CC BY
225
5. Цит. по: Чегодаева М.А. России черный год (Психологический портрет художественной интеллигенции в преддверии Октября). М., 1991. С. 43-44.
6. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 24. С. 121.
7. Герман М. // Вопр. искусствознания. 1995. № 1-2. С.121.
8. Шаргин Б.И. Противостояние духа. Лондон, 1977. С. 215-216.
9. Цит по: Рабинович И. // Театр и искусство. 1917. № 1.
10. Цит по: Кантор В.К. // Вопр. философии. 1997. № 5. С. 56-57.
11. Таиров А.Я. // Театр и драматургия. 1936. № 4. С. 202.
12. Горчаков H.A. История советского театра. Нью-Йорк, 1956. С. 65.
Поступила в редакцию 10.10.2005 г.
«СВОЕ / ЧУЖОЕ» В РОМАНЕ Ч. ДИККЕНСА «ДОМБИ И СЫН»
Т.Н. Мешкова
Meshkova, T.N. ‘One’s own vs. someone else’s’ in C. Dickens’s novel ‘Dombey and Son.’ The article claims that the flourishing of the British Empire in the mid-19th century not only retained the mental reticence of the English, but also strengthened it. The article analyses means of artistic comprehension of the categories ‘one’s own’ and ‘someone else’s’ in C. Dickens’s novel ‘Dombey and Son’ (1848).
«Любое литературное произведение по своей сути является фактом истории литературы и отражает черты этической культуры своей эпохи...» [1]. Что же касается произведений Ч. Диккенса, то они признаны энциклопедией жизни англичан середины XIX века [2]. К этому времени Англия из островного государства превратилась в крупнейшую колониальную державу, где «никогда не заходит солнце и где сборщик налогов никогда не ложится спать» («Домби и сын». - т. 13, с. 391). Стремительный рост Британской империи повлек за собой усиление национализма, которое, в свою очередь, породило «идею о превосходстве английской нации» [3]. Анг-лоцентризм становится «одним из важнейших компонентов колониальной идеологии» [4]. И хотя свое крайнее проявление, форму джингоизма - опьянения идеей расового превосходства - он получит лишь в конце века, положение о том, что Англии уготовлена руководящая роль на земном шаре, принимает статус аксиомы.
«Взирая на мир с высоты имперского величия, легко было убедить себя в том, что на свете нет и не может быть народа, похожего на англичан, и что «туземцы начинаются с Кале» [5]. Тем более что масштабы им-
периализма соотечественники Диккенса принимали как подтверждение «застарелой болезни» [6] - островного мышления, являющегося «прочной основой» [7] английского национального характера.
У островитян деление мира на СВОЕ / ЧУЖОЕ приобретает наиболее отчетливые границы. Поэтому для англичан - жителей острова - весь остальной мир представляется чужим и непривычным. Они воспринимают его как «игровую площадку, где взаимодействуют некие команды - группы народов, каждый со своими обычаями и культурой - и можно на все это либо смотреть со стороны и развлекаться, либо использовать себе во благо, либо просто списать со счетов за ненадобностью - в зависимости от желания» [8]. Антитезы «мы / они», «отечественное / заморское», «дома / на континенте» являются доминантами английского национального сознания. Этим объясняется настороженность, подозрительность и нескрываемая неприязнь англичан к иностранцам и всему иностранному.
Данную особенность английской ментальности Диккенс назвал «островизмами» и резко осудил ее: «Почти во всем мире можно наблюдать стремление, вполне, впрочем, по-
хвальное, считать свою страну превыше всякой другой страны, свои обычаи - выше обычаев, принятых в других странах, и тщеславиться своим отечеством <...> Мы, англичане, - в силу нашего географического положения островитян <...> особенно подвержены опасности впадать в привычки, которые мы для удобства назовем «островизма-ми» («Островизмы» - т. 28, с. 348).
Диккенс, живо интересовавшийся международной жизнью и много путешествовавший [ко времени написания «Домби и сына» он посетил Америку (1842), Канаду (1842), Италию (1844, 1845), Францию (1844, 1846, 1847), Швейцарию (1846)], сам себя, по мысли Г.К. Честертона, причислявший более к космополитам [9], странным образом все же всегда оставался истинным англичанином и видел в Англии «Дом и Мир» [10]. Это нетрудно продемонстрировать, обратившись к тексту его романа «Домби и сын».
