CC BY
21
ние достаточным научным и технологическим "колдовством" защитит людей от любых биологических и экологических вызовов» (с. 282).
Чему учит научная фантастика К. Трэвис людей Земли XXI столетия, отмеченного быстрой экологической деградацией? Прежде всего - необходимости отказаться от упрощенной дихотомии между «равновесной» природой и «раскольническим» технологическим развитием. А также - внимательной оценке технологического инструмента с позиции его экологических и энергетических издержек, его «отходов», его неизбежного применения в сомнительных целях. Мечта о «равновесной» природе как области, изолированной от человеческой культуры, должна быть признана иллюзией, тем больше овладевающей людьми, чем радикальнее изменения на Земле, вызываемые технологической практикой. «Следовало бы взять за аксиому идею разбалансированности глобальной экологической системы - и кто знает, куда эта аксиома выведет наше понимание технологического и в целом экологического развития» (с. 283).
А.А. Али-заде
2011.02.006. ВАН ДЕР ЛААН Дж. НАУКА, ТЕХНОЛОГИЯ И НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА: ЗАМЕТКИ ИЗДАТЕЛЯ. VAN DER LAAN J. Editor's notes: Science, technology, and science fiction // Bulletin of science, technology & society. - 2010. - Vol. 30, N 4. - P. 233-239. - DOI: 10.1177/02704676110373823. - Mode of access: http://bst.sagepub.com/content/30/4Z233
Ключевые слова: наука; технология; научное мышление; научно-техническое развитие; «литературное» мышление; литература; научная фантастика.
Автор - один из издателей журнала «Бюллетень науки, технологии и общества», сотрудник факультета лингвистики, литературоведения и изучения культур в Университете штата Иллинойс (США). В своей статье к специальному выпуску журнала, посвященному отражению научно-технического развития в научно-фантастической литературе, он предлагает посмотреть на литературу вообще и научную фантастику в частности как на нетрадиционные и многообещающие инструменты научного исследования.
С начала 1960-х годов и по сегодняшний день, пишет автор, в методологии науки господствует твердое убеждение в том, что образец научной культуры представляют естественные науки, а то, что называют гуманитарными науками, - это больше литература или философия, нежели наука. По этому определению литературная культура противопоставляется научной культуре как художественный вымысел - достоверному познанию «что» (наука) и «как» (технология). Литературе - «гуманитарной науке» - заведомо отказано в открытиях интеллекта. Чтобы иметь «право» на интеллектуальные открытия, нужен официальный статус «ученого». Согласимся - логика небезупречная, тем более что «литературный» интеллект далеко не так скован, как «научное мышление». Идея «жесткости» (ограниченности) науки и технологии - вероятно, шокирующая идея в свете традиционного представления о неограниченных возможностях научно-технического развития. Однако она пришла к известному технологу и пионеру технологии виртуальной реальности Ж. Ланье (Lanier), который признал: «Программные продукты сковывают наш интеллект, едва ли даже уже и помнящий об альтернативах» (цит. по: с. 233).
Если прислушаться к этой оценке технологии, прозвучавшей из уст профессионального технолога, то сопоставление литературной и научно-технической культур открывает некий новый горизонт в понимании того, что такое научно-техническое развитие и каким интеллектуальным инструментарием оно обеспечивается. Бесспорно, наука в виде теоретического и технологического знания отвечает на вопросы «что» и «как». Но разве не на эти же вопросы отвечает и «гуманитарная наука» литературы в поисках смысла существования человека - на вопросы о том, что такое человек, зачем он пришел в этот мир, каков этот мир? Причем литература отвечает на эти вопросы в широком диапазоне моделей «так есть», «так будет», «так должно быть», внося в свою картину мира не только объективное, но и футурологическое и моральное измерения. Науке же (в том числе технологии) предписано заниматься одним только «есть», и ей запрещен уход в футурологию («так будет») и мораль («так должно быть»).
