CC BY
25А. А. Али-заде
ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И ФАКТОР ЦЕЛОСТНОГО ЧЕЛОВЕКА: ОБЗОР НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Ключевые слова: технологическое развитие; компьютерные технологии коммуникации и управления (КТКУ); когнитивный фактор; фактор целостного человека; единство когнитивной и моральной рефлексии; социальная ответственность технологического развития; парадигма «практического знания».
Keywords: technological development; computer technologies of communication and management (CTCM); cognitive factor; «Homo holistic» factor; unity of a cognitive and moral reflection; social responsibility for technological development; paradigm of «practical knowledge».
Аннотация. В статье анализируется современный высокий исследовательский интерес к когнитивному фактору социального развития. Обосновывается ключевая роль технологического прогресса и особенно прогресса коммуникационных технологий в развитии общества, а также ключевая роль когнитивного фактора в таком развитии именно как фактора целостного человека - в ком связаны в неразрывное целое когнитивная и моральная рефлексии. Указываются причины современного исследовательского интереса к фактору целостного человека и фиксируется обязанный этому интересу ряд новых исследовательских поворотов в отношении темы технологического развития - разрабатывающих идеи новых парадигм: парадигмы социальной ответственности технологического развития; парадигмы общественных наук; парадигмы методологии науки; парадигмы социального управления.
Abstract. The article analyses the great present-day interest in cognitive factors of social development. The author argues that the technological progress and especially the communication technologies play the key role in the development of the society. He also argues that the cognitive factor (which means here the «Homo holistic» factor) also plays the key role in this development. The «Homo holistic» factor fuses the cognitive and moral reflections into an inseparable unity. The article provides reasons for modern research interest in the «Homo holistic» factor and the new research trends (caused by the latter one) in studying the technological development. These trends lead to the exploration of the ideas of new paradigms: the social responsibility for technological development paradigm, the social sciences paradigm, the scientific methodology paradigm and the social management paradigm.
Есть одна истина о человеке и обществе, которая заслуживает называться аксиомой, и формулируется она так: технологическое развитие в человеческой истории выступает базовым драйвером всей совокупности направлений развития человека и общества -социально-культурного, экономического, политического, научного, художественного, ментального (морального, ценностного, нравственного). Деградация технологического драйвера, какие бы ни были ее причины - экономические, политические, демографические и так далее - обязательно ведет к деградации человека как исключительного строителя социума, а значит, и деградации социума.
Почему это - аксиома? Потому что по самой своей природе, самому своему природному назначению человек - технолог, что он во всей своей истории и доказывает, выстраивая с помощью придумываемых им технологий искусственную, в отличие от дикой природы, среду своего обитания, технико-технологическую, урбанистическую среду. Именно технологическое развитие - базовое проявление человеческой природы, которое обеспечивает все другие ее проявления в том смысле, что если общество почему-либо оказывается в стороне от технологического прогресса, то весь комплекс человеческих качеств, все то, что отличает человека от животного, лишается своих корней с угрозой нарушения в человеке баланса человеческого и животного начал в пользу животного начала, руководствующегося не интеллектуальной рефлексией, а биологическими (витальными) инстинктами. Подобная угроза -вовсе не теоретическая. Ее как вполне банальную практику зафиксировали еще в Древнем мире в понятии «сизифов труд», т.е. в понятии труда - чисто человеческого занятия, - который в данном
случае, напрочь лишенный всякой созидательности, печати интеллекта, намеренно бессмысленный, становится прямым фактором человеческой деградации. Практика быстрой утраты человеком человеческих качеств через лагерный «труд» описана В. Шаламовым: «Каждая минута лагерной жизни - отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел - лучше ему умереть. Заключенный приучается там ненавидеть труд - ничему другому и не может он там научиться. Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям, становится эгоистом. Возвращаясь на волю, он видит, что он не только не вырос за время лагеря, но что интересы его сузились, стали бедными и грубыми. Моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону. Оказывается, можно делать подлости и все же жить. Можно лгать - и жить. Можно обещать - и не выполнять обещаний и все-таки жить. Можно пропить деньги товарища. Можно выпрашивать милостыню и жить! Попрошайничать и жить! Человек приучается ненавидеть людей. Он боится - он трус. Он боится доносов, боится соседей, боится всего, чего не должен бояться человек. Он раздавлен морально. Его представления о нравственности изменились, и он сам не замечает этого» [2, с. 158-159].
Таким образом, если в обществе организация труда встроена в парадигму технологического развития, т. е. любой труд, в том числе физический, воспринимается как ценность творчества, как преимущественно когнитивная работа, он становится основным фактором поддержки и развития в человеке человеческих качеств, берущих свое начало в когнитивной рефлексии. Например, фундамент развитого морального сознания - когнитивная рефлексия по поводу добра и зла, позволяющая отличать одно от другого. Иначе говоря, технологическое развитие меняет социум не только в материальном отношении, который испытывает постоянные технико-технологические обновления, но и в отношении человеческой мен-тальности - ценностей, нравственности, морали. И это единство материально-ментальных изменений общества в ходе технологического прогресса как базового фактора таких изменений называется цивилизационным развитием, когда понятие «цивилизация» имеет ценностный, морально-нравственный, гуманитарный смысл «цивилизованности» - культивирования в обществе преимущества интеллекта, когнитивной рефлексии над биологическими инстинктами, человеческого начала над животным началом. Одна из примет цивилизованной социальной среды - общественный культ науки и образования, поскольку именно в этой сфере происходит оттачи-
вание интеллектуальной рефлексии человека, воспитание аналитического ума, способного сопоставлять, оценивать разные варианты и делать между ними осознанный выбор. Соответственно, в той социальной среде, где нет общественного культа науки и образования, и эти институты во многом лишь имитируют научное развитие и образовательный процесс, обязательно происходит деградация собственно человеческого - когнитивного - измерения общества, и общество деградирует в состояние, которое в социологической науке называется «толпой». Толпа как социологическая категория в рутинных социальных условиях представляет атомизированное людское сообщество, но готовое к единству по подходящему мобилизационному поводу - единству, в котором исчезает индивидуальное сознание, а вместе с ним и когнитивная рефлексия, и которое поэтому легко поддается манипулированию.