Исследование романа «Домби и сын» в данном тематическом ключе необходимо начать с его истории создания. «Работа над ним была начата в Англии в октябре 1846 года, продолжена в Швейцарии и завершена в апреле 1848 года после возвращения в Лондон» [11]. Связь между романом и местом, где он создавался, сам автор в предисловии ко второму изданию охарактеризовал следующим образом: «.хотя я знаю каждую ступеньку в доме Маленького Мичмана и мог бы припомнить каждую скамью в церкви, где венчалась Флоренс, и кровать каждого из молодых джентельменов в заведении доктора Блимбера, однако мне смутно мерещится, что Капитан Катль скрывается от миссис Мак-Стинджер в горах Швейцарии. Точно так же, когда иной раз что-нибудь случайно напомнит мне, о чем говорили волны, мне мерещится, что я брожу всю зимнюю ночь напролет по улицам Парижа, как и в самом деле бродил, с тяжелым сердцем, в ту самую ночь, когда мой маленький друг и я расстались навеки» (т. 13, с. 7). Уже это дает право утверждать об имплицитном присутствии ЧУЖОГО на страницах романа. Несмотря на то, что повествование «Домби и сына» целиком разворачивается на английской почве, за исключением упоминаний о зарубежных странах и ЫУ главы, где действие переносится во Францию, ЧУЖОМУ отведено значительное место в художественном про-
странстве романа. Так или иначе с ним соприкасаются почти все персонажи произведения «Домби и сын», в том числе, и главный герой романа - мистер Домби.
Связь мистера Домби с «заграницей» отражена уже в подзаголовке романа: «Торговля оптом, в розницу и на экспорт» (курсив мой. - Т. М.).
Мистер Домби более двадцати лет возглавляет торговую фирму «Домби и сын». Положение руководителя фирмы, ведущей торговые сделки с заморскими странами, ставит его в близкие отношения с ЧУЖИМ. Он человек, чье имя «пользуется известностью и почетом в отдаленных британских владениях» (т. 13, с. 161), «настоящий турецкий паша» (т. 13, с. 518), и даже «индийский император невинный младенец» (т. 13, с. 479) по сравнению с ним.
С другой стороны, возводя процветание своей фирмы к смыслу всей жизни [«Земля была создана для Домби и сына, дабы они могли вести на ней торговые дела, а солнце и луна были созданы, чтобы озарять их своим светом» (т. 13, с. 12)], мистер Домби демонстрирует типичный англоцентризм, что, в свою очередь, можно принять как проявление СВОЕГО. Но в словах Диккенса явно чувствуется ирония к «патриотизму» такого рода [«Обычные сокращения обрели новый смысл <...> A.D. отнюдь не означало anno Domini, но символизировало anno Dombei и сына» (т. 13, с. 12)], что говорит о неприятии СВОЕГО в данном проявлении.
Следует отметить, что СВОЕ, по Диккенсу, чуждо не только имперскому шовинизму, но и самой империи. Хотя в середине века имперское мышление уже прочно срослось с английской ментальностью, а в политической и экономической значимости колоний сомневаться не приходилось, они все же воспринимались как «нечто, стоящее вне Англии» [12]. Диккенса, «отличавшегося
гражданским долгом» [10, с. 34], не могло не волновать имперское строительство как мощный показатель процветания страны. Известно даже, что по окончании романа «Домби и сын» Диккенс планировал поездку в Австралию [13]. Но тем не менее, он воспринимал имперские широты как ЧУЖИЕ, а значит противопоставленные родной земле. В одном из своих писем Диккенс замечает: «Продолжительное время благотворительные
общества тратили огромные суммы денег на миссионерства за границей, <.> не задумываясь, есть ли в самой Англии такая вещь, как бесплатные школы <...>. Я твердо уверен, что два вида работы миссий - внутри страны и за ее пределами - проводятся не на равной основе и что нужды внутри страны куда острее и насущнее, нежели за ее пределами» (т. 29, с. 350).
