CC BY
81
В.А. МИХАЙЛОВА Петрозаводск ТЕМА ПОЭТА И ПОЭЗИИ В ТВОРЧЕСТВЕ ЮРИЯ ШЕВЧУКА
Тема поэта и поэзии является сквозной темой в творчестве Ю. Шевчука. Почти в каждом его стихотворении, между строк, мы ощущаем ее присутствие. Наиболее ярко и полно Ю. Шевчук «прохрипел», «продрал», «прошептал» об этом в стихотворении «Поэт».
Я весь скрученный нерв,
Моя глотка - бикфордовый шнур,
Который рвется от натиска тем,
Тех, что я развернул.
Используя развернутую метафору, Шевчук передает состояние поэта, который не может молчать «от натиска тем». «Скрученный нерв» таит в себе скрытую силу, потенциальные возможности пружинить, выпрямляться, разворачиваться и в то же время чутко реагировать на все происходящее. Разворачиваясь и выпрямляясь, этот нерв «разворачивает» и темы, которые рвутся наружу, готовые взорваться и взорвать своего прародителя. «Бикфордовый шнур» глотки опасен как для самого поэта, так и для тех, к кому обращено его творчество; все зависит от того, с какого конца его поджечь. Динамитом может быть жизнь, основы которой потрясает поэт, но динамит - и сам поэт, в душе которого кипят страсти, рожденные жизнью. В любом случае - взрыв неизбежен. И взрыв этот -поэзия, в ней - выход тому, что так долго «кипело», «бурлило», не давало покоя.
«Бикфордовый шнур» связывает Вселенную и поэта. Он превращает поэта в «скрученный нерв», «скрученный» жизнью, средой, атмосферой, временем. «Бикфордовый шнур» - сама Поэзия.
Трудно быть поэтом «заходящего дня», в котором меркнет свет - свет надежды, свет будущего - и в котором трудно любить, но еще труднее - не любить. Ведь жизнь без любви пуста и уныла. И тем не менее, в конце уходящего («заходящего») века Шевчук находит в себе силы признаться честно: «Слишком много я не люблю...» Он бросает вызов Судьбе:
Я поэт заходящего дня,
Слишком много я не люблю.
Если ты, судьба, оскорбишь меня,
Я просто тебя убью!
Убить Судьбу - значит вступить с ней борьбу и победить. Чем же Судьба может оскорбить поэта? Быть недостойной своего избранника? Но ведь, говорят, человек сам определяет, выбирает свою судьбу...
Ю. Шевчук требователен к себе: он не должен изменить своему назначению на земле, не должен «прогибаться под изменчивый мир», ну а если это все-таки произойдет, он «убьет судьбу» - откажется от прежнего - уступившего, прогнувшегося, начнет все сначала. А начинать сначала всегда сложнее, особенно тому, чье слово имеет власть над людьми.
Поэт, истинный поэт, одновременно противоречив и всеобъемлющ. В по-
эте-радикале Ю. Шевчуке заключены две полярные ипостаси: пастырь и волк. Прибегая к текстовому оксюморону, поэт соединил несоединимое.
Слово пастыря несет мир, успокоение, всепрощение, призыв к покаянию и смирению: все в руках Божьих, все по воле Божьей, на все воля Божья - «беззубых словечек полк» не обличает и не призывает, а лишь «заговаривает зубы», уводит от жизни. И поэтому поэт Шевчук еще и волк, и больше волк, чем пастырь. Именно поэт-волк, не поддающийся «дрессировке», пасет «полк беззубых словечек» пастыря. Волк не дает покоя ни пастырю, ни его стаду. Ведь пастырь еще и пастух, который пасет покорное стадо. Волк заставляет и пастыря и паству жить в страхе, тревоге, сомнении, быть настороже. Именно «красный волк», живущий в нем, не дает поэту жениться «на беззубых словечках», сродниться с ними. Таким образом повторяется тема «бикфордова шнура», способного вспыхнуть с обоих концов. Волки боятся огня, красного цвета, но поэт сам - «красный волк». Он совместил в себе несовместимое: и угрозу, и страх. Прежде всего -страх выйти за флажки, перешагнуть через невозможное, через запрет. Поэт-волк преодолел этот страх, перешагнул - и сам стал «красным». Сам стал угрозой для тех, кто боится отойти от привычного, заглянуть в будущее.