В том и проблема, что общество, оказавшееся вне парадигмы технологического развития (а примета этого - периферийные социальные позиции науки и образования), становится больным обществом, поскольку, не находясь в парадигме технологического развития, оно не находится в парадигме развития вообще, что ненормально для самой природы социума, природы человека как деятеля, производителя новых технологических и вообще идей, строящего среду своего обитания как бесконечный инновационный процесс. Поэтому нахождение социума в парадигме технологического развития представляет не просто важнейшее, но критическое условие поддержания в обществе необходимого уровня человечности в базовом смысле слова «человечность» - когнитивной рефлексии людей в отношении всего, что они делают. Иными словами, если общественная система такова, что она гасит в человеке технолога (творческого деятеля, новатора), то в ней массово понижается уровень когнитивной рефлексии, и массовый человек из разряда среднестатистического человека переходит в разряд человека толпы.
Особо важным драйвером развития человека и общества выступает прогресс коммуникационных технологий. Социальная коммуникация (социальное взаимодействие) - фундаментальное условие социальной динамики, социальной жизни как таковой. Человек в принципе коммуникационное (социальное) существо. Люди как производители идей (благодаря своему аппарату когнитивной рефлексии) не удерживают идеи внутри себя, но взаимно обмениваются ими, создавая в обществе гигантские информационные потоки знания, которое, выпущенное из индивидуальных
голов в публичное пространство, и выполняет роль главного социального коммуникатора, обеспечивающего принятие людьми решений на всех уровнях социальной жизни - от бытового до государственного - и, следовательно, социальную динамику как таковую.
Поэтому прогресс технологий социальной коммуникации -это развитие базовой инфраструктуры общества, собственно и обеспечивающей жизнь всей общественной структуры. Инфраструктура, согласно общему ее определению, представляет фундаментальное обеспечение функционирования любой структуры: чем хуже / лучше инфраструктура какой-либо структуры, тем хуже / лучше структура функционирует. Технологический прогресс в сфере социальной (человеческой) коммуникации как часть технологического развития в целом сопровождает всю историю человечества и прямо связан с когнитивной сущностью человека, когда каждая революция в коммуникационных технологиях не только меняла социальную среду, ускоряя ее динамику, но и выводила на новый уровень человеческую когнитивную рефлексию, вынужденную адаптироваться к ускорению социальной жизни. Человечество прошло путь от «медленных» древнейших и древних коммуникационных технологий - языковой, письменной, книжной коммуникации - к современным «быстрым» технологиям - СМИ, железнодорожной, радио, автомобильной, авиационной коммуникации. И каждая последующая из этих технологических революций ускоряла человеческую историю, стремительно сокращая интервалы между такими революциями, что и свидетельствует о соответственном ускорении человеческой когнитивной рефлексии как инструменте производства технологических и вообще идей.
В новейшей человеческой истории произошла очередная технологическая революция в сфере социальной коммуникации, обязанная компьютерным технологиям коммуникации и управления (КТКУ). КТКУ - технологии, скорость которых вывела в «ноль» физическое пространство, а физическое время превратила даже не в «ноль», но в отрицательную величину, поскольку компьютерная (виртуальная) коммуникация уже не отстает от текущей реальности и даже не совпадает с ней, но опережает ее, проектируя будущую реальность и обусловливая принятие решений, не отражающих настоящую, но формирующих будущую реальность. Связанная с КТКУ инфраструктурная революция уже произошла, и она требует соответствующей перестройки всей социальной структуры на принципах новой, основанной на КТКУ коммуникационной демократии, которая радикально меняет парадигму социального управления,
устанавливая вместо традиционной «вертикальной» управленческой модели как отношений между субъектами (управляющими людьми) и объектами (управляемыми людьми) сетевую, «горизонтальную» управленческую модель, представляющую отношения между равноправными субъектами. Сетевая управленческая модель, по ее описанию в научной литературе, - модель управления не людьми, а знанием, информацией, и если так, то эта модель наглядно демонстрирует взаимозависимость между технологическим развитием и динамикой внутри самого когнитивного аппарата человека. Действительно, переход от управления людьми к управлению знанием, вызванный КТКУ, выставляет когнитивной рефлексии человека некие новые требования, коль скоро речь идет о когнитивной способности уже не просто добывания знания, но управления им, т. е. уже об иной когнитивной способности - рефлексии, направленной на саму когнитивную работу, что увеличивает когнитивную рабочую нагрузку, превращает пользователя КТКУ из потребителя знания в аналитика знания.
Так новая технико-технологическая среда, выстраиваемая КТКУ, открывает в области общественных наук новый исследовательский горизонт - изучения человеческих когнитивных процессов и механизмов, актуального именно в связи с формированием социальной среды, в которой решающим становится когнитивный фактор, иначе бы в научной литературе не появились понятия «общество, основанное на знаниях», «экономика знаний», «управление знанием». Это значительное повышение роли когнитивного фактора в современном обществе описывается в научной литературе, в частности, следующим образом. В настоящее время, отмечается в подобных исследованиях, высок интерес ученых к такому предмету, как роль знаний и обучения в осуществлении профессиональной деятельности, что обязано изменению качества современных социально-экономических систем, которые строятся сегодня, или должны строиться, как инновационные системы, испытывающие постоянную потребность в новых идеях и новых технологиях. «Инновационный тип современного социально-экономического развития потребовал общей интеллектуализации системы и создал спрос на интеллектуальную работу особого рода, непосредственно связанную с решением практических задач социально-экономического развития системы. Потребовалось, чтобы при общем росте интеллектуальной составляющей труда эта составляющая давала практический выход на уровне фирмы / организации. Так возникло направление менеджмента, называемое менеджментом знаний» [7, с. 588].
Теоретический и практический менеджмент знаний - сегодняшняя примета перехода в индустриальной цивилизации от традиционных социально-экономических систем к инновационным социально-экономическим системам. Традиционная индустриальная социально-экономическая система не нуждается в таком менеджменте ввиду своего неактивного спроса на новые идеи и технологии со стороны доминирующих в ней мало поворотливых крупных производств. Новые идеи и технологии поступают в традиционную индустриальную экономику, но медленно, с большими периодами, в течение которых вполне достаточен традиционный менеджмент затрат / прибыли / издержек. Инновационная экономика с ее менеджментом знаний - иная организационно, в ней абсолютно преобладают малые и средние производства, т.е. подвижные структуры, которые, создавая в экономике жизненно необходимую для них конкурентную среду, мотивированы конкуренцией к спросу на новые идеи и технологии, с тем чтобы с их помощью быстро осваивать новые, конкурентоспособные производства. Тем самым «знания в инновационной экономике становятся прямым фактором ее функционирования. При этом меняются требования к знаниям и, соответственно, к институтам науки и образования, поскольку традиционные в индустриальной цивилизации институты науки и образования обслуживают социально-экономическую систему, не нуждающуюся в менеджменте знаний» [7, с. 589].