Родная земля для англичан - это, прежде всего, свой дом. Дом, являясь объектом, связанным с организацией пространства, представляет собой «поистине центр существования» [14] для островитян. Английский дом -«микромодель острова» [15], и следовательно, весь мир для англичан. Это представление о доме иллюстрирует роман «Домби и сын». Например, для Джона Каркера дом, освещенный милым лицом его сестры Хэриет, видится «родиной, жизнью, вселенной» (т. 14, с. 50). А в доме доктора Блимбира, известного своей ученостью, где даже «столы и стулья выстроены рядами, словно цифры в арифметической задаче» (т. 13, с. 179), столовая занимает «последнее место в мире» (курсив мой. - Т. М.) (т. 13, с. 179).
Ввводя в повествование романа нового героя, Диккенс обязательно описывает его жилище, которое, как правило, наделяется свойствами его хозяина, что, по-видимому, призвано акцентировать мысль о значении дома в бытии человека. Так, маленький дом жалкой и услужливой мисс Токе «на одном из ранних этапов английской истории протиснулся в фешенебельный район в западной части города, где и прибывал, наподобие бедного родственника» (т. 13, с. 110). В доме коварного Каркера-заведующего «несмотря на все <...> богатство и комфорт, в воздухе чувствуется что-то нездоровое» (т. 14, с. 47). В доме же миссис Пипчин даже комнатные растения отражают ее хищническое начало: «Здесь находились с полдюжины кактусов, корчившихся около своих подпорок, как волосатые змеи; затем экземпляр, выпускающий широкие клешни, точно зеленый омар; несколько ползучих растений с клешнями и цепкими листьями и несуразный цветочный горшок, который был подвешен к потолку и как будто перекипал через край своими длинными зелеными побегами и, задевая и щекоча проходивших под ним, напоминал им о пауках, каковые водились в изобилии в жилище» (т. 13, с. 129).
Дом как важнейший показатель СВОЕГО противопоставлен Диккенсом всему, что связано с иностранным. Мрачность дома кузена Финикса [«темно-коричневая <...> окраска, и картины, пятнавшие стены подобно мемориальным доскам, и двадцать четыре черных стула, украшенные гвоздями в таком же количестве, напоминающие столько же гробов и ожидающие на краю турецкого ковра подобно наемным участникам похоронной процессии, и два истощенных негра, поддерживающие два ветхих канделябра на буфете, и пропитывающий комнату затхлый запах, словно прах десяти тысяч обедов, был погребен в саркофаге под полом» (т. 13, с. 515)] объясняется тем, что владелец «жил большей частью заграницей» (т. 13, с. 515), а воздух Англии ему «редко приходился по вкусу» (т. 13, с. 515).
Симптоматично, что из скупщиков мебели и прочих предметов домашнего обихода дома обанкротившегося мистера Домби «особого внимания заслуживает джентльмен с иудейско-арабским обликом» (курсив мой. -Т. М.) (т. 14, с. 470). Характерно также, что миссис Пипчин, близкая к ЧУЖОМУ - она не только «вдова человека, который умер из-за Перуанских копей» (т. 13, с. 173), но и владелица «заведения для обеспеченных детей, присланных родными из Индии» [13, с. 66], -тоже принимает участие в разрушении дома, покупая на аукционе кресло мистера Домби.
Несмотря на то, что в романе дом-жилище несет огромную смысловую нагрузку, большее внимание все же Диккенс уделяет дому как семье. Дом для англичан - это не столько место, где они живут, сколько «вся атмосфера, созданная живущими там людьми» [15, с. 167].
«Домби и сын» - название фирмы и в то же время это история семьи» [11, с. 72]. Фирма, являясь связующим звеном между мистером Домби и ЧУЖИМ, становится пропастью к СВОЕМУ - семье. Настоящий семейный очаг мистер Домби обретает только после банкротства фирмы. И дело совсем не в том, что Диккенс обрекает человека, занимающегося определенного рода торговлей, на разрыв с семьей [достаточно вспомнить Соломона Джилса, который, также занимаясь торговлей, вопреки некоторым трудностям все же преуспел на этом поприще], а в том, что он исключает возможным по отношению
к семье применять те формы общения, которые уместны только для деловых отношений. И, прежде всего, это касается купли - продажи.