Я - пастырь, я - красный волк.
Дрессировке не поддаюсь.
Пасу беззубых словечек полк,
И, конечно на них женюсь!
Жизнь волка-одиночки подобна жизни на электрическом стуле, когда оголен каждый нерв, когда он, «скрученный», готов взорваться, выпрямится. И опять - двуединство, неразрывная связь поэта и читателя: на электрическом стуле «слишком долго» не посидеть ни самому поэту, ни тому, кто соприкоснулся с его творчеством. Он - либо сразу убьет в тебе все живое, либо всколыхнет, взорвет это живое, оголит и без того беззащитный нерв, заставит измениться, заявить о себе:
Я, я электрический стул,
Слишком долго не посидишь.
Я Вселенной вчера между глаз звезданул,
Подняв свой земной престиж.
Что это? Вызов? Или хулиганская выходка? Возможно, и то и другое. Вселенной тоже нужна встряска, нужен электрический шок, отсюда: «звезданул» -дал так, что искры посыпались. И в то же время «Между глаз звезданул» можно воспринять и как надежду на бессмертие. Если принять «звезданул» за неологизм, то это может означать не что иное, как открыл свою звезду на поэтическом небосклоне, «подняв свой земной престиж», т.е. приблизив себя к мировой славе, поднявшись над земным, обыденным, материальным. Не случайно дальше поэт пытается определить свое место в искусстве:
Сквозь голодную толпу, стоящую за искусством,
Лезу, раскинув всех! Без очереди я!
К искусству нельзя стоять в очереди - к нему нужно рваться, здесь все -порыв, стремление. Рок-поэт выламывается из этой «голодной толпы» - нагло, напористо, весело. Он готов повести за собой, и не как пастырь, и не как «красный волк», а как «живой человек». Рефреном звучат в стихотворении главные слова об истинном искусстве:
Тема поэта и поэзии в творчестве Юрия Шевчука
Поднапри веселей по искусству,
Без сомнений, прорубим русло,
Мы искусству прорубим русло,
Становитесь за мной друзья!
Сколько оптимизма в этих словах! Поэт верит в торжество искусства, ибо только оно способно мощным потоком смести и сломать то, что мешает смыть свое жалкое подобие - «квази-искусство», «кич», поп-арт. Что дает ему право, «раскинув всех», заявить: «Становитесь за мной, друзья!» Откуда такая уверенность в своих силах? Вновь просыпается пастырь, готовый повести послушную паству? Возможно. Но одновременно и волк-вожак. Он нашел в себе силы переступить, перелететь, «пере - что хочешь», и поэтому имеет право повести за собой. А если не хочешь стоять «голодной толпой» за искусством, вырвись сам, «убей свою судьбу», попробуй.
Ведь Ю. Шевчук - один из нас, он просто человек, такой же, как все, и в то же время - не такой, он «весь живой человек». Много ли среди нас по-настоящему «живых», знающих горечь поражений и сладость побед, тех, кто после проклятий, находил в себе силы подняться?
Я весь живой человек,
Я падал тысячи раз,
Сотни проклят, сотни воспет.
И снова встаю сейчас.
Я обожаю красивую жизнь И нашу великую грязь.
Кого трясет - тот может пройти,
Кто трус - из телеги вылазь.