Собственно как возник феномен «общества, основанного на знаниях»? Прогресс коммуникационных технологий привел к КТКУ, что и обусловило рост в мировом обществе индивидуальной активности, конкуренции и вызвало общественный спрос на знания как обеспечение именно индивидуальной конкурентоспособности. В этих условиях индивидуальной заинтересованности в знаниях и возник общественный спрос на интеллектуальные профессии и менеджмент знаний. Знания стали «давить» уже не только на общество в целом, но и на индивида. Знания на протяжении всей истории общества - один из фундаментальных факторов социально-экономического развития. Однако только в индустриальном обществе знания стали институциональным - в виде института науки - фактором социально-экономического развития. И только в обществе, в котором стала актуальной тема интеллектуальных профессий и менеджмента знаний, экономика уже не просто имела спрос на новые идеи и технологии, но сама трансформировалась в экономику знаний, сама оказалась производителем знаний, интеллектуальной профессией. «Вся история общества доказывает, что по-
нятие "знание" не тождественно понятию "институт науки", и верно то, например, что феномен экономики знаний обязательно повлечет за собой реорганизацию института науки, который возник для обслуживания индустриальной парадигмы и, вероятно, должен быть приспособлен к парадигме, где возник отсутствовавший ранее спрос на менеджмент знаний» [7, с. 596].
Тема общества, основанного на знаниях, в приложении к феномену экономики знаний и именно в аспекте менеджмента знания разрабатывается многими исследователями. В частности, проблемы формирования новой модели управления в экономике на уровне менеджмента фирмы исследуют К. Стори (Великобритания) и К. Кан (США), которые на примере фирм, производящих услуги, демонстрируют, что фонд знания фирмы (firm's task knowledge) при должной стратегии менеджмента знания становится прямым фактором сообщения фирме характера инновационного предприятия и, тем самым, достижения фирмой устойчивого конкурентного преимущества (sustainable competitive advantage). «Суть в том, - разъясняют они, - что менеджмент знания не сводится к накапливанию на фирме знания, его кодификации как профессионального знания. Такая стратегия, разумеется, повышает производительность фирмы. Однако вопрос в том, насколько эта производительность эффективна с точки зрения современного рынка, требующего производить не просто стоимость, но знание как стоимость. "Производство знания как стоимости" и есть формула инновационной экономики, превращающей знание в продукт, в отличие от "старой" экономики, где знание и продукт были разведены» [13, с. 7]. Некоторые исследователи, фиксируя связь между КТКУ и резким ростом значения когнитивного фактора в современном обществе и определяя современную экономику как экономику знаний, называют ее также «экономикой передовых информационно-коммуникационных технологий» [15, с. 30].
О признании когнитивного фактора решающим фактором современной социальной динамики, погруженной в среду КТКУ, свидетельствует разработка в научной литературе не только таких понятий, как «общество, основанное на знаниях», «экономика знаний», «управление знанием (менеджмент знаний)», но и понятия «человеческий капитал». В частности П. Массингам (Австралия), оценивая появившееся в литературе по менеджменту понятие «человеческий капитал», замечает, что понятие это появилось в противовес традиционному экономическому понятию «рабочая сила», что, по его мнению, зафиксировало произошедшие в обществе
серьезные структурные сдвиги. «Необходимость в понятии "человеческий капитал", - пишет он, - указывала на появление нового фактора работы организаций. Само слово "капитал", употребляемое в очевидном противопоставлении к материальному и финансовому капиталу, говорило о новой капитализации организаций -интеллектуальной капитализации, обязанной людям как носителям знания, причем не вообще знания, а ценного, важного (для организации) знания. Тем самым знание было признано отдельным и важным ресурсом работы организаций, а среди работников выделялся элитный ресурс, заслуживающий определения понятием "капитал"» [10, с. 543].
Подобным образом российский социолог Г.Б. Орланов, разрабатывая тезис о решающем значении когнитивного фактора в современном обществе, которое он называет «глобальным информационным обществом» (основанном на глобальном характере компьютерных коммуникационных технологий), считает, что сложившуюся сегодня глобальную социально-информационную среду характеризует действительно новое явление - спрос на «практическое знание», поставивший в актуальную повестку вопрос о «новой науке». «Речь идет, - разъясняет Г.Б. Орланов, - о "сплаве" информации-знания, в котором понятие "информация" характеризует не уровень знания, но оперативность и точность его применения, необходимые в условиях, когда нужно быстро оценить прецедентную социальную ситуацию для принятия по ней по возможности стратегического решения. Отсюда - высокие аналитические требования к производителям "практического знания", которое, очевидно, представляет не что иное, как науку управления (принятия решений). Притом - науку, не имеющую аналога в традиционном дисциплинарном поле общественных наук. Эта новая наука управления еще не сформирована, осваивается эмпирически, на уровне продвинутых образцов управленческой практики, но уже сейчас можно сказать, что эта наука складывается в виде междисциплинарной области социально-гуманитарных исследований по генеральному предмету социального управления. Такой предмет делает новую науку об обществе действительно практическим знанием, призванным обеспечивать социально-управленческие решения, а ее междисциплинарный (системный, целостный) характер отвечает "междисциплинарному" социуму, который выстраивается глобальными компьютерными технологиями коммуникации» [1, с. 69].
Заметим, что в приведенной цитате когнитивный фактор социальной жизни в условиях, определяемых КТКУ, описывается не
только в общих терминах в качестве решающего фактора, но и в прикладных терминах драйвера перехода к новой парадигме социального управления - управления знанием, - и связанной с ней новой парадигме общественных наук, названной в цитате «междисциплинарным практическим знанием» и охарактеризованной по своему генеральному предмету «наукой управления (принятия решений)». Действительно, создаваемую КТКУ социально-информационную среду точнее определять как социально-когнитивную среду, именно потому, что в ней возникает общественный (массовый) спрос на информацию-знание - знание в информационной (актуально-практической, точной и экономной) форме. Собственно о реальности этих глубоких структурных сдвигов в современном социуме говорит само понятие «информационное общество», которое не было бы нужды придумывать лишь для обозначения чисто технико-технологической стороны дела - того, что в общественную жизнь вошли новые информационные технологии, не создавшие никаких оснований для изменения ее важных парадигм - коммуникационной, организационной, управленческой, общественно-научной.