Представления о семье мистера Домби носят искаженный характер. Он нарушает главную заповедь английской семьи - «возвеличивание домашнего очага» [14, с. 64]. В членах своей семьи он видит лишь «безропотных служителей интересам его процветающей фирмы» [11, с. 72] [в отличие от Соломона Джилса, для которого торговое дело есть лишь средство «сделать что-нибудь для Уоли» (т. 13, с. 155), своего единственного племянника], и это приводит его к неудачам: не складываются отношения с дочерью, умирает сын, происходит разрыв с женой.
Мистер Домби огараживается от мира не дверью собственного дома, что является естественным для англичан, а «двойной дверью из золота» (т. 13, с. 342). Полагаясь на силу богатства, он делает попытку купить жену, красавицу Эдит. Но эту торговую сделку вряд ли можно назвать выгодной. Заключив брачный союз, обе стороны были глубоко несчастливы.
Добиваясь покорности от Эдит, мистер Домби назначает Каркера-заведующего своим посредником в отношениях с женой, чем нарушает еще один пункт неписанного кодекса английского дома - частная жизнь должна быть непременно отделена от внешнего мира [5, с. 40]. Это не могло не навлечь беду: Эдит и мистер Каркер бегут за границу. ЧУЖОЕ вновь вступает в положение оппозиции к дому.
Дом-семья, как и дом-жилище, в романе противопоставлен всему, что находится за пределами Англии. Вот почему девочка, одна из гостей Скетлсов, узнав от ее тети, что отец не навещает Флоренс, так как «мало любит ее» (т. 13, с. 418), задает следующий вопрос: «Он в Англии, тетя?» (т. 13, с. 417). Таулисон, слуга мистера Домби, женится на горничной Энн, только когда забывает обиду, нанесенную ему в связи с приглашением на службу француза. До этого он пребывает в угрюмости и состоянии вражды ко всему иностранному: «.дайте ему только войну, войну с французами. Ибо этот молодой человек придерживается того мнения, что каждый иностранец - француз, каковым и должен быть по законам природы» (т. 14, с. 47). Бансби, не по-любви вступающий в брак с
Мак-Стинджер, похож на «пленника, влекомого в чужие страны» (т. 14, с. 500). А капитан Катль, также подверженный матримониальным притязаниям со стороны Мак-Стинджер, спасаясь от них, прикрывается ложью, будто он «отплыл в Австралию, эмигрировал с партией переселенцев» (т. 14, с. 436).
Неслучайным представляется и огромная роль иностранного в описании свадьбы мистера Домби и Эдит, столь злополучных в браке. Свадебный наряд для Эдит шьет модистка-француженка. На бракосочетании присутствует родственник, кузен Финикс, только с этой целью приехавший из-за границы. Париж выбран местом свадебного путешествия, куда молодожены отправляются в сопровождении слуги-иностранца, нанятого специально для этого. А в число приглашенных по случаю свадебного торжества включен целый список восточных магнатов, включая директора Ост-Индской компании, «чудовищно богатого господина в жилете» (т. 14, с. 92).
Интересно, что характеристика директора Ост-Индской компании как человека весьма обеспеченного не единичный случай сближения ЧУЖОГО в романе с темой богатства. Так, смерть мужа миссис Пипчин в африканских владениях вызывает у мистера Домби представление о богатстве вдовы, что во многом определяет выбор учебного заведения для Поля. Бывший колонист майор Бегсток также, по выражению мистера Домби, «лишен ядовитого привкуса бедности» (т. 13, с. 333). А желтолиций старый джентельмен из Индии, заключающий брак в той же церкви, что и Уолтер и Флоренс, «может вымостить дорогу до церкви бриллиантами, и вряд ли его состоянию будет нанесен большой ущерб» (т. 14, с. 441).
Богатство, имеющее в романе прочные связи с ЧУЖИМ, не определяет семейное счастье. Роскошь и великолепие дома мистера Домби не делают его уютным домашним очагом: «Никто из членов новой семьи не чувствовал себя по-настоящему дома в своем кругу» (т. 14, с. 91). Поэтому и его красота представлены не как достоинство, а как недостаток: «Пословица говорит, что дом есть дом, как бы ни был он неказист. <...> она остается справедливой в обратном смысле, и дом есть дом, как бы ни был он величествен» (т. 14, с. 76).