И, как любой человек, Шевчук обожает красивую жизнь, но в равной мере
- и «нашу великую грязь», «Великую» в прямом, изначальном смысле, «грязь» жизни, с ее ошибками, взлетами и падениями. Поэту не понятно, почему мы, так любящие красивую жизнь, не можем полюбить и «нашу великую грязь», как неотъемлемую часть России. Ведь именно по ней, по «великой грязи» жизни, едут телеги. И тот, «кто трус», кто боится грязи, того жизнь не принимает: «Кто трус - из телеги вылазь». А для победы над собой нужно совсем немного: смотреть правде в лицо, называть вещи своими именами:
Я называю плохое дерьмом,
А хорошее красотой.
И если что не разрежу умом,
Распакую своей душой.
Казалось бы, совсем немного требуется от человека, но мы боимся и этой малости - смотреть правде в глаза и говорить правду, боимся чувствовать. Непонятное нас пугает, мы разучились (или не научились) понимать душой. И только те, у кого «скрученные» нервы, кто сам - «скрученный нерв», способны чувствовать и постигать мир душой. Чего же боятся остальные? Ведь поэт, говорящий, орущий правду, «не расстрелян» и «не в тюрьме». Прежде всего - нарушить привычный, устоявшийся образ жизни, потревожить мещанское болотное счастьице, которое они отстоять не в состоянии - лишь плачут об ушедшем. Но «Наше время не терпит соплей». Время жесткое, требующее действий, стремительных дерзких решений, время молодых:
Посмотри, старина, на любого щенка,
Он решимей тебя и злей.
Поэт-пастырь грустит вместе с теми, для кого вся жизнь сосредоточилась на «вчера». У него у самого с этим «вчера» связано многое, лучшее, это «вчера» ему явно по душе. Теперь же настало время поэта-волка: злого, яростного, не дающего покоя, предостерегающего и ... «красного». Молодым-«щенкам», родившимся в новое время, не знающим о жизни ничего, но инстинктивно, звериным чутьем чувствующим опасность с самого рождения, такое предупреждение, может быть, и не нужно, решимости и злости у них достаточно. К ним должно быть обращено прежде всего слово поэта-пастыря, но вряд ли «беззубых словечек полк» может укротить их. Они скорее выйдут на волчью тропу. Поэтому, называя мещанина лучшим другом и добровольцем судьей (Друг мой лучший, доброволец судья, / Мещанин, я хочу тебя...), Шевчук не лукавит и, скорее всего, не иронизирует. Ведь именно мещанин, слушая Поэта-горлопана, осуждает или одобряет его, судит о нравственности и безнравственности. Крик «красного волка» притягивает мещанина и в то же время вызывает страх, он и поражается смелостью поэта и боится прежде всего за себя, хотя это ему ничем не грозит (Ведь сам Шевчук «не расстрелян» и «не в тюрьме»); «пока не грозит», - думает мещанин:
У тебя мой крик вызывает страх Как будущий судный день.
Ты боишься всего, что не можешь понять,
Для тебя лишь вечно вчера.
И все-таки мещанин дорог Шевчуку-человеку, он «лучший друг», именно к нему, прежде всего к нему, обращается рок-поэт, пытаясь достучаться, разбудить, встряхнуть. «Друг», как вата, мягок и рыхл, бесформен. Его можно разорвать, скатать, заткнуть им любые дырки и, уже использованный, выкинуть в мусорный бак, - целые поколения остались в этих мусорных баках, потому что слушали шепот пастыря и боялись крика волков, потому что безропотно мирились с судьбой, не пытаясь ее «убить», тоскуя до слез («Ты - клочок мягкой ваты в ушах...»). Он в ответе за друга-мещанина, которому скоро совсем не будет житья от «решимых и злых щенков», он в тревоге: «Проснитесь! Очнитесь!» -«Наше время не терпит соплей!» И в то же время Шевчук злится на мещанина-друга: ведь «здоровый пень», изначально, генетически здоровый, полный сил, а не дает побегов, не дает потомства, ничего не оставляет после себя на земле, потому что бесполый, «оскопленный». Видно, никогда уже ему не зазеленеть. Зато будет жить долго - буря его не сломает, судьба не подрубит («Ты - здоровый, оскопленный пень...»). Жить тем, о чем уже все известно, что повторяется изо дня в день, проще и надежнее. Самое страшное то, что, будучи выхолощенным сам, мещанин с «топориком» в руках начнет «оскоплять» окружающее, рубить могучие дубы, превращая их в пни - ведь страх так заразителен.