Прямое влияние КТКУ на когнитивный фактор социальной динамики, в частности в сфере научного развития, фиксируется исследователями в отношении не только общественных наук в целом (складывающихся в новую парадигму - междисциплинарного «практического знания», центрированного вокруг науки управления / принятия решений), но и методологии науки, причем науки вообще - и обществознания, и естествознания. Так, исследователь в области философии и методологии науки У. Паркер (США) утверждает, что единая во всем научном поле методологическая парадигма представляет алгоритм так называемой «компьютерной симуляции» - когда ученый, добросовестно проводя свои исследования, тем не менее получает не неожиданные, но запрограммированные собственным «научным интересом» результаты, он просто разворачивает в научной работе собственное программное обеспечение, подобно тому, как работает компьютер. Работа ученого, пишет У. Паркер, похожа на некую симуляцию решения проблем, хотя проблемы, конечно, решаются. Однако решаются проблемы примерно так - в этом и состоит симуляция, - как решает их компьютер, который, моделируя вроде бы объективный, неизвестный заранее результат, выполняет свою программу, т. е. закладывает в получение результата свой «интерес». «Компьютерная симуляция» в науке хорошо известна и заключается в том, что ученые про-
граммируют экспериментальные результаты определенными теоретическими представлениями об исследуемом предмете. Интеллект всегда «предвзят», действуя не в индуктивной - от единичных фактов к их общему, - но в дедуктивной манере, предсказывая единичные проявления некоторого предмета из идеи, общего представления о нем. В философии науки известна целая школа, зафиксировавшая эту особенность интеллекта, - обосновывающая в качестве базового научного метода гипотетико-дедуктивный метод. И здесь важна сама процедура работы научного мышления - движения от идеи к экспериментальным результатам. Эта процедура и выстраивает систему доверия в науке - постольку, поскольку превращает первоначальную идею в экспериментальные результаты. Вопрос доверия к научным результатам - процедурный вопрос. Если процедура в науке выдержана, доверие к результатам обеспечено. В этом и состоит «социальный» фактор научного развития -в доверии ученых процедуре в качестве фундаментального контекста обоснования научных результатов. Действительно, процедура -нечто внешнее и в этом смысле социальное по отношению к развиваемым в науке теориям. И если это «внешнее» столь важно, то и получается, что ученые занимаются «симуляцией» - проводят эксперименты, формулируют теории как бы ради процедуры, следование которой гарантирует успех, а пренебрежение - неудачу. «Подобной "симуляцией" занимался и Шерлок Холмс, который блестяще раскрывал преступления, неукоснительно выполняя процедуру - применяя к очередной загадке чисто логический ключ дедуктивного метода. Шерлок Холмс со своей "дедуктивной процедурой" работал в точности так, как работает наука, где процедура требует:
(1) составить по имеющимся данным, какими бы отрывочными и скудными они ни были, общую идею о предмете;
(2) вывести из общей идеи о предмете ожидаемые его проявления;
(3) провести эксперименты по подтверждению / опровержению этих ожиданий, т. е. по подтверждению / опровержению общей идеи о предмете;
(4) скорректировать, если это нужно по экспериментальным результатам, общую идею о предмете и повторить пункты (2) и (3), возвращаясь к пункту (1) и последующим пунктам до тех пор, пока экспериментальные результаты не покажут, что больше не нужно возвращаться к пункту (1)» [11, с. 181-182].
Употребленная У. Паркером аналогия работы научного мышления с компьютером красноречива сама по себе. За этой аналогией стоит сознательное или неосознанное указание на то, что именно среда КТКУ открыла некий новый ракурс понимания когнитивной работы в науке. Пусть это новое понимание и вызывает из памяти давно известный метод дедукции, но важен сам исследовательский интерес к когнитивной теме, несомненно обязанный резкому росту значимости когнитивного фактора в информационном обществе. Притом что в информационном обществе когнитивный фактор заявляет о себе по-новому - именно как фактор не столько достижения истины, сколько решения проблем, в том числе в науке. Эту «практичность» научного мышления (когнитивного фактора в науке) У. Паркер описывает следующим образом: «Может прозвучать парадоксально, но научные знания ценны не тем, что устанавливают истину, а тем, что разгадывают загадки, разгадка которых, строго говоря, не имеет отношения к установлению истины. Истина сама по себе ни к чему не побуждает. Загадка побуждает к преодолению, мотивирует развитие. Наука погружена в процедуру разгадывания загадок, и не столь важно, являются ли разгаданные загадки "объективными истинами", но важно, что очередная разгаданная загадка есть состоявшееся развитие и новый уровень общества. Чем равнодушнее человек к загадкам, тем он более уверен, что все знает, объективно оставаясь невежественным, инертным, неразвитым. Миссия науки как процесса, процедуры разгадывания загадок - в обеспечении самого принципа общественного развития» [11, с. 183].
Исследовательское внимание к когнитивному (человеческому) фактору в обществе с инфраструктурой, выстраиваемой КТКУ, проявляется также в научной разработке темы этики технологического развития. В подобных разработках обосновывается необходимость перехода к новой методологии / парадигме производства технологий - подчинению всего хода этого рабочего процесса этическому принципу социальной ответственности, когда технологии уже на старте своего производства должны оцениваться с точки зрения их возможных последствий для человека и общества. То есть в саму когнитивную рефлексию, призванную в данном случае служить выполнению прикладной и, казалось бы, нейтральной в отношении морали познавательной / инженерной задачи, вводится моральная рефлексия, что собственно и устанавливает когнитивный фактор в должные ему рамки - фактора целостного человека с невозможностью в нем отделения когнитивной от моральной рефлексии.
В частности, о необходимости перехода к методологии оценки технологий уже в ходе их производства в свете фактора целостного человека говорит Д. Эглер (США), который рассматривает технологии военного использования с точки зрения недопустимости обычной практики их использования - когда технология употребляется без научного исследования возможных катастрофических последствий ее употребления, называя подобный характерный для военных подход к технологии - как к эффективному / неэффективному оружию массового уничтожения - подходом с позиции UFAIL (use-first-and-investigate-later: сначала - применение, а исследование последствий - потом) [3, с. 103].