По мнению Диккенса: «Узы, связывающие богачей и гордецов семьей, выкованы на земле, но те, что соединяют бедняка с его скромным очагом, отмечены печатью небес <...> Человек знатного рода может любить свои наследственные чертоги и владения как часть самого себя, как атрибуты своего происхождения и власти, его связь с ними зиж-дится на гордыне, алчности, тщеславии. Преданность бедняка своему жилью <...> корениться в более здоровой почве. Его домашние боги созданы из плоти и крови, не из золота, серебра и драгоценных камней» («Лавка древностей» - т. 7, с. 323-324). Эта же мысль проводится в романе «Домби и сын». Ее, например, иллюстрируют явные контрасты между домами мистера Домби и мистера Тудля, Каркера-заведующего и Джона Каркера.
Глубоким лиризмом отмечена в романе сцена объяснения в любви Уолтера Гея и его избранницы Флоренс. Покинув дом отца, Флоренс осталась бесприданницей. Ее тяготит мысль, что она станет бременем для Уолтера. Она говорит: «Ты и прежде был беден. Но я тебя сделаю гораздо беднее, Уолтер!», на что Уолтер отвечает: «И гораздо богаче, Флоренс!» (т. 14, с. 423).
Любовь Уолтера Гея и Флоренс побеждает не только бедность, но и испытание ЧУЖИМ. Уолтер назначается суперкарго на судно, совершающее рейсы в Китай» (т. 14, с. 417). В плавание вместе с ним отправляется и его молодая жена. Однако сразу же после первого большого путешествия Уолтер был «избавлен от необходимости плавать по морям» (т. 14, с. 526), получив чрезвычайно ответственную должность на родине. Этот пример становится еще одним доказательством несовместимости семейной жизни с ЧУЖИМ.
ЧУЖОЕ ассоциируется в романе с негативными проявлениями жизни. Так, очевидным является его связь с преступностью. Нравственное преступление - нарушение брачного союза - сопровождается в «Домби и сыне» побегом во Францию. И хотя Эдит отвергла Каркера, она остается наказанной в романе. Эдит, запятнавшая свою честь в глазах соотечественников, не может вернуться в Англию. Вместе с кузеном Финиксом она отбывает на юг Италии, где намерена обосноваться до конца своих дней.
Сполна заплатил за свои злодеяния и Каркер-заведующий. Масштабы нравственного падения мистера Каркера определили суровость его наказания. Человеку, поправшему ногами святость домашнего очага [он отрекся от брата и сестры, погубил Элис Марвуд, надругался над семьей своего патрона], уготовлена страшная участь - смерть на чужбине. Заграница, которая рисовалась мистеру Каркеру как «самый безметежный и тихий уголок земного шара» (т. 14, с. 387), обернулась для него опасной ловушкой. Гонимый душевными терзаниями, он спешит вернуться в Англию. Попав в беду, не имея ни времени, ни сил строить очередные козни, мистер Каркер действует интуитивно, руководствуясь закоснелой истиной островитянина: дом - крепость. Он размышляет: «там я буду, во всяком случае, в большей безопасности <...> там меня труднее будет выследить, чем здесь, за границей» (т. 14, с. 398). Но ему не суждено было возвратиться на родину.
Еще одним персонажем, связывающим ЧУЖОЕ с миром преступности, является Элис Марвуд. Прибыв в Англию, Элис чувствует, что каторга сделала ее чужой на родной земле. На вопрос Хэриет, пригласившей ее в дом: «Вы чужая в этих краях?» (т. 14, с. 60), -Элис отвечает: «Вот уже десять или двенадцать лет как чужая» (т. 14, с. 60). Чужой она приходит и в дом родной матери. Мать не сразу признает в гостье свою дочь. Глядя на Элис, она восклицает: «Это не моя дочка! <...> Где моя Элис? Где моя красавица дочь? Они ее уморили!» (т. 14, с. 63).
Несмотря на то, что в романе Элис Марвуд также лишается жизни, она, в отличие от мистера Каркера, умирает на родине. Элис, пробыв на чужбине длительное время, не забывает свою семью - мать. Перед смертью она говорит Хэриет: «Вы не оставите моей матери? Я ей прощаю, если есть за что ее прощать» (т. 14, с. 467).
В романе все хорошее в человеке сближается с семьей и домом, а значит связано со СВОИМ. Хороший семьянин получает характеристику положительной личности.