Тогда уместно спросить, откуда же в науке возникают новые идеи, которые не содержатся в моделях «есть», идеи, благодаря которым научно-техническое развитие де-факто представляет
именно научный и технологический прогресс, именно инновационное развитие. Ответ заключается в том, что новые идеи вносятся в науку не «научным мышлением», а вообще мышлением, которое и представляет «литературный» интеллект, вбирающий в себя весь человеческий инструментарий познания, в том числе объективный, футурологический и моральный модусы. Таким образом получается, что научно-техническое развитие, используя «литературный» интеллект в качестве прямого фактора придания себе характера инновационного развития, использует этот фактор прямого действия по определению в «скованных» обстоятельствах научной и технологической деятельности, т.е. понижая его КПД. «Литературный» интеллект ограничивается в науке просто потому, что это -наука, а не литература. Не следует ли отсюда, что литература самостоятельно делает работу, плоды которой (идеи не только о том, что есть, но и о том, что будет и что должно быть) могло бы использовать научно-техническое развитие для повышения своего инновационного КПД?
Возможно, в реальности так и происходит, и литература устойчиво выполняет свою социальную миссию, посылая в общество идеи, которые со временем материализуются в виде научно-технических и социальных инноваций. Собственно, подобный механизм общественного (инновационного) развития предполагал К. Поппер, который считал, что общество получает устойчивый импульс к развитию от своего «банка идей», носящего общественный характер и пополняемого демократически, из любых интеллектуальных источников, в том числе и из литературы. Этот банк идей постоянно «давит» на общество, заставляя общество меняться (развиваться) именно в соответствии с накопленными идеями.
Подобный механизм способен вполне рационально объяснить факты, казалось бы, необъяснимых, мистических литературных «прозрений» в жанре научной фантастики, точно предсказавших определенные технологические инновации задолго до их реального появления. Научную фантастику можно рассматривать упрощенно, опираясь на слово «фантастика», как антитезу науки, поскольку наука говорит о том, что есть, а научная фантастика - о том, чего нет. А можно - и как вероятностную картину вторжения будущего в настоящее, т.е. как прогноз общественного развития, требующий серьезного к себе отношения, подсказывающий веро-
ятное направление развития. Вторжение своей же научной фантастики в настоящее испытал Рэй Брэдбери, который нафантазировал в романе «451 градус по Фаренгейту» радиоприемник, помещающийся в человеческом ухе, и был, по его словам, просто ошеломлен, увидев в это же время нечто очень похожее на придуманный им «аппаратик» в ухе прошедшей мимо него женщины. Так состоялась реальная встреча Р. Брэдбери с мистической посланницей будущего, в котором, спустя 50 лет после этой встречи, действительно появились всем сегодня известные «ушные» радиоприемники. Прецедент не уникален. «Франкенштейн» стал предвидением биотехнологий. Упомянутый в «Солярисе» Станислава Лемма «ви-деофон» воспринимался тогда - в начале 1960-х годов - чистой фантазией. Роман Франка Герберта (F. Herbert) «Дюна» о некой планете-пустыне описал, в сущности, будущие природные катаклизмы на Земле - расширение пустынь Гоби и Сахары, таяние полярных льдов. Выступали в качестве «научных фантастов» и живописцы, предвосхищая образы технологии «крупного плана», открытой последовательно фотографией, кино, электронным микроскопом. Словом, научная фантастика - широкое понятие, охватывающее литературу, искусство, любую интеллектуальную сферу, где моделируется «некая вымышленная реальность, которая, однако, с большой вероятностью может оказаться нашей реальностью, если уже не пришла к нам» (с. 234).
Таким образом, научная фантастика как литературный жанр представляет лишь часть научной фантастики в широком смысле -угадывания логики научно-технического развития и создания соответствующих вероятных моделей общественной жизни. Иными словами, научная фантастика высказывает в качестве коллективного интеллекта идеи не только не посторонние, но ценные, эвристические для реального научно-технического развития, которыми и питается научно-техническое развитие, не афишируя этот механизм. Общество в принципе устроено так, что весь его «коллективный интеллект» хотя, разумеется, и статистически, но работает на научно-техническое развитие, которое и есть база социального развития. Таков фундаментальный механизм общественного развития. Однако механизм этот скрыт, а на поверхности находятся никак не связанные между собой литературные упражнения интеллекта, в том числе в специальном жанре научной фантастики, и научно-
техническое развитие. Поэтому угадывание литературой будущих технологических новшеств воспринимается мистически.