В ключе подхода с позиций UFAIL, полагает Д. Эглер, идет все технологическое развитие, которое замкнуто на себя, слепо к своему влиянию на общество и природу, не обеспечено исследованиями своих возможных гуманитарных и экологических последствий. Традиция технологического развития, как она сложилась, -узкая утилитарная, создающая обществу проблемы. Суть таких проблем хорошо демонстрируют технологии военного назначения, особенно ярко - технология атомной бомбы. С традиционных позиций UFAIL эту технологию рассматривают с точки зрения того, насколько эффективно она выполняет узкую задачу, ради чего данная технология и создавалась. Что же касается ее широких эффектов - гуманитарных, экологических, - сознание, находящееся в логике UFAIL, о них даже не задумывается и способно «проснуться» лишь post factum. «В случае с атомной бомбежкой Японии так и произошло. Атомная бомба в период ее изготовления и применения воспринималась просто как в тысячи раз усиленная тротиловая бомба, и в ней не видели нового качества. Например -того, что она не только убивает, как всякое боевое оружие, но вызывает человеческие повреждения на молекулярном уровне, т.е. повреждает генетические механизмы, обрекая потомство выживших в атомной атаке людей на непредсказуемые страшные заболевания. Эти эффекты при проектировании бомбы не исследовались, а был чисто количественный расчет, когда цепная реакция, в ходе которой высвобождалось огромное количество энергии, не рассматривалась как новая энергетическая парадигма, но действовала простая технологическая аналогия - с тротиловой бомбой, только в тысячи раз более мощной. Разница представлялась чисто количественной - одна новая бомба "складывалась" из тысяч обычных бомб, и масштабы поражения не ожидались какими-то новыми» [3, с. 107].
Конечно, пример атомной бомбы - исключительный случай технологии, и едва ли он способен стать уроком для технологического развития в целом, которое совершенно справедливо не должно восприниматься в апокалипсическом духе и де-факто не является апокалипсическим. Д. Эглер привлекает внимание к другому -именно к тому, что «безотносительно к мирному / немирному характеру технологий "дьявол" содержится в самой логике иБАГЬ "цель оправдывает средства". И выход - в принятии новой методологии технологического развития, в соответствии с которой необходимо ввести технологический прогресс в рамки обязательной научной экспертизы на стадии разработки технологий. Такая экспертиза предусматривала бы системный анализ разрабатываемых технологий - всех их возможных последствий для человека, общества, природы. В конце концов, технологическое развитие должно служить не каким-то группам людей и их эгоистическим целям, но человечеству как глобальной системе самосохранения» [3, с. 112].
О необходимости измерения технологического развития этическим фактором целостного человека на стадии разработки технологий пишут многие исследователи, высказывая идею новой этики инженерии и обосновывая эту идею следующим образом. Коллективное дело технологии имеет объективное моральное измерение, поскольку, как и всякое дело, может принести людям и благо, и вред. Значит, нужна просто иная этика инженерии, чем традиционная «обвинительная» этика, которая навязана аутсайдерами технологии, стремящимися возложить вину за показавшие себя «вредными» технологии на их разработчиков персонально или на коллективного разработчика. Требуемая этика - не назначение аутсайдерами коллективных либо персональных «виновных», но принятие на себя ответственности инсайдерами в течение всего времени разработки технологии. В этом - существенная разница между обеими прикладными этиками, зафиксированная в научной литературе, в частности разграничением между понятием «пассивная ответственность» (когда ответственность на кого-то кем-то возлагается) и понятием «активная ответственность» (когда кто-то сам принимает на себя ответственность). В области «активной ответственности» исчезает проблема коллективной ответственности (на самом деле - безответственности) или, во всяком случае, эта проблема не столь явно дает о себе знать, как в области «пассивной ответственности». «Активная ответственность» инсайдеров технологии означает, что они уже в фазе технологического замысла берут в расчет его возможные вредные последствия и думают об
их предотвращении, тем самым наделяя технологию социальным и моральным измерениями. При этом, конечно, остаются риски неудач в подобном менеджменте технологии, но главное - чтобы такой технологический менеджмент был во всех фазах технологической разработки, начиная с фазы замысла технологии, и большего требовать просто нельзя [6, с. 222-230; 4; 5; 9; 12, с. 14-21; 18, с. 22-29].
Оригинальную картину превращения технологического прогресса в процесс производства «монстров», когда творцы новых технологий, увлеченные чисто технологической задачей, не задумываются о последствиях своего творчества для человека и общества, рисует Я. Ван дер Лаан (США), проводя весьма тонкий и глубокий анализ знаменитого научно-фантастического романа Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей». В сущности этот роман, полагает Я. Ван дер Лаан, - предвидение «фильмов ужасов» технологического развития. Монстр Франкенштейн - не что иное, как биотехнология, созданная ученым Виктором Франкенштейном, который дал ей свое имя. Само имя Виктор знаменательно - «победитель», слишком поздно понявший, что технологическая победа обернулась монстром. «В научной фантастике Мэри Шелли, - пишет Я. Ван дер Лаан, - определенно присутствует реальная наука. Однако было бы просто глупо анализировать, насколько "Франкенштейн" точен в научном отношении. Гораздо важнее мотивы написания такой книги и в отношении ее главного героя, и в отношении связи его фантастических экспериментов с реальной картиной последующего научного и технологического развития. Почему не предположить, что в ужасных экспериментах Франкенштейна Мэри Шелли описала свое - быть может, интуитивное - предвидение будущего предельного "раскрепощения" научной и технологической мысли? Ведь описываемые в романе устрашающие возможности науки и технологии представляют бледную копию всего того, на что, например, способна современная биомедицинская наука и технология. То, что во времена Мэри Шелли трудно было даже вообразить, сегодня становится фактом, и приходится констатировать, что "сегодняшняя научная фантастика - это завтрашний научный факт"» [17, с. 299].
Тема романа Мэри Шелли стара, как миф о Прометее, прямую отсылку к которому недаром содержит название книги, продолжает Я. Ван дер Лаан. Прометей нарушил запрет Зевса и похитил огонь у богов для людей, и это одна из древнейших историй о технологии, поскольку древние греки назвали дар Прометея словом 1еекпе,
собственно, и охватившим впоследствии то, что известно как искусство (умение), наука, технология. Прометей передал людям именно «запретное знание», и в этом - противоречивый смысл techne: с одной стороны, люди обрели феномен науки-технологии, который сделал их сильными, самостоятельными, свободными, ответственными за себя, деятельными, а с другой - они получили опасный дар самоуверенности, вседозволенности, сознания своих безграничных возможностей в конструировании мира, своего равенства богам. «Наделенный "запретным знанием", человек уверен, что живет в мире, где все, что могло бы быть задумано, будет задумано, что могло бы быть познано, будет познано, что могло бы быть сделано, будет сделано. Эти слова, произносимые Виктором Франкенштейном в романе, предвосхищают род мышления, нашедший свою кульминацию в Проекте человеческого генома (Human Genome Project), рассматриваемого некоторыми как получение ключа к последним тайнам биологии, тайне самой жизни» [17, с. 299].