Сближение же героя с ЧУЖИМ, даже если оно было невольным или нежелательным, влечет к дурным последствиям. Так, Уолтер Гей, не по своей воле отбывший на службу в Вест-Индию, все же чуть не погибает при кораблекрушении. Жизнь за океаном извра-
тила и опошлила не только внешность, но и душу Элис Марвуд. Обучение Поля у Блим-биров, связанных с ЧУЖИМ посредством чрезмерного увлечения классическими древностями [в заведении доктора Блимбира английская действительность воспринимается как «возмутительно - вульгарное» (т. 13, с. 190) и «в высшей степени неклассическое» (т. 13, с. 190)], приводит к его болезни и смерти.
Смежность ЧУЖОМУ наделяет персонажей романа различного рода негативными свойствами. Так, например, чернокожий слуга майора Бегстока сравнивается в романе с «озябшей обезьяной» (т. 13, с. 346). Платье сидит на нем «неуклюже по собственному своему почину и вне всякой зависимости от искусства портного» (т. 13, с. 346). А от вина он свирепеет так, что у него вращаются белки.
Его хозяин, живший в колониях, также не вызывает симпатий. Даже цвет лица майора Бегстока напоминает «стилтонский сыр» (т. 13, с. 160). В зависимости от успеха своих махинаций, майор Бегсток то синий, то цвета индиго (темно-синий), то черный, что означает высшую степень удачи. Такой удивительной внешностью Бегсток обязан, по его собственному выражению, «тепличной атмосфере в Вест-Индии» (т. 13, с. 442), где он «поджаривался и обжигался» (т. 13, с. 442-443).
Байтерстон, чей нрав сложился под действием «палящего солнца Индии» (т. 13, с. 173), также обнаруживает целый ряд невероятных дурных качеств: он «желчный» (т. 13, с. 176), «мстительный» (т. 13, с. 173), вечно перепачкан чернилами, единственный из всех учеников доктора Блимбера оставшийся равнодушным к Флоренс, а в его зевоте «чувствуется злоба и угроза» (т. 13, с. 175).
Эти примеры показывают, что англоцентрическая модель мировоззрения, характерная для викторианцев, распространялась не только на иностранцев, но и определяла взгляд жителя метрополии на колонистов, хотя они и были «выходцами из той же Британии и носителями того же типа культуры» [16]. Считалось, что «люди не могут переменить своего местожительства, переселиться с острова на континент, с 50-го градуса северной широты к тропикам и Южное полушарие, из старого общества в новую колонию <...>, не изменив своих понятий, привычек и своего образа мышления» [12, с. 22].
При всем размахе пропаганды службы в отдаленных владениях империи викторианское общество воспринимало колонистов все же как неудачников. Именно поэтому Уолтер Гей так тяжело принимает свое назначение на службу в колонию. Он «едва мог поверить, что получил приказ ехать в Вест-Индию и скоро лишится дяди Соля и капитана Катля и редких мимолетных встреч с Флоренс Домби <...> и всего, что он любил, к чему был привязан и о чем мечтал день за днем» (т. 13, с. 225). В своей новой должности он видит лишь средство избавиться от него.
Итак, подводя итоги вышесказанному, следует еще раз отметить, что в романе «Домби и сын» категории СВОЕ и ЧУЖОЕ выступают полярными по отношению друг к другу, что вполне отражает модель викторианской картины мира. В понятие ЧУЖОЕ входит все, что стоит вне Англии, в том числе, имперские владения, которые хотя и воспринимались как собственность, но были признаны ненадежными, так как находились за пределами «священного» острова. Таким образом, категория ЧУЖОЕ в романе получает бинарную структуру: 1) ЧУЖОЕ как континентальное и 2) ЧУЖОЕ как заокеанское. Обеим этим формам в романе отведено значительное место. Хотя в предисловии Диккенс указывает на свои собственные ассоциации с ЧУЖИМ-континентальным, в романе преобладает ЧУЖОЕ-заокеанское. Разделение ЧУЖОГО на две формы обнаруживает, что с темой богатства в романе сближается только ЧУЖОЕ-заокеанское, в то время как связь со смертью, нравственным падением, дурным поведением является их общей характеристикой. Общим для них в романе видится и резкое противопоставление дому - главной константе категории СВОЕ.