Показательны всплески мировой научной фантастики, например в период с конца 1930-х годов по 1950-е годы, признанный как «золотой век фантастики». Вероятно, этот «золотой век» настал в ответ на общественный спрос на технологическое развитие, связанное с идеями машин, подменяющих человека (роботов). Это были идеи социального прогресса, поскольку их социальный смысл заключался не в вытеснении человека машиной, а в благе освобождения человека машиной для более продуктивной интеллектуальной деятельности. Недаром в свой «золотой век» научная фантастика обрела таких авторов, как Айзек Азимов и Артур Кларк, -апологетов технологического прогресса, которые не высказывали никаких тревог по поводу утраты человеком контроля над технологией. А. Азимов и А. Кларк представляли магистральную линию технологического оптимизма в научной фантастике, между тем как технологические пессимисты того периода - О. Хаксли, Дж. Оруэлл, Р. Брэдбери - составляли периферийное направление научно-фантастической литературы. Ситуация «перевернулась» в начале 1960-х годов, когда научно-фантастической магистралью стал именно технологический пессимизм, олицетворенный наиболее основательным критиком техники Ж. Эллюлем.
Не важно, что с 1960-х годов технологический пессимизм в научной фантастике взял верх над технологическим оптимизмом -от «победы» пессимистов над оптимистами технологическое развитие не пострадало. Важно, что «пессимистическая» научная фантастика продемонстрировала преимущество «литературного» интеллекта над научным мышлением в смысле его специализированной деятельности. Преимущество заключается в следующем. В то время как наука и технология способны разрабатывать (теоретически и технологически) свои идеи, но не способны посмотреть на себя критически, научная фантастика не только продуцирует новые научные и технологические идеи, но и способна вынести им оценку с позиций морали и общественного блага. Дело не в правоте или неправоте технологического пессимизма/оптимизма, но в самой возможности «литературного» научно-технического развития оценивать себя же (не важно, критически или некритически), чего лишено реальное научно-техническое развитие. Поэтому рефлек-
сивная научная фантастика выполняет важнейшую социальную миссию - не дает забыть человеческое измерение науки и технологии. Человеческое измерение отсекается реальным научно-техническим развитием, подающим себя исключительно с позиции: есть научный (технологический) результат или его нет. Само по себе наличие научного (технологического) результата полностью оправдывает научно-техническое развитие, и человек действительно превращается в того, кто существует не для себя, а для науки и технологии. Именно такую ситуацию научно-технического развития - без человека, - а не научно-техническое развитие как таковое критиковал Ж. Эллюль. Собственно, эта критика, как и «пессимистическая» научная фантастика, придает социальному существованию науки и технологии необходимую полноту, возвращает науке и технологии человеческий контроль. Большего сделать просто нельзя - это и есть в точном смысле слова общественный механизм научно-технического развития, складывающийся по фундаментальной логике общественного развития, которая предусматривает интеллектуальную рефлексию в отношении всего, что происходит в обществе. Такая интеллектуальная рефлексия - не выбор отдельных интеллектуалов, но необходимое обеспечение фундаментальных социальных процессов, в том числе научно-технического развития.
Подобная интеллектуальная рефлексия, выполняемая «гуманитарной наукой» литературы вообще и научной фантастики в особенности, лояльна к науке и технологии как базовым факторам общественного развития и следит только за тем, чтобы научно-техническое развитие всегда находилось внутри фундаментального механизма интеллектуальной рефлексии общества. Поскольку данный механизм фундаментален, его нельзя отменить и наука и технология всегда будут находиться внутри него, - не существует опасности «изгнания человека» научно-техническим развитием. На страже господства человека над наукой и технологией стоит сложный общественный механизм научно-технического производства, неотъемлемой важнейшей частью которого выступает интеллектуальная рефлексия со стороны, в том числе, научной фантастики.
А.А. Али-заде