Действительно, то, чем занимался Виктор Франкенштейн, сегодня называется биотехнологией, и действительно, он имел замысел создать «нового человека» - к благу человечества, разумеется, - и те же замыслы вынашивают исследования по биологической инженерии, нанотехнологии, искусственному интеллекту. Вот - типичное сознание современных ученых и технологов, которые, увлеченные решением творческих задач, не способны предвидеть негативные результаты научного и технологического творчества именно потому, что им даже не приходит мысль о подобном предвидении. Если прозрение и приходит, то лишь после «творческого процесса», и он, как бы просыпаясь, выходя из «творческого приступа», начинает понимать, что «теперь, когда мечта воплощена и работа завершена, красота мечты исчезла, и возникает чувство досады и отвращения» [17, с. 304]. Я. Ван дер Лаан цитирует А. Эйнштейна, писавшего в 1917 г., что «весь наш хваленый технологический прогресс со всей цивилизацией сравним с топором в руке патологического преступника» [17, с. 301]. Эти слова выдающегося ученого могут выглядеть преувеличением и даже некоей фобией, но они - лишь трезвая констатация обыденного выключения морального сознания из процесса технологического творчества, констатация обычного запаздывания моральной рефлексии в отношении создаваемой технологии. Не один А. Эйнштейн высказывался подобным образом. Точно так же, по свидетельству того же Я. Ван дер Лаана, повели себя и руководитель разработки атомной бомбы Р. Оппенгеймер и второй пилот самолета, сбросившего
атомную бомбу на Хиросиму, Р. Льюис (Lewis), которые испытали шок от дела своих рук лишь после того, как технологическая «победа» была достигнута. И Р. Льюис, когда собственными глазами увидел картину из «научной фантастики», записал в бортовом журнале: «Боже, что мы наделали!?», а Р. Оппенгеймер адресовал себе цитату из «Бхагават Гита» (Bhagavad Gita): «Теперь я - Смерть, убийца миров» [17, с. 302]. Р. Оппенгеймер же расшифровывает эти свои слова в описании психологии научного и технологического творчества: «Когда перед вами притягательная техническая задача, она вас просто захватывает, вы уходите в нее, не думая ни об ее пользе, ни об ее возможном вреде для человечества. Подобные мысли могут возникнуть лишь после успешного решения задачи. Это и был путь появления атомной бомбы» [8, с. 81].
Парадигма технологического развития безальтернативна для социума. Она абсолютно фундаментальна - согласуется с природой человека и общества. Но вся проблема - в несовпадении родового человека с реальными людьми. Жизненно важное для общества технологическое развитие осуществляется не родовым человеком, но реальными людьми, а они, подчиняясь статистическим закономерностям, далеко не все (определенно - явное меньшинство) выполняют императивы родового человека. И это - нормальная ситуация. Естественное состояние общества - несовершенство, обязанное самой статистической природе социума, когда бесконечное движение к «концу истории» в виде недостижимого горизонта абсолютно морального, абсолютно справедливого общества обеспечивается именно отклонениями от курса на этот горизонт человеческого и общественного совершенства, без которых остановился бы сам ход человеческой истории как в принципе статистический процесс. Поэтому далекое от совершенства обращение человека с технологическим развитием - не тормоз для общественного развития, но, напротив, его ресурс. Ресурс - в смысле возможности для человека повышать свое понимание технологии, на что, собственно, и работает технологическое развитие, побуждая общество к рефлексии в отношении технологической реальности, и это выставляет некие новые требования к когнитивному аппарату человека. То есть само по себе технологическое развитие есть естественный (фундаментальный) механизм изменения человеческой ментальности, которая с технологическим прогрессом должна, по логике вещей, не деградировать, а совершенствоваться - ментальная (когнитивная, моральная, ценностная, нравственная) дегра-
дация ожидает человека при выпадении общества из парадигмы технологического развития.
Х. Салливан (США) обосновывает тезис о фундаментальном, отвечающем природе человека и общества характере технологического развития, разоблачая популярный миф энвайронментализма -миф, будто конкурентный и управляемый технологическим развитием рыночный опыт ежедневного добывания человеком средств своего существования опровергается «эстетикой природы». Такое убеждение, полагает Х. Салливан, проистекает из «туристического» взгляда на природу - праздного погружения в зеленые ландшафты после рабочих будней технологической среды. Повышение качества жизни и благо досуга людей открыли «туристическую» эстетику природы, но были и другие времена, когда природа рассматривалась не столь сентиментально - как именно агрессивная по отношению к человеку среда и поэтому требующая своего «завоевания-приручения», что и произошло с помощью технологического развития, как и отчуждение урбанизированного и технологичного человека от когда-то угрожающей природы, а теперь ностальгически превращенной в миф о «мудрой» среде, призванной охладить технологический пыл выпавшего из «природного равновесия» человечества.
Но вот - вопрос, продолжает Х. Салливан, «как вообще возможно определить, что природа - это совершенство и равновесие, и не нужно ли пересмотреть наличные представления о равновесии, коль скоро они таковы, что получается, будто человечество в своем "пристрастии" к технологическому развитию оказывается "чужим" природной системности Земли как нарушитель равновесия в этой системности. Может ли быть человечество "чужим" на Земле - представляя такую же экологическую систему, как и все прочие экологические системы на планете? Нет - и значит, требуется пересмотреть само понятие равновесия» [14, с. 276].
Согласно Х. Салливану, понятия равновесия, стабильности характеризуют физические, но не экологические системы, эволюция которых происходит в крайне медленном по сравнению со скоротечной человеческой жизнью геологическом и климатическом времени. Потому люди и наделяют экологические системы стабильностью, делая единственное исключение для экологической системы человечества именно из-за короткой жизни людского поколения, которому социальная динамика отчетливо видна в быстром социальном времени, а природная динамика не видна в медленном геологическом и климатическом времени. «С исторической точки
зрения, представление о равновесии природы отчасти наблюдательное, отчасти метафизическое, но ни в коем случае не научное. Оно - пример архаического телеологического мышления, которое приписывает наблюдаемым процессам из-за их кажущейся целесообразности некий замысел, рассматривая их, поэтому, системными частями совершенного целого, находящегося в равновесии с самим собой и выполняющего вселенскую цель устойчивого воспроизведения гармонии. Этот взгляд на природу как воплощенную мудрость "космического замысла" уже тысячелетия доминирует в человеческом сознании, оставаясь и в настоящее время мировоззрением многих, если не большинства людей» [14, с. 276].
