.: В 10 т. - М., 1958.
3. Ефремов С. 1сторш украшського письменства. - К., 1995.
4. Кожинов В. Русская литература и термин «критический реализм» // Вопросы литературы. - 1989. - № 9.
5. Кравщв Б. Розгром украшського лггературознавства // Записки НТШ. - Чикаго, 1962. - Т. 173.
6. ЛавртенкоЮ. Розстршяне ввдродження. - К., 2005.
7. Лешн про лггературу. - К., 1970.
8. Лихачёв Д. Контрапункт стилей как особенность искусств // Классическое наследие и современность. - Ленинград, 1981.
9. Сталт Й. Тов. Кагановичу та шшим членам ЦК КП(б)У // Хвильовий М. Твори: В 5 т. - Нью-Йорк-Балтимор-Торонто, 1986. - Т. 5.
10. Толстой Л. О литературе. - М., 1955.
11. Фридлендер Г. Достоевский // История русской литературы: В 4 т. - Л., 1982. -
Т. 3.
12. ХвильовийМ. Твори: В 2 т. - К., 1991. - Т. 1.