Тебе в твои ручки топорик бы взять Взамен голубого пера.
Вот тогда бы ты показал себя...
И поэтому пастырь должен умереть в душе поэта:
Что там раньше шипел Г апон?
Введение образа Гапона несколько неожиданно, но не случайно. Отец Ге-
Тема поэта и поэзии в творчестве Юрия Шевчука
оргий Гапон обладал необычайным даром красноречия, умел зажигать людей, увлекать за собой, подчинять себе, но был хитер и коварен. Литератор В. Поссе рассказывал о своей беседе с ним: «На что же вы рассчитывали, когда вели людей к царю?» «На что? - отвечал тот. - А вот на что! Если бы царь принял делегацию, я упал бы перед ним на колени и убедил бы его при мне же написать приказ об амнистии всех политических <...> Общее ликование. С этого момента я -первый советник царя и фактический правитель России», «Ну а если бы царь не согласился?» - «Что же? <...> Всеобщее восстание, и я во главе его».
Отношение к отцу Гапону в истории неоднозначно. Шевчуку же ясно одно: нельзя жить двойной жизнью, приспосабливаясь и хуля одновременно, нельзя завидовать смелости и одновременно бояться крика волка. Нельзя! Трагедия шестидесятников в том, что все их недовольства, протесты не шли дальше кухни, протесты-шепоты, и одновременно - крики души. А теперь, в новое и злое время, они выброшены или, что еще хуже, оскоплены. Прежде всего каждый должен убить в себе попа Гапона, попа-провокатора, надеющегося на беспроигрышную лотерею судьбы, с одинаковым рвением взывающего к Богу и призывающего к борьбе, втайне мечтающего о царских почестях: «Чем династия Романовых лучше династии Гапона?»
Вся Россия долго восхищалась Гапоном, «героем красного воскресенья». Но пришел «Судный» день - и «святость» исчезла, остались - корысть и ложь. И вот уже перед нами не герой, вершащий историю, а предатель и приспособленец.
Ничего, дружок, мы побьем тебя,
А история выкинет вон, -надеется Ю. Шевчук. Побьем того, кто пытается нас «оскопить», заставить бояться жизни, убьем в себе страх, бессилие - «убьем судьбу» и начнем все сначала, иначе нас «история выкинет вон».
Таким образом, тема пастыря и волка основная, определяющая в стихотворении. Пастырь в любой момент способен обернуться волком, диким зверем, как обернулся им Гапон, а «беззубых словечек полк» сослужил ему при этом верную службу. «Волком каждый обернуться способен», - говорит героиня повести О. Михайловой «Серый». Задача поэта - предостеречь, помочь услышать за сладкими речами пастыря дикий рев волка, научить бороться с «волками». Образ волка, как и пастыря, многозначен. «Волками» кажутся мещанину и те, кто преуспел в жизни, и те, кто, перешагнув за флажки, забыл о христианских, а вернее
- об общечеловеческих, заповедях. Но волк - и сам поэт. Чтобы понять человека, помочь ему, поэт должен быть и пастырем и волком одновременно, а не по очереди, не в силу обстоятельств и личной выгоды. Такое соседство приводит к борьбе в душе, к кипению страстей, к тому, что поэт - «весь скрученный нерв», динамит, готовый взорваться как изнутри, так и снаружи - только поднеси «огонек» к «бикфордовому шнуру»...