Разгадка - в том, развивает свою мысль Х. Салливан, что в природе, в том числе в экологической системе человечества, нет гармонии, нет равновесия, но есть вечная эволюция, вечное отрицание равновесия, стабильности. Это - эволюция без замысла, эволюция как инновационное развитие, когда конкретные инновации (в природе, обществе) появляются не с какой-то целью, но случайно, ради самих себя. Глобальный ненаправленный, прецедентный эволюционизм - вот базовый принцип существования экологических систем, в том числе экологической системы человечества. В обществе (экологической системе человечества) этот глобальный эволюционизм принимает вид технологического развития - просто потому, что человеческая форма жизни адаптируется к среде технологически. Риторический вопрос, нужно ли человека ограничивать в его технологической экспансии - применять к нему «регулирующие санкции» именем восстановления глобального экологического равновесия.
Планетарная технологическая экспансия человека - легитимный, достигнутый в базовых параметрах глобального эволюционизма результат конкуренции в глобальной экологической системе. Результат, ставший легитимным и устойчивым фактором влияния на планетарную среду. Технологическое развитие не только не нарушает «заповедей» глобального эволюционизма, но, напротив, выступает ускорителем глобальной экологической эволюции. Глобальная экологическая эволюция, осуществляющаяся как инновационный (прецедентный) процесс, естественно, сопровождается кризисами (переходов эволюционирующей системы из одного состояния в другое состояние). Вот и технологическое развитие, постоянно перестраивающее не только общество, но и в целом глобальную экологическую систему, обвиняют в развязывании экологических кризисов. При этом обвинители руководствуются ценно-
стными суждениями об «экологическом равновесии», а именно его и не предусматривает глобальная экологическая эволюция.
«Необходимо, - полагает Х. Салливан, - отказаться от упрощенной дихотомии между "равновесной" природой и "раскольническим" технологическим развитием, а также - внимательно оценивать технологический инструмент с позиции его экологических и энергетических издержек, его "отходов", его неизбежного применения в сомнительных целях. Мечта о "равновесной" природе как области, изолированной от человеческой культуры, должна быть признана иллюзией, тем больше овладевающей людьми, чем радикальнее изменения на Земле, вызываемые технологической практикой. Следовало бы взять за аксиому идею разбалансирован-ности глобальной экологической системы - и кто знает, куда эта аксиома выведет наше понимание технологического и в целом экологического развития» [14, с. 283].
Оригинальное обоснование идеи технологического (научно-технического) развития как фундаментального инструмента воспроизведения человеком себя в качестве целостного человека в противовес идее уничтожения технологическим развитием целостного человека, якобы суживающего горизонт своей интеллектуальной рефлексии до узко понятой когнитивной рефлексии (исключающей оценочную, моральную рефлексию), предлагает упоминавшийся уже исследователь из США Я. Ван дер Лаан. Оригинальность подхода Я. Ван дер Лаана состоит в том, что технологическое развитие он рассматривает как процесс, который хотя и декларируется ограниченным институциональными рамками узкого научно-технического мышления, но де-факто питается самой широкой (целостного человека) интеллектуальной рефлексией, в том числе литературой вообще и научно-фантастической литературой в особенности. «Сопоставление литературной и научно-технической культур, - пишет Я. Ван дер Лаан, - открывает некий новый горизонт в понимании, что такое научно-техническое развитие и каким интеллектуальным инструментарием оно обеспечивается. Нет спора, что наука в виде теоретического и технологического знания отвечает на вопросы "что" и "как". Но разве не на эти же вопросы отвечает и "гуманитарная наука" литературы в поисках смысла существования человека - на вопросы, что такое человек, зачем он пришел в этот мир, каков этот мир? Причем литература отвечает на эти вопросы в широком диапазоне моделей "так есть", "так будет", "так должно быть", внося в свою картину мира не только объективное, но и фу-турологическое и моральное измерения. Науке же (в том числе
технологии) предписано заниматься одним только "есть", и ей запрещен уход в футурологию ("так будет") и мораль ("так должно быть")» [16, с. 233].
Тогда уместен вопрос, продолжает Я. Ван дер Лаан, откуда же в науке возникают новые идеи, ясно, не содержащиеся в моделях «есть», - идеи, благодаря которым научно-техническое развитие де-факто представляет именно научный и технологический прогресс, именно инновационное развитие. Ответ - в том, что новые идеи вносятся в науку не «научным мышлением», а вообще мышлением, которое и представляет «литературный» интеллект, вбирающий в себя весь человеческий инструментарий познания, в том числе объективное, футурологическое и моральное познавательные измерения. «Литературный» интеллект ограничивается в науке просто потому, что это - наука, а не литература. Не следует ли отсюда, что литература самостоятельно делает работу, плоды которой - идеи не только о том, что есть, но и о том, что будет и что должно быть - могло бы использовать научно-техническое развитие для повышения своего инновационного коэффициента полезного действия?
В реальности так и происходит, полагает Я. Ван дер Лаан, и «литература устойчиво выполняет свою социальную миссию, посылая в общество идеи, которые со временем и материализуются в виде научно-технических и социальных инноваций. Собственно, подобный механизм общественного (инновационного) развития предполагал К. Поппер, считавший, что общество получает устойчивый импульс к развитию от своего "банка идей", носящего общественный характер и пополняемого демократически, из любых интеллектуальных источников, в том числе литературы. Этот банк идей постоянно "давит" на общество, заставляя общество меняться (развиваться) именно в соответствии с накопленными идеями» [16, с. 235].
По-видимому, действительно, общество в принципе устроено так, что весь его «коллективный интеллект» статистически работает на научно-техническое развитие, которое и есть институциональная база социального развития. Таков фундаментальный механизм общественного развития. Однако механизм этот скрыт, а на видимой поверхности - никак не связанные между собой литературные упражнения интеллекта, в том числе в специальном жанре научной фантастики, и научно-техническое развитие. Между тем преимущество института «литературного» интеллекта над институтом научного мышления заключается в следующем. В то время как наука и технология способны разрабатывать свои идеи, но не способны
посмотреть на себя критически, научно-фантастическая литература не только продуцирует новые научные и технологические идеи, но и способна вынести им оценку с позиций морали и общественного блага - вбрасывая в общество идеи технологического пессимизма / оптимизма. «Сама возможность "литературного" научно-технического развития оценивать себя же, чего лишено реальное научно-техническое развитие, выполняет важнейшую социальную миссию -не дает забыть человеческое измерение науки и технологии. Это и есть в точном смысле слова общественный механизм научно-технического развития, складывающийся по некоей фундаментальной логике общественного развития, которая предусматривает интеллектуальную рефлексию в отношении всего, что происходит в обществе. Такая интеллектуальная рефлексия - не выбор отдельных интеллектуалов, но необходимое обеспечение фундаментальных социальных процессов, в том числе научно-технического развития» [16, с. 239].