В свою очередь, понятие «дом» в романе также распадается на две составляющие: 1) дом-жилище, 2) дом-семья. Диккенс, придавая им обеим огромное значение, больше, однако, акцентирует внимание на доме как семье. Именно дом-семья в романе получает основную нагрузку в противопоставлении с ЧУЖИМ.
1. Воронцова Т.И. Картина мира в тексте английской баллады (когнитивная основа и языковая репрезентация): дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2003. С. 20-21.
2. Сильман Т.И. Диккенс: Очерк творчества. Л., 1970. С. 76.
3. Шестаков В.П. Английский акцент. Английское искусство и национальный характер. М., 2000. С. 10.
4. Голосеева A.A. Р. Киплинг об Индии: конфликт и диалог культур, стереотипы и открытия: дис. ... канд. ист. наук, Саратов, 2001. С. 80.
5. Овчинников В.В. Корни Дуба. Впечатления и размышления об Англии и англичанах. М., 1980. С. 94.
6. Ерофеев H.A. Английский колонизм в середине XIX века: Очерки. М., 1977. С. 182.
7. Кустова Л. С. Национальный характер как результат творчества народа: учеб. пособие. М., 2002. С. 77.
8. Майол Э., Милстед Д. Эти странные англичане. М., 2001. С. 9.
9. Честертон Г.К Чарлз Диккенс. М., 2002. С. 154.
10. Потанина Н.Л. Колонии и колонисты в литературе: метаморфозы имперского сознания //
Человек в истории. Вып. 3. Мир в XIX - первой половине XX в.: История интеллектуальной элиты, положение аутсайдеров общества. Тамбов, 2003. С. 30.
11. Михальская Н.П. Чарльз Диккенс: Очерк жизни и творчества. М., 1959. С. 70.
12. Сили Дж.Р. Расширение Англии // Сили Дж.Р., Крэмб Дж.А. Британская Империя. М., 2004. С. 73.
13. Уилсон Э. Мир Диккенса. М., 1975. С. 223.
14. Кваскова Е.В. Традиционная английская семья как феномен культуры: дис. ... канд. фи-лос. наук. Саратов, 2001. С. 70.
15. Зинченко В.Г., Зусман В.Г., Кирнозе З.И Межкультурная коммуникация. Н.-Новгород, 2000. С. 168.
16. Дронова Н.В. Люди и идеи: судьбы Британской империи в оценках современников (70-е годы XIX века): Монография. Тамбов, 1998. С. 180.
Поступила в редакцию 28.11.2005 г.
ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ИНТУИЦИИ М.А. ШОЛОХОВА
Н.М. Муравьева
Muravyeva, N.M. M.A. Sholokhov’s ontological intuitions. The article discusses the ontological paradigm of M.A. Sholokhov’s prose (‘The Don Stories’, ‘And Quiet Flows the Don’, ‘The Upturned Soil’). Attention is paid to the artist’s philosophy, ways of mapping the world and his poetical cosmos.
Интерпретация шолоховских произведений с целью выявления модели «онтологического смыслостроительства» [1] является актуальной для современного шолоховедения (онтологическое содержание прозы М.А. Шолохова анализируется в работах современных исследователей [2-5] и др.), так как позволяет проникнуть в универсальный смысл шолоховской метафизики бытия, оценить глубину его интуитивных прозрений философского характера. На наш взгляд, «персональная мифология» М.А. Шолохова наиболее ярко проявила себя в системе коррелят и символов, ставших в его произведениях базовыми атрибутами «вещественности» мира и человека. Реконструкция личностной онтологической системы писателя на основе использованных им элементарных символов (земли, неба, воды, огня), хронотопа, симво-
лического значения пейзажей дает возможность почувствовать «онтологическую тоску автора» (Л.В. Карасев), изобразившего мир в моменты трагических сломов привычного жизненного уклада (революция, гражданская война, коллективизация, Отечественная война) и трагизм человеческого существования в этом мире.
Онтологическая истина в произведениях М.А. Шолохова постигается не как состояние, а как процесс. Писатель никогда не дает готовых рецептов и прямолинейных ответов на вопросы, поставленные суровой реальностью. Уже в «Донских рассказах» гражданская война в изображении молодого писателя - это подлинная трагедия, такое противостояние, когда нет правых и виноватых (М.А. Шолохов сказал в разговоре с сыном: «Гражданская война, она, брат, помимо всего прочего,