Таким образом, обзор исследований, посвященных актуальным вопросам технологического развития, позволяет сделать определенный вывод о том, что эти исследования отражают картину текущего комплексного структурного сдвига в обществе, обязанного КТКУ, - структурного сдвига, который чрезвычайно повысил роль когнитивного фактора в социальной динамике. Причем этот фактор получил предельное расширение, став фактором целостного человека, связывающего в единое целое собственно когнитивную и моральную рефлексию. Из этих исследований хорошо видно, что внимание их авторов к фактору целостного человека - человеческой интеллектуальной рефлексии, представляющей неразрывное единство когнитивной и моральной рефлексии, - открывает новые исследовательские горизонты: изучения фактических процессов формирования (1) новой парадигмы социальной ответственности (этики) технологического развития, (2) новой парадигмы социального управления, (3) новой парадигмы общественных наук - междисциплинарного поля «практического знания», призванного обеспечивать принятие управленческих решений, а также (4) изучения в контексте формирования парадигм (1)-(3) процессов и механизмов когнитивного аппарата человека в рамках когнитивной науки, собственно и составляющей ядро формирующейся сегодня парадигмы (3).
Каждое из (1)-(4) реально развивающихся исследовательских направлений заслуживает отдельного анализа, выходящего за рамки задач настоящей статьи, цель которой состояла в попытке ответа
на вопрос, почему в мировом исследовательском сообществе возник высокий интерес к изучению тематики, объединенной темой целостного человека и обозначенной здесь как парадигмы (1)-(4).
Литература
1. Орланов Г.Б. Социальное управление в условиях формирования информационного общества // Социология власти. - М., 2010. - № 4. - С. 65-73.
2. Шаламов В.Т. Красный крест // Шаламов В.Т. Колымские рассказы. - М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. - 767 с.
3. Agler D.W. The UFAIL Approach: Unconventional Technologies and Their «Unintended» Effects // Bulletin of Science, Technology & Society. - 2010. - Vol. 30, N 2. -P. 103-112. D0I:10.1177/02704610361230. - Mode of access: http://bst.sagepub. com/content/30/2/103
4. Bovens M. The Quest for Responsibility. Accountability and Citizenship in Complex Organizations. - Cambridge: Cambridge University Press, 1998. - 268 p.
5. Collingridge D. The Social Control of Technology. - N.Y.: St. Martin's Press, 1980. -200 p.
6. Doorn N., Fahlquist J.N. Responsibility in Engineering: Toward a New Role for Engineering Ethicists // Bulletin of Science, Technology & Society. - 2010. - Vol. 30, N 3. - P. 222-230. DOI: 10.1177/0270467610372112. - Mode of access: http:// bst.sagepub.com/content/30/3/222
7. Hislop D. Conceptualizing Knowledge Work Utilizing Skill and Knowledge-based Concepts: The Case of Some Consultants and Service Engineers // Management Learning. - London; New Delhi, 2008. - Vol. 39, N 5. - P. 579-596.
8. In the Matter of J. Robert Oppenheimer: Transcript of Hearing before Personnel Security Board, Washington D.C., April 12, 1954, through May 6, 1954. - Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1954. - 996 p.
9. Lynch W.T., Kline R. Engineering Practice and Engineering Ethics // Science, Technology & Human Values. - 2000. - Vol. 25. - P. 195-225.
10. Massingham P. Measuring the Impact of Knowledge Loss: More Than Ripples on a Pond? // Management Learning. - London; New Delhi, 2008. - Vol. 39, N 5. -P. 541-560.
11. Parker W.S. Franklin, Holmes, and the Epistemology of Computer Simulation // International Studies in the Philosophy of Science. - Basingstoke, 2008. - Vol. 22, N 2. - P. 165-183.
12. Sarewitz D. This Won't Hurt a Bit: Assessing and Governing Rapidly Advancing Technologies in a Democracy / Rodemeyer M., Sarewitz D., Wilsdom J. (Eds.). The Future of Technology Assessment. - Washington, DC: Woodrow Wilson International Center for Scholars, 2005. - P. 14-21.
13. Storey Ch., Kahn K.B. The Role of Knowledge Management Strategies and Task Knowledge in Stimulating Service Innovation // Journal of Service Research. -2010. - June 7. - P. 1-14. D01:10.1177/1094670510370988. - Mode of access: http://j sr.sagepub.com
14. Sullivan H.I. Unbalanced Nature, Unbounded Bodies, and Unlimited Technology: Ecocriticism and Karen Traviss' Wess'har Series // Bulletin of Science, Technology & Society. - 2010. - Vol. 30, N 4. - P. 274-284. D0I:10.1177/0270467610373821. -Mode of access: http://bst.sagepub.com/content/30/4/274
15. Trosow S. Law and Technology Theory: Bringing in Some Economic Analysis // Bulletin of Science, Technology & Society. - 2010. - Vol. 30. - P. 30-32. DOI: 10.1177/0270467609357453. - Mode of access: http://bst.sagepub.com/cgi/content/ abstract/30/1/30
16. Van der Laan J.M. Editor's Notes: Science, Technology, and Science Fiction // Bulletin of Science, Technology & Society. - 2010. - Vol. 30, N 4. - P. 233-239. D0I:10.1177/02704676110373823. - Mode of access: http://bst.sagepub.com/con-tent/30/4/233
17. Van der Laan J.M. Frankenstein as Science Fiction and Fact // Bulletin of Science, Technology & Society. - 2010. - Vol. 30, N 4. - P. 298-304. D0I:10.1177/02704 67610373822. - Mode of access: http://bst.sagepub.com/content/30/4Z298
18. Wilsdon J. Paddling Upstream: New Currents in European Technology Assessment / Rodemeyer M., Sarewitz D., Wilsdon J. (Eds.). The Future of Technology Assessment. - Washington, DC: Woodrow Wilson International Center for Scholars, 2005. - P. 22-29.
